Текст книги "Визави французского агента"

Многоженец

А через год Ольга узнала, что Бернар живет с другой женщиной. Он сам ей рассказал…

– Лиля осталась одна с малышом, ее муж, сирийский летчик, погиб, ребенок болеет, она добивается возвращения в Ереван, эти бумаги так долго оформляются… Она ведь приняла мусульманство, стала гражданкой Сирии, а теперь хочет вернуться на Родину. Я ей помогаю, наша контора решила ее использовать, поэтому она будет со мной, а не с сирийской родней.

– Ты и со мной почти не живешь, зачем тебе вторая жена? – Ольга заплакала.

– Ну, сколько можно повторять? Ты чудный товарищ, прекрасный человек, ты милая, добрая, красивая. Мы даже иногда занимаемся любовью, но у меня нет перед тобой обязательств. Наш брак – формальность, так уж сложилось, мы партнеры, мы неплохо сработались, но не путай чувства и работу. И потом, в Коране сказано: «Ислам не только не считает монашество добродетелью, но и осуждает его, как полное противоречие природе человека, заложенной в него Аллахом. Если вы боитесь, что не будете справедливы к сиротам, то женитесь на других женщинах, которые нравятся вам: на двух, трех и четырех. Если же вы боитесь, что не будете одинаково справедливы к ним, то довольствуйтесь одной».

– Ты уже цитируешь Коран? Откуда такие глубокие познания?

– У меня есть знакомый имам, он меня научил, я и сам раньше думал, что многоженство – это мусульмане с жиру бесятся, кто богаче, у того и жен больше.

– А что, разве не так?

– Конечно, нет! Коран завещает иметь не более четырех жен, причем у каждой должно быть свое жилье, каждая должна быть обеспечена, и если муж покупает что-то одной, то должен одарить также и других.

– А я думала, что жены живут все вместе в гареме.

– Вообще-то гарем – это просто женская половина дома, хотя в переносном значении – жены и наложницы.

– Ну, ты теперь специалист! Твой имам хорошо тебя просветил!

– Не то слово! Многоженство у мусульман по большому счету для того, чтобы не было детей вне брака. Ты встречала у них брошенных детей?

Ольга наконец поняла, что новая подруга Бернара беременна.

Несмотря на то что Бернар пренебрегал ей как женщиной, постоянно изменял, она не могла его разлюбить, это было какое-то колдовство.

Рядом с ним она чувствовала, как будто облако счастья и радости накрывает ее. Когда он, уходя, целовал ее в губы, она старалась подольше ничего не есть, чтобы сохранить это ощущение нежного прикосновения.

Когда Ольга и Бернар получили паспорта со штампом о браке, она была уверена, что сможет стать необходимой для него, всегда быть рядом. Но теперь мечтала стать просто женщиной, которую любят и берегут, и не представляла себе жизни без него, согласна была на все, чтобы он был с ней. Как мусульманка, Ольга должна была сидеть дома с ребенком, общаясь лишь с другими женщинами на своей половине. Она заводила нужные знакомства среди жен сирийских военных, которые вместе с мужьями бывали у них в доме, как могла, помогала Бернару, узнавая подробности их семейной жизни, привычки мужей, внушая своим новым подругам трепет своими познаниями в политике и экономике.

Иногда ей казалось, что она для Бернара как вещь – удобная, привычная и незаметная. Он старался не обижать ее, но тщательно оберегал свою свободу. Она понимала, что если бы не случай в Шереметьево, он никогда бы на ней не женился. Да, она была всегда с ним, как и хотела, но на самом деле он был далеко. Естественно, она доложила «куда следует» о любовнице Бернара, но ей сделали выговор и предложили «не лезть не в свое дело»…

Бернар и его коллеги занимались отслеживанием потоков оружия, которое перемещалось из России, Украины, Молдавии, Чечни в лагеря по подготовке террористов или ваххабитов, подготовкой контрактов по оказанию экономической или военной помощи и много чем другим, совершенно неизвестным простым гражданам. Бернар имел широкие связи среди высших офицеров сирийской армии, особенно был дружен с Гази Ганааном, если это можно назвать дружбой – они находили полезным сотрудничество.

