Текст книги "И все-таки она красавица"

Адиль.

Его звали Адиль Заири.

В каждой следующей его фразе звучали слова «слишком красивая». Обо мне. Слишком красивая, чтобы умереть. Слишком красивая, чтобы оставаться здесь. Слишком красивая, чтобы не влюбиться. Потом Адиль повторил их десятки раз. Он влюбился с первого взгляда. По ночам Адиль называл меня маленьким больным птенчиком, брошенным котенком, сиреной, выброшенной на берег, но всегда возвращался к главному. К моей красоте.

Адиль жил этажом ниже, услышал шум на площадке, расспросил соседей и узнал, что на четвертом этаже прячется женщина. Всеми покинутая.

Он сразу понял, что перед ним слепая, когда я повернула пустые глаза на звук его голоса. Думаю, я тоже очень скоро влюбилась в него. Не только потому, что Адиль был спасательным кругом во мраке ночи. Я была недоверчива, как тигрица, глуха к обещаниям, как сова, пугающаяся шепота, и полюбила этого мужчину за то, что он нашел в себе силы шутить. Я была жалкой, а он бросился к моим ногам.

– Вы правда слепая? – почти сразу спросил он. – Вы действительно ничего не видите?

Я боязливо шепнула «да» и услышала ответ, которого меньше всего ожидала.

Уф.

Клянусь, именно это, Рубен.

Уф.

Повторил мелодичным голосом: «уф» – и добавил:

– Вы никогда не узнаете, какой я урод!

Я расхохоталась, но Адиль говорил серьезно. В следующие месяцы он часто повторял: «Я не красавец и смогу уложить в постель женщину моей мечты, только если она будет слепой!» Он ласкал подушечками пальцев мои ноги, грудь, спину и все время повторял: «Твое тело совершенно…» Ах, как мне это нравилось! Нравилось гладить лицо Адиля (оно не было таким уж некрасивым, можете мне поверить!) и его упругое тело.

Как-то раз, вечером, он посетовал:

– Если ты однажды прозреешь, сразу меня бросишь.

Это случилось через несколько недель после нашего знакомства, и я решила, что Адиль шутит.

Он был французом. Работал в Ассоциации помощи беженцам и много ездил по Средиземноморью. Мы не расставались. Я ждала любимого в гостиничных номерах в Бейруте, Никосии, Афинах, Бари, Триполи. По утрам мы занимались любовью, и он уходил, едва прикоснувшись к завтраку, который я потом клевала весь день. Адиль возвращался вечером и бывал молчалив. Забавно, но говорила я, описывала, как прошел очередной день без происшествий, что я поняла о городе, где мы находились, по звукам с улицы.

Адиль тратил мало слов, но очень меня любил. Часто любил. Женщинам свойственно путать одно с другим. Но не мужчинам.

Однажды вечером – мы тогда жили в комнате над портом Орана – Адиль читал газету, я слушала голоса торговцев фруктами, доносившиеся с эспланады, и вдруг он сказал:

– Послушай-ка вот это, котенок.

Адиль никогда ничего мне не читал. Не любил. А мне так не хватало книг! Я часто вспоминала сказки и легенды, прочитанные во время вынужденного отшельничества, и без устали прокручивала их в голове. В мечтах любимый мужчина читал мне в темноте историю, как делал папа в Сегу, но Адиль предпочитал заниматься со мной любовью. Это понятно – я была его женщиной… Если мы родим детей, возможно, он захочет читать сказки нашей дочери.

– Это важно, котенок.

В тот вечер я прослушала длинную научную статью об операциях на роговице и трансплантации тканей, в результате которых слепые прозревают. По версии автора выходило, что подобное вмешательство все чаще производится в странах Средиземноморья. Мой случай был операбелен, требовал госпитализации всего на несколько дней и не представлял опасности для здоровья.

Я не могла поверить в подобное чудо, мне словно поднесли кубок с вином бессмертия; я думала, прижимаясь к Адилю, что этот разговор – лучшее доказательство его любви.

– Ты больше не боишься, что мы расстанемся, если зрение ко мне вернется? – спросила я Адиля. В этот волшебный миг, обещавший счастье и выздоровление, он должен был понять, как хорошо, во всех деталях, я знаю его тело.

Адиль поцеловал меня.

