Текст книги "Небо Сталинграда. Смертельная рана люфтваффе"

12.10.1942 г

О том, как тесно было в небе над Сталинградом в эти ночи, свидетельствует такой случай.

После завтрака, как обычно, механики с мотористами разошлись по стоянкам своих самолетов. Когда механик старший сержант Захаров и моторист сержант Курочкин из экипажа лейтенанта Бурина пришли к своему капониру, то увидели, что у самолета нет киля. Вначале они подумали, что обознались, пришли не на свою стоянку. Но стремянки и тормозные колодки, помеченные номером машины, да и другие хорошо знакомые им предметы подтверждали: да, они в своем капонире.

Тогда они подумали, что инженер полка в их отсутствие поставил на стоянку чей-то поврежденный самолет, а командир, увидев, что место занято, поставил свою машину в другой капонир. Рассуждая так, механик с мотористом обошли все капониры, но воздушного корабля с номером 17 на хвостовом оперении не было на аэродроме. Неужели не вернулся с задания?.. Вконец расстроенные, два друга поспешили к палатке, где отдыхал летный состав.

К их радости, все члены экипажа были на своих местах – крепко спали после тяжелой летной ночи.

Захаров осторожно разбудил борттехника лейтенанта Николая Третьякова:

– Товарищ техник-лейтенант, куда вы зарулили самолет?

– Как куда? На свою стоянку.

– Его там нет. Там стоит чужая машина, без хвоста…

– Ну и что из того, что без хвоста? Это наша машина. Кстати, уточняю. Нам просто укоротили киль и руль поворота. А ты – «без хвоста»!

– А как же вы на ней прилетели?

– Так и прилетели. Спроси летчиков… – уже сердясь, что его разбудили, ответил Третьяков. – Ну, хватит болтать. Идите к машине, там за капонирами нашей эскадрильи лежит хвост от самолета лейтенанта Дакиневича, демонтируйте его, как раз годится для ремонта нашего корабля. Сейчас позавтракаю и приду к вам.

Так и не отдохнув после полетов, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить остальных товарищей, Третьяков оделся и осторожно вышел из палатки.

Командование уже знало о происшествии с экипажем Бурина. Командир дивизии полковник Нестерцев и командир полка полковник Божко, как всегда, находились на взлетно-посадочной полосе и встречали возвращающиеся с боевого задания самолеты. Один за другим совершали посадку воздушные корабли, и, когда они попадали в серебристое поле луча посадочного прожектора, были видны их номера, написанные на руле поворота белой, голубой или красной краской – в зависимости от того, какому полку они принадлежали.

Но вот в яркий луч прожектора попал очередной самолет, шедший на посадку, и все, кто находился на старте, были поражены: на самолете не было не только номера, но и киля с рулем поворота, вместо них болталась узкая полоса перкаля.

Севший самолет, как ни в чем не бывало, порулил к себе на стоянку, в расположение 2-й эскадрильи.

Когда Нестерцев и Божко подъехали к самолету на автомобиле, члены экипажа уже разглядывали поврежденное хвостовое оперение, освещая его карманными фонариками.

В лучах фонарей было видно, что на уровне кронштейна тросов управления словно острой пилой была срезана большая часть киля и руля поворота. Было удивительно, как летчик ухитрился благополучно прилететь и произвести посадку тяжелого корабля с такими повреждениями.

За плохую осмотрительность в воздухе Михаилу Бурину крепко влетело. Командование подозревало, что в районе цели экипаж не выдержал дистанции и заданной высоты и столкнулся с одним из бомбардировщиков. Тот, возможно, погиб, упав где-нибудь в районе Сталинграда. Оба стрелка экипажа в один голос утверждали, что, когда, отбомбившись, они пошли от Сталинграда на свой аэродром и стали снижаться, над их машиной на встречном курсе пронесся чей-то самолет. Они почувствовали удар, машину сильно тряхнуло, а через некоторое время стрелок турельной башни старший сержант Ярцев видел на земле взрыв и пожар.

