Текст книги "Тю!"

Прием

…И я еще хотел стать стоматологом! В четвертом классе, правда, но хотел же! Тогда задали сочинение на тему «Кем я хочу быть?» Лично мне тогда хотелось просто еще поучиться в школе, откровенно говоря, и о взрослой жизни думать как-то совершенно не было никакого желания. Но не напишешь же в сочинении, что взрослым мне быть не хочется! Обратился за помощью к маме. Она работала в регистратуре поликлиники.

– Тю, та шо тут думать! – с легкостью всплеснула руками мама. – Напиши, шо хочешь быть стоматологом. Они знаешь, какие деньги получают?!

– А кто это – стоматолог? – мне просто понравилось новое слово – какое-то загадочное, научное…

– Та зубной врач же, ты шо?!

Тогда я как-то не придал этому значения. Из-за любви к этому новому для меня слову, а отнюдь не к жуткой профессии, взял и нацарапал страничку текста о пользе стоматологов для народного хозяйства страны. И, мол, как можно оставаться в стороне от такой важной отрасли и быть кем-то еще, как не зубником?! Словом, выложил свой план действий – как только закончу школу, тут же пойду успешно учиться, чтоб потом не менее успешно работать этим самым стоматологом…

Учительница, Майя Сергеевна, зачитала мое сочинение перед всем классом. Видимо, она сама впервые столкнулась с тем, что карапуз-четырехклассник хочет стать тем, перед кем трепещет любой взрослый человек.

Прежде, чем огласить мою мечту с листа, она анонсировала ее устно:

– А вот наш Миша хочет стать знаете кем? – стоматологом!

Весь класс в полной тишине уставился на меня. Потом почти в один голос все спросили – что это такое? Когда Майя Сергеевна раскрыла тайну этого слова, внимание к моему сочинению было предельным…

Стоматологом-то я, конечно, не стал. Более того, я боюсь, что не понимаю людей, которые утром пьют кофе, а потом идут на работу, на которой их ждет этот непередаваемый больничный запах, бормашина, кусачки, больные зубы… Бр-р-р.

Сказать, что этого я избежал полностью – не могу, потому что нахожусь в противоположном лагере. В том, который и обеспечивает работу стоматологам. Т. е. периодически я утром пью кофе и плетусь туда, где меня ждет этот непередаваемый больничный запах, бормашина, на худой конец – даже кусачки для больного зуба…

Вообще, когда речь заходит о зубниках, возникает повод наслушаться всяческих историй о том, что кому-то где-то кто-то вырвал не тот зуб, или вставил не туда, не так, в результате чего несчастному больному вместо пломбы пришлось менять всю челюсть…

Однажды приспичило и меня. Внезапно и безнадежно. Сначала обломился зуб, из-за чего привычка улыбаться отодвинулась в перспективу, а затем и вовсе накрылась медным тазом – остаток зуба дал старт опухоли. По опыту аналогичных симптомов я понял, что нужно делать самое худшее – удалять. Для мужика, наверное, это тоже самое, что для женщины – аборт. Но поскольку ничем другим положение уже не спасти, согласишься на что угодно.

В стоматполиклинике я появился через десять минут после ухода врача. Лечебные и смотровой кабинеты еще работали, а хирург – уже нет. Я показался в окошечко регистратуры со своей беременной щекой:

– А фто, уфе никто нисего не сделает?

– Боже мой! – ахнула тетенька, – что ж вы так поздно-то? Теперь только завтра с утра. Берите свой страховой полис и вам все сделают бесплатно как пациенту с острой болью. А сейчас уже никто вам не поможет… Впрочем, сходите в смотровой кабинет. Может, там что подскажут?!

Это предложение она высказала с сомнением в голосе. Но ее сочувствие было неподдельным. И я пошел. Может, укол какой забацают, мало ли? – утешал я себя, ибо знал – если сегодня оставить все в неприкосновенности – завтра я проснусь с таким арбузом во рту, что мало не покажется…

Уже многим стоматологам я доверял свои зубные останки и могу сказать, что судьба даровала мне толковых дантистов. С доверием я пошел и в этот раз.