– Я все наврал, птичка моя, схитрил, чтобы тебя соблазнить. На самом деле я вылитый Ричард Гир!

Я рассмеялась, хотя понятия не имела, как выглядит этот артист. Все было прекрасно, пока я не задала проклятый вопрос о деньгах.

– А сколько стоит эта операция?

– Тридцать тысяч франков. В Марокко чуть дешевле, если платить в дирхамах.

Целое состояние. Годы работы. А я не проработала и дня в своей жизни.

Я была потрясена, но решила утешить Адиля:

– Забудем, дорогой, давай обо всем забудем.

Мы больше об этом не говорили. Я все чаще покидала комнату, особенно после наступления ночи. Мы ужинали с друзьями и коллегами Адиля или шли вдвоем в бар выпить по стаканчику, а потом курили на берегу моря. Однажды – кажется, это было в Сусе – мы вернулись к себе и он заключил меня в объятия. От него сильно пахло бухой, тунисской фиговой водкой. Я почти не пила и чувствовала себя потерянной, угнетенной, уязвимой, как только алкоголь притуплял мои чувства. Слух. Обоняние.

– Сами говорит, ты очень красивая.

Сами был аристократом франко-тунисского происхождения. Остроумный, обаятельный, богатый мужчина, на которого работало много народу.

– Он… – Адиль еще крепче прижал меня к себе, прежде чем продолжить. – Он предложил мне две тысячи динаров, если ты согласишься лечь с ним.

Сначала я не поняла, что это не шутка, Адиль не настаивал, и все как будто забылось. Несколько недель спустя он повторил предложение. Мы все еще оставались в Сусе. Адиль получил постоянную работу в ассоциации – работал с консульством, оформляя беженцам документы, меня в детали не посвящал.

– Сами предлагает три с половиной тысячи динаров.

Я сидела на кровати. За окном, в небе над кораблями, летали чайки. В этот раз я поняла, что Адиль говорит серьезно.

– Я не имею права помешать тебе использовать этот шанс, – пробормотал он и поспешил объяснить: – Ты можешь снова увидеть мир, Лейли! Все просто. Дело нескольких месяцев… возможно, лет. Мы оба знаем, как дорого стоит операция. Но… но многие мужчины готовы платить огромные деньги за твою… любовь.

Я плакала. Адиль тоже. Впервые на моей памяти.

– Я хочу, чтобы ты обрела счастье и нормальную жизнь, – повторял он.

– Не могу, Адиль. Просто не могу!

– Сделай это для меня, – после долгой паузы произнес он дрожащим голосом. – Для нас. Хочу, чтобы ты в один прекрасный день увидела мое лицо. Хочу прочесть в твоем взгляде, что ты находишь меня прекрасным.

И я согласилась. Ради Адиля. Клянусь вам, Рубен, только ради него. И во имя любви. В голове у меня все смешалось. Я думала: если зрение вернется, я перестану быть обузой. Сила любви Адиля потрясла меня. Позволить мне спать с другими мужчинами, отринуть ревность ради моего счастья, исключительно ради него, моего эгоистичного счастья, – это верх великодушия. Способна ли я на подобную жертву? Нет, конечно нет, ни за что, даже если бы от этого зависела жизнь Адиля! Во всяком случае, так я тогда думала.

На следующий день я легла в постель с Сами. Мы встречались три раза в неделю, потом ему надоело, но Адиль меня успокоил:

– Ты такая красивая! Я найду других мужчин – друзей, коллег, соседей, – готовых раскошелиться.

Он ни разу не использовал слово «клиент».

Он их находил.

Они платили.

Сколько именно, я не знала, а на ощупь одна купюра была похожа на другую. Чаще всего друзья Адиля платили ему заранее. Я пыталась держать в голове суммы – десять раз по тысяче динаров, двадцать раз по пятьдесят франков, тридцать раз по сто долларов… – и все время подсчитывала, как долго мне еще жить в аду.

Адиль ревновал. Я часами ласкала его, убеждала, что он – единственный на свете, самый лучший, ни на кого не похожий. У тебя самое крепкое тело. Самый тонкий нос. Самая гладкая кожа. Я хотела все время встречаться с одними и теми же людьми. Мы с Адилем называли это встречами. Несколько ближайших друзей, те, кто хорошо платит, говорила я, предпочитая, чтобы ко мне прикасались знакомые мужчины. Каждый новый человек вызывал у меня немотивированный страх, а «постоянных» я приручала. Сама говорила мало – предпочитала слушать. Им нравилось изливать душу – даже больше, чем заниматься со мной сексом. Возможно, я питала иллюзии и им нравились моя задница и моя грудь, но мне было трудно представить, что они так же хороши, как у Наоми Кэмпбелл или Катуши Найан. Другие образы в моей памяти не сохранились.