Гази Ганаан был выдающимся человеком. В 18 лет он был своим в ближнем кругу соратников Хафеза эль-Асада. После военного переворота 1970 года, когда Асад стал президентом Сирии, Ганаан быстро сделал карьеру в секретной службе «Мухабарат» и в 1982 году уже в чине генерала возглавил разведку и контрразведку. В годы гражданской войны в Ливане разведслужба играла в развитии конфликта решающую роль. Именно агенты «Мухабарат» и лично генерал Ганаан организовали 7 февраля 1984 года восстание в Западном Бейруте, в результате чего международные миротворческие силы спешно покинули Ливан.

Гази Ганаану приписывают организацию убийства муфтия ливанских суннитов2121
  Сунниты (араб. ахль ас-сунна – люди сунны) – последователи наиболее многочисленного направления в исламе.


[Закрыть] Хасана Халида в 1989 году. Фактически генерал стал безраздельным хозяином Ливана, человеком, руками которого президент Сирии вершил судьбу страны.

Мать Ганаана и многие другие его родственники жили в Латакии, Бернар и Ольга часто бывали у них в гостях. Женщины уходили на свою половину, а мужчины занимались своими делами. Через решетчатые окна можно было видеть мужскую половину, и среди гостей Ольга вновь увидела Мансура, того самого имама, который бывал в их доме. На этот раз он был в маленькой черной чалме. Все гости оказывали ему уважение. Имам Абъяд2222
  Белый имам.


[Закрыть], так здесь его называли, недавно совершил хадж. Он рассказывал о своих приключениях во время хаджа, обещал поддержать одного из молодых мужчин в осуществлении угодного Аллаху дела.

Через несколько дней имам Абъяд, или Мансур, она уже не понимала, как его называть, снова пришел в гости к Бернару. Ольга принесла мужчинам угощение и удалилась по обыкновению. Этот мусульманский обычай ей нравился, ей не нужно было строить из себя светскую даму, на своей женской половине она чувствовала себя хозяйкой. С другой стороны, если ей была интересна беседа мужчин, то она могла все видеть и слышать, будучи невидимой для них.

Естественно, муж знал о таких возможностях, и дома обычно не проходило важных встреч.

Мужчины разговаривали на арабском, время от времени переходя на французский.

– Зачем же ты хадж совершил? Это страшно тяжело! Ради чего? – спрашивал Бернар. – Тебя и так один шейх назвал ал-Инсан ал-Камил2323
  Совершенный человек (араб.).


[Закрыть]!

– Восточные люди бывают такие экзальтированные! СубханаЛлах!

– Ну, так зачем? Вот я тоже мусульманин, живу тихо и мирно, стараюсь жить по законам шариата. Ну и хватит с меня, а ты? Зачем тебе все это?

– Это долго объяснять, придется начинать издалека… инша'Аллах!

– Ты торопишься? Расскажи, я тебя не узнаю! Все время произносишь имя Аллаха, ты стал совершенно другим!

– Когда я уехал из Москвы, кстати, очень вовремя, на меня там уже охота началась, я уехал на острова, в клинику, всякие болячки подлечить, лицо поправить.

– Не особенно-то они справились.

– Это мне просто надоело, представь, что твое лицо тебе не принадлежит. Какое-то время нельзя дышать носом, какое-то – нельзя есть, не то что жевать, а вообще бульончик через зонд, извини за подробности. И ради чего? А эти хирурги как увлекутся – то одно подправят, то другое. От одной операции до другой хорошо если только месяц проходит, а у них грандиозные планы… подожди, через месяц опять что-нибудь надрежут… Сойдет и так, потом, может быть, будет время…

– Но по сравнению с той бандитской рожей, что я видел в последний раз, сейчас вполне приличное лицо. Только ведь мы не о внешности говорим! Извини, что я тебя перебил, но мне все же страшно интересно, как ты дошел до жизни такой?

