Текст книги "Визави французского агента"

Мы жили в одном городе

 
Да, все мы смертны, хоть не по нутру
Мне эта истина, страшней которой нету,
Но в час положенный и я, как все, умру,
И память обо мне сотрет седая Лета.
Мы бренны в этом мире под луной.
Жизнь – только миг. Небытие – навеки.
Кружится во вселенной шар земной,
Живут и исчезают человеки…
 

Написал эти стихи Юрий Владимирович Андропов. Генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель КГБ СССР…

– Ты жил в Москве десять лет! Расскажи об этом, ты меня видел?

– Нет, конечно, не видел, к счастью. Я постарался полностью вычеркнуть тебя из памяти… Светлану и то нашли.

– Ту самую, о которой рассказывал Бернар?

– Его можно понять, он хотел нас поссорить, ведь я тогда просто сходил с ума по тебе! Ты ревновала?

– Что ты! Я была девицей, и плохо представляла себе взаимоотношения мужчины и женщины.

– Я помню! Ты все время старалась пожать мне руку на прощанье!

Мы стояли, обнявшись у парапета на Котельнической набережной, разглядывая дорогие сердцу места нашей юности. Был тихий осенний вечер, на удивление теплый, даже немного душный. Наверное, завтра будет дождь…

В 1979 году Марсель приехал в Москву. Его контакты были уже налажены, поэтому Игорь Петрович, один из начальников отдела, очень быстро «вычислил» его, арестовал и «заставил» работать на Советский Союз.

Работалось им вместе очень хорошо и плодотворно целых четыре года. Марсель жил в городе, в отдельной квартире, имел советский паспорт, свободно передвигался по городу.

Но Игоря Петровича повысили и перевели в Ленинград. Он пытался взять Марселя с собой, но начались сложные кадровые перестановки, и Марселя передали молодому капитану Николаю Алексеевичу. Шел 1983 год.

Капитан надеялся, что с Иваном Ивановичем (так тогда звали Марселя) он быстро достигнет вершин карьеры. Чтобы помощник был всегда под рукой, особист перевел его в камеру. Потом, изучив хорошенько досье Марселя и не найдя никаких данных о нем до ареста, решил все узнать сам, таким образом убив двух зайцев: выслужиться самому и подсидеть Игоря Петровича.

Начались допросы, из сотрудника Марсель превратился в обвиняемого.

– Где, когда и при каких обстоятельствах ты был завербован Игорем Петровичем?

– Так это все есть в досье!

– Твое дело отвечать!

– С Игорем Петровичем мы договорились, что я полностью отдаю себя в его распоряжение, а он не интересуется моим прошлым. Только на этих условиях я согласился работать, – снисходительно улыбаясь, ответил Марсель.

– Какие еще условия? Ты рассказываешь все и работаешь без всяких условий!

– Молодой человек! Я привык соблюдать правила игры и надеюсь встретить у вас понимание.

– Ты никто! Мы с тобой церемониться не будем! Быстренько выкладывай свои контакты до ареста и разойдемся мирно.

– Вы же понимаете, что я могу рассказывать красивые сказки, которые при проверке окажутся «правдой». И что это изменит? Давайте мы разойдемся прямо сейчас! Если сотрудничество вам больше не нужно, я его прекращаю.

– Мне судить, когда ты перестанешь работать!

Марселя отправили в карцер, где он пробыл месяц. Затем перевели в камеру, где лежали срочные бумаги для аналитической работы.

– Давай работай, будешь хорошо работать – будешь в хороших условиях!

– Это вы мне?

– Тебе, тебе! А будешь плохо работать – будет плохо!

Через день пришел Николай Алексеевич и удивленно спросил:

– Ты даже не дотронулся до документов?

– А надо было? – спросил Марсель. – Что ж, можно и потрогать, – взял бумаги и начал их рвать по одному, – так лучше?

