Текст книги "Небо Сталинграда. Смертельная рана люфтваффе"

8.11.1942 г

Между 7 и 9 ноября 1942 года я со своим звеном выполнял патрульный полет в районе Сталинграда. В просвете облачности мелькнули четыре незнакомые мне машины. Я стал маневрировать, набирая высоту и стараясь зайти в хвост противнику, который в открытую летел над облаками. Самолеты были песочного цвета с пестрыми пятнами. Я открыл огонь по ведущему с дистанции 150 метров; тот клюнул носом, стал терять высоту и врезался в здания на окраине поселка Богучар. Остальные самолеты покинули поле боя; после я никогда не видел таких машин.

А. Широкорад. Италия. Враг поневоле. – М.: Вече, 2010.

Звено итальянских истребителей МС 200 на Восточном фронте. 1942 г. (Из кинофотоматериалов Федерального архива Германии, нем. Bundesarchiv)

9.11.1942 г

Как ни ждал этого момента, а он все-таки пришел неожиданно. Поначалу сильно заволновался. Гулко заколотилось сердце, стало вдруг жарко и как-то неуютно в меховом комбинезоне.

Однако волнение улеглось, едва мы с Лебедевым начали готовить свой самолет к боевому вылету. А когда до него остались уже считанные минуты, к нам подошел командир эскадрильи старший лейтенант Н.В. Руднев и его штурман старшина Н.Г. Рачковский. Они были чем-то неуловимо похожи друг на друга – оба крупные, степенные, широколицые. – Ну что, молодежь, готовы к первому боевому? – спросил Руднев. – Готовы, товарищ старший лейтенант, – ответил Лебедев.

– Пойдете за нами, – деловито пояснил комэск, – с интервалом в десять минут. Будьте все время начеку. В случае еще большего ухудшения метеоусловий немедленно возвращайтесь домой. Понятно? – Так точно…

– Через час, – вступает в разговор уже Рачковский, – на аэродроме будет работать прожектор в режиме светового маяка. Выходить от цели на него. – Понятно. – Ну и добро, – заключает инструктаж Руднев. Потом поочередно хлопает Лебедева и меня по плечу, подбадривает: – Все будет в порядке, ребята!

И вот мы уже в воздухе. Еще до подхода к линии фронта слева впервые увидели темнеющую громаду разрушенного Сталинграда, во многих местах подсвеченную заревами пожарищ. Там, внизу, густо роились огненные трассы пулеметных очередей, пульсирующими всполохами частили осветительные ракеты. Израненный город жил и боролся.

Через двадцать минут полета я уже распознал в темноте район нашей цели – северо-западную окраину поселка Городищи. На секунду даже мелькнула мысль: уж больно все складно у нас получается. И вышли на цель безошибочно, и фашисты почему-то молчат. К добру ли?

Но вот у гитлеровцев, видимо, не выдержали нервы. По звуку мотора идущего где-то впереди нас самолета комэска с земли ударила одна зенитная установка, потом другая… Но Руднев все же прорвался к цели, точно сбросил свои бомбы и тут же отвалил.

А мы пока еще на подходе. Идем ровно, ни на градус не отклоняясь от курса. И в этом, как вскоре оказалось, была наша главная ошибка – мы совершенно забыли о противозенитном маневре, за что были почти тут же наказаны.

…Свесившись за борт, я уже хорошо видел, как в том месте, куда только что сбросил бомбы Руднев, разгораясь, потянулись вверх языки пламени. И тут ослепительная вспышка, сопровождаемая резким хлопком, заставила меня отпрянуть, сжаться. Наш самолет вдруг качнулся, на мгновение будто бы замер на месте, а потом начал зарываться носом вниз. Потянуло гарью. Мотор зачихал.

Лебедев все же выровнял машину. Но тут обнаружилось, что мы, запоздало маневрируя, довольно сильно отклонились от маршрута. Наша цель осталась далеко слева.