Бесспорно одно, Рубен: у них развязывался язык.

Они говорили о своей жизни. Своих женщинах. Своих детях. Своих страхах. Своем одиночестве. Не умолкали – как неугомонные дети.

Сначала я просто запоминала. Потом, когда все стало мешаться в голове, попробовала придумать, как помочь памяти. Записывать? Невозможно. Перечитывать? Исключено! Я решила попросить о помощи Надию. Она работала официанткой в баре отеля «Ганнибал», где Адиль устраивал мои свидания. Он снимал большой номер с видом на базар, говорил: «Хочу, чтобы ты весь день слышала жизнь!» – и покрывал мое лицо поцелуями. Я знала, что Адиль любит меня, несмотря на оскверненное тело. Иначе не заботился бы так.

Я попросила Надию купить маленький блокнот и после встречи диктовала ей откровения любовников. Фамилий они не называли, но я знала их имена, имена их жен и детей, их фобии, фантазии и мечты. Надия все записывала и, если я хотела, перечитывала мне. Она одна воспитывала крошечную дочь, и ей нравилось поднимать мужчин на смех. Только Надия знала тайну блокнота, с которым я никогда не расставалась. Он стал моим наваждением. «Я не увижу, как выглядят мужчины, с которыми мне приходится спать, но знать о них буду все!»

Блокнот и сейчас при мне. В Эг Дус. Под матрасом. Я много месяцев его не доставала и не знаю, правильно ли поступила, доверив вам мой секрет, Рубен. Не уверена, что стоило рассказывать о тех черных годах. В ваших глазах плещется жалость, и все-таки, Рубен… И все-таки. Что бы вы там себе ни думали, годы, когда я была слепой и занималась проституцией, были не самыми худшими в моей жизни.

Ночь якоря

27

19:23

Фамилия: Мааль

Имя: Альфа́

Родился 20 мая 1999 г. в городе Ужда, Марокко

– Ты крупный для своего возраста, парень, но ума это не прибавляет, тебя так и тянет на глупости, – заметил Петар, рассматривая документы задержанного.

Риан, одетый в безупречно отглаженную форму цвета морской волны, стоял рядом с майором. Паренек не оказал ни малейшего сопротивления – ни в момент ареста, ни в фургоне – и был очень спокоен, когда начался допрос, но и сотрудничать явно не собирался. Альфа́ вел себя, как подросток, которого достают предки, а он мычит в ответ что-то нечленораздельное и ухмыляется.

Петар и Риан ходили туда-сюда мимо Альфа́, которого поместили в глубине комнаты. В противоположном углу, за компьютером, сидел Жюло и наблюдал за ним. Слушал – не слишком внимательно – монологи коллег, на которые Альфа́ отвечал послушными кивками или тихими «да» или «нет» через паузу, произнесенными с вопросительной интонацией. Взгляд лейтенанта Флора перемещался с полицейских на подозреваемого (кстати, он до сих пор не знал в чем), потом на постер с розовыми фламинго на пруду Ваккарес и, наконец, на экран большого телевизора (он висел на стене в соседнем кабинете и был включен: переработка переработкой, но футбол – это святое!).

«Астра» Джурджу – «Олимпик» Марсель.

Жюло выяснил, что «Олимпик» играет ответный матч 1/32 Еврокубка в прелестном придунайском городке на границе Румынии и Болгарии. Ладно, пусть спорт поможет освежить его географические познания! Альфа́ то кивал, то тянул шею: счет интересовал его больше полицейских нотаций.

Профилактика, твердил Петар, как будто ему платили за каждое произнесенное слово. Исключительно профилактика…

«Как бы не так, господин майор!» – веселился про себя Жюло. Двухметровый парень прекрасно понимает, что у них ничего на него нет, даже крупицы порошка в кармане. Только телефонный донос. «Номер», который исполняли Петар и Риан, был хорошо обкатан, совсем как клоунская реприза, но лейтенант сомневался, что на этот раз он сработает.