– Пока мне восстанавливали лицо, я выучил арабский и увлекся Кораном. Это очень перспективная религия! Я связался с некоторыми учеными-исламистами, они приезжали ко мне на острова, учили меня, а потом я улучил момент, когда лицо немного поджило и мои мучители не начали вновь свои эксперименты, и сбежал в Йемен. Там продолжил свое обучение у самого шейха Абдель Маджида аз-Зиндани, получил знания из рук в руки, совершил хадж. И ничего тяжелого в этом нет, я собираюсь призывать единоверцев к миру и должен соответствовать.

– Да, ты ничего не делаешь наполовину! Но в исламе так много запретов, хотя некоторые меня порадовали, с удовольствием снял золотое обручальное кольцо.

– А серебряное забыл надеть? Конечно, ты не из тех, кого можно окольцевать.

– Я слишком долго был на привязи, да и сейчас…

– Думаю, что для тебя есть интересная возможность. Один арабский миллионер приглашает к себе на яхту высокопоставленных чиновников из Дамаска в один из дней Курбан-Байрама. Я достану приглашение и документы для тебя.

Нельзя сказать, что Ольга только и делала, что подсматривала за своим мужем, темы, которые он обсуждал с гостями, были невыносимо скучны. Но разговоры с имамом были интересны и даже забавны, причем Бернар не выказывал имаму Мансуру никакого уважения. В этот раз она уловила что-то интересное о морской прогулке и на всякий случай передала собранные сведения.

Мансур стал у них частым гостем, иногда Бернар приводил Софи, и тогда имам рассказывал ей сказки «Тысячи и одной ночи», о ходже Насреддине. Ольга тоже присаживалась на подушку у занавески и с удовольствием слушала. Софи не сводила с Мансура счастливых глаз, садилась, скрестив ноги около имама и не шевелилась до тех пор, пока Бернар сам не отводил ее к Айше или Ольге.

– Прекрасный ребенок, но это не твоя дочь! – сказал Мансур. – Сколько ей лет?

– Софи уже пять! А с чего ты решил, что она не моя дочь?

– Насколько я знаю, ни у тебя, ни у твоей супруги нет родственников в Индокитае. Удивительная девочка! Отдай ее в Корпус!

– Ты с ума сошел!

– Нет, теперь Корпус совсем другое заведение. Особенно для девочек. Это больше не казарма, просто элитные учебные заведения, и для перспективных детей существуют дополнительные занятия. Софи должна получить блестящее образование, у нее прекрасные способности, сильный дух. Обещаю, что сам буду присматривать за ней. Ведь у нее такая мать, которой дочь почему-то не нужна. А на гувернантках далеко не уедешь.

– Здесь надо хорошенько подумать…

– Я пришлю тебе всю информацию, одно из отделений находится в Швейцарии, да и сам съезди, осмотрись.

– А ты когда в Москву приедешь?

– Мне сейчас туда нельзя, у меня сложные отношения с властью.

– Но после октябрьских событий все лица новые…

– Не все. Я точно знаю. И сейчас у нас много работы по нейтрализации терроризма, организованного правительствами некоторых государств. Мало фанатиков, маньяков, так ведь сами организуют теракты, чтобы было с кем бороться. Ради сиюминутной политической выгоды…

– Не горячись! Просто так хотелось бы собраться нашей компанией! По тебе скучают…

– Надежда… – вздохнул Марсель. – Она мне снится, я обнимаю ее, согреваю, ей холодно в моих снах. Я виноват перед ней… А просыпаюсь с мокрыми глазами, понимая, что это только сон и что, конечно, ничего в реальной жизни не сбудется… Есть ли жизнь после любви? Вне любви? Не знаю, не могу найти ответа.

