Текст книги "Золото Колчака"

– Этого не может быть…

– Может, может. Нам удалось в последний момент раскрыть замыслы врагов, которые находятся на свободе. Твоим зекам должны были помочь с воли продуктами, одеждой и информацией. Затем они хотели с боями пробиваться по нашим тылам в сторону линии фронта. Представляешь себе масштаб всей этой диверсионной операции? А ты думал, что просто так к тебе из центра люди приехали?

Майор побледнел. То, что приехавший полковник – очень важная шишка, было видно сразу, но такого он никак не мог ожидать. Судя по всему, дела, действительно, были очень серьезные.

– Значит, так, майор. Если ты не в силах справиться со своими заключенными, то это сделаю я. Но потом, сам понимаешь, какой доклад мне придется отправить наверх.

– Товарищ полковник, мы все сделаем сами. Мой особист, наверняка, владеет какой-нибудь информацией, а может, и всей картиной происходящего; но вы ведь знаете, что он подчиняется только Управлению, а не мне, поэтому редко делится со мной такого рода сведениями.

– А тут все очень просто, майор. К тебе совсем недавно поступила группа осужденных с соседней зоны. Их около сорока человек – вот они-то и есть главные зачинщики. Уберешь их – избавишься от будущих проблем. Не сможешь – сам виноват, все было в твоих руках. Если очистишь от них свой лагерь, я даже согласен закрыть глаза на то, что ты не заметил у себя под носом целое подполье врагов.

– Я все исправлю, товарищ полковник. Ни один враг народа не уйдет.

– Давай, исправляй, ну, а я посмотрю, как ты контролируешь ситуацию в лагере.

Майор выскочил из помещения и почти бегом отправился на плац, где уже все заключенные стояли и проклинали эти постоянные построения. Здесь также находились наказанные из карцера. За начальником лагеря по пятам быстрым шагом следовал его помощник. Он нес папки с личными делами и старался не отставать.

– В бараке нашли четверых – видно, не поделили между собой что-то. Как раз из этой партии, – на ухо шепнул помощник своему начальнику.

Майор молча кивнул, вышел перед построившимися и с минуту молча осматривал их. Наконец, он протянул руку, и помощник дал первое дело:

– Сейчас я буду называть фамилии, а те, кого назвали, должны выйти и построиться у карцера.

– А что, гражданин начальник, неужели переводят на другую зону?

– Да, на другую зону, где работать поменьше нужно будет…

– Так мы завсегда готовы, лишь бы не работать…

По рядам построенных людей пробежала волна смеха. Блатные, не видя для себя никакой угрозы, стояли и ухмылялись выкрикам своих друзей.

– Начальник, давай уже быстрее выбирай, а то чифан стынет…

Майор неторопливо зачитал фамилии всех, чьи личные дела были у него в руках, и у карцера выстроилась группа наиболее развязных заключенных.

– Остальным можно разойтись. В карцер никому не возвращаться – все наказания отменены…

Люди удивленно переглянулись, такого в их долгой лагерной жизни еще не бывало. Вскоре на улице остались стоять только выходцы с соседней зоны. Они уже порядком замерзли и на чем свет стоит крыли матом администрацию лагеря:

– Долго нам еще тут торчать?

– Начальник, сколько можно-то? Вон от холода клешни уже не сгибаются…

– Может, ну его, этот переезд? Отпусти нас обратно на нары…

Майор прохаживался недалеко от них:

– Потерпите немного, сейчас машины должны подойти…

– Да пока они подойдут, мы уже кончимся все здесь. Вон ветрище какой поднялся, а мы еще не чифанили даже…

– Ну, если хотите, то можете и в карцере подождать, там хотя бы ветра нет.

– Ну, открывайте двери, не век же нам здесь куковать с вами…

Зеки по одному стали заходить в карцер. Там, действительно, было немного теплее еще и потому, что их было столько, что они стояли, прижавшись друг к другу, и тем самым согревали тех, кто был рядом, своим теплом.

Блок находился вместе с начальником лагеря:

– Что задумал?