Майор опирался на статистику: предпринимателям-одиночкам нет места в среде, где царит жесткая агрессивная конкуренция, здесь не берут «подмастерьев», как делают дилеры. Велика готов был привести десятки имен молодых красивых качков, получивших пулю калибра 6 мм между глаз и не воспользовавшихся по этой причине ни абонементом в спортзал, ни прелестями подружек.

Риан исполнял роль кюре-имама-раввина, взывал к морали, вспоминал сотни семей, утонувших с начала года в Средиземном море. «Среди них могли быть твой дядя, твой кузен, твоя сестра, твой отец!» Он поминал знаменитостей, осуждавших торговцев ложной надеждой, Юссу Н’Дура, рэперов, футболистов, которых Жюло знать не знал.

Петар слушал, соглашался и… начинал сызнова.

Лейтенант изумлялся энергии патрона. Никогда раньше тот не проявлял подобной участливости, а теперь словно исполнял поручение. Как директор частной школы, читающий мораль упрямому ученику, который не воспринимает ни слова. И причина тому одна: он знает, что разговор записывается.

Странно… Стоило Риану или Петару (он был вдвое плотнее лейтенанта) сдвинуться с места, и задержанный начинал ерзать на стуле и тянуть шею, чтобы видеть экран телевизора.

– Альфа́ Мааль! Ты слушаешь или нет?

О да, он слушал. Внимательно – как подросток, глядящий в окно на проходящих мимо лицея девчонок, пока директор отчитывает его за проступок.

Альфа́ Мааль.

Жюло мысленно повторял имя и фамилию. Уже несколько минут его тревожила какая-то деталь, но понять, что не так, не удавалось. Это было связано с тем, что он недавно увидел, или прочел, или услышал.

Вспомнить не получалось. Ну и черт с ним. Жюло склонился над экраном с огромной раковиной и снимком башни банка в Котону. Ладно, он все-таки понял, как связаны мальдивские ракушки и банковская система Западной Африки, и на том спасибо. Вернувшись в отдел, он нашел решение – каури, хотя эта информация не объясняла, почему они оказались в кармане Валиони. Лейтенант не мог довольствоваться данными из Википедии, ему нужно было обсудить проблему с Петаром, но он не знал, как долго продлится «урок хорошего поведения», а перерыва ждать не хотел. Жюло продолжил серфинг по гуглу и быстро нашел имя лучшего специалиста по нужной теме. Мохамед Туфик. Профессор современной африканской истории. Три работы о колонизации и деколонизации, десятистраничный список статей в исторических журналах, профиль на фейсбуке, его биография и электронный адрес. Историки перестали быть архивными призраками. Через несколько мгновений сыщик отправил Мохамеду сообщение, где просил о срочном свидании, надеясь, что тот отреагирует немедленно. Университетский деятель наверняка получает меньше посланий, чем звезда телешоу.

Шлепок папкой по столу заставил его вздрогнуть. Петар принес список всех «ликвидаций» и кровавых разборок, случившихся с начала года.

– Так что будем делать, Альфа́ Мааль? – отчеканил майор. – Что вы станете делать, если мы вас отпустим? Ответьте на простой вопрос. Где произойдет наша следующая встреча? В морге? Или рыбаки выловят ваш хладный труп сетями из Средиземного моря?

«Шеф переигрывает…» – подумал Жюло, но мучил его другой вопрос.

Имя: Альфа́.

Фамилия: Maаль.

Умолкни Петар хоть на секунду, Жюло заставил бы строптивый мозг выдать информацию. Вспомнить не удавалось, но странное ощущение, что он читал фамилию и слышал имя, не покидало. Вчера. Именно вчера. Двойное скрытое воспоминание.

Петар наконец заткнулся, лейтенант Флор сделал вдох, но тут от глухого шума задрожали стекла в коридоре: майор выскочил из комнаты, шваркнув дверью.

На десятой минуте матча «Олимпик» пропустил гол!

Риан футболом явно не интересовался, а вот Альфа́ выглядел удрученным. В комнате впервые стало тихо. Риан сделал примирительный жест:

– Хотите кофе, Мааль?

И тут в мозгу Жюло щелкнуло. Свет зажегся, как будто он нажал на кнопку выключателя… Слава богу, что не пришлось часами искать на ощупь.

