Текст книги "Тю!"

Напрасность

«В ночном кафе мы молча пили кьянти…»

Николай Гумилев

В той же грозной ФСНП РФ я работал с человеком, у которого была самая распространенная фамилия в мире (если верить чуть ли не Гиннессу какому-то). Я работал со Смитом! Он же – Ковалев, он же – Кузнецов (в дальнейшем – Ку). Характер у него такой уникальный, что даже поразительно. Просто герой песни «выбирают меня в местком»…

Выглядел он упитанно. Просто копия бобренка из мультфильма «Осторожно, щука!» (кто помнит, конечно). Ну, или этакий телепузик. Но при этом занимался спортом, в котором как-то дрыгают руками-ногами с криками «кья-хья».

Как и всякий мужик, он был не против пропустить рюмашку-другую. Третью-четвертую… Но удивительно то, что хмелеть он начинал до соприкосновения рюмки с губами. Т. е. он еще только подносит родимую, а в его голове уже раздается шум. И надо заметить, шум нехороший. Из-за этого в мозгу у нашего героя замыкались не те нервные окончания (или начала?!). Не те. У большинства – те, которые нужны, а у него – никому не нужные.

Из-за этого у Ку возникала неадекватная реакция на любые раздражители.

С точки зрения психологии, раздражителем является все окружающее пространство каждого человека. Есть положительные и отрицательные раздражители. Так вот, когда Ку во хмелю, для него вся окружающая действительность – одушевленная и не-, предстает сплошным отрицательным раздражителем.

Не зря говорится: хочешь узнать человека – дай ему власть или выпей с ним (ибо пьянеют в обоих этих случаях.) Но кто мы такие, чтобы давать власть Ку? Тем более, кто он такой? Поэтому все смертные и толкутся в забегаловках или бистро, узнавая друг друга или углубляя этот процесс…

У двух наших замечательных сослуживцев грозной ФСНП РФ была традиция – каждую пятницу на протяжении всей пятницы они напевали песню «Пора-по-пиву-по-пиву-по-пиву-пора». И в 16.45 (именно до этого времени длился последний недельный рабочий день в этом ведомстве) они шествовали куда-то в бок от мест работы и жительства… Если бы вдруг, в пятницу, сразу в 16.46 случилось бы какое-нибудь ЧП, то мы бы знали, где этих друзей надо искать – в одном ближайшем масюсеньком бистро типа «Луна и яичница».

Об этом знали все, кому надо. Ку в этот список не входил, но секреты в коллективе утаить также сложно, как не иметь их вовсе. О пятничном месте пребывания коллег узнал и Ку. И в одну из благословенных пятниц он предупредил этот дуэт: «Сегодня я к вам приду!» Это был даже не ультиматум. Поскольку экстрасенсорике наш герой не поддавался (он вообще ничему не поддавался!), то последнюю волю друзей он услышал вслух: «Лучше не приходи!»

Ку таки явился. По его поведению стало ясно, что на грудь он уже принял. Иначе как может трезвый человек, взяв порцию мантов…

Ку пришел и заказал порцию мантов. Ну, закусить чтоб. Ему принесли. Благоухающие, парующие… Он поковырял один мант, который и стал первым раздражителем Ку в тот вечер. Он отнес тарелку обратно официанткам и стал там говорить слова, которые заключали в себе неприязнь Ку к мантам, официанткам, этому кафе и стране в целом. И потребовал вернуть оставшиеся манты в кастрюлю, а деньги – ему.

Как ни странно, но его грубую просьбу безропотно выполнили! Два товарища из грозной ФСНП РФ, являясь завсегдатаями этого заведения, забыли, зачем они туда пришли. Пиво, рыба и тихая музыка перестали собой являть негу бытия. Весь традиционный кайф им перебил категоричный Ку.

В принципе, его тоже понять можно. Ведь в чем соль нападения? В сопротивлении. Иначе что же это за борьба? И Ку, как джи-у-джист, распалился до невозможности, вложив в себя мощный заряд атаки на случай отпора условного противника. Но такого со стороны обслуживающего персонала не последовало. Официантки покорно, как гейши какие, исполнили все, чего требовал кричащий клиент.