В смотровом кабинете восседала фигура женского облика высохшей комплекции. О возрасте говорили даже волосы – по структуре и цвету они были похожи на поцарапанную медную проволоку. Нижняя часть лица была скрыта под марлевой повязкой. Я ее застал за чтением какой-то книжки, и мое появление повлекло только движение глаз – взгляд от книги перекочевал на меня.

– Мофно? – бессильно пролепетал я.

– Да.

Голос врачихи был похож на скрежетание проволоки.

– Маша! – заскрипела она громче в пространство кабинета. – Давай-ка поработаем. А то уж засиделась, небось.

Откуда-то из-за угла возникла молодая медсестра с накрашенными, но пустыми глазами.

Я уселся в полугоризонтальное кресло с готовностью отдаться пожилой обладательнице этого белого халата, хотя что-то меня уже насторожило.

Меня волновал только больной зуб. И казалось, что вся Вселенная должна сосредоточить внимание только на этом крохотном участке боли. Но врачиха, вооружившись острым щупом и зеркалом, начала страстный осмотр всей челюсти. Она просовывала свои железяки в закрома моей пасти, тыкала и расковыривала каждый зуб и пломбу так, будто хотела все отколупать. О своих раскопках она оповещала громогласно, на все помещение, медсестру – какой зуб мой, какой искусственный. Понравился такой ее выпад:

– Так, третий слева сверху – пломба недеформированная. (Ковыряет щупом. Что-то удается отколупать.) Нет, пиши – деформированная…

Когда эта нацистка дошла, наконец, до больного осколка, то взяла в руки какую-то железную мини-дубинку и принялась ею колотить по объекту исследования, интересуясь – больно мне или не больно?!

– Ы-ы, – от ужаса промычал я, придавая ответу оттенок такой положительный, что дальше некуда.

– Ну, его еще можно спасти, – кроша щупом останки зуба, резюмировала мучительница.

Потом ее что-то осенило, и она переключилась на соседний, совершенно здоровый зуб:

– А может быть, у тебя ЭТОТ болит? – спросила молотобойщица и стала по нему дубасить со страстью дятла.

«Ей бы сваи вбивать в вечной мерзлоте» – подумал я и сквозь искры из глаз, но как мог, заверил, что мне совершенно не больно.

Потом она перековыряла остальные мои и не совсем мои зубы и, полагая, что она свою миссию выполнила, швырнула железячки в судок. Я облегченно вздохнул и с надеждой спросил – что же делать с опухолью?

– Ах, да, – опомнилась врачиха и своим пальцем, по жесткости не уступающим лому, начала тюкать в опухшую щеку.

– Ну, что-что? – по угасшей интонации угадывалось, что ее познания в стоматологии истощились, что интерес ко мне пропал, и что она ничем больше помочь не может. – Пополощите чем-нибудь, попейте что-нибудь.

Она задумалась. «Олететрин можно попить!» – осенило ее.

Я сполз с кресла и двинулся к выходу.

– Подождите, подождите! – как-то возбужденно взвизгнула врачиха и в мгновение ока оказалась передо мной. – Идемте со мной, – с этими словами она вывела меня за дверь и уткнулась в большой список под названием «Соплатежи».

Оказалось, что острая боль, по категории которой я проходил и из-за чего зуб мне могли бы удалить совершенно бесплатно, – никак не влияла характер работы смотрового кабинета. Даже если бы я умер от проведенного осмотра (что небезосновательно), то мое тело все равно бы, наверное, перещупали в поисках денег…

Врачиха искала подходящую графу. Я видел только красные цифры – 7, 9 и 12 рублей (был 1995 год). За какие манипуляции – не вдавался: мне было еще хуже, чем до осмотра. Тетка водила пальцем по строчкам, щурила глаза, бормоча текст, и потом громко: «Семь рублей. Это не то» – она тут же отмела этот вариант. Потом снова – бу-бу-бу – «Девять рублей. Тоже не то». И, наконец, обнаружила искомое:

«Бу-бу-бу – двенадцать рублей. Вот это нам подходит. С вас 12 рублей за осмотр!»

Я не был готов к такой дерзости:

– Вам?!