МААЛЬ.

Он уже видел эту фамилию!

Жюло уткнулся в экран, кликнув на папку Валиони, потом на папку Bambi13. Еще два клика – и открылась папка, в которую он положил список всех Бэмби из департамента Буш-дю-Рон. Двести тридцать три фамилии, сто девяносто две, если вычеркнуть пожилых и совсем девчонок. Накануне он много часов просидел над списком, искал снимки, любые данные на каждую женщину, но работу не закончил.

Бэмби Лефевр.

Бэмби Лютц.

Бэмби Мааль.

Бинго! Одна из ста девяносто двух Бэмби, проживающих в Буш-дю-Роне, оказалась однофамилицей подростка, которого загребли его коллеги! Жюло лихорадочно шарил по интернету, но не мог найти ни одной фотографии Бэмби Мааль. В профиле на LinkedIn обнаружилась только дата рождения: 27 марта 1995 года. 21 год… Совпадает!

Что, если пресловутая Bambi13, которую они считают убийцей, родственница Альфа́ Мааля? Возможно, сестра. «А ну-ка, успокойся! – приказал себе лейтенант. – Все это ничего не значит. У Бэмби Мааль не больше шансов оказаться Bambi13, чем у всех остальных, и тот факт, что ее то ли брата, то ли однофамильца допрашивают в комиссариате, ничего не меняет…»

Вот только Жюло не верил в совпадения. Лейтенант отдался на волю странной интуиции («Мастерство не пропьешь!» – ухмыльнулся бы Петар). Он не случайно проверил эту фамилию, не случайно соединил имена «Альфа́» и «Бэмби». Это была подсказка подсознания – воспоминание, скрывавшееся за другим воспоминанием.

– Можешь передать мне его дело, Риан? – попросил Жюло.

Эль Фасси протянул ему несколько листков, и Альфа́ впервые обратил внимание на еще одного сыщика. В его взгляде определенно присутствовала тревога. «Значит, я прав! Мы где-то встречались», – обрадовался Жюло.

Коллеги по бригаде хорошо поработали, и неважно, что парень до сих пор не попадал в базу. Он бросил учебу в шестнадцать, аттестата не получил, с тех пор не работал. У него есть младший брат Тидиан. И старшая сестра Бэмби двадцати одного года.

Его сестра… Есть! Лейтенант Флор поднял глаза. Сердце колотилось как сумасшедшее. Альфа́ Мааль смотрел на него холодным взглядом. Непроницаемым. Без страха – на сей раз. А может, подросток успел научиться скрывать чувства? Жюло колебался: стоит или нет давить на парня? У тебя есть фотография сестры? При себе? Знаешь, где она была прошлой ночью?

Нет, не стоит.

Слишком рано. Сначала он поговорит с Петаром и достанет фотографии Бэмби. Устроит официальное опознание. А потом, если инстинкт его не обманул, будет вытряхивать душу из парня. Главное – не выпускать его из виду, а то растворится в пейзаже.

Появился Петар, а Жюло прочел еще несколько строчек из дела Альфа́ Мааля.

Законный представитель: Лейли Мааль.

Домашний адрес: Пор-де-Бук, дом Н9, Эг Дус.

Безотцовщина?

Пор-де-Бук. Сердце Жюло возликовало. Нет, таких совпадений не бывает!

– Я замолвил за тебя словечко, – сообщил Петар задержанному. – Не будешь тянуть кота за хвост, посмотришь окончание матча. Не в одиночке – с людьми. Карета подана, ночка в тюрьме пойдет тебе на пользу.

Даже не знай Жюло всех секретов правосудия и полиции, подобный – беспочвенный – арест показался бы ему незаконным. Но никто не запротестовал. Не возмутился. Ни Риан. Ни Альфа́ Мааль.

Ни он сам.

В конце концов, этот юнец сам напросился.

Полицейские вышли, а Жюло оторвался от экрана. Темнота опустилась на город. Он посмотрел на постер с изображением озера и сотен розовых фламинго в камышах Камарга. Они напоминали пастельную армию болельщиков, гораздо более симпатичных, чем настоящие – шумные люди, раскрашенные в голубой и белый цвета. Жюло предчувствовал очередную бессонную ночь, и ему вдруг ужасно захотелось окунуться в душную городскую жару.