Ку остался недовольным вдвойне. Напряжение в нем аккумулировалось с каждой рюмкой и наружу выйти никак не могло. Посидев насупленным еще несколько времени с притихшими коллегами, Ку наружу вышел сам. Друзья облегченно вздохнули и принялись по осколкам собирать пятничную гармонию жизни…

Ку вышел из кафе красным и пьяным. Буквально через пять минут он возник снова, но уже бледным и трезвым. Кинулся к обалдевшим сослуживцам за помощью – за ним по следу шли милиционеры.

Когда и каким образом он успел наследить, осталось за рамками истории.

Друзья из грозной ФСНП, окончательно выронив надежду на покой, метнулись к тем же официанткам с просьбой, чтоб они куда-нибудь спрятали Ку. Хоть в ту же кастрюлю, где доваривались его манты. Девушки вняли ошарашенным взглядам всех троих и вывели Ку на улицу через служебный вход. Иначе бы он, может быть, сидел бы до сих пор и совершенно в другом месте…

Когда эта история достигла гласности, кто-то очень удачно резюмировал: «Надо же, столько выпил, и все напрасно…»

Оскопление

«Тишины хочу, тишины. Нервы, что ли, обожжены?»

А. Вознесенский

На дне рождения одного сослуживца я воткнулся я рядом с почтенным Б.

К сожалению.

Почтение вызывает возраст человека. Седая борода прохожего интуитивно подбивает голову на маленький поклон. Вне зависимости – человек ли это или его антипод.

У Б. седая борода, как у старика Хэма. Это явная схожесть. Подспудная – в том, что Б., как он сам говорит, тоже писатель. И бывал в безумных уголках земли, встречался с диким количеством людей. Сие обстоятельство отразилось на речевом аппарате Б. Он редко отдыхал, аппарат этот. Б. говорил всегда и везде. О чем или о ком угодно. На худой конец, его язык молотил о том, на что натыкались глаза говорящего. Это если трезвый. А уж если выпимши…

И вот я очутился рядом с этим человеком. Голос у него завидный. По мере опрокидывания рюмок громкость звучания у него имеет обыкновение увеличиваться. И когда звук достигает максимума, то тише уже не делается. Как в сломанном телевизоре «Рекорд».

И вот Б. со всем своим неумолкаемым грохотом погрузился в меня. С моей вилки слетала колбаса – она резонировала. Через пару минут я уже устал кивать головой. Да это говорящему было и не нужно.

Я знал, что остановить это извержение невозможно. Остановить – нет, но перевести стрелки – да, что я и сделал. Напротив нас сидел мирный З. И я произнес:

– А что по этому поводу думаете вы, Валерий Михалыч?

– По какому поводу? Что такое? – спросил ничего не

подозревающий З., но уже было поздно – бурный поток поводов, доводов и сентенций обрушивались на обалдевающего Валерия Михалыча.

Все остальные, сидящие за столом, переговаривались тихо. Даже Ку тоже сидел еще тихо. Как барсук в лесу. Да что там Ку – все посетители буфетика по издаваемым децибелам напоминали шуршание бабочек. И только рядом со мной клокотал Ниагарский водопад.

Периодически мы выходили покурить. Там Б. солировал неистово. Ему вторил быстро хмелеющий Ку, громко гикая и всхохатывая. От их совместных усилий вздрагивало все здание. На нас приходили посмотреть с верхних этажей. Наверное, думали, что драка…

Незадолго до конца посиделки Б. остался один, как удав на добыче – от него все отсели. Ему ничего не оставалось делать, как кричать еще громче, чтобы его слышали. И тут вдруг кто-то попросил его убавить звук! Б. воспринял эту просьбу как оскопление своей почтенности. И …ушел, что-то негодующе крича на ходу.