– Вася, – кричу я Лебедеву, – разворачивайся влево. Курс сто двадцать!

– Подожди малость. Мотор что-то плохо тянет, – глухо отвечает тот.

Смотрю на стрелку высотомера. Она, подрагивая, медленно скользит влево.

Падает высота!

Вот уже до земли остается пятьсот метров, четыреста пятьдесят… А ведь нам еще минут пять надо выходить на цель. Сможем ли? Хватит ли высоты?

Стрелка высотомера то скользит влево, то замирает на месте, а то вдруг начинает показывать хоть и медленный, но все же набор высоты. Это Лебедев упрямо борется за каждый ее метр.

С трудом отгоняю от себя соблазн рвануть за бомбосбрасыватель и освободиться от бомб, которые сейчас, словно тяжелые якоря, тянут наш самолет к земле. Кстати, инструкцией такой вариант предусмотрен. В случае, если самолет поврежден над территорией, занятой противником. И вот сейчас…

Нет, только без паники! Делай, штурман, свое прежнее дело.

С земли снова начинают бить пулеметы. Но их трассы, скрещиваясь, вспарывают воздух где-то позади нашего самолета.

Наконец опять вижу впереди свою цель. Но теперь она выглядит не так четко, как раньше. Ее контуры на глазах размываются, словно бы тают. Понимаю, что над Городищами резко ухудшается погода. Еще немного – и поселок скроется в непроглядной снежной пелене.

– Боевой! – кричу Лебедеву. И тут же прошу, умоляю: – Вася, выдержи еще минуту!..

Прошу, умоляю… Хотя и знаю, что тому неимоверно трудно удержать машину с барахлящим мотором в горизонтальном полете.

И все-таки слышу в ответ глуховатый голос летчика:

– Удержу… Работай спокойно. Сбросишь бомбы, сразу давай курс домой.

По самолету в этот момент прошлась очередь крупнокалиберного пулемета. Сильнее прежнего забарахлил мотор. Но этого я уже не слышал, захваченный лишь одним желанием – предельно точно положить бомбы в цель!

И положил! Два огненных всплеска разорвали ночную мглу как раз там, где находились вражеские артиллерийские позиции.

…Мотор окончательно смолк, когда наш самолет, выскочив наконец-то из пелены тумана, уже находился почти у самой земли.

– Факелы! – крикнул мне Лебедев.

Я быстро достал с пола кабины связку длинных факельных палок, сделанных по типу бенгальских огней, и стал, зажигая, швырять их за борт, чтобы облегчить летчику посадку. Но тут раздался удар, треск, самолет рывком подбросило вверх, потом снова вниз… Страшная сила швырнула меня лицом на приборную доску…

Очнулся оттого, что по щекам, смешиваясь с кровью, поползли струйки талой воды. Открыл глаза. В кабине еще горел тусклый свет, жужжал ротор гироскопа авиагоризонта. Работая что есть силы руками, головой, ногами, я разгреб снег и выбрался из-под перевернувшегося самолета.

В передней кабине протяжно стонал Лебедев. Проломившийся центроплан, оказывается, придавил его к приборной доске, а ручка управления уперлась в грудь.

Ударами рукоятки пистолета я пробил дыру в фанерном борту самолета и с трудом вытащил окровавленного летчика на снег. Вскоре Лебедев пришел в себя, даже сел и начал жадно хватать ртом снег. Потом внимательно посмотрел на самолет, перевел взгляд на меня и, глубоко вздохнув, сказал:

– Еще минута – и мне бы крышка… Где мы находимся?

– К счастью, на нашей территории. От передовой километрах в пяти.

– Ты цел? – поинтересовался Лебедев.

– Руки-ноги целы, как видишь…

– А у меня сильно болит грудь, – сказал младший лейтенант и закашлялся. На его губах показалась кровь.

Я поддержал его голову и поднес ко рту еще немного снега.

– Съешь, полегчает…

Лебедев жадно проглотил еще несколько снежных комочков. Потом через силу улыбнулся и сказал:

– Поздравляю, штурман, с первым боевым!