– Очищу землю от пары-тройки десятков уголовных рыл…

Они постояли еще немного. Когда закончился ужин, все заключенные разошлись по баракам, и был объявлен отбой по всему лагерю. Примерно через час уже все окончательно затихло. Майор посмотрел на часы:

– Ну, вот, наверное, и пора…

Он сделал знак своему помощнику, и тот, поняв его с полуслова, куда-то побежал. Вернулся он уже через несколько минут. Рядом с ним находились особист и пять солдат. Они без лишних слов установили пулеметы в окнах карцера и теперь ждали только соответствующей команды. Особист открыл карцер и направил автомат в черный проем двери:

– По закону военного времени, за попытку саботажа и антисоветскую пропаганду вы приговариваетесь к высшей мере наказания – расстрелу…

– Эй, начальник, ты чего это задумал? Ты же сказал, на другую зону переводят… Спроси у начальника лагеря. Нам же «кум» сказал, что работать не нужно будет…

Зеки наперебой стали перечислять все, что говорил начальник лагеря, но это уже никого не интересовало. Особист поднял автомат и дал длинную очередь по заключенным. Сразу же из окон по ним открыли пулеметный огонь. Громкие выстрелы заглушали крики людей. В бараках ничего этого не слышали. Ветер по-прежнему завывал, и в нем тонули все звуки. Через несколько минут все было кончено. Особист закрыл двери карцера на замок и дал распоряжение часовому несколько дней ее не открывать и никого не впускать.

– Даже если хоть какая-то сволочь осталась в живых, сдохнет от холода, – объяснил он свою позицию.

Подойдя к Блоку, доложил:

– Товарищ полковник, попытка мятежа подавлена. Уничтожено около сорока врагов народа. Среди наших людей убитых и раненых нет.

Блок пару секунд молчал, а затем ответил:

– Чистая работа. Теперь я вижу, что у вас, действительно, все под контролем, о чем и будет доложено наверх. Впредь будьте более бдительны и помните: враг не дремлет, он повсюду…

Затем Блок повернулся к Свиту:

– Мне нужны два полушубка с высокими воротниками и двое ватных штанов; как возьмешь из грузовика – сразу же неси в кабинет начальника. Мою машину подгоните к самому входу и расставьте людей коридором спиной внутрь.

Свит тут же отправился выполнять распоряжение, а Блок направился в штаб. В кабинет начальника он зашел один. Здесь на стульях сидели РоМ и Саблин. И если РоМ был совершенно спокоен, то Саблин все время ерзал и не находил себе места. Он никак не мог понять, что именно задумал его друг, и все еще мыслями был в страшном бараке с беспредельщиками. Блок закрыл за собой дверь и обратился к сидельцам:

– Обедать здесь будете или сначала выедем с территории и там уже на воле все и поужинаем?

Саблин посмотрел на РоМа. Тот спокойно ответил за обоих:

– Давайте отсюда поскорее уедем, а поедим в дороге. Еще нам нужна свежая одежда – эта сгнила уже вся и кишит вшами.

Блок выглянул в дверь и отдал распоряжение одному из своих охранников:

– В моей машине на заднем сиденье лежит вещмешок, срочно доставьте сюда…

– Есть…

Через две минуты в дверь постучали, и Блок принял вещмешок. Он никого не пускал в комнату, и общение двух заключенных происходило только с ним. Он развязал узел и достал две пары теплого нижнего белья и комплекты военной формы. Саблин по-прежнему ничего не понимал. Он переодевался в чистое теплое белье и все время ловил взглядом РоМа. Наконец, они встретились глазами, и Саблин прошептал:

– Я не знаю, что ты задумал, но я ничего подписывать не буду. Лучше пусть сразу меня расстреляют за забором – и все, так им и скажи.

– Все будет хорошо. Теперь нам с тобой уже ничего не угрожает. Ради нашей безопасности они, если нужно, поставят к стенке всю зону, и ничего им за это не будет.

– Это и был твой план, который родился сегодня утром??

– Какой план?

– Ну, по нашему спасению. В твой план входило вызвать большое начальство, заинтересовать их чем-то и вытащить нас с этой зоны?

– Ну, можно и так сказать…

– Здорово. Хотя бы помрем не в лагерном бараке, а на свободе.