После его ухода можно было оглохнуть от внезапно образовавшейся тишины…

Мебель плакала

О курсе, на котором она училась, говорили, что на нем один мужик, и тот – Кира Дудник. И это на самом деле было так. Она, плотно сбитая природой, ходила в тельняшке, играла на гитаре… Больше любила общаться с парнями и собаками, чем с девчонками и кошками. Словом, «рубаха-парень».

…Закончилось время, когда мы «были очарованы апрелем, имя которому – 20 лет». Разлетелись выпускники наших смежных курсов. Львиная часть оных осела в Москве, как мухи на липкой ленте. Кира же, не будучи москвичкой, не захотела ею и становиться. Махнула в Архангельск. Жители там уж больно красиво называются – архангелогородцы…

Сначала работала в газете. Потом, видимо, что-то поняла и переметнулась в …пожарную часть (!). Т. е. осталась в своем репертуаре. (Не удивлюсь, если окажется, что сейчас Ира работает в «911»…)

За небольшое время она получила квартиру, встретила любимого человека… Макушкой счастья явился сын Федя.

Словом, все складывалось по-людски. И даже когда началась эпоха, в которой кончилась выплата зарплаты, семья стала копить на мебельный гарнитур. Сын уверенно дотопал до пяти лет без всяких там вселенских возгласов типа «О, Господи!».

А потом случилось. Федя стал падать в обморок. Чуть прикрикнут – брык, чего-нибудь не купят – навзничь.

Нашатырь использовали наравне с манной кашей. Кира ничего не понимала – ребенок только что вернулся от бабушки, был такой румяный и веселый… Обалдевшая, она уже боялась кричать и не покупать. Она начала холить и лелеять свою кровиночку, чего от себя она никак не ожидала…

В детсадике тоже встали все на дыбы: отберут игрушку у Феди, он – в обморок. Ему погрозят пальчиком, а мальчик уже лежит… Воспитательницы поседели и полысели. Дети на цырлах ходили вокруг мальчика, который в любую секунду мог принять горизонтальное положение.

Ира задумалась. Перебрала в уме всех своих пращуров, но вроде бы никаких хлипких генов не обнаружила. Муж убедил ее, что и в его роду все таскали мамонтов и шпалы до глубокой старости!

Она потащила сына к врачу. Тот обколупал все тельце пятилетнего уникума, пожал плечами и посоветовал есть побольше витаминов. С возгласом «мать твою!» Кира поволокла ребенка к бабке-повитухе. Та махала лопухом, что-то бубнила, водила свечкой, закатывала глаза… Кира боялась, что и старуха рухнет в обморок.

Та сказала, что у ребенка ничего нет.

Ребенок тут же брякнулся.

Потом кто-то посоветовал съездить в Питер. Там есть какой-то профессор, немыслимый светила всех детских болезней. Уж он-то, мол, поставит все точки над i.

Альтернативы не было. Питер, так Питер. Спасибо, что не Нью-Джерси какие-нибудь… Кира соскребла все деньги, накопленные на мебель, схватила Федю в охапку и усвистела в северную столицу.

…Профессор, благообразный старичок с бородкой (как Айболит!), радушно принял пациента. Маму попросил остаться в коридоре. Аудиенция длилась минут пять. Потом дверь открылась, и профессор поменял посетителей местами.

– Скажите, любезная, ваш сын смотрит «мыльные» оперы? – спросил он Иру.

У той отвисла челюсть. Это было почти оскорбление:

– Да что вы! Я их терпеть не могу! Ни я, ни мой муж, ни все наши друзья! У нас в доме и не знают, что это такое! И чтобы мой Федя?! Нет, нет, нет…

Кира аж расстроилась. «Что он городит? Пустое все это» – подумала про себя.

– Ваш сын где-то насмотрелся этой белиберды, – безапелляционно продолжал профессор, – и понял, что обморок – это самый верный способ заполучить все, что заблагорассудится!

Он смолк и весь его вид говорил: «Честь имею!».