Она как-то замялась – рядом стояла медсестра, и с видом неудавшейся взяточницы апофеозно-назидательно проскрипела:

– Почему же нам-то? В кассу!

– Господи, я думал, что это бесплатно. И потом – у меня только 10 рублей с собой…

– За бесплатно вам сейчас никто ничего делать не будет! – это свой рот открыла медсестра с пустыми глазами и ледяной интонацией.

…На следующее утро я проснулся с чувством, что подушка у меня не под головой, а во рту. Открылся только один глаз. Долго готовил себя, чтобы посмотреться в зеркало. А когда совершил этот героический поступок, то понял, что большего кошмара ни в каком фильме ужасов я не видел…

Хирург был на месте. Точнее – была, потому что им оказалась миловидная женщина. Она участливо, умело и быстро вырвала мою маленькую мерзость, которую, по мнению старухи Изергиль можно было спасти…

И совершенно бесплатно!

Обследование

– На что жалуетесь?

– На голову.

Ну, действительно: ни с того, ни с сего башка стала похожа на ведро с бетоном. А может, было и то, и сё? Иначе с чего бы вот так внутри давило?

Вот и пошел сам, пока не увезли…

Пожилая терапевт внимательно обслушала, обмерила. Между делом разговорились:

– А у вас тут есть какое-нибудь электронное оборудование? – заикнулся я в надежде, что она меня отправит на обследование в какой-нибудь кабинет, тихо жужжащий электроникой.

– А, компьютеры-то эти? Да чем они мне помогут? Я вот тридцать лет отработала, а получаю копейки. Ну, будет он тут у меня на столе стоять. А тонометр куда я положу? Не нужен мне тот компьютер…

Я понял, что тетка меня не поняла.

– А платное лечение есть? – я рискнул уточнить свою недалекую мысль.

– Пф-ф, а что толку-то? – фыкнула тетка. – Всякое платное лечение у нас идет на нужды больницы. На нашей зарплате это никак не отражается…

Она думала о своей зарплате. Потом дала мне кучу адресов, которые должен посетить: почти все кабинеты на третьем и четвертом этажах поликлиники. Я пошел, помогая всем корпусом двигать голову.

…Мои глазные донья исследовала простуженная окулистка с воспаленным глазом. Банально тыкала указкой в стенд, расположение букв в котором уже помню практически наизусть. Потом села и молча начала что-то писать. В такие моменты я весь чешусь – а вдруг там у меня что-то ужасное? Да и просто любопытно – что там такое она обнаружила? Говорят, что через глазное дно можно увидеть такое…

– Ну что там? – пискнул я.

– У вас все в норме.

У меня тут же все в глазах пошли круги…

Затем поплелся на УЗИ. Впервые за 40 лет, между прочим… Запись на посещение проводила медсестра, внешне похожая на гренадершу. Когда она заговорила, то и голос оказался на зависть военачальникам.

– Гав-гав!

Это о том, что на проверку щитовидки надо быть тогда-то, там-то, во столько-то с направлением, медкартой и полотенцем.

– Гав-гав-гав!

Это уже по поводу исследования печени, почек и прочего ливера. Но быть уже надо с большим полотенцем и накануне не есть ничего того, от чего пучит! Черный хлеб, например… Когда б еще я об этом узнал?!

После полученных вводных захотелось щелкнуть шпорами, вскочить на коня и мчаться во весь дух не важно куда и зачем.

Потом я догадался, почему там такая медсестра. Врач, УЗИст, оказался главнокомандующим в этом ультразвуковом взводе.

Фраза «встать спиной к краю кушетки!» прозвучала как команда «руки вверх». Я встал.

– Сесть! – рявкнул врач.

Я сел.

– Лечь. На спину.

О, Господи. Я уже плохо соображал, где у меня спина, где что…

– Щитовидка в норме, – произнес УЗИст так, будто перед ним был симулянт.

Я встал. Какое-то время голова отказывалась воспринимать вертикальное положение. Пришлось подождать… Ну надо же! Ну, все тик-так! А тяжесть в мозгах не проходит! Подумалось: «Если умру, то хоть со здоровой щитовидкой!»