Штаб дивизии о случившемся доложил командованию АДД. Были запрошены все части и соединения, участвовавшие в эту ночь в боевых действиях над Сталинградом. Выяснилось, что ни одна из частей в эту ночь потерь не имела. Сам собой напрашивался вывод, что Михаил Бурин столкнулся в воздухе с неприятельским самолетом и тот, получив большие повреждения, упал, взорвался и сгорел.

Разрушенные рули высоты и руль поворотов самолета Ли-2 (ЦАМО)

Так случайно экипаж Бурина таранил врага. После этого экипаж долгое время ходил в героях. Главная заслуга принадлежала летчику Михаилу Бурину, который не растерялся и без киля и руля поворота смог привести самолет на аэродром и благополучно его посадить. Мы наглядно смогли убедиться, что Ли‐2 – машина крепкая, на нем можно летать и даже садиться с большими повреждениями средств управления.

В исключительно трудных условиях работал в те дни технический состав нашей дивизии. Мы диву давались, где брали наши техники силы, чтобы без отдыха с огромным напряжением трудиться и обеспечивать непрерывные вылеты самолетов на боевое задание.

Богданов Н.Г. В небе – гвардейский Гатчинский. – Л.: Лениздат, 1980.

Знак «Авиационный техник военных авиационных училищ ВВС РККА»

13.10.1942 г

Утром восемнадцать истребителей Як‐1 и Як‐7 512-го иап и 237-го иап (220-я иад, 16-я ВА) поднялись с аэродрома и направились с полком штурмовиков 228-й шад к цели. На высоте 2000 метров они встретили десять Ju 88, двенадцать Ju 87, четыре He 111. Из-за облаков появились шесть «мессершмиттов» и внезапно атаковали группу «яков», идущую посредине. Им удалось одного сбить. Тотчас при выходе из атаки один «мессершмитт» попал под трассу с «яка» лейтенанта В. Иванова и, объятый пламенем, врезался в землю.

Немецкие истребители пытались войти в облачность, но их маневр своевременно разгадал ведущий капитан И.П. Моторный. Дав по радио команду, он пошел вверх и резко развернулся для атаки. Ведомые последовали за ним. Инициативой полностью владели советские истребители. Находясь на разных высотах, две группы согласованно атаковали немецких бомбардировщиков и истребителей. Третья продолжала сопровождать «илов».

Через некоторое время со стороны Городища появились еще двенадцать «мессершмиттов». Напряжение воздушного боя возросло до предела. Лишь после того, как И.П. Моторный и П.П. Ратников сбили двух «мессершмиттов», остальные стали уходить.

Капитан Моторный решил возвратиться на аэродром, потому что бой продолжался более получаса и патронные ящики у всех опустели. Штурмовики со своей группой сопровождения, выполнив задание, уже успели произвести посадку.

Чечельницкий Г.А. Сражались летчики-истребители. – М.: Воениздат, 1964.

Первые Герои Советского Союза в 16-й Воздушной армии, награжденные в январе 1943 года. Слева направо: В.Н. Макаров, И.П. Моторный и З.В. Семенюк. Все летчики из 515-го иап (ЦАМО)

14.10.1942 г

Перед нами была поставлена задача заблокировать аэродром противника. На подходе к нему мы заметили четыре Як‐1. Используя преимущество в высоте, мы стремительно атаковали противника… Три «яка» сбили быстро, но это было еще не все.

Потом начался цирк. Русский имел небольшое превышение и контролировал ситуацию. Вот он резко завалился на крыло и стал срезать мне угол – это было очень опасно, и я полез вверх. Но тут русский ушел на косую петлю и стал заходить мне в хвост. Пот градом покатил по моему телу. Делаю переворот и, стараясь оторваться, проваливаюсь вниз, скорость бешено нарастает. Маневры следуют один за другим, но все безуспешно. Схватка достигает своего апогея. Русский немного отстал, и я, используя преимущество в высоте, переворотом через крыло захожу ему в лоб. Он дает короткую очередь и отваливает в сторону. Все начинается сначала.