– Да что ты все заладил: помрем да помрем? Никто не помрет. Мы теперь с тобой будем жить долго и счастливо. Все… понимаешь? Все… закончились наши мучения. Нет больше ни лагеря, ни зеков, ни холода и голода… ничего больше этого нет.

Они стояли в новенькой чистой одежде и разглядывали друг друга. Блок собрал старые вещи и затолкал их в мешок:

– По дороге выбросим…

– Нет. Ничего выбрасывать не нужно. Эти вещи отдайте в четвертый барак, второй проход справа. Может быть, они спасут еще несколько жизней.

РоМ подошел к шкафу и начал открывать одну дверцу за другой. Ничего не найдя там, он принялся за стол начальника лагеря. В одном из дальних ящиков он обнаружил поднос с кружками и небольшую начатую коробку с печеньем. РоМ деловито вытащил ее и демонстративно положил в мешок со своей старой одеждой:

– Им нужнее…

– Все? Можно забрать мешок?

– Да…

Саблин не верил своим глазам. Он видел, что офицер, перед которым все начальство лагеря стояло по стойке смирно, выслушивает РоМа, еще и спрашивает у него разрешения. Что здесь происходило, не укладывалось у него в голове. Блок приоткрыл дверь и просунул мешок в открытый проем:

– Четвертый барак, второй проход справа…

– Есть…

Через некоторое время в дверь постучали, и Блок впустил Свита с полушубками и ватными штанами. Когда РоМ и Саблин надели на себя все эти вещи, то их теперь уже можно было принять за офицеров, только без портупеи и табельного оружия. Блок подошел к Саблину и протянул ему черную спецназовскую маску с прорезями для рта и глаз:

– Пожалуйста, наденьте.

– Зачем?

– Поверьте, это для вашей же безопасности. Чуть позже вы все узнаете. И попрошу вас эту маску не снимать до моего особого разрешения.

– Ну, хорошо… – Саблин был готов надеть на себя не только это, ради того чтобы выбраться из этого кромешного Ада. Он натянул себе на голову странную маску и наглухо закрыл лицо высоким меховым воротником:

– Так хорошо?

– Просто отлично. Именно так вы и должны выглядеть, когда будете находиться в присутствии посторонних людей. А сейчас мы с вами быстрым уверенным шагом выходим из этого кабинета и садимся в машину. По дороге нигде не задерживаемся и, уж тем более, не останавливаемся, ни с кем не разговариваем и не обращаем внимания ни на что, даже если здесь все будет гореть ярким пламенем. Вам понятно?

– Понятно…

– Сейчас я выйду и произведу проверку караульного помещения. У вас будет несколько минут. К моему возвращению вы уже должны находиться в машине на заднем сидении.

Блок повернулся к Свиту:

– Как получишь сигнал – сразу выводи их и отгоняй машину от штаба к нашим грузовикам. Там выставляй людей и никого даже близко не подпускай.

Свит молча кивнул, и Блок вышел. Его не было всего пару минут, когда в кабинет постучали. Свит приоткрыл дверь. За дверью стояла Тинки. Она кивнула, и Свит подал команду:

– Все, пошли…

Сам он замыкал колонну. Со стороны могло показаться, что это идет очередная смена караула. РоМ и Свит шли, не поднимая головы. Они спустились на первый этаж и прошли мимо дежурного. Выйдя на улицу, Тинки уверенно повела всех через живой коридор из построенных офицеров. Коридор заканчивался рядом с машиной, у которой была открыта задняя дверца. РоМ и Саблин шли за Тинки. Она остановилась у машины и закрыла дверь, как только бывшие арестанты разместились на заднем сиденье. Машина сразу же заревела мотором и двинулась в сторону грузовиков. Офицеры по команде, бегом, отправились туда же. А Блок в это время ходил с руководством лагеря и нахваливал отличный забор, отделявший заключенных от свободы. Наконец, ему подали знак, что все готово к отправке, и он протянул руку начальнику лагеря:

– Ну, в принципе, я доволен. Желаю успеха…

Начальник лагеря пожал руку и спросил:

– Товарищ полковник. Я уже два раза подавал рапорт, чтобы меня направили на фронт. Оба раза пришел отказ. Ну, не могу я здесь больше. Я – боевой офицер, мое место на фронте – немцев бить. Может быть, посодействуете как-нибудь?