После этого началась самая черная полоса в советской жизни Марселя. Нашли документы о его первом приезде в СССР, вызвали в Комитет госбезопасности Светлану, которая к этому времени работала во Внешторге, была замужем и воспитывала двоих детишек. Сынишке было восемь лет, а дочке три года.

На очной ставке Светлана размазывала тушь и умоляла Марселя рассказать, что требуется. Всхлипывая, она поведала о своей великой любви к нему, что Миша – его сын, что мальчик очень похож на отца, что родился в 1974 году.

– Тогда она притворялась, что страстно меня любит, потому что трудилась на благо Родины, а я притворялся, только чтобы прикрыть тебя. Светик была намного старше меня, но выглядела великолепно. Когда она познакомилась со мной, сначала интересовалась только заграничными шмотками, я начал за ней ухаживать, она приняла эти ухаживания… А сын… такое тоже могло быть. Но я смеялся над рыдающей Светланой, чтобы ни у кого не было сомнений в моем отношении к ней. Я надеялся, что это хоть немного ей поможет. Тем не менее этот спектакль ничего не мог изменить: ни синяк под глазом Светы, ни детские вопли за стеной. Это была просто часть сценария. Я как марионетка. При любом раскладе Света должна была исчезнуть. Но если бы это была ты… Я бы не вынес, я бы просто умер. Позже я узнал, что Света находится в психиатрической больнице.

– Интересно, может, и правда у тебя есть сын?

– Понимаешь, женщина, которая рожает ребенка, – мать, а я только причина его появления на свет. Но я не отец. Для меня дети просто случайность, я не хочу никаких детей. Возможно, с тобой было бы по-другому. Не знаю.

Сотрудничать тогда он отказался, контакты не назвал. Стали их вытрясать. Постоянные избиения, электрический ток. После каждого допроса Николай Алексеевич чувствовал себя униженным и с трудом подавлял свою ненависть к этому высокомерному, насмешливому французу.

Казалось, тому было просто любопытно, что придумает капитан на этот раз, интересовался, для чего служат провода, кнопки. Когда «приспособления» приводили в действие, Марсель извинялся, что не может продолжать беседу, иногда терял сознание, и тогда привести его в чувство было очень трудно. Бывало, сутками не удавалось вернуть его к жизни.

Осенью начались отборочные матчи к чемпионату мира по футболу.

Когда шла трансляция, Марселя приводили в кабинет к Николаю Алексеевичу, там был телевизор, работники КГБ набивались туда и болели за сборную СССР.

Марсель стоял, прислонившись к стенке, протез ему сломали почти сразу и вместо него выдали костыль. Во время перерывов между таймами он рассуждал о роли футбола в развитии животных качеств у человека: реакции, силы, скорости, выносливости, улучшении экстерьера.

Наши выиграли и у Финляндии, и у Польши, а уж после победы над португальцами 5:0 в Москве казалось, что осложнений с выходом из группы у сборной СССР не возникнет, все сотрудники Лубянки были в прекрасном настроении. Допросы продолжались, а Марсель начал говорить только о футболе, о чем бы его ни спрашивали, говорил, что победят французы, чем ужасно раздражал офицеров, которые с ним работали. Все с воодушевлением ждали полуфинала, но советские футболисты сыграли вничью с поляками. А португальцы в то же время выиграли все оставшиеся отборочные встречи.

13 ноября 1983 года Марсель стоял в кабинете Николая Алексеевича. В комнате было накурено, стульев хватило не всем, ждали решающего матча. На экране телевизора была сетка, которая вскоре сменилась изображением футбольного мяча.

И в напряженной тишине Марсель произнес:

– Русские не могут выиграть! Они выигрывают, только когда их загонят в угол! А сегодня вы слишком спокойны, вам достаточно ничьей. Это вас и погубит!

В это время с экрана зазвучал голос Николая Озерова, который комментировал матч, и на реплику Марселя никто не успел среагировать.