Герман Граф в кабине своего Bf.109G

Смертельно устал. Мысль лихорадочно ищет выход из создавшегося положения. Руки и ноги действуют автоматически. В очередной дикой круговерти проходит еще 10 минут. Мысленно хвалю себя за то, что много внимания уделял высшему пилотажу, а то был бы уже на том свете. Через несколько минут загорается красная лампочка – кончается бензин. Пора домой! Но об этом легче сказать, чем сделать, надо еще оторваться от русского. Энергичным переворотом сыплюсь вниз и на полной скорости ухожу в сторону фронта. Русский преследует меня, но вскоре отстает. На последних каплях горючего произвожу посадку на своем аэродроме, заглохнув на пробеге. Повезло. Долго не вылезаю из кабины – нет сил. В голове постоянно проносятся картины недавней схватки. Это был противник! Прихожу к выводу, что в целом бой проиграл, хотя упрекнуть себя в грубых ошибках не могу. Русский оказался сильнее меня.

Jochim Berthold K. Oberst Hermann Graf 200 Luftsiege in 13 Monaten Ein Jagdfliegerleben. – Rastatt, Germany: VPM Verlagsunion Pabel Moewig, 1998.

15.10.1942 г

Командир эскадрильи 225-го шап (226-я шад, 8-я ВА) старший лейтенант Ф.В. Тюленев в паре со своим ведомым в 16.00 был наведен по радио с земли на бомбардировщик He 111, летящий на высоте 1000 м. Штурмовики взяли «хейнкель» в клещи и обстреляли сначала эрэсами, а затем из пушек и пулеметов. Получив повреждения, «хейнкель» упал в районе хутора Благодарного и взорвался.

При выходе из атаки пара Тюленева встретила еще два He 111 и с ходу с дистанции 100–150 м обстреляла их из пушек и пулеметов. Один бомбардировщик упал и взорвался в районе Новоникольского.

Перов В.И., Растренин О.В. Штурмовая авиация Красной Армии. – М.: Издатель А.С. Акчурин, 2003. – Т. 1. Суровая школа.

16.10.1942 г

Летчик 437-го иап В.Ф. Мистюк

Для прикрытия железнодорожных станций Верхний Баскунчак, Ахтуба и поселка Петропавловка звено истребителей Ла‐5 из 437-го истребительного авиационного полка посадили в засаду на полевую площадку вблизи слободы Владимировка, в 120 км от основного аэродрома, расположенного в Средней Ахтубе. Командир этой маневренной группы Василий Федосеевич Мистюк добился высокой эффективности каждого боевого вылета. 16 октября 1942 года капитан Мистюк и младший лейтенант Смирнов, взлетев на истребителях из засады в момент появления над портом Владимировка вражеского разведчика, встретили на подходе к порту пять бомбардировщиков Ю‐88. Завязался неравный воздушный бой. Василий Мистюк меткой очередью поджег «юнкерс», затем, набрав высоту, атаковал сверху второй, но перед самым открытием огня с бомбардировщика были сброшены две сетки, одна из которых накрыла левую плоскость его самолета и зависла на ней. Мистюк резким скольжением сбросил сетку, затем догнал бомбардировщик и сбил его. В этом же воздушном бою ведомый капитана В.Ф. Мистюка командир звена Н.Н. Смирнов по очереди атаковал и уничтожил два самолета, а третий подбил и принудил совершить посадку.

Бойков П.М. На главных направлениях. – М.: Воениздат, 1984.

17.10.1942 г

271-я нбад в течение двух ночей (17 и 18 октября) бомбардировочными ударами уничтожала живую силу и технику противника перед фронтом 24-й и 66-й армий, а также вражеские самолеты на аэродроме Большая Россошка.