– Эх, Пьеро! Вы оба ненормальные, носите эту случайную любовь, как занозу, мучаетесь! Забудь эти твои сны и твои слезы! И твою придуманную вину! Ты пережил это, а теперь забудь, потому что двадцать лет – это слишком много…

– Забыть? Я без этой сладкой боли жить не смогу, смысла не будет в этой жизни!

Ольга не все поняла из разговора двух друзей, но передала, что имам Мансур, которого еще называют имам Абъяд, не имеет возможности приехать в Москву.

Ольга занималась садом, цветами, танцами, чем угодно, но заниматься дочерью у нее не было сил. В ее понимании хорошая мать – это строгая мать. Самое большее, на что ее хватало, – это разбудить Софи утром, сделать несколько строгих замечаний, ну и на ночь поцеловать, пожелать спокойной ночи. И чем строже была Ольга, тем меньше Софи ее слушалась.

Бернар же всячески баловал Софи, покупал ей красивые платьица, всякие сладости, катал ее на спине, и она слушалась каждого его слова. А уж Мансура девочка слушалась беспрекословно. Как-то он взял ее с собой в Йемен на неделю, показал ей красоты этой бедной арабской страны. А когда вернулись, все руки Софи были покрыты изысканными узорами. Ольга пришла в ужас, но оказалось, это хна, которая сошла через несколько дней к огорчению девочки. Почему-то имам принимал горячее участие в воспитании Софи.

Однажды, когда Бернар отсутствовал больше двух недель, Ольга принялась разбирать бумаги в его кабинете и обнаружила сирийский паспорт Бернара, где была его фотография, но другое имя. Это ее насторожило, и на всякий случай она сообщила об этом. Уж больно боялась его потерять.

Начальство в Москве объявило ей благодарность за бдительность, хотя она думала, что ей, наоборот, попадет, поскольку она опять лезет не в свое дело. Через месяц на одной прогулочной яхте, где проходила какая-то очередная встреча с нужными людьми, произошел пожар. Людей спасли, но все документы погибли. Бернар был сильно расстроен, но Ольга так и не смогла понять почему.

В Тартусе, где обитала Лиля и где был так называемый пункт материально-технического обеспечения российского военно-морского флота, Бернар ездил каждую неделю на выходные. Потом у Лили родился мальчик, Бернар поселился там, а выходные достались Ольге.

Будние дни Ольга проводила с Мейсун, с дочкой которой подружилась Софи. Она многому научила Ольгу, у нее, как и у Ольги, были еще две дочери, кроме Варды, десяти и восьми лет. Мейсун, отвечая на ее жалобы, что муж редко балует ее своим вниманием, говорила:

– Мужчины как дети, их Аллах любит! И не жалуйся… Я, например, тебе завидую, у меня скоро опять будет ребенок, а ты свободна, можешь делать что хочешь.

Мейсун научила Ольгу специальным упражнениям, которые укрепляли мышцы малого таза и помогали женщине доставлять максимальное удовольствие мужчине.

Бернар не замедлил это оценить и вернулся к Ольге, но все равно его постоянные разъезды и переговоры не давали Ольге зажить нормальной семейной жизнью, о которой она мечтала.