Как и предсказал Марсель, советская команда держала оборону, игроки неспешно передвигались по полю, почему-то часто скользили и падали, составляя контраст темпераментной игре португальцев, в первом тайме воротам португальцев никто не угрожал. Начиная контратаку, наши футболисты в простейших ситуациях то и дело теряли мяч, греша неточными передачами.

В кабинете все курили и матерились, не сводя глаз с экрана. Начались опасные контратаки соперника, а большинство наших игроков оказались отрезанными от мяча. Очередная потеря мяча и привела к голу. Шалана, подхватив мяч, совершил отличный проход.

Марсель из своего угла пробормотал:

– А сейчас вам забьют гол!

Тут в ноги Шалана бросился наш защитник Боровский. Шалана упал. А французский арбитр Конрат показал на одиннадцатиметровую отметку. Это был очень спорный пенальти. Николай Алексеевич воскликнул:

– Ненавижу французов! – и покосился на насмешливого Марселя.

Тем временем Жардао мастерски развел мяч и Дасаева по углам! То есть гол был забит в один угол ворот, а вратарь прыгнул в другой.

Что тут началось – болельщики кричали, ругались со слезами на глазах, эмоции били через край. Капитан подскочил к Марселю и прошипел ему в ухо:

– Если наши проиграют, я тебя убью!

Во время перерыва между таймами Марселя усадили на стул и крепко-накрепко привязали, дожидаясь второго тайма, его осыпали ударами, срывая злость.

– Как дети, честное слово, – снисходительно улыбался Марсель.

После перерыва португальцы перешли к глухой обороне, тем не менее совершая острые атаки к нашим воротам. После передачи Пинту Жордао ударил с близкого расстояния, но мяч угодил в штангу, блестящий удар со штрафного нанес Диамантино, но великолепный Ринат Дасаев отбил мяч из верхнего угла. Напряжение в кабинете достигло предела, в выгодной позиции промахнулся Евтушенко, затем упустил верный шанс Оганесян. Один на один с вратарем, он пробил рядом со штангой. На последних минутах встречи Черенков издали сделал навесную передачу в сторону ворот, мяч угодил в перекладину, ударился о землю и отскочил в поле. Матч закончился. Счет 1:0, наша команда выбыла из турнира!

Повисла гробовая тишина… и вдруг капитан в ярости схватил тяжелую пепельницу и запустил в ухмыляющегося Марселя. И попал. Впервые! До сих пор, чтобы как следует врезать в эту ненавистную рожу, надо было его держать, а так получались только скользящие удары. Он всегда уклонялся. А сейчас не шелохнулся и даже не зажмурился! Мраморная пепельница была брошена с такой силой, что стул опрокинулся. Сначала никто не понял, что произошло, потом увидели, что у головы Марселя растекается алая лужа, в которой белеют куски мрамора. Капитан медленно подошел, посмотрел на пульсирующие фонтанчики крови там, где было лицо ненавистного француза, и так же медленно вышел.

– Когда матч закончился, я вдруг увидел грязно-коричневые всполохи над головой у моего капитана. Ты думаешь, что я читаю мысли, что я экстрасенс, нет, я вижу это пламя всегда спонтанно, это не зависит от меня. Чтобы видеть ауру, как видят ее тибетцы, надо много тренироваться с детства. Но знанию, что означают разные цвета, меня научили. И я подставился, в какой-то момент мне захотелось прекратить это бессмысленное существование. Да простит меня Аллах милостивый, милосердный!