В голове по непонятной причине крутилось название.

«Вогельзуг».

Перелетные птицы.

Может, голенастые создания окажутся разговорчивее его шефа?

Через несколько минут – лейтенант уже собрался выключить компьютер – пришло новое сообщение.

От Мохамеда Туфика. Специалист по африканской истории назначал встречу.

Завтра утром. В центре Аль-Ислах.

Центр Аль-Ислах? Школа при мечети?

Петару это понравится!

28

19:30

Ровно 19:30.

На этот раз Лейли не опаздывала, она ушла из «Ибиса» больше двух часов назад, но мысль об ужине не радовала. Готовить тоже не хотелось, пришлось себя заставлять. Расставшись с Рубеном, Лейли совершила привычные действия. Можно подумать, человек каждый день тренируется, чтобы механически делать одно и то же, когда все утратит смысл. Сесть в автобус № 22, выйти на «Литораль». Купить еды в «Лидле»: хлеб, яйца, овощи. Войти в дом. Подняться по лестнице. Отпереть дверь квартиры. Неспешная повседневность, состоящая из пустяков, попадающихся на пути. Таких, как этот салат на столе – из того, что нашлось в холодильнике.

Бэмби и Тидиан сидели за столом, глядя в свои тарелки.

В горле застрял комок. Она считала и пересчитывала три тарелки, три стакана, три прибора. На один меньше, чем вчера. «Как будто кто-то умер, – думала Лейли, – муж, отец, брат. В такие моменты их больше всего не хватает…»

Молчание усугубляло похоронную атмосферу. Стул не скрипнет. Вилка не звякнет. «Альфа́ жив! Его завтра выпустят. Завтра он будет дома». Уже два часа Лейли мучили дурные предчувствия, она могла думать только о книге, которую читала в хижине в Сегу, перед тем как ослепла. Детектив Агаты Кристи «Десять негритят». Там гостей, приглашенных на ужин, убивают одного за другим. 10, 9, 8, 7, 6, 5… Всех, до последнего.

Вчера их было четверо за столом. Сегодня – трое.

Лейли мучительно боялась остаться одна. Бэмби и Тидиан в курсе насчет Альфа́, ареста, тюрьмы, но ни один не решается заговорить об этом. Лейли несколько раз звонила в комиссариат, но ничего не узнала. В 16:00 ей ответили: «Еще слишком рано, мадам, дело Альфа́ Мааля еще не зарегистрировано, а около 17:00 секретариат закроется». Лейли не спорила, не протестовала. Слишком рано, слишком поздно, не здесь, рядом… Она привыкла, что ее гоняют от окошка к окошку.

Бэмби наверняка знает, за что полиция задержала Альфа́, он любит делиться со старшей сестрой. Тидиан тоже может знать, старшему брату нравится пускать пыль в глаза младшему. Лейли не стала ни о чем спрашивать. Зачем ставить детей в неловкое положение? Она предпочитает ничего не знать, пусть только Альфа́ вернется домой.

С самого рождения Альфа́ Лейли терзал страх: куда заведет мальчика природная склонность к жестокости? На светлую или темную сторону? В зависимости от этого меняется взгляд на все качества человека. Решимость оборачивается преднамеренностью, стратегия – скрытностью, а изобретательность – порочностью. Многие мелкие бандиты могли бы стать идеальными безжалостными генеральными директорами компаний и президентами корпораций, любой наркодилер выбрасывает адреналина не меньше, чем бесстрашный пожарный. Бесчисленные отцы семейств, еще вчера жившие на взводе, теперь утихомирились, но папаша Альфа́ был не из таковских, и сын, если она не уследит, пойдет по его стопам.

Усталый взгляд Лейли скользнул по салату, очкам в корзине, баку с бельем и коллекции сов. Худшую обувь носят сапожники, хуже всего воспитаны учительские детки, так почему бы квартирам уборщиц не выглядеть самыми запущенными?

– Мам, можно я посмотрю второй тайм с дедушкой? – отвлек ее Тидиан. – И добавленное время, если будет по нулям…

«Спасибо, Тиди…» – мысленно поблагодарила сына Лейли. У нее вылетело из головы, что завтра она подменяет Нуру. Придется встать в полпятого, чтобы оказаться в «Ибисе» к шести утра. Дед почитает Тидиану после ужина.