…Моча оказалась такой, что хоть пей! Ну, загляденье просто! Кровь – мечта доноров! Сердце – аки у быка. А голова – будто подменили. Никак не вписывается в этот перечень здоровья…

Наконец-то на УЗДГ МАГ мне сказали, что венозный отток в голове моей чего-то барахлит. Врач мне расшифровала и эту аббревиатуру, но ее и со здоровой-то головой я бы не запомнил, а уж в моем состоянии…

– Вы просыпаетесь бодрым? – спросила она.

Я попытался вспомнить, в каком состоянии я просыпаюсь. А! В ненависти к будильнику! Если это чувство можно назвать бодростью…

– На память не жалуетесь?

– Жалуюсь! – выдохнул я. Хоть кому-то можно пожаловаться на память! – Сегодня, например, пока ждал, когда проснется голова, захлопнул дверь квартиры, а ключи остались внутри… А на работе так вообще – застыну над клавиатурой и ищу нужную букву, вперившись в нее глазами… Ужас!

– Вам надо посетить невропатолога. Вы еще молодой…

И выписала лекарство. Глицин. В инструкции написано: «Рекомендуется при снижении умственной работоспособности…» Подумалось: «Вот они, годы-то. Эдак и до услуг клизмы недалеко…».

И я про себя решил так – как обычно, у нас с первого раза никогда ничего не находят. А если находят, то совсем не то. И лечат не туда. Ждать, пока исходная пакость найдется, никакого времени не хватит. Буду я работать, пока клавиатуру не забуду напрочь! Или покуда голова окончательно не перестанет воспринимать окружающее. От судьбы не спрячешься ни в какой поликлинике…

Укол

Ночь. Улица. Фонарь. Стоматологический кабинет, работающий, когда все спят. Часа в два ночи в дверь постучали. Врач открыл. Помещение заполнил огромный мужик, у которого глаза уже не помещались в орбитах. Остальная часть лица вошедшего была закрыта обеими ладонями. (Люди почему-то считают, что таким образом можно облегчить зубную боль.)

– Ы-ы-ы, – поздоровался пациент.

– Проходите, садитесь, – привычно сказал врач, указывая на стоматологическое кресло.

Дантист приступил к обыденному: «Откройте рот. Та-а-ак. Где тут у нас возмутитель спокойствия? Вот этот, да? М-м-м-м… Так больно, да? А так? И так? Гм…» Оказалось, что больной зуб был практически трупом. И лечить его – все равно, что мертвому делать припарки. Врач сочувственно развел руками, молча достал клещи, показал пациенту и произнес:

– Это, конечно, эффективнее всего, но лечить ваш зуб надо было много раньше…

Больной согласительно махнул головой.

Лекарь положил клещи на стол и продолжил:

– Сейчас вам сделаем укол…

– Чего?! – испуганно пробасил пациент.

– Укол. Наркоз же, ну?

– А без укола нельзя?! – перебил ночной гость. Интонация была насыщена мольбой.

– Да вы что?! – опешил врач. – Зуб у вас, судя по всему, сидит крепко. Вы хотите лишиться зуба и чувств?

Хозяин кабинета отвернулся и начал колдовать с инструментарием, думая при этом: «Удаления не боится, а перед уколом робеет… Такой здоровый дядька, а как ребенок, честное слово! Просто возмутительно!» Чего-то нужного не оказалось под рукой, и врач пошел к шкафику выбирать бутылочку с нужным содержимым. Где-то с минуту он готовился к предварительной обработке. Наконец, прыснув шприцом, он придвинулся к больному.

– Ну, давайте. Это не больно.

И изобразил сочувственную улыбку. Больной тоже растянул губы в подобие улыбки.

– Да я уже это… – сквозь зубы процедил он.

– Что – это?

Пациент, продолжая виновато улыбаться, положил на стол клещи и показал …вырванный зуб.

Теперь глаза из орбит вылезли уже у врача. И на него напал столбняк – рука со шприцом застыла в воздухе, левый зрачок остановился на клещах, правый – на зубе.

…Пока стоматолог сновал по кабинету, больной умыкнул со стола эту страшную железяку, безошибочно обхватил ею нужный зуб, резко дернул… Вся процедура прошла тихо и стремительно.