Ощущения были феерические! Вместо вдоха в легкие хлынула кровь, я закашлялся, при второй попытке вдохнуть я не получил ни капли воздуха и «ушел» – я всегда «уходил», когда не мог терпеть. В Корпусе пытались как-то бороться с этим: «Мало ли, надо сматывать удочки, а ты отключаешься», но мне это состояние очень нравилось. А здесь я «ушел» надолго. Я не задержался около своего тела, которое пытались заставить дышать. Увидел, как капитан вышел из кабинета, пошел по коридору, его догнали, он достал пистолет, отдал. Мне надоело это рассматривать, и я, как обычно, отправился в виноградники гулять с д'Артаньяном. Помнишь, я тебе рассказывал про моего друга, сиамского кота? Когда я уходил, то уходил обычно туда. И так трудно оттуда возвращаться!

– Я читала об этом, называется «уход в астрал».

– Какая разница, как это называется? Тибетцы могут это делать сознательно, а я – когда дела плохи, – он улыбнулся.

– Но на твоем лице ничего не видно!

– У вас великолепные хирурги – тогда Игорь Петрович примчался из Ленинграда, привлек лучших специалистов, для них было много работы: сломанная скула, выбиты передние зубы, а нос, который тебе так нравился, просто исчез! Потом со мной работали и другие специалисты, когда им предоставлялся удобный случай.

– А так и не скажешь! – Я водила пальцами по его лицу, как это делают слепые, ощущая тонкую кожу, морщинки у глаз.

– Через два месяца я уже работал, но морда у меня была!.. А чтобы сделать лицо, понадобилось еще два года. Игорь Петрович, да благословит его Аллах и приветствует, отправил меня к солнышку, на море, подальше от Москвы. Там я работал под присмотром, дожидаясь перемен2828
  Председателем Президиума Верховного Совета СССР в это время был Андропов, который ввел всякие строгости, чистку рядов, борьбу за трудовую дисциплину. Разумеется, Юрий Владимирович недолго был у власти, умер всего через пятнадцать месяцев своего правления.


[Закрыть].

В январе 1984 года Марсель находился уже на «курорте», иногда купался в море, прыгал со своим костылем по скалам, заросшим соснами. Консультировал по разным международно-юридическим вопросам. Заодно писал диссертацию одному майору, который за это предоставил Марселю уютный домик и всякие другие льготы.

Потом привезли Бернара. Они были очень рады друг другу.

– Ну что, не узнаешь? – спросил Марсель.

– Тебя мать родная не узнает!

– Но ты же узнал?

– Я же больше, чем мать, правда? Кто это так постарался?

– О! Рекомендую: самая дешевая в мире пластическая операция «а-ля Николя» – гарантирует неузнавание собственной матерью.

Им разрешили поселиться в одном домике. Естественно, этот домик был нашпигован подслушивающей аппаратурой и довольно заметными видеокамерами.

В первый же вечер операторы были вынуждены слушать бесконечные истории о том, какие эротические удовольствия друзья получали от контакта электрода с членом. Бернар предлагал сравнить размеры шрамов, они веселились, как дети.

– Они и не представляли себе, какое это удовольствие!

– Конечно, с непривычки глаза вылезают наружу, ну а потом ни с чем не сравнимый кайф!

– Особенно ожидание встречи, как девица в первый раз – и хочется, и боязно.

– Мама говорила – больно будет!

– Но так?!

Они изображали из себя любовников. Испускали протяжные стоны, ржали как лошади. У операторов уши вяли.

Бернар во время прогулок жаловался другу, что устал от работы в Советском Союзе, и Марсель, воспользовавшись помощью ничего не подозревавшего майора, организовал побег Бернару. Что уж он там внушил несчастному майору, трудно сказать, но используя различные техники и методики, он добился, чтобы Бернара отправили в Москву с «важным поручением». Причем майор сам подвез Бернара к вокзалу.

На следующий день, когда, не обнаружив Бернара, его начали искать, выяснилось, что майор сам подписал все необходимые бумаги, словно игнорируя, что Бернар под арестом. Майора понизили в звании, а Марселя лишили всех льгот. Зато Бернар попал в Москву, к счастью или к несчастью…

В 1986 году Марсель снова стал работать в Москве в команде Игоря Петровича и других преданных делу людей. Это была полоса относительно спокойной жизни, а я в это время в Улан-Баторе учила монгольских детей рисовать.