Днем боевые действия по войскам противника вели штурмовики 228-й и 291-й шад под прикрытием истребителей 220-й и 283-й иад. Сосредоточенными ударами штурмовики содействовали прорыву обороны противника. В последующих вылетах они не допускали подхода вражеских резервов из глубины обороны. При этом весьма удачно действовала группа штурмовиков во главе с командиром 243-го шап майором А.Г. Наконечниковым.

Командир 243-го шап А.Г. Наконечников

Она наносила удар по артиллерии на позициях в районе совхоза «Опытное поле», разъезда Древний Вал. Штурмовики вывели из строя 4 батареи и большое число солдат.

Пруссаков Г.К. Военно-исторический очерк о боевом пути 16-й Воздушной армии (1942–1945) / Пруссаков Г.К., Васильев А.А., Иванов И.И., Лучкин Ф.С., Комаров Г.О. – М.: Воениздат, 1973.

18.10.1942 г

В 12.00 18 октября девять Ju 88 из KG.76 совершили налет на станцию Чапчачи, сбросив на нее 90 фугасных и осколочных бомб. В результате были разрушены три здания, водяной резервуар для паровозов, 20 звеньев пути, порваны электрические и телефонные линии связи, сгорели 22 железнодорожные цистерны и две платформы. Пожар продолжался в течение суток.

Авиационные техники готовят Ju 88 к боевому вылету. 1942 г. (Из кинофотоматериалов Федерального архива Германии, нем. Bundesarchiv)

Зубов Д.В., Дегтев Д.М. Прерванный полет «Эдельвейса». Люфтваффе в наступлении на Кавказ. 1942 г. – М.: Центрполиграф, 2014.

19.10 1942 г

Здесь, где фронт идет от дома к дому, от поселка к поселку, зигзагами, клиньями, языками, ни одному современному ночному бомбардировщику не могут дать таких заданий, какие дают У‐2. Им дают задание бомбить дом – определенный дом, не слева и не справа, а именно вот этот, в котором засели немцы. Им дают задание бомбить немецкую половину квартала, в то время как вторая его половина находится в наших руках. И они со своей малой скоростью, со своей идеальной прицельностью бомбежки выполняют задание, точно повисают именно над этим домом и бомбят именно этот дом, без всяких ошибок и заблуждений. Они бомбят там, где немецкие бомбардировщики не рискуют работать, боясь обрушить груз бомб на голову собственных войск. Летчики свыклись со своими машинами и полюбили их за эту точность бомбометания, за безотказность, за простоту взлета и посадки, за то, что эти их машины, такие, казалось бы, слабые с виду, тихоходные, несовременные, оказались на самом деле грозным оружием. В любую погоду они летают шесть раз в ночь, они летают всюду, куда им прикажут, и они знают, что ни к одному самолету пехота там, на земле, не относится так нежно, как к ним. Их, летающих так низко, что, кажется, вот они заденут тебя колесами, пехота, в зависимости от пейзажа, называет то «лесником», то «кукурузником», то «огородником», но сколько ласковой нежности в этих, казалось бы, чуть насмешливых названиях. Летчики налетали за это время многие сотни часов, а каждый час у них – это всегда двести пятьдесят килограммов бомб, сброшенных на головы немцев. Они столько летали ночью за это время, что все без исключения стали опытнейшими ночниками. Благодаря опытности они почти не несут потерь: за последние полгода боевой работы в полку с заданий не вернулись всего два боевых экипажа. Они взлетают и садятся в абсолютной темноте, немцам никак не удается разбомбить их аэродром, потому что все освещение, которое на них есть, – это мигающий свет двух маленьких ручных фонариков, дающих направление пробежке. В полку шутят, что скоро они натренируются до того, что будут сажать самолет на свет зажженной папироски. И надо сказать, что это не так уж далеко от истины.

Симонов К. От Черного до Баренцева моря. Очерк «Русс фанер». – М.: Советский писатель, 1948 г. – С. 89–90.