– Я подумаю… – ответила она не внушающим надежды тоном и поинтересовалась: – Почему ты не ешь, Бэмби?

– Мы с Шерин идем в КFC, не ужинать же дважды. Достаточно того, что…

– Что ты сделала над собой нечеловеческое усилие и села за стол с семьей?

– Ну, мам, только второй тайм! – канючил Тидиан.

– Нет! – рявкнула Лейли, сама не зная, к кому из детей относится запрет.

Мальчик не расстроился: дедуля Мусса включит ящик, как только мама отвернется.

– Ладно, я пошла. – Бэмби встала, одета она была сексуальней, чем накануне. Короткая юбка. Голые ноги. Коротенькая кожаная курточка. Белый топ, обтягивающий лифчик Wonderbra.

– Уже?

Девочка не прикоснулась к еде. Только воды выпила и поклевала хлебный мякиш. Переминается с ноги на ногу от нетерпения. Нервная. Возбужденная.

19:52

Бэмби хватило на полчаса – профсоюзный минимум. Долго еще Лейли удастся собирать за столом всех своих детей? Скоро ли дочь начнет придумывать убедительные отмазки?

Как Альфа́ сегодня вечером.

Она улыбнулась. Печаль внушала злые мысли.

Слава богу, отсутствие старшего брата не отбило аппетит Тидиану, и он в один момент опустошил тарелку. «Тоже торопится закончить ужин!» – с горечью подумала Лейли.

Бэмби ушла. Лейли представила себе, как девочка вприпрыжку спускается по ступенькам.

Волшебство момента разрушил свирепый ритм рэпа, завопил Стоуми Багси:

Va niquer ta race

J’ai perdu ta trace

Камила! Чертовка как будто караулила у двери, когда уйдет Бэмби, чтобы врубить музыку. Лейли вздохнула. Подвинула свой стул ближе к Тидиану и между сыром и десертом завела разговор о школе и товарищах сына. Она задавала вопросы, мальчик отвечал односложно, как в игре «“Да” и “нет” не говорить»: «Немного», «Иногда», «Неплохо», «Не очень-то». Лейли не отставала, делала вид, что не замечает, как Тидиан смотрит на часы и наверняка злится на мать, которая никогда не включает телевизор во время еды.

19:56

Через несколько минут игроки покинут раздевалку.

– Успокойся, Тиди. Ты успеешь доесть десерт!

Ладно, делать нечего, дед все равно заберет его в 20:00.

19:59

В квартире этажом ниже Багси нанизывал одну рифму на другую, и тут в дверь постучали.

Лейли вздрогнула – как обычно. Когда она шла с работы, в голове царила полная неразбериха: арест Альфа́, необходимость завтра утром подменить Нуру, Тидиан, витающий мыслями в раздевалке футболистов, неуловимая, как сквозняк, Бэмби… Она поставила сумки на стол, бросила пальто на диван, очки – в корзину, забыв о самом главном: не устроила привычную дотошную проверку.

Стук повторился. Настойчивый.

Лейли постаралась успокоиться. Всякий раз, когда кто-то – кто угодно – хотел подобраться ближе, она не могла справиться с этой манией.

Их с детьми секрет в опасности. Вошедший сразу заметит.

29

20:10

– Ты… Ты – сама гармония, Фалина.

– Спасибо. Спасибо, Жан-Лу.

Она ответила на комплимент улыбкой. Гармония? С чем именно она гармонирует? С простым и уютным декором гастрономического ресторана «Блики», одного из самых известных заведений звездного шефа Пьера Ганьера?[72]72
   Пьер Ганьер (р. 1950) – знаменитый французский шеф-повар, удостоенный трех звезд Мишлен. Ганьер является одним из создателей «новой кухни», кулинарного направления «фьюжн» и молекулярной кухни.


[Закрыть] Или с радугой красок в тарелке – корзиночка с креветками, лисички в морковном соусе, артишоки с перцем и солью, рубиновый грейпфрут?

Оделась она незатейливо: приталенная кожаная куртка, белый топ Poivre, короткая юбка в цветочек, туфли-балетки. Естественная. Женственная. Гармоничная? Дьявол в деталях – совсем как в тарелке, произведении кулинарного искусства.

Серьги – два голубых перышка, скромная незабудка в волосах, бронзовый отблеск черной подводки век.