Не все у Бернара получалось удачно, некоторые договоренности не были достигнуты, но до 1992 года российско-сирийский товарооборот дошел до одного миллиарда долларов и включал нефть и хлопок, которые поставлялись в погашение задолженности. А уже с середины 1993 года Сирия в одностороннем порядке прекратила расчеты по кредитам, предоставленным бывшим СССР. Было много и других сложных дел, в которых он принимал участие2424
  В 1890-х годах барон Ротшильд приобрел 20000 акров (приблизительно 8,100 кв. км.) сирийской земли, находившейся во владении Османской империи. В 1942 г. сирийское правительство конфисковало эту землю. Барон передал права и купчие Еврейскому Национальному Фонду (ЕНФ) в 1957 г. В 1992 г. купчие были переданы в министерство главы правительства, где они хранятся и по сей день. Декабрь 1990 г. – президент Буш приглашает Сирию присоединиться к его коалиции в борьбе с Ираком. Единственное предложение, на которое Сирия ответила положительно, содержало обещание, что Америка использует свое влияние удалить Израиль с Голан. К этому времени администрация Буша уже секретно переправила 5,5 миллиардов иракскому диктатору Саддаму Хусейну и была в постоянном контакте с ним. Прежде чем был сделан первый выстрел в войне в Персидском заливе, Хусейн согласился подвергнуть Израиль бомбардировкам скадами. В обмен на это ему было обещано, что в независимости от исхода войны, он останется у власти и что Израиль не ответит на атаки. …23 сентября 1993 г. – в ходе переговоров с ООП новая администрация Клинтона отодвигает Сирию на задний план. Как только соглашение с Арафатом подписано, Белый дом начинает компанию за договор о Голанах. Проводится встреча между Бараком и вице-президентом Аль Гором с целью привести кампанию в движение. 12 ноября 1993 г. – начинается международное соревнование – кто раньше сможет заставить Израиль уйти с Голанских высот. В тот самый день, когда Рабин находился в Вашингтоне, тайно сопровождаемый Ариэлем Шароном, Перес встречается во Франции с министром иностранных дел Аленом Жюпе. Встреча в Вашингтоне не имеет успеха – точкой преткновения становится требование Сирии о том, что частью мирного соглашения будет прекращение Израилем разработок ядерного оружия. И т. д. и т.п…


[Закрыть].

Бернар и Ольга прожили в Сирии почти до 1994 года.

Все это время в России бурлил просто адский котел всяческих политических и военных событий. Образовалось множество партий и движений, а август 1991 года и последовавший за ним ряд мер устранили влияние КПСС. Кровавые конфликты в Прибалтике, Нагорном Карабахе, Ферганской долине, Приднестровье, Крыму, в Чечне… продуктовые талоны, гуманитарная помощь…

Зато Ольга ни в чем себе не отказывала, ей понравилось иметь деньги. В Сирии их тратить было некуда, и она посылала матери посылки, деньги, уговорила ее переехать к сестре в Ленинград, а квартиру в Москве сдавать. Она покупала золотые украшения и тоже отсылала матери, но уже с дипломатической почтой. Ольга видела по телевизору забастовки шахтеров, обнищание людей и старалась как-то обезопасить себя. Для большинства советских людей это были очень трудные времена, когда зарплату выдавали продукцией (посудой, тканями, металлоизделиями), а то и вовсе не выдавали месяцами.

Простые люди страдали, выживали, как могли, но ловкачи, многие чиновники, облеченные властью, вплоть до бывших комсомольских работников, здорово обогатились, военная верхушка в том числе… Некоторые генералы ушли в отставку и покинули Родину, государственные чиновники стали владельцами банков.

Бернар тоже имел счета в разных банках. Благодаря связям на берегу Финского залива появился коттедж, проще говоря, вилла, с автономным электроснабжением, со всеми удобствами, и большая квартира в центре Петербурга, в которой они и поселились, когда приехали из Сирии.

Софи не поехала с родителями в Петербург, она отправилась вместе с Вардой в закрытый элитный пансион в Швейцарии.

Искусство выживания

Когда я вернулась из Монголии, в СССР началась перестройка. Мы с Валерой пытались выживать в разрушающейся стране, как и большинство населения. Как ни странно, сразу мне не удалось найти работу учителя, пришлось задобрить завроно небольшой взяткой, зато удалось устроиться в английскую спецшколу неподалеку от дома. Книги – моя любовь, мы привезли из Улан-Батора два громадных ящика книг. Тогда купить хорошую книгу в Москве было нелегко. Конечно, кто переплачивал, договаривался с продавцами, те могли достать нужную литературу, но мне и в голову не приходило тратить мои небольшие средства на книги, все можно читать в библиотеке, но тоже, конечно, предварительно подружившись с библиотекарями. А в Монголии было много отличных книг: и классика, и фантастика, и всякие полезные справочники. Один из них, «Лекарственные растения», я и подарила той же заведующей роно.