– И тебя, Вася!..

Итак, мы с Лебедевым остались, образно выражаясь, безлошадными. И теперь, подлечившись, с нетерпением ждали нового самолета.

Но его все не присылали. И командир полка подполковник М.Н. Пушкарад временно определил нас в команду аэродромного обслуживания.

Пустовалов Б.М. В ночном небе Сталинграда. – М.: Воениздат, 1979.

Авиационные техники подвешивают 50-кг бомбу к самолету У-2. 1942. (РГАКФД)

10.11.1942 г

Прошло столько лет, а та катавасия в глазах стоит. Приказ поступил неожиданно, очень уж быстро надо было слетать к танкистам. В общем, как на войне… Морозище! Жесткого снега на аэродроме кучи. Спешка, а рук не хватает. От лопаты к самолету, к планеру. Руки еще дрожат, а ты уже за рога штурвал держишь… И в начале, и в конце полета были битые. При взлете с аэродрома потерпел катастрофу СБ младшего лейтенанта Шведова. Хороший был парень, да вот не справился… А по маршруту все прошли. Карабкались к Сталинграду «на пузе». Были моменты – не поймешь, где небо, где земля и в каком положении я между ними. От усталости через час уже в глазах двоилось. Видел перед собой мираж – три буксировщика! Изо всех сил ударил себя по лбу кулаком – смотрю: один! Ниже пояса тело коченеет – кабина-то фанерная, со щелями! – выше пупка весь в горячем поту… Через час такого чертова полета наступило безразличие. Хлопнусь – ну и черт с ним! Но потом взъярился, ощетинился, взял себя в руки: не порадую фрицев, не огорчу маму, долечу!.. Вот так, брат, много лет прошло, бывало и пострашней, в бою был не раз, а тот, вроде бы простой, за извозчика, полет запал в душу. Помню… очень даже помню… Сейчас пусти меня по той трассе, в те же условия, вернусь. Не полечу! А почему? Видно, больно мудрым стал, понимаешь? Шкуру жалко…

В.П. Анисимов, планерист СВАПШ,1942 г.

Летчики и планеристы спешили доставить антифриз к линии фронта. Десятки грузовых планеров призеmлились вблизи танков в районе станции Котельниковская и обеспечили их незамерзающей жидкостью. Это позволило существенно поднять боеспособность танковых частей и сэкономить значительное количество горючего, столь необходимого на войне.

Я знаю, что не все долетели в ту ночь. Кое-кого сбили под Сталинградом фашистские истребители, кое-кто разбился при посадке на фронтовом аэродромчике, который обстреливала вражеская артиллерия. Но они сделали все, что могли. Операция «Антифриз» завершилась успешно, и танкисты тепло благодарили планеристов, когда заливали в радиаторы своих грозных бронированных машин жидкость, которая не замерзает.

1. Казаков В. Б. Боевые аэросцепки. – М.: ДОСААФ, 1988. 2. Из воспоминаний Анисимова В.П.

Знак «Общество друзей воздушного флота СССР»

11.11.1942 г

Аэродром в Панфилово был большой, ровный. Самолеты разместили в земляных капонирах на южной и западной сторонах летного поля. Штаб полка и летный состав второй эскадрильи разместили в трех домах на южной окраине аэродрома, а летный состав своей первой эскадрильи я разместил по звеньям в домиках в поселке Панфилово.

Сразу же самолеты и летный состав привели в готовность к боевому вылету. Летный состав эскадрильи, находящийся в готовности, разместили в землянке на аэродроме.

Закончив размещение, мы с Гладковым не спеша обошли и осмотрели весь аэродром, зашли и в поселок, расположенный восточнее, куда солдаты тянули провода для связи. В поселке в хорошем большом доме расположился штаб 221-й дивизии.