– Извините меня, Жан-Лу, через секунду я буду к вашим услугам.

Она наклонилась, чтобы набрать сообщение – мобильник лежал у нее на коленях. Длинные черные волосы прикрывали целомудренный вырез. Кулон в виде капельки воды контрастировал с медовой кожей и почему-то напомнил мужчине маятник.

Ку-ку, дорогая.

Здесь клево, лучше, чем в KFC!

Спасибо! Буду держать тебя в курсе.

Звякну завтра утром.

Она отправила послание не без внутреннего содрогания. Ничего бы не получилось без ее подруги, ее половинки, ее бесценной. Не было бы ни этого свидания, ни фотографий в фейсбуке. Если сегодня вечером удастся заманить Жана-Лу в один из номеров «Ред Корнер», благодарить нужно будет тоже ее! Верную спутницу. Союзницу – хотя настоящая цель ей неизвестна. Так лучше, пусть думает, что это простой съем.

Она выпрямилась, с трудом сконцентрировалась на тарелке, перевела взгляд на Жана-Лу. Этот застенчивый пятидесятилетний мужчина не решался нарушить гармонию поданного ему блюда. Сидел с вилкой в руке, словно порушить целостность закуски все равно что совершить адюльтер. Попробовать – значит обмануть?

Говорил Жан-Лу на одну-единственную тему. О сыне Жонатане. Его трисомии, инаковости, невинности, смысле, который он придал жизни отца и матери. Об ассоциации «Т21», где он председательствовал, о жуткой дилемме, терзающей родителей: оставлять ребенка или нет? В Фалине он хотел видеть не женщину, но мать, носящую под сердцем ребенка-инвалида. Жан-Лу не судил – боже упаси! – а пытался объяснить ситуацию.

Неужели он согласился встретиться тет-а-тет исключительно по этой причине? Поверил ее байке – ну или притворился, чтобы не увязнуть? «Зачем иначе приглашать меня сюда? – подумала она, поправляя упавшую с плеча бретельку топа. – Из жалости?»

Жан-Лу – самый приятный из всех. Надия считает его «миленьким», и глаза-то у мужика добрые, и морщины трогательные. Если попрошу не прикасаться ко мне, он наверняка согласится и даже заплатит – чтобы только смотреть.

Большую часть времени занимают слова. Он одержим рождением ребенка, а с тех пор как узнал, что малыш неполноценный, живет в страхе.

Думаю, он не хочет его оставлять.

Ненавижу слово «неполноценный». Он произносит его с жалостью. Возможно, и ребенка решит сохранить из жалости.

Возможно, он смотрит на меня с жалостью. Любовью занимается тоже из жалости.

Это я ненавижу сильнее всего. Жалость.

Сомелье принес карту вин, произнес, адресуясь к Жану-Лу, несколько рекомендаций, как будто жаргон официантов и виноделов был частью ритуала соблазнения. Тот буркнул: «Прекрасно». Он вряд ли разбирался в вине, никогда не бывал в мишленовском ресторане и уж тем более с красоткой на тридцать лет моложе.

Жан-Лу чувствовал себя неуютно. Она, впрочем, тоже.

Он наконец умолк и принялся тыкать вилкой в грейпфрут.

В голове царил раздрай, но она должна была придерживаться первоначального плана. Да, Жан-Лу – приятный человек, он искренне ей сопереживает и совсем не похож на мерзавца Франсуа Валиони, с тем все вышло очень легко, но она должна заставить себя поверить, что этот, следующий, просто лучше скрывает истинную сущность.

Разве Жан-Лу не пригласил ее на ужин при свечах, который встанет ему в ползарплаты? Он просто лицемернее других. Единственный вопрос – как заманить его в ловушку? Она намеренно положила руку на стол, но он не сделал попытки накрыть ее ладонью. Жана-Лу трудно будет приручить. Такой целуется на десятом свидании и сбежит, ломая ноги, если девушка, которую он желает, проявит излишнюю смелость. Но она не может ждать долго. У нее всего один шанс. Один вечер. Этот вечер.

– У меня для вас подарок, Фалина.

Жан-Лу совсем разнервничался, окончательно порушил красоту в своей тарелке, положил нож на вилку, давая понять официанту (тот не стесняясь глазел на красотку), что закончил, и достал из сумки коробочку, размером и формой похожую на ювелирную.