Кира лихорадочно вращала зрачками и желваками. Поскольку ум у этой женщины отнюдь не женский, то через несколько мгновений ее осенило: «Бабушка! Ребенок был у бабушки! И, конечно же, там пялился на эти сопли в сахаре!»

И тут же, в коридоре поликлиники, спросила: «Сын, ты у бабушки смотрел телевизор?» Ребенок утвердительно кивнул, низко голову наклоня.

Словом, профессор был прав. Федя признался с детской беззащитностью, что в «обморок» он падал действительно из хитрости…

Вернулись они в Архангельск с тремя рублями в кармане. Мебель, конечно, плакала аки богатые, зато ребенок Петербург увидел. Да и профессор тот действительно оказался толковым…

На вопросы окружающих: «Ну что, вылечили?» Кира отвечала утвердительно. Все качали головами, разводили руками, удивлялись, словом. Такие же телодвижения делает и Кира до сих пор. Как только вспомнит, какую мебель она хотела купить…

Миксер

У Вали Сериковой в трудовой книжке длительное время была одна запись – корреспондент «КоЗы». «Комсомольского знамени». Газета такая молодежная длительное время издавалась в Киеве. Город такой, длительное время бывший матерью городов русских.

Пишет Валя гениально. Написанное ею читаешь, и читать хочется. Эдакий Минкин в юбке.

Половину ее организма занимают огромные синие глаза. В сочетании с маленьким ростом это привлекает внимание понятно кого. Но взаимность отсутствует. Если какой-то посторонний прохожий или проезжий попытается «подъехать» к Вале, то она моментально делает вид, что это не она, что это не к ней. Словом, становится глухой, немой и слепой. Тактика у нее такая. Говорит, что помогает. Мужики поговорят-поговорят сами с собой в ее присутствии и сваливают.

Как-то, еще будучи студенткой, ехала она в метро с подругой. К ним подсел какой-то майор и начал шуры-муры. Валя, понятное дело, молчала. А подружка вся растаяла и потекла. В итоге он приволокся к ним в общежитие и утонул в какой-то девической комнате.

Майор этот приехал в Киев в командировку. Судя по всему, гостинице он предпочел студенческую общагу. Утром третьего дня Валя, столкнувшись с ним в коридоре, обронила: «А-а, здравствуйте». Окрыленный таким неслыханным доселе вниманием, он обрушил на нее все свое офицерское обаяние, обоняние и осязание. Завершилось это совершенно неожиданно:

Валечка, у меня к вам просьба. Я сегодня уже уезжаю. Вот вам 25 рублей. Берите, берите. Моя мама хочет приобрести миксер, а в нашем городе их не то, что не бывает. Их никогда не было и никогда не будет. А вы живете все-таки в столице. Поэтому у меня к вам огромная просьба – посмотрите в магазинах миксер, а?!

И на бумажке нацарапал адрес, куда выслать мечту мамы – в Томск, майору Суворову.

Валя не стала отпираться, мяться и вообще много говорить. Она недоуменно повела бровью, расширила зрачки, ибо поняла, что все возможные слова не возымеют на объект никакого влияния. «Молодец какой, – подумала она, – во как маму-то любит…»

Первые дни Валентина действительно, зажав в руке четвертной, честно заскакивала в попутные магазины и спрашивала: «У вас есть миксер?» А тогда у всех продавцов на вопрос, начинающийся со слов «у вас есть», во рту в полной готовности перекатывались три буквы: н. е. т.

Одна неделя – нет, вторая, третья… На четвертой Валентине надоела эта канитель и она распорядилась этими 25-ю рублями в собственнических целях. Как бы компенсируя бесполезный поиск той штуковины, чтоб она пропала…

С течением времени эта история забылась. Точнее, она осталась в памяти, но на той дальней полочке сознания, на которой прошлое из-за невостребованности покрывается пылью.