– Ты знаешь, майор, все подают рапорты, и всем отказывают. Здесь твое место, здесь твой фронт. Я много повидал и скажу тебе, что здесь намного труднее и сложнее, чем в бою. Вот ты говоришь, что боевой офицер, а здесь только боевой офицер и сможет справиться. Столько нечисти повылезало за войну… Кому, как не тебе, с ними разбираться…

– Ясно. Что там хоть слышно-то, когда войне конец?

– Ну, еще пару лет повоюем и к сорок пятому закончим.

– Долго еще…

– Долго… Да, майор, я у тебя Михайлова забрал. Вообще, забудь, что он у вас был. Личные дела все изъяты и уничтожены, так что не ломай голову насчет него.

– Я понял, товарищ полковник.

– Ну, будь здоров, майор.

Блок быстрым шагом направился к своей машине, и, как только уселся на свое место рядом с водителем, та на большой скорости полетела вперед. Начальник лагеря махнул рукой, и дежурные солдаты распахнули ворота. Все три машины проследовали мимо часовых и направились по заснеженной дороге в глухую ночь. Через час пути они уже были очень далеко от зоны, и темнота освещалась только фарами трех машин. Блок обернулся к Рому:

– Может быть, остановимся и поужинаем, согреемся заодно?

– Нет, поехали, отъедем подальше, мы потерпим…

Через час Блок повторил свой вопрос, но РоМ и Саблин категорически замотали головами против того, чтобы машины останавливались. Им казалось: чем дальше они отъедут от лагеря, тем в большей безопасности будут. Наконец, Блок не выдержал и дал команду остановиться:

– Мне людей нужно накормить и согреть. Вы сами вон от холода скрючились оба, хоть погреетесь у костра…

На улице, действительно, стоял жуткий мороз. Офицеры с трудом выпрыгивали из кузова и пытались размять окоченевшие ноги. Сразу же на обочине было разведено несколько больших костров, зазвенели котелки и кружки. Для РоМа и Саблина развели костер немного в стороне ото всех, сюда было запрещено подходить всем, кроме людей из группы Блока. Тинки поставила два котелка со снегом на огонь, и теперь ждала, когда это все закипит. Около огня было тепло и радостно. Он как бы говорил людям: «Вокруг темно и холодно, но я сильнее всего этого. Будь рядом со мной, и тебе ничего не грозит». Складывалось ощущение, что костер был защитником людей от происков злой и холодной природы с ее морозами и ледяными ветрами. Через некоторое время Тинки уже сняла с огня приготовленную кашу с тушенкой и сразу же стала разливать горячий чай. РоМ сидел рядом с костром и не мог наглядеться на огонь свободы. Ему казалось: будь его воля, он просидел бы так до самой смерти, лишь бы было тепло и свободно. Блок рылся в вещмешке и доставал кружки и ложки. Наконец, он разыскал почти все, что нужно, и направился к остальным, бросив в сторону Тинки:

– Для РоМа тоже кружку возьми у ребят, а то у меня только три в машине оказались…

– Для кого??

– Ну, РоМу, говорю, кружку тоже нужно. Может, ты и обойдешься без ложки и кружки, а он-то, вряд ли…

– А где РоМ?

– Да вон сидит у костра…

Тинки резко повернулась в сторону двух одиноких фигур, сидящих у костра. Она даже машинально сделала несколько шагов в их сторону, но вовремя спохватилась и решила: раз он сделал вид, что не знает ее, значит, так нужно. Но почему она не узнала его – было непонятно. Тинки взяла кружки с ложками и пошла к костру. Она села напротив обоих и принялась раскладывать приготовленную еду по тарелкам, изредка бросая взгляды то на одного, то на другого. Наконец, РоМ не выдержал, подмигнул ей и, не сдержавшись, громко хмыкнул, но сразу же закашлял и закрыл рот рукой. Тинки узнала его. Теперь она уже не могла поднять на него глаз. Собственно, то, что она узнала, РоМом можно было назвать с большой натяжкой. Он мало чем отличался от Саблина, который теперь был без маски, так как у костра были только люди Блока. Тинки не смогла удержаться и села поближе к РоМу. Она протянула обоим тарелки с едой и прижалась плечом к другу. Неожиданно РоМ поперхнулся и сильно закашлял. Тинки тут же отодвинулась от него, а затем встала и пошла к машине.