В 1989 году Марсель покинул СССР, для больших перемен все было подготовлено, и в его присутствии не было необходимости. Бернара судьба закинула в Сирию.

Инь и ян

У нас было только две встречи, в январе и в феврале, а потом Марсель уехал и вернулся только в июне.

В конце февраля меня стала беспокоить сильная боль внизу живота, мне пришлось обратиться к врачу.

Довольно быстро молодая гинеколог поставила диагноз:

– Или опухоль, или внематочная.

– Как это? Этого не может быть!

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Вот направление, сделайте анализы, вот на УЗИ, только туда надо записываться. Запись по пятницам с восьми утра.

В пятницу я пришла к поликлинике к восьми утра и не смогла записаться, потому что все пришли гораздо раньше меня.

На следующую пятницу я была там уже в семь утра и была пятой, мне удалось записаться на среду, хоть и ужасно простыла. А в среду за полчаса до назначенного времени я выпила два литра воды и мучилась в ожидании своей очереди: назначено было на 16.30, воду я выпила за полчаса до этого времени, а теперь сидела уже лишних два часа, умирая от режущей боли внизу живота. Когда наконец попала в кабинет и легла на кушетку, я вдруг потеряла сознание.

Потом было странное состояние отстраненности, время от времени сквозь страшный шум и черноту мелькали какие-то лица, звякали инструменты, раздавались громкие крики… иногда мне казалось, что кричала я сама.

Когда я открыла глаза, было прекрасное ощущение покоя и тишины, а потом появились странные чувства. Тело было легким, но странное онемение в ногах заставило меня даже откинуть одеяло, чтобы убедиться, на месте ли мои ноги? Они были на месте, почему-то оранжевого цвета. Потом они стали очень тяжелыми и горячими, кожа как будто натянулась… но, к счастью, это скоро прошло. Выздоровление было трудным, особенно тяжело было терпеть всякие процедуры, но все кончается, и хорошее, и плохое, через неделю сын отвез меня на машине домой.

Меня спасли от смерти, но возвращение к жизни было медленным, еще месяц восстанавливалась без особого успеха. Чувствовала себя ужасно слабой, единственное, что меня радовало, что я легко отделалась, если принять во внимание взаимоотношения Марселя и женщин. Как и обещали, он будет терять женщин, и вот, пожалуйста, я чуть не погибла и уже почти не женщина… Но я жива! И слава Богу. Может, на этом и закончатся наши несчастья?

Марсель вернулся к летнему кубку по конному поло, повез меня посмотреть на аргентинских пони-поло, а сам тем временем встречался с нужными людьми. Так что толком и поговорить не удалось, но мы были счастливы просто видеть друг друга.

Марсель все время спрашивал меня:

– Что случилось? Ты не заболела? Мне снились плохие сны про тебя.

– Да нет. Во всяком случае все позади, и я рада тебя видеть.

* * *

Никогда не могла понять, как в такую жару можно носить костюм, галстук. Марсель как будто родился в костюме, при этом не вытирал постоянно шею, пот не катился градом по его лицу, такое впечатление, что он вообще не потеет. Это его привычная рабочая одежда, как спецовка для рабочего. В тех редких случаях, когда на нем были джинсы, он чувствовал себя просто голым.

В бильярдном зале кондиционеры работали на полную мощность, но все равно было душновато. Обходя стол, высматривая удобные шары, Марсель начал говорить, словно ни к кому не обращаясь:

– Ты спрашиваешь меня, зачем ты мне? Это глупый вопрос. Таким же глупым будет и ответ – я тебя люблю. Больше жизни. Моя жизнь – кому она нужна? Понимаешь, когда я вдруг решил увидеть тебя, тогда я не знал зачем, ты ведь и так была всегда со мной… – он пожал плечами. – На что я мог надеяться? Мы прожили свои отдельные жизни вдали друг от друга. У меня были женщины, сейчас я женатый человек, у меня две жены, одна в Байонне, другая в Йемене, но ты, ты – особенная, ты часть меня! Почти ребенком понимала меня, не осуждала – просто доверяла. Я приехал за этим потерянным чувством. Я всегда добивался, чего хотел, мечтал о встрече, и элементарно боялся: здесь климат очень вреден для меня, и я не о погоде.