Пока мы с Валерой трудились в Монголии, его матушка скоропостижно умерла от рака печени. С момента постановки диагноза до смерти прошло всего четыре месяца… Валера летал на похороны, а я, ожидая его, вспоминала, как она, уже чувствуя себя плохо, рассказывала о яблонях в саду.

Все это трудное время мы с Валерой продолжали работать учителями, получая гроши, но делая ту работу, которая у нас получалась лучше всего. Почему мы не пошли на рынок, не стали «челноками»? Не знаю, наверное, потому что не умели торговать. В советское время человек, который покупал дешево, а продавал дорого, назывался спекулянтом, и таких сажали в тюрьму. А теперь они стали называться бизнесменами, те, кто быстро перестроился. Поэтому, отработав в школе, Валера шел монтировать наружную рекламу и штукатурить стены у «новых русских». Учителям платили гроши, а тут два учителя в семье.

Что там происходило с государством, не особенно нас касалось, мы привыкли к жизни в любых условиях: когда на прилавках исчезали продукты – население сажало огороды, не было одежды – ходили на курсы кройки и шитья, почти в каждой семье была швейная машинка, и даже в школах на уроках труда девочки учились шить.

Какое-то время были товары по карточкам и бесплатная гуманитарная помощь в виде сухого молока, сухой картошки и… дешевого спирта «Рояль».

Мне было уже за тридцать, и я решила, что если хочу ребенка, то пусть он будет сейчас. К сожалению, мы не молодеем…

Через год после того как у Ольги родилась Софи, у меня тоже появилась дочка, и Ольга стала ее крестной, правда, ей скоро пришлось надолго уехать в Сирию с мужем.

Валера оказался отличным мужем, он по-прежнему меня любил, и я не представляла себе жизни без него, мы были вместе, во всем помогая друг другу. Недаром же говорят – брак надо строить! Когда я выходила замуж, у меня было к нему чувство дружбы и уважения, мне льстило, что он беззаветно меня любит, и я позволила ему любить себя. Но с годами мы стали парой – «муж да прилепится к своей жене». Сын пошел в первый класс, в Свешниковское училище, куда его приняли после двух отборочных туров, а я сидела дома с малышкой Лизонькой. С деньгами было туго, но когда уж совсем становилось плохо, откуда ни возьмись возникали покупатели картин.

Однажды пришел приятный молодой человек купить картину с лошадкой, заставил меня показать все, что у меня было, выбрал картину, попросил ее оформить и отдал половину оговоренной суммы. Почему-то его окружала какая-то сероватая дымка, такая тонкая, что казалась пушистой пленкой. Она то пропадала, то появлялась. Я никак не могла от нее избавиться, сколько ни моргала, ни терла глаза… Возникло почему-то и чувство жалости к нему, чувство потери… Потом он ушел, пообещав вернуться через две недели. Больше я его никогда не видела, и что-то говорило мне, что его нет среди живых…

Валера, пройдя курсы классического массажа, устроился работать в баню по вечерам, после школы. То есть, чтобы можно было учить детей и не умереть с голоду, нужно было работать где-то еще. До сих пор не понимаю, почему мы не ушли из школы.

Вокруг рассуждали о демократии, о гласности, о перестройке, многие поверили в эти красивые слова, боролись за «права человека», за «свободу слова», а мы просто жили свою жизнь, беспокоились о близких, помогали друзьям, учили детей.