Так все было бы хорошо, но мучили мыши. Мышей было так много, что, когда самолет рулил по аэродрому, раздавленные мыши сваливались с колес комьями, как печенка. В землянке мыши не давали отдыхать летному составу, забираясь в комбинезоны, кусая спящих за лица и угрожая перегрызть жгуты электропроводки в самолетах. Кроме того, мыши были заражены туляремией – чумкой. У людей, заразившихся этой болезнью, повышалась температура до сорока градусов, и человек выходил из строя на две недели. Оценив опасность от мышей, грозящую боеспособности эскадрильи, я приказал установить дежурство у самолетов и уничтожать мышей в самолетах. Землянку летного состава мы окружили узким рвом с отвесными краями, в который падали мыши, а в землянке организовали постоянное дежурство мотористов с задачей снимать с летного состава и уничтожать мышей. Эти меры оказались весьма эффективными. В полку было только пять случаев заболевания туляремией.

Аэродромная землянка ВВС КА. 1942 г.

В аэродромной землянке завтракают летчики-истребители. В центре будущий дважды Герой Советского Союза В.И. Попков. 1942 г. (Фото из архива Осипова)

Осипов Г.А. «Все объекты разбомбили мы дотла!»: Летчик-бомбардировщик вспоминает. – М.: Яуза, Эксмо, 2010.

12.11.1942 г

Много было и боевой работы, в основном по сопровождению на цели самолетов-штурмовиков. Наступление в районе Сталинграда готовилось в секрете, ощущалось, что вот-вот что-то должно произойти, но что, никто толком не знал. 508-й иап базировался в то время на аэродроме юго-восточнее города Хоперска под Сталинградом.

Однажды ночью вызывает начальник штаба полка нас, командиров авиаэскадрилий, и рассказывает обстановку, где какие войска: немцы, румыны, венгры, итальянцы, и объявляет, что, возможно, наши войска скоро перейдут в наступление. Рано утром привезли нас затемно на аэродром, но он оказался укрыт туманом и выпавшим первым снегом. Вышестоящее начальство стало требовать выслать самолеты на разведку в район переднего края и установить – перешли наши войска Дон или нет? В тот день все аэродромы на нашем направлении были закрыты туманом. Надо лететь, а как взлетать? На взлете можно перевернуться и сгореть, снег выпал почти по колено. Командир полка подполковник С.Б. Зайченко вызвал меня и говорит:

– Ставка требует данных, надо слетать на разведку в районе Дона…

А видимость была горизонтальная метров 300, высота облачности метров 25–30 и аэродром занесен снегом. Вижу, снег свежий – не слежался, надо идти на риск: вдруг взлечу.

Беру себе ведомым Федора Роя, хорошего и смелого летчика. Даю команду ему взлететь за мной с полуопущенным хвостом, чтобы не перевернуться на взлете из-за наметенного на аэродром снега. Запустил мотор, вырулил на полосу, перекрестился и пошел на взлет. Постепенно самолет начал набирать скорость, подпрыгивая, оторвался от земли, и я оказался в воздухе. Я быстро убрал шасси. Скорость возросла, и я вздохнул с облегчением. В том же духе по моему следу взлетел и Федор Рой, но у него не убралась одна «нога» шасси после взлета.

Взяли курс в район Дона. Летим на бреющем над полем, покрытым снегом, вышли на правый берег реки. В этом районе облачность приподнималась до 70–100 метров. Увеличилась и видимость. Обратил внимание, что от реки Дон тянулись обозы и по фронту двигались наземные войска. Кто они, свои или чужие? С высоты при такой видимости различать войска оказалось невозможно. Вроде бы свои. Чтобы убедиться в правильности предположения, снизился до 3–5 м, до предельно малой высоты. Никто по краснозвездным «ястребкам» не стрелял. Значит, наши.