По ее лицу катились слезы. Она зашла за машину и уселась на снег, прислонившись спиной к черной дверце автомобиля. Что творилось у нее на душе – знала только она. Пока РоМ сидел в лагере, они весело проводили время, празднуя дни рождения и изредка задерживая диверсантов. Она ненавидела себя и Блока за то, что тот позволил так обойтись со своими людьми. На месте РоМа мог быть любой из них, и было бы лучше, если бы этим любым оказалась она. По всему выходило, что человек, который отвечал за безопасность Саблина, и был РоМ. Семнадцать лет он терпел лишения и издевательства уголовников. Бесконечных семнадцать лет… Тинки не могла успокоиться. Слезы душили ее и мешали дышать. Вскоре она услышала чьи-то шаги. Быстро вытерев насухо лицо, она сделала вид, что что-то ищет в машине.

– А, вот ты где. Мы уж потеряли тебя. Чего ужинать не идешь? – Блок, как обычно, держал все под контролем.

– Блок, почему ты пустил РоМа на это дело? Ты же знаешь, как мы доверяем тебе…

– Подожди, Тинки, не заводись… Давай нормально поговорим. Я только сегодня узнал, что нашей страховкой в лагере был РоМ. Если бы это было известно изначально, я бы изменил схему операции или, на худой конец, сам пошел в лагерь, но этого бы не допустил. Отец и РоМ сами приняли решение, и как показывает время – это было единственное правильное решение. Меня в известность они не поставили, так как прекрасно знали, что я ни за что бы не дал согласие на такой расклад. Поэтому я сейчас нахожусь в такой же ситуации, как и ты, и РоМ, и Свит… А сейчас успокойся и иди ужинать. Постарайся не подавать виду, что знакома с ним. Когда будет нужно, он сам нам даст знать.

Через несколько минут они вдвоем подошли к огню. Костер их встретил пустым котелком из-под каши и чистым брезентом, на котором еще пару минут назад лежала приличная горка нарезанного хлеба. Блок и Тинки переглянулись. Саблин смущенно начал оправдываться:

– Вас долго не было, а каша уже замерзать стала. Но на следующей остановке вы будете есть, а мы просто у костра греться…

– Все в порядке, сейчас сварим еще… На вас готовить?

– Да… – в один голос воскликнули бывшие заключенные.

Блок протянул Тинки котелок и направился к грузовикам за продуктами. Он принес еще одну кастрюлю и несколько буханок хлеба. Вскрыв банку тушенки, он достал несколько больших кусков мяса и положил на ломти хлеба. Все это придвинул к людям, пившим чай:

– Это, пока каша сварится…

Те утвердительно закивали головами, говорить они не могли, так как рты были полными. Вторую порцию ужина РоМ с другом ели так, как будто и не было никогда первой. Они нахваливали еду и сразу проглатывали ее, почти не жуя. Когда у них появлялась секунда между очередной ложкой каши и пустым ртом, они пытались разговаривать между собой:

– А помнишь, когда мы последний раз ели тушенку?

– Еще бы… Это когда я точнул штык вертухаю, а он нам полбанки за это оставил. Это было в третью пятилетку…

– Не, это было во вторую, а в третью мы грузили доски на складе и стащили банку у повара, когда у него ящик рассыпался. Ох, и досталось же нам тогда за нее, но зато хоть вкус мяса вспомнили.

– Тебе тогда же в первый раз нос сломали? За эту банку?

– Нет, в первый раз, когда мы во время уборки тумбочку поставили не на свое место, а за ту банку мне ребра сломали. Я в больничке провалялся даже пару дней.

– В больничке ты валялся, когда у блатных заточка пропала…

– Тогда же, вроде как, ты в больничке был?