– Вы уж извините… – пролепетал посетитель. – Но я так боюсь уколов…

Сейчас доктора успокаивал уже пациент. Нашатырь бы, конечно, ускорил возвращение стоматолога к действительности. Но пришлось подождать, пока тот проморгался, сглотнул пару раз…

– О, Хосподи! – простонал врач с такой интонацией, будто больной умер.

Окончательно очнувшись после случившегося, дантист устало пробормотал: «Ну, давайте хоть посмотрю, как теперь там у вас…»

Сидящий в кресле, ставший практически коллегой стоящего над ним, распахнул рот. Врач поразился – такой ровной раны он еще не видел! Если б кто посмотрел из специалистов, то сказал бы: «Чистая работа!» Осталось только промокнуть и положить ватку. Эту процедуру пациент перенес безропотно.

Возле двери он сказал:

– Спасибо большое.

– Мне-то за что? – небезосновательно возразил врач.

– Да ну… Скажите, а сейчас мне можно будет выпить?

– Вам?!! Выпить?!! Да вам можно все, что угодно!!! – воскликнул доктор.

Когда захлопнулась дверь, он еще долго сидел, глядя в одну точку…

Квартира в Дюшево

Коллега по работе ищет квартиру. На одном столбе я увидел объявление: «Сдаю 1-комнатную квартиру. Дешево». Оторвал полоску с телефоном. Ну, думаю, обрадую! В конце рабочего дня вспомнил:

– Ой, Ань, я ж нашел объявление. Сдают квартиру дешево.

Нижеследующий диалог мы вели, находясь в разных углах офиса, и вместо слова «дешево» она расслышала «в Дюшево». А я не слышал ее букву «ю». И началось:

– В Дюшево? – ее интонация не выразила никакого энтузиазма.

– Да, да, дешево. Правда, не знаю, сколько это.

– Дюшево… – задумчиво произнесла Аня.

– Ну что ты задумалась? Может, 200 баксов. Там не было написано – сколько.

– Где это – Дюшево?

– Тю! Да какая разница-то, где дешево? Хоть где угодно! Главное, что рядом с метро! Так было написано! – распалился я от непонятной реакции Ани.

– Дюшево. Рядом с метро… – опять загадочно проговорила она, как будто что-то вычисляла в уме.

– Да дешево же, дешево! Бери телефон и звони!

– Где же это может быть-то?

– Что?!

– Дюшево. Какое это метро-то?

Я подумал, что конец рабочего дня привел Аню к полной мозговой сумятице. Какая разница – возле какого метро можно снять дешево квартиру?

– Ну, объявление висело на Щелковской. Телефон начинается на семерку. Я понятия не имею, где это может быть… – выпалил я и умолк, считая свою миссию выполненной.

Аня в задумчивости постояла, не шевелясь, там, где стояла. После минуты тишины она воскликнула:

– А-а, де-о-о-ошево!!!

Я чуть со стула не упал:

– Здра-а-асьте! А я тебе о чем толкую битый час?

– Де-о-о-ошево! – повторила Аня и зашлась в немом хохоте.

– Что такое? – я терялся в догадках от недоумения.

– Ты ж… Ты ж… А я ж… Ты ж сказал «дешево», а мне послышалось «ДЮшево». Мы и так живем в Бутово. А тут еще Дюшево какое-то… Я и думаю, где это может быть? Тоже, небось, далеко… И метро, главное, какое-то…

Со стула я все-таки сполз…

Типаж

Природа ее снабдила больными внутренностями. Ее послушать, так еще в утробе она маялась несварением желудка…

– Вот как сижу, так в боку колет, как встану, в животе режет. Аж в паху отдает.

Она – очаровательная, стройная женщина в расцвете лет, всегда роскошно – повторяю – роскошно одета. Работает вахтершей в общежитии. Получает чуть ли не 1000 рублей в месяц. К наличию полного отсутствия здоровья она добавляет и деньги. Т. е. их тоже никогда нет. Точнее, всегда.