Вся земля была усеяна воронками от снарядов. Их не успел даже замести снег. Значит, появились они недавно. Пролетели в юго-восточном направлении еще дальше. Увидели танки. Они вели огонь на ходу. Это были наши тридцатьчетверки. Пролетели еще южнее, и тут фашисты открыли пулеметно-пушечный огонь. Пришлось отвернуть в сторону. Когда же снова нарвались на огонь зенитчиков, ушли в обратном направлении, к Дону. Стало ясно, где наши войска вклинились в оборону врага, где вели наступление, где форсировали Дон и где захватили плацдарм.

С этими разведданными и взяли курс на свою «точку». Видимость в районе нашего аэродрома по-прежнему оставалась ограниченной. Посадка оказалась сложной. Едва сел, как подбежал командир полка:

– Ну что? Рассказывай! Скорее!

– Наши идут на юго-восток! – доложил коротко и сообщил координаты наступавших войск. Подполковник Зайченко бросился на КП, передал эти данные в вышестоящий штаб и лишь тогда успокоился. Когда я прибыл на командный пункт, командир сиял улыбкой:

– Из Ставки передали спасибо за данные. Объявляю вам благодарность!

Этот полет на разведку тогда представлялся мне самым обыденным. Метеоусловия, правда, оказались сложными. Наверное, забыл бы обо всем. Оказалось, однако, что мой полет в паре с Федором Роем представлял исключительную важность в осуществлении крупномасштабных планов нашего командования в Сталинградской битве, в частности, решения одной из оперативных задач по окружению фашистских войск у Волги.

Обо всем этом я узнал лишь в 50-е годы, когда был слушателем Военно-воздушной академии. На одной из лекций по военной истории преподаватель, рассказывая о полетах истребителей на разведку войск противника в район Дона и значимости разведданных для командования фронта, сообщил, что с севера было сделано тогда всего два самолето-вылета, а с юга Сталинграда – 12 вылетов.

Эти два самолето-вылета вошли в историю ВВС нашей страны, т. к. на основании полученных тогда нами разведданных в бой был введен 26-й танковый корпус, двинувшийся на Калач (Сталинградский) и замкнувший кольцо окружения вокруг немецкой группировки под Сталинградом.

В моей летной книжке зафиксировано немало полетов на разведку. Разными они оказались по сложности и напряжению. Обо всех не расскажешь. Остановлюсь еще на одном, особенно, по-моему, опасном.

Архипенко Ф.Ф. Записки летчика-истребителя. – М.: НПП «Дельта», 1999.

Як-1 на лыжном шасси заправляют топливом и готовят к боевому вылету. 1942 г. (ЦАМО)

13.11.1942 г

По-моему, еще где-то поздней осенью 1942 года немцы на парашюте нам сбросили еврея. Да-да, самого настоящего пожилого раввина. Поверьте, эту историю я вам не пересказываю с чьих-то слов, а все это лично видел собственными глазами, потому что он приземлился в наше расположение. Прямо средь бела дня, помню, мы еще удивились, что стало непривычно тихо, вдруг появился немецкий самолет и сбросил кучу листовок и кого-то на парашюте. Все к нему побежали, оказался пожилой еврей. Лет пятидесяти, седые волосы, руки связаны, а при нем немецкое послание для нас: «Посылаем вам одного из ваших руководителей. Мы с нашими дошли до Сталинграда, а вы со своими еще неизвестно где окажетесь… Не зря говорят, что эти люди продали Иисуса Христа. Посмотрите, как они живут и как вы».

Драбкин А. Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших. Из воспоминаний Вакарова Константина Александровича. – М.: Эксмо, 2011.

14.11.1942 г

Полк перелетел на аэродром Перфиловский, с которого истребители полка в основном летали на сопровождение групп Ил‐2 из 291-й шад. Так, 14 ноября пара капитана Веремеенко, сопровождая пару Ил‐2 в районе Клетская, сбила пытающийся атаковать штурмовиков Bf.109. В этот день 9-й штаффель JG.3 потерял в воздушном бою Bf.109F‐4 унтер-офицера Вернера Розе (Uffz. Werner Rose), имевшего на своем счету пять побед и числящегося пропавшим без вести. Второй за день вылет на сопровождение штурмовиков запомнился тяжелым боем четырех Як‐1 с шестью Bf.109F.