Слушать их было невыносимо. Они вспоминали самые жуткие моменты своей лагерной жизни с таким равнодушием, как будто рассказывали про обычную воскресную прогулку в саду. Вскоре привал был закончен, и машины снова взяли курс на город. Через час арестанты снова заявили, что они проголодались и у них уже совсем нет сил терпеть. Пришлось опять останавливаться и разбивать лагерь. Офицеры пили чай, а лагерные друзья ели свой очередной котелок каши. Каково же было удивление Блока, когда через очередной час дороги друзья снова запросили остановку. Блок повернулся к ним и строго произнес:

– Мы не можем так часто останавливаться. Могу разрешить остановки через три часа пути. Если вы проголодались, то могу предложить вам хлеб и тушенку, но это все холодное. Следующий привал будет только через два часа.

– Да нам не обедать… в туалет-то можно сходить?

– В туалет можно…

Машина остановилась, и арестанты бросились в разные стороны из автомобиля. Не было их около минуты. Затем они, довольные, возвратились и поудобнее устроились на своих сиденьях. Через полчаса повторилось то же самое. Желудки совершенно отвыкли от нормальной еды и теперь сопротивлялись этой непонятно откуда взявшейся человеческой пище. На привалах теперь им не давали абсолютно никакой еды, а только отпаивали горячим чаем. Их постоянно тошнило, и болели животы. Приходилось останавливаться через каждые полчаса, чтобы они могли сходить в туалет, и дорога теперь тянулась бесконечно…

В город въехали, когда время уже подходило к обеду. Блок оставил часть людей для охраны дома, а остальных отправил к вагонам. Выезжать он решил на следующий день. Тинки сразу же принялась готовить еду на всех, а Свит занялся растопкой бани. РоМ и Саблин сидели в отдельной комнате и никуда не выходили. Саблин по-прежнему был в маске, даже когда пил чай, а чай они теперь пили постоянно, так как к нему полагались конфеты и печенье. Тинки незаметно выскользнула из дома к Свиту, который в этот момент подбрасывал дрова в печку:

– Свит, слышишь?

– Что тебе?

– Ты про РоМа знал?

– Что именно?

– Ну, что он в лагере сидит…

– Нет, об этом знали только Отец и он сам.

– А ты когда узнал о нем?

– Мне Блок сказал, когда первый ужин готовили.

– Мне тоже… А ты РоМа сразу узнал?

– Тебе заняться нечем? Так я тебе сейчас быстро работу найду…

– Злые вы стали, поговорить уже ни с кем нельзя. Блок ругается, ты тоже чего-то… Пойду ужин готовить.

– Иди уже…

Тинки тяжело вздохнула и непонятая отправилась на кухню. Ей абсолютно не с кем было обсудить столько всего, и ее просто распирало от желания общаться. Раньше ее отдушиной всегда была Лау, она выдерживала эту болтушку целыми сутками. Но когда нужно было, Тинки могла молчать месяцами, и ее совершенно невозможно было разговорить. Через некоторое время Свит позвал всех в баню, и мужики отправились отогреваться в душную парилку. Парились долго и с удовольствием. Тинки уже даже стала потихоньку недовольно ворчать:

– Все стынет на столе уже давно, а они никак не вылезут из этой жары. Как будто в последний раз баню видят…

Блок хлестал вениками всех по очереди и не мог смотреть на тела двух донельзя истощенных людей. Тело РоМа, помимо своей худобы, еще хранило следы долгих лет лагеря. Сломанные ребра неправильно срослись и торчали из тела в непредсказуемых местах. Блок вспомнил, как он крепко обнял РоМа при их первой встрече, и ему самому стало не по себе от той дикой боли, которую он причинил своему другу.

Вскоре терпение Тинки лопнуло, и она принялась тарабанить в дверь кулаками:

– Выходите уже. Сколько можно-то? Я разогревать по десять раз не собираюсь.

– Ты как со старшими по званию разговариваешь? – Свит попытался придать строгость своему голосу.

– А в бане все равны, там погон нет ни у кого…

– Да выходим уже. Иди в дом, нечего тебе здесь под дверями стоять, когда мужики голые из бани выходят.