Марсель постепенно исчез из моего сознания, что-то такое нежное едва теплилось в душе, и только…

В августе 1991 года я, окончательно замерзнув на нашей летней дачке, когда ночью было только градусов восемь тепла, решила уехать с детьми в Москву. Встав пораньше, мы за завтраком слушали по радио о каких-то танках, но я решила, что это просто радиоспектакль, и мы без приключений добрались до дома, где весь день по телевизору показывали «Лебединое озеро». Оказалось – государственный переворот!

Намного хуже было в октябре 1993 года, тогда стояла прекрасная, солнечная осень, и мы отправились на дачу сажать озимый чеснок. А когда приехали поздно вечером, позвонила подруга и спросила, поведу ли я сына в школу.

– Почему нет? – ответила я. Мы редко смотрели телевизор и тогда даже не догадывались о тревожной ситуации.

Наутро Валера с сыном отправились в школу – один учить, другой учиться. А я отвела дочку в детский сад. Надо сказать, что жили мы недалеко от Белого дома…

В 11 часов мне позвонили из детского сада и попросили забрать ребенка. Я пошла и забрала Лизоньку… мы пошли вдоль сквера домой, мимо солдат с автоматами, которые стояли через каждые 50 метров. Я беспокоилась за своих мужчин, но они вернулись уже к обеду, усталые и вымазанные, им пришлось добираться до дома через железную дорогу и кладбище – транспорт уже не работал.

Потом мы сидели у телевизора и наблюдали за обстрелом Белого дома. Меня тогда удивило, что при каждом выстреле танка слышится два удара, но потом поняла, что сначала я слышу звук из телевизора, а второй с улицы. Через двор время от времени пробегали автоматчики… Валера не захотел прятаться дома, ведь на наших глазах творилась история:

– Такие события! Я хочу увидеть их сам! – И ушел к Белому дому, а я осталась дома с детьми. А когда позвонили в дверь, я испугалась, но все же открыла.

Как откажешь в помощи, если о ней просят? Вошла женщина с дочерью лет пятнадцати, бледные, трясущиеся:

– Там, во дворе, застрелили мужчину!

– В нашем дворе?

– Да!

Я, осторожно отодвинув штору, выглянула в окно – напротив, у подъезда, лежал человек. Я предложила им водочки, чтобы немного снять напряжение. Оказалось, они из любопытства приехали посмотреть на обстрел Белого дома, а тут, оказывается, еще и снайперы на крышах… Время от времени через наш двор пробегали солдаты с автоматами, потом я увидела двух военных у трупа, а поздно вечером там уже никого не было.

Мамаша с дочкой просидели у меня около часа и затем, притихшие, ушли.

Когда волнения уже были позади, мы ходили смотреть следы от пуль на телефонных будках, на стенах, а вскоре Белый дом был обнесен высоким чугунным забором.

Зимой неожиданно позвонила Ольга, рассказала, что теперь она живет в Петербурге (Ленинград стал называться Санкт-Петербургом), что вряд ли в Москве будет скоро, спрашивала, чем может помочь…

А чем она могла помочь? На жизнь хватало, я вновь начала работать над картинами. Я отказалась от помощи.

Несколько раз на ипподроме я встречала Бернара, который приезжал из Петербурга повидаться со мной. Когда увидела его на трибунах, то просто не обратила на него внимания, только когда он окликнул меня, я с трудом узнала в смуглом бородаче Бернара. Он располнел, но это его не портило, двигался он по-прежнему стремительно и, как всегда, сыпал шуточками и комплиментами.

– Мадам, стоило вас надолго оставить, как вы расцвели особой чувственной красотой, – говорил он, целуя меня в щеки.

– А ты так изменился, я тебя и не узнала! Богатым будешь!

– Буду, буду, никуда не денусь! Уже богатый! Хочешь, денег дам?

– Зачем? Ведь деньги нужны на что-то, а мне ничего не надо.

– Ладно, не обижайся, просто сейчас так говорят «новые русские».

– Да знаю я! Лучше расскажи, как Софи, как Ольга?