Сбитый немецкий истребитель Bf.109. Район Сталинграда. Осень 1942 г.

История авиации. – 2002. – № 5. – С. 25.

15.11.1942 г

Боевые вылеты в район Сталинграда производились, по существу, в любую погоду. В одну из ноябрьских ночей 1942 года бомбить неприятеля в районе западнее Сталинграда пришлось почта на бреющем полете. Но иначе нельзя: сверху прижимала сплошная облачность. Внизу была цель – боевые порядки фанатично сопротивляющейся окруженной армии Паулюса. Ее в этих условиях можно обнаружить лишь визуально. А как это сделать ночью?

Но к этому времени были уже созданы специальные подразделения – службы земного обеспечения самолетовождения (ЗОС). Они, где только было возможно, делали все, чтобы помочь экипажам выйти на цель, особенно ночью, в сложных метеоусловиях.

На этот раз мы ищем стрелу, выложенную из костров в направлении на нашу цель. Но найти ее нелегко. Здесь кругом пожары, идут ожесточенные бои. И только очень точно выдержанный маршрут позволяет вывести самолет на нужный, направляющий знак.

Слева и справа от нас по окруженной фашистской армии бьет артиллерия, в том числе и гвардейские минометы «катюши». От их «работы» создается целая световая полоса. В этом море огней наши фугасно-осколочные бомбы накрывают войска и технику гитлеровцев, стремящихся вырваться из огненного кольца. Но кольцо окружения с каждым днем сжимается вокруг города, вытянувшегося на несколько десятков километров по правому берегу Волги и расчлененного фашистскими войсками, рвавшимися к русской реке.

Когда мы бомбили войска противника непосредственно в городе, где на одной стороне улицы или площади – наши войска, а на другой – неприятель, без наземной помощи ориентироваться было почти невозможно. И, хотя в каждый полет мы брали план города или карту крупного масштаба, в этой сложной обстановке возникала опасность удара по своим, а это было бы преступлением. Чтобы избежать такой случайности, заходим на цель всегда со стороны Волги, где на левом, восточном ее берегу, против позиций противника, подразделение службы ЗОС выставляло прожекторный пост, выйдя на который мы, как правило, без труда находили заданную цель.

Издалека видим луч прожектора. Он направлен обычно вертикально вверх, в зенит. Выходим на него, берем расчетный курс. Прожекторный луч ложится в направлении на объект удара, указывая, куда самолету следовать.

Летящий впереди нас самолет отклонился от курса. Мы понимаем это потому, что луч, слегка касаясь его, заставляет экипаж довернуть до нужного направления. Прожекторист, выполнив свою задачу, снова поднимает луч вверх, что значит: он готов к наведению следующего самолета.

Вражеские самолеты не раз бомбили прожекторный пост, пытаясь вывести его из строя. Но тщетно. Каждый раз он встречал нас бодрым покачиванием своего тонкого луча. Как потом стало известно, «расчет» поста состоял всего из одного человека – старшины, который и прожектор врыл в землю, и сам сидел в укрытии, управляя им дистанционно. Даже во время вражеской бомбежки он, находясь в сравнительно безопасном месте, наводил нас на цель.

Работа службы земного обеспечения самолетовождения (ЗОС) (реконструкция)

Возвращаясь с задания, когда самое опасное было уже позади и ожило наше переговорное устройство, Степан сказал:

– Надо будет доложить командиру полка, чтобы он походатайствовал о награждении прожектористов. Как они помогают нам! Как четко работают!

Да, это верно, помогают здорово. Вот и сегодня с помощью волшебника-луча мы отыскали цель в одном из занятых фашистами кварталов Сталинграда. Гунбин Н.А. В грозовом небе. – Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1984.

Знак «Летчик-наблюдатель и штурман ВВС РККА»