– А чего я там не видела-то? Тоже мне, удивили…

Тинки развернулась и отправилась в дом. На улице было холодновато, и она уже начала слегка подрагивать на вечернем морозе.

Через два дня особист в кабинете начальника лагеря объяснял причину своего беспокойства:

– Ну не мог он сбежать, да и куда ему бежать-то? Зима на дворе, ни один нормальный человек не продержится за забором и пары часов, тем более политический. Был бы блатной, я бы еще мог предположить что-то, а про этих… ну не верю я в побег.

– Все обыскали?

– Все по нескольку раз уже…

– Слушай, а когда блатные в четвертом бараке перерезали друг друга, там не было нашего пропащего, случаем?

– А кто его знает… По идее, это произошло как раз в тот вечер, когда он и пропал.

– А тела куда дели?

– Их в карцер к остальным скинули сразу же.

– Н-да… Сейчас уже и не разберешь, кто и где. Все в одной яме лежат. Скорее всего, он среди них и находится.

– Только проверка закончилась, вроде, все нормально прошло, и вот на тебе… Этого нам еще только не хватало.

– Ну, яму раскапывать все равно не будем. Его личное дело отложи пока отдельно ото всех, а весной решим, как нам дальше быть. Скорее всего, на том и остановимся, что был убит в драке между заключенными и похоронен в общей могиле с саботажниками.

– Я не возражаю…

Ужин проходил непринужденно. РоМ и Саблин пожирали глазами все, что стояло на столе, и накладывали себе в тарелки столько, что все практически вываливалось из посуды. Тинки специально приготовила побольше разной еды и то и дело приносила все новые и новые порции. Во время ужина РоМ несколько раз выходил, а затем снова присоединялся ко всем. Все уже давно пили чай, а двое, так неожиданно освободившиеся, все еще продолжали есть. Наконец, Саблин произнес:

– Ну, я, пожалуй, немного посплю.

– Там вам постелили в комнате. Если что-то будет нужно, то сразу говорите без стеснения.

Саблин ушел, и вскоре стало слышно, как он сладко засопел в теплой чистой постели. Тинки сразу же подсела к РоМу и, обхватив его руку, прислонила свою голову к его плечу. РоМ наклонил голову к ней:

– Сколько мы не виделись?

– Месяц, может, полтора…

– Вот это да… А для меня вся жизнь прошла. Я думал, Блок меня не узнает в лагере…

– А что у тебя с ухом? Вернее, куда делось-то?

– А-а, это… – РоМ потрогал рукой место, где, по замыслу Творца, должно было находиться ухо. – Да тут такая история произошла. Нам привезли новые зимние шапки на зону, ну а я в тот день на работах был. Воры сразу разобрали все, а нам уже досталось то, что осталось. Вот мне и дали шапку, а она оказалась маленького размера. Ну, вот и пришлось одно ухо отрезать, зато шапка стала налезать на голову…

РоМ неожиданно громко засмеялся. Ему казалось, что это было очень смешно и здорово. Никто не смеялся. Все смотрели на него и молчали. РоМ просмеялся и посмотрел на друзей:

– У вас что, совсем чувства юмора нет, что ли? Я когда эту шутку в лагере рассказывал, так мы по полночи смеялись, остановиться не могли никак, а вы, как на похоронах, сидите. Меня после этого одно время Пьером Безухим политические звали, – РоМ снова рассмеялся, но и на эту его новую шутку никто не отреагировал, как он рассчитывал. – Да ну вас, совсем уже веселиться разучились… Тинки, у тебя еще картошки осталось немного?

– Сейчас положу…

– Да клади, не стесняйся…

РоМ еще какое-то время пытался всех веселить, но как шутника его никто не воспринимал. Вскоре он начал клевать носом, и Свит отвел его на приготовленную для него постель. Блок и Тинки сидели за столом и изредка перекидывались фразами:

– Вообще, чудо, что он жив остался…

– И не говори… Врагу не пожелаешь испытать и пережить то, что он перенес…

– Когда обратно-то поедем?