– Да все нормально, только крутиться приходится так, как не надо было даже в юности. Сейчас в России как в гангстерском Чикаго, страшно интересно, теперь часто вместо всяческих тонких политических интриг легко и просто отстреливают соперников и конкурентов. Это очень увлекательно! Адреналин просто кипит! Все обогащаются, нет никаких запретов! Один Дудаев столько денег дал, ты даже не представляешь!

– Как это денег дал, кому?

– Ты нажми кнопочку и записывай, а я продиктую по буквам! Ты уже отвыкла не задавать вопросов – демократия, твою м***! Я тебе рассказываю, просто потому что это интересно, ты же знаешь. Сначала Дудаев отдал кучу денег, и все оружие на советских базах в Чечне осталось, даже танки, потом постоянно его доили для продвижения любого вопроса в Москве, а как коснулось независимости Чечни, так денежки брали, но ничего не решали. Вот сейчас мотаюсь в Чечню и обратно – Дудаев требует встречи с ЕБН2525
  ЕБН – аббревиатура Ельцин Борис Николаевич, первый президент России.


[Закрыть]! Его все время динамят, он переводит деньги, и они растворяются в карманах. А я крайний! И Ольга обставляет квартирку в Петербурге, домик достраивается на Финском заливе, и к Софи надо вырываться.

– Да, жизнь у тебя не скучная!

– Не то слово! С деньгами проблем нет, но времени катастрофически не хватает. Сюда вот выбрался, чтобы увидеть другую, спокойную жизнь, лошадей – здесь как в сказке, будто время замерло. И ты нисколько не изменилась, все так же рада меня видеть…

– А как Марсель? – спросила я, не надеясь на ответ.

– Маркиз де Иван Иванович?

– Почему маркиз де Иван Иванович?

– Ну, ты знаешь, Александр Дюма, когда был в России, описывал быт русского дворянства: «Маркиз де Иван Иванович сидел под развесистой клюквой и пил водку прямо из самовара…»

– Эту байку я знаю, а почему ты его так называешь?

– Когда он здесь работал…

– Так он здесь работал?!

– Не перебивай старших! Так вот, он взял себе самые русские фамилию и имя – Иванов Иван Иванович, только с его высокомерной рожей это никак не вязалось, и к нему прилипло это прозвище.

– И он сейчас здесь? – это я спросила почти шепотом.

– Что ты! Я бы тебе и не сказал бы ничего. Он красиво ушел в 1989 году. Зарегистрировал частную охранно-детективную структуру «Спейс», куда вошли опытные сотрудники, предварительно уволившиеся из КГБ, но при этом сохранив старые связи. И исчез, по своему обыкновению.

– Дел-то! Охранное предприятие! Их сейчас развелось столько…

– Ну, не скажи это особая организация, главный принцип работы – «проблемный». Если есть проблема и ее нужно решить, решает «Спейс» – обеспечивает «крышу» коммерческим структурам, прессует криминальных и коммерческих конкурентов, вплоть до заказных убийств. А чтобы никто не мешал «Спейсу», нейтрализовали его оперативно-уголовное преследование со стороны спецслужб и правоохранительных органов.

– И зачем ты мне это рассказал?

– Для истории, конечно! Понимаешь, чтобы здесь развернуть такую структуру, которая давно существует во многих странах, нужно, чтобы прошло время дикого капитализма. Твой дружок поторопился… А я тут верчусь, как уж на сковородке! Не так посмотришь, не так скажешь – и хлоп! Я-то, конечно, все время перевожу стрелки, но, честно говоря, давно так не напрягался. Да, не скучно… Пойдем, лучше погладим лошадок.

И мы отправились на конюшню, зашли в денник, где Бернар обнял за шею гнедого невзрачного конька, зарылся лицом в спутанную гриву и долго стоял, шумно вдыхая терпкий запах конского пота. А я кормила Буслая сухариками и гладила его бархатный нос…