Года через три, уже работая в «КоЗе», Валентина получила уникальную возможность встретиться с Владимиром Буковским, знаменитым диссидентом, которого обменяли на Луиса Корвалана, который… которому… о котором… И вот он полуинкогнито объявился в Киеве…

Об этой знаменитости Валя написала превосходную статью. Рейтинг публикации взмыл на недосягаемую высоту. Ее телефон в кабинете не умолкал. Через несколько дней всеобщего аханья раздался еще один звонок:

– Добрый день! Валентину Серикову можно услышать?

– Это я…

– Очень приятно! Вас беспокоят из Лондона.

Валя бросила трубку – мало ли идиотов на свете? Были розыгрыши и похлеще. Спасибо, знаем…

Через минуту снова – бдзынь. И бдзынь этот действительно какой-то странный. Не русский какой-то…

– Алло, алло! Что-то нас разъединили. Вас беспокоят из Лондона. К вам так трудно дозвониться…

– Слушаю, – пролепетала Валентина, оглядываясь по сторонам. – Это некто Суворов…

Память мгновенно отреагировала: «25 рублей! Миксер. Это ж он! Из Лондона… Неужели… «Ей стало нехорошо:

– А-а-а-э-э-ы-ы-ы.. – мычала она.

Валентина, я вам передал пакет. Когда вам его принесут, вы все поймете. До свидания.

В телефоне раздались короткие гудки…

Валентина сидела никакая. Она пыталась представить, что майора Суворова в поисках миксера понесло в Лондон. Из Томска. Мама настояла… А что? Есть такие мамы… Нет, ну а откуда у него тогда ее номер телефона? Нет, нет, нет. Не может быть… А вдруг это не тот Суворов? А какой тогда? Другого она не знала… И что за пакет? С миксером?!!

Недели две она ходила в раздумьях. В душе поселилось смятение. По городу передвигалась, внезапно меняя направления и оглядываясь – нет ли «хвоста». Но слежки она не обнаруживала. Приглашений в «кое-куда» тоже не поступало…

Наконец, ей принесли пакет. Там находился внушительный объем текста. На первой странице было напечатано: Виктор Суворов. «Аквариум». Это была рукопись того самого Суворова, который писал об еще неизвестных тогда страницах в истории совка…

Оказалось, что Буковский был знаком с этим Суворовым и при встрече показал ему публикацию. Писатель, живший в Лондоне, тоже не остался равнодушным и захотел навести контакт с журналисткой из Киева. Поэтому и предложил ей свои уникальные записи.

Так ВПЕРВЫЕ на территорию тогдашнего Советского Союза попала рукопись «Аквариума» теперь уже знаменитого Виктора Суворова, который не Суворов вовсе, но в данном контексте это уже не имеет никакого значения.

…Валя ночью (а когда ж еще?) нырнула в полученный текст, чуть не задохнулась в нем, а к утру вынырнула, захлебываясь от прочитанного. Днем, на свой страх и риск, отдала текст главному редактору газеты.

Следующую ночь не спал уже он. Редактор был «продвинутым» и в начале 90-х годов опубликовал суворовскую рукопись.

Такого фурора не ожидал никто. «КоЗу» рвали из рук, ею зачитывались, как «Золотым теленком». В результате тираж газеты взметнулся до невиданных масштабов…

Сей триумф не расплавил, а наоборот укрепил Валин стержень таланта и целеустремленности.

Следующим «взрывом» стала ее статья о Жванецком. И не только для читателей, но и для самого знаменитого сатирика. Когда он визировал материал, между ними вспыхнула какая-то волшебная искра, которая их сблизила. На одном концерте в Киеве Михал Михалыч назвал Серикову самой талантливой журналисткой города…

Главной вехой в жизни Вали стал обмен журналистской ипостаси на издательскую. Благодаря этому появилось первое издание «Аквариума» в СССР. Потом ее обуяло желание напечатать сборник всех произведений Жванецкого. О том, как эта идея претворилась в реальность, можно было бы составить отдельную книгу и выпустить быстрее задуманной…

О Вале можно еще много чего написать. О том, например, что она дружила с Григорием Гориным, была его литературным агентом на Украине, что о нем она сделала книгу памяти…

Добавлю, что талант – синоним одиночества и антоним суеты. Это тяжелое бремя, которое зачастую засушивает такие человеческие качества, как доброта, веселье, радушие. Валентина избежала этого. Она также заразительно хохочет, вспоминая курьезные истории своей жизни…

Мудрый ангел ведет Валю по жизни… Да будет так всегда!