– Ну, как все выспятся, так и поедем. Нужно будет вагоны разогреть хорошенько, и еды там заранее для них заготовь, а то, сама видишь, если их вдоволь не накормить, то они и нас заодно съедят запросто…

– Это точно. Я уже замучилась готовить, всю ночь у костров и целый день на кухне, а им все мало и мало. Как думаешь, сколько они отъедаться так будут?

– А кто его знает. Надеюсь, недолго.

Блок и Свит ушли спать, а первой дежурить досталось Тинки. Она убрала со стола и села недалеко от окна, чтобы видеть всю комнату и входную дверь. Вскоре послышались осторожные шаги. Кто-то тихонько крался по дому. Тинки подождала, пока кто-то дойдет до середины комнаты, и негромко спросила:

– Что-то хотел?

– Да в туалет иду, боялся вас разбудить, – РоМ, уже не скрываясь, прошел в коридор и вышел на улицу.

Вскоре он вернулся и лег спать. Тинки подождала какое-то время и встала, чтобы закрыть дверь в комнату РоМа, но ее внимание привлекло то, ради чего ей даже пришлось разбудить Блока и Свита.

– Блок, Свит, идите, посмотрите, что покажу…

– Чего тебе?

– Ну, идите, говорю…

Они втроем осторожно прошли в комнату, где спали РоМ и Саблин. Сквозь открытую дверь попадало достаточно света, и можно было хорошо разглядеть, как спит РоМ. Из-за своих торчащих сломанных ребер он не мог лежать, как все нормальные люди, поэтому уже много лет по ночам полулежал-полусидел на кровати, прижавшись боком к спинке и поджав под себя ноги. Это была его обычная поза для сна. Но не это было причиной всеобщего подъема. Одной рукой РоМ крепко прижимал к себе начатую буханку хлеба, а второй как бы отгораживал от всего, что могло бы на нее покуситься. Под подушкой можно было заметить рассыпанные конфеты и несколько баранок…

Ночью Тинки сменил по графику Свит. Он обошел вокруг дома и проверил дежурных на улице и только затем уже поудобнее устроился недалеко от печки. Вскоре он услышал сначала еле слышный, а затем все более ясный стон. Свит поднялся и прошел в комнату РоМа. Так и есть… РоМ стонал во сне, и если днем он мог контролировать себя и не показывать вида, как ему тяжело, то ночью, во время сна, вся его боль выходила с этими громкими стонами. Свит осторожно дотронулся до плеча РоМа. Тот вздрогнул и сразу же проснулся:

– Что-то случилось?

– Случилось… Ты своими стонами весь город уже разбудил. Почему сразу не сказал?

– А что говорить?

– Закатывай рукав, сейчас сделаем тебе укол – и поспишь хоть нормально. Будешь подходить два раза в день, утром и вечером, на уколы, а ночью и за снотворным.

Свит ушел к себе и вскоре вернулся с небольшой аптечкой. Он ловко набрал в шприц содержимое двух ампул и вколол все это РоМу в руку. Тот еще пару минут посидел и, как только невыносимая боль начала потихоньку стихать, сразу же провалился в крепкий глубокий сон. Спал он до десяти часов утра. Свит строго-настрого запретил его будить, пока сам не проснется. РоМ проспал бы и больше, но пришлось встать. По дороге на улицу он заметил, что завтрак уже давно прошел, и на столе осталась его пустая тарелка. Сон сняло как рукой. Пройдя на кухню, он с облегчением увидел Тинки, которая возилась с продуктами:

– А что, завтрак уже закончился? – начал он издалека.

– Закончился. Закончилось и чаепитие…

– А там ничего не осталось?

– Ну, как не осталось? Твоя порция ждет тебя, и добавки тебе оставили. Иди, умывайся и садись за стол, я сейчас все принесу…

– А можно я сначала поем, а потом пойду умываться?

– Нет, нельзя. Если не пойдешь умываться, то останешься без добавки, так что выбирай…

– Я быстро… – РоМ совершенно не воспринимал шуток, если в них речь шла о еде.

Он быстро привел себя в порядок и, когда Тинки принесла сковородку с макаронами, уже сидел за столом умытый и причесанный.