20.10.1942 г

Летчик В.В. Пальмов

Полет проходил по намеченному маршруту, спокойно. В условленном месте мы увидели белое полотнище – разрешение следовать на цель. Теперь самое трудное – обнаружить высоту. Но что это? Ведущий делает разворот влево, машет с крыла на крыло и уступает дорогу. Что случилось? Однако раздумывать некогда. Как назло, облачность становится ниже, прямо над нами свисают рваные лохмотья облаков. Высота полета – 400 метров, навстречу мчится голая осенняя степь. Где же злополучная высотка? За спиной ощущаю мощь всей группы «илов». В каждом из них летчик ждет моей команды, следит за моим самолетом. Доворот влево. Ага, вот она! Зенитки открывают заградительный огонь, маневрировать некогда, глаза ищут цель. Снимаю оружие с предохранителя, включаю сбрасыватели бомб и эрэсов. На пологом пикировании веду огонь реактивными снарядами, сбрасываю бомбы. Всматриваться в разрывы некогда, почти рядом земля, мой маневр повторяют остальные штурмовики. Не задеть бы нашу пехоту, которая окружила высоту и ждет команды на атаку. Развернувшись, делаем повторный заход, ныряем прямо из-под облаков. Видно, как вздыбилась высота, как бомбы и снаряды разворотили траншеи, обнажили бревна блиндажей. Хорошо! Теперь еще раз пройтись эрэсами, ударить из пушек. Справа, слева и впереди мелькают красные шары зенитных снарядов «эрликонов». Голова крутится, как на шарнирах. Никакому прибору не учесть все те мгновенные действия, которые производит летчик над полем боя! Он обязан видеть все: и цель, и землю, и товарищей, да вдобавок следить за воздухом, чтобы своевременно обнаружить истребители противника. На выходе из атаки услышал звонкий удар по мотору. Что это, снаряд? Как броня? Выдержала? Бросаю взгляд на приборную доску. Вода, масло, топливо в норме. Еще заход, еще стремительная атака. Вот теперь, матушка-пехота, бери высоту! Авиация на совесть сделала свое дело. От цели ухожу на бреющем. Делаю «змейку», чтобы догнали ведомые. Летчики пристраиваются один за другим. Не считая, вижу – все в строю. Охватывает чувство радости и облегчения: выполнено трудное самостоятельное задание! Но тут же одергиваю себя: подожди радоваться! Вот когда сядем на своем аэродроме, тогда дашь волю чувствам. Глаза все чаще скользят по приборам: давление масла немного меньше нормы, температура воды 110°. Многовато для осенней поры.

Открываю заслонки радиаторов, уменьшаю наддув. Только сейчас заметил в правом крыле пробоину с кулак. Значит, угодили не только по мотору. Быстрее бы добраться до аэродрома, сбросить запотевший шлем, снять парашют, расправить ноги и плечи. Надо обсудить с Сатаевым некоторые вопросы жизни эскадрильи.

Знаю – не без участия комиссара предложена моя кандидатура на должность командира. О ведущем и его «маневре» перед выходом на цель говорить не буду. Может, сам объяснит свое поведение? Главное – экзамен сдан. Интересно, будет ли встречать смуглянка Шура Желтова, наш боевой водитель полуторки? Когда в полет провожала, ребята зубы скалили: «Вася, а Шура-то в тебя влюбилась! А ты вроде и не замечаешь». Нет, все вижу и замечаю, но теперь я – командир эскадрильи, у всех на виду. Что-то «сухо» работает мотор. Из патрубков вырывается красное пламя. Давление масла упало до одной атмосферы, его температура – 115°, воды – 120°. Это – предел! Мотор начинает работать с перебоями, не тянет. Тревожно смотрю на землю, есть ли возможность сесть. Рядом с дорогой вижу ровную площадку. Медлить нельзя, мотор вот-вот совсем заглохнет. Выпускаю шасси, иду с выключенным мотором на снижение. Всем телом чувствую землю, каждую секунду жду неприятности на пробеге: ямы, окопы, воронки. Но все обошлось, самолет остановился. Ведомые делают надо мной круг, машу им планшетом из кабины: все в порядке! Какая удивительная тишина! Степной ветерок врывается в горячую кабину и немного охлаждает разгоряченное лицо. Первым делом надо осмотреть машину. В броне капота нахожу дыру, очевидно, пробитую большим осколком разорвавшегося рядом снаряда. Пробиты масляные и водяные трубопроводы. На плоскостях, кроме пробоин, несколько вмятин и зазубрин. Да, досталось тебе, «семерочка»! Но спасибо, вынесла с поля боя! Снимаю радиопередатчик (у летчиков по-прежнему нет шлемофонов, и мы не можем воспользоваться радиосвязью), парашют, бортпаек. Жду. Знаю: в полку уже принимают меры для моего спасения. Пока в небе тихо. Но вот ухо уловило стрекот По‐2. Так и есть – у самой земли жмет на всех газах «кукурузник». Но почему он идет с запада? Заметив меня, летчик делает круг и садится. В передней кабине нашего полкового По‐2 вижу моего сокурсника по училищу Павла Пяташова. В задней кабине незнакомый командир. Пяташов, не выключая мотора, кричит:

– Давай быстрей в кабину!

Показываю на «ил»: а с ним как?

– Не знаю, – пожимает плечами Павел. – Лечу с задания, приказали подобрать тебя.

Быстро наступала темнота. Жаль было оставлять в степи боевого друга с красной семеркой на борту. Он еще должен послужить нашему общему делу. Но выхода не было. Да и недолго он здесь будет. Завтра приедут специалисты и введут его в строй.

Пальмов В.В. Штурмовики над Днепром. – К.: Политиздат, 1984.

21.10.1942 г

В Сталинграде приходилось выполнять самые различные задания. Летали на разведку по железной дороге на Ростов. Бомбили немцев в городе. Поскольку нейтральной полосы практически не было, а немцы и наши располагались часто в соседних домах, то на бомбометание не каждый экипаж выпускали, а кого считали посильней, чтобы по своим не махнуть. Летали на выброску продуктов и боеприпасов. Вначале пытались бросать на парашютах. Но это сколько же их надо, парашютов-то! Поэтому стали бросать без них с высоты не больше двухсот метров. Мешки с продуктами, ящики со снарядами ставили на плоскость, привязывали веревкой с распускающимся узлом. У штурмана «вожжи»: он их дернет – и полетел груз вниз, куда попадет. Вылетали с этими мешками, как верблюды навьюченные. Единственное, водку на парашюте бросали. Газ прибираем, кричим: «Иван, держи! Водка!»

Экипаж У-2 перед боевым вылетом. Осень. 1942 г. (ЦАМО)

Осень, кабина открыта, холодно. Одеты хорошо были – унты, меховой комбинезон, маски кротовые, а иначе обморозишь лицо, но все равно холодно. Вылезаешь – ноги деревянные. Трос управления от ручки выходит через щель в борту и идет вдоль фюзеляжа. В эту щель ветер сифонит жутко и как раз по ногам. Техники установили обтекатели, тогда получше стало.

Когда бомбили Сталинград, стояла промозглая сырая погода. Кабина от дождя закрывалась брезентовым чехлом. Я сел и закутался в этот чехол, чтобы мне не дуло в спину. Полетели, нас схватили прожектора. Я на прожектора не смотрю, смотрю на приборы. Маневрирую. Мой штурман поворачивается к пулемету и говорит: «Сейчас я их». Тут мотор чух-чух-чух – и заглох. Надо перетянуть Волгу, а то на воду садиться не совсем приятно. Перетянули, сели. Стали разбираться, почему мотор заглох, я за ручку крана, а он закрыт – когда штурман поворачивался, задел его. Ну я его матюгами обложил, конечно, а он мне потом говорит: «Я вот пока летел, все думал. Если бы сели на воду, как бы ты из этого брезента вылезал?!»

Драбкин А. Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших. Из воспоминаний летчика 709-го нбап Воробьева Василия Георгиевича. – M.: Яуза, 2007.

Знак «Отличный воздушный боец ВВС РККА»