Осталась тыща рублей. А нужно же что-то есть еще! Да и одеть уже нечего… – произносит она, кутаясь в какое-то новое одеяние, немыслимое по фасону и расцветке.

Хронически говорит, что пить ей нельзя ничего, кроме лекарств. Но периодически здоровается следующим образом:

– О-о-ох, я вчера отравилась. Представляешь, принесли коньяк. Такой гадостный. Рублей за 200, наверное. Ну что это за пойло? Пришлось пить… Вот теперь как вдохну, так тошнит. Аж дышать не хочется. А с моим желудком пить всякое – ты ж представляешь!

Потом сама приглашает на чай, а приходишь – и:

– Ну ладно. Так и быть, допьем.

Лезет в тумбочку, долго там шерудит и извлекает мензурку, в которой грамм 50 коньяка. «Это настоящий, мне в прошлом году отлили пол-литра на Кавказе. Грузинский… Пью в исключительных случаях».

…Свой досуг на вахтерском сидении она убивает либо вязанием, либо чтением. Первым – чаще. Вяжет потрясающе. Когда-то даже продавала свои модели каким-то кутюрье. Чуть ли не Зайцеву. Если ей верить, конечно…

Третий составляющий компонент этой личности – способность долго говорить о первых двух своих качествах – об отсутствии здоровья и денег. Начнет слов:

– О-ох, у меня вчера печень болела…

Новость как бы… Потом перейдет к другим органам, которые дали о себе знать за прошедшую неделю, скажем. Все подробно – как болело и что пила. Попила таблетки от печени – почки взъерепенились! А лекарства ж то дорогие, а денег-то нет и не предвидится…

– Тут я пошла в бухгалтерию… – это уже абзац новой темы, в которой она может описать на молекулярном уровне, как пришла, как спросила, а ей «мымра в дурацком платье» ответила что-то отрицательное в грубой форме.

Собеседник успевает только вставлять восклицания типа «ну надо же!» или «ай-яй-яй». Среди извергающегося монолога она может вдруг резко остановиться и ни с того, ни с сего сказать:

– Ой, с тобой так интересно общаться! С другими даже поговорить не о чем…

И понесется галопом дальше по своей болезненно-безденежной судьбе.

Однажды пригласила в гости домой. Я осмелился взять что-то из еды и выпивки.

– Ничего, что я без косметики? – поздоровалась она, будто если бы я запротестовал, тут же кинулась бы «штукатуриться».

– Да ниче…

– …а то у меня аллергия. Взяла тут на рынке тушь, а что там в нее понамешали – черт их знает. Только накрасилась, так глаза тут же – представляешь, – ту-у-ут же покраснели и заслезились. Я их закапала. А эти капли уже старые, видно. Я давно уже ими не пользовалась…

И высыпала гирлянду подробностей о каплях – какие раньше были дешевые и хорошие, а теперь стали все дорогие и плохие.

Когда я выставил принесенный провиант, она «поблагодарила»:

– Что это? О, Боже, да мы ж такого не едим! А это что? Я такого не пью…

И тут же разверзлась сагой о повешенной в холодильнике мыши, о том, что все съели и ничего уже ни купить, потому что денег нет. При этом достала недешевый чай и изысканные шоколадные конфеты…

Есть у нее 20-летний сын.

– Мой Лешка такой хороший… Но насквозь больной, – она восхищается и сожалеет одновременно. – Бывало, когда меня бессонница одолеет, подойду ночью к его кровати, проверю – дышит ли?! Дышит! И мне так радостно, так радостно. И не сплю всю оставшуюся ночь. Потом просыпаюсь вся опухшая…

Несмотря на кошмар вместо жизни, она регулярно раз в год ездит на Кавказ к родственникам. На месяц. В купейном вагоне. Уезжая, говорит, что денег нет совершенно. Приезжая, жалуется, что осталось 50 рублей… Et ctr.

Судьба у нее не из легких. До такой степени, что если рассказать обо всем – кровь в жилах застынет. Я ей говорил-говорил, что надо думать о лучшем, но это не возымело на нее никакого действия. Она себя окружила бетонной стеной плача, преодолеть которую госпожа Удача, видимо, не в силах…

О чем думаешь, то и сбывается…