…А миксеров уже давно полно кругом. Допускаю мысль, что майор Суворов стал полковником, и что теперь у него есть и миксер, и даже самовыключающийся чайник…

РОМАНиада
(триптих)

Горшок с кашей

По собственному опыту знаю, что работа на радио отличается каким-то подъемом духа. Вдохновение там какое-то особое. Или люди туда ссыпаются самые-самые…

Ромка Иванов не учился ни в каких МГУ. Наверное, поэтому в нем в неприкосновенности сохранились оригинальность, сюрреализм и оппозиционизм. В свои 27 лет жизни он вместил уже кучу приключений. Но провидение его все время вытаскивает из разных доньев, в которые он попеременно ныряет по собственной инициативе.

В последний раз он носился с мешками по электричкам и продавал книжки. Его вынуло из этого кошмара и воткнуло на радио «Спорт-FM». Оказалось, что он в спорте чувствует себя так же уверенно, как огурец в рассоле. Коллектив его принял как родного. Его заштатная испытательность превзошла все ожидания. Талант, как известно, не пропьешь! Встал вопрос о зачислении в штат. Но для этого потребовались документы, о которых Ромка ни сном, ни духом: военный билет, диплом о высшем образовании… Он впал в раздумья вместе со всеми штатными: как объегорить эти все препоны? А надо сказать, что раздумья его чреваты всякими неожиданными экзерсисами.

И вот сидит он как-то в думах о штатности и одновременно набирает подводку для диктора. На мониторе выскочило: «Сегодня там-то во столько-то начался футбольный матч между такой-то и такой-то командами. Подробнее об этом вам расскажет наш корреспондент такой-то». Курсор заманчиво застыл на фамилии корреспондента. Роме надоела эта реальная обыденность и он решил просто для себя скрасить ее чем-то эдаким. Поэтому добавил: «А из космоса к нам летит горшок с манной кашей!» Он тут же перенесся в космос, представил себя горшком (или манной кашей!) и стал думать, каково вот горшку лететь из недр вселенной на маленькую землю? И что хуже: не иметь военного билета или быть этим самым горшком?! И не одно ли это и то же?

Его славные фантазии перебили яростные требования быстро препроводить подводку диктору. Не отряхнувшись от рассеянности, он ткнул пальчиком на клавишу «Enter» и отправил написанный текст.

И вот идет выпуск новостей. Диктор, как и повелось в прямом эфире, озвучивает тексты, впервые увиденные на мониторе компьютера. Доходит дело до Ромкиной подводки. Огромный роуминг этой радиостанции донес до слушателей серьезный баритон (если не бас) диктора: «Сегодня на стадионе „Динамо“ в 19 часов начался футбольный матч между „Ротором“ и „Статором“. Подробнее об этом вам расскажет наш корреспондент Сергей Сергеев». Глаза диктора побежали дальше по тексту, и язык автоматически продолжал выстреливать: «А из космоса…» Диктор сбавил темп, но по инерции удивленно пролопотал: «к нам… летит…» Глаза увидели дальнейший текст и язык остолбенел окончательно. Диктор понял, что сообщение о горшке произносить не стоит. На радиослушателей обрушилась пауза секунд в 15. Лихорадочно соображая, чем же закончить внезапно начатую космическую тему, диктор не нашел ничего лучшего, как выронить фразу: «Но об этом нам тоже расскажет наш корреспондент».

Потом, сгибаясь от хохота, искали автора. Нашли в его в конвульсиях – Ромкин организм уже беспомощно содрогался, не в силах остановиться от услышанного. Все хохотали до упаду. Во главе с диктором.

Наказать не смогли – так здесь еще никогда не смеялись…