Он красиво забил шар в лузу от борта, в задумчивости обошел стол, продолжая свой рассказ, не поднимая глаз, смотря только на стол.

– Когда зимой 1979 года я решился приехать сюда, меня сразу посадили под замок. Я приехал работать, но начались проверки и прочие неприятности. Вам нужна была информация, которую я не мог дать, зато мог работать для будущего России. Когда наконец началось наше сотрудничество, я уже стал практически инвалидом.

Марсель продолжал забивать шары, словно забыв обо мне.

– Зато я убедился, какие у вас замечательные врачи, я не думал уже, что поднимусь. Здесь мне было очень тяжело. Ты как раз окончила институт. А я находился на самом дне существования. И как бы я мог тебя втянуть во все это?! Я пробыл здесь десять лет, как у вас говорят, десять лет без права переписки…

Его удар по шару оказался безрезультатным. Он кивнул мне, предлагая продолжать партию, я стала ходить вокруг стола, плохо соображая, какие шары мои, какие его.

– Работать мне позволили, – продолжил он, – под жестким контролем, конечно. К счастью, я был не одинок. Мы нашли единомышленников, диссидентов – даже в среде правящей верхушки. Мы? Да, проще было бы сказать, что я лично приложил руку, чтобы обрушить этого колосса на глиняных ногах – СССР.

– Зачем ты мне все это говоришь?

– Пытаюсь оправдаться. Понимаешь, теперь, когда я вновь обрел тебя, все, что я делал, потеряло всякий смысл. Получается, что выше любви нет ничего! Теперь это очевидно.

– Так что это было, что закрыло от тебя любовь?

– Оно никуда не делось, это противостояние…

Я стукнула, еле-еле попав по «свояку», Марсель в свою очередь легко забил в лузу последний шар и поставил кий на место. Мы пошли к бару, устроились на высоких стульях и заказали по свежевыжатому апельсиновому соку.

– Ну, рассказывай про свое противостояние! Теперь мы вместе и противостоим напротив друг друга!

– Тебе будет скучно.

– Не лишай меня удовольствия смотреть, как шевелятся твои губы, а звук, если надоест, я буду пропускать мимо ушей.

– Замечательно! И пока буду говорить, ты никуда не уйдешь! И я буду держать тебя за руку! Расскажу, даже если тебе и будет скучно слушать.

Итак… Я не шпион, не дипломат, можно называть мою профессию «тайный дипломат», но название не отражает сущности моей работы. Ты наверняка слышала о «теории заговора», об организациях, подобных масонским, таких как «Королевский институт международных дел», «Совет по международным отношениям», «Бильдербергский клуб», «Трехсторонняя комиссия» – видишь, какие нейтральные названия! Их много, сотни три, но цель у них одна: создание мирового правительства. Не смейся, это так.

А для этого разработана система разрушения национального самосознания, которая с успехом применяется во многих странах, и в России в том числе. Контроль за каждым человеком без исключения путем использования средств управления сознанием и компьютерных технологий, а также системы террора. Тот терроризм, который сейчас так распространен, позволяет контролировать каждый шаг человека: и видеокамеры, и электронные карточки и… ну что перечислять, ты сама знаешь.

– Если бы это говорил не ты, я бы подумала, что это бред сумасшедшего.

– Именно! Как в этом прекрасном анекдоте: коровы мирно пасутся на зеленом лугу. Но одна время от времени подходит к своим подругам и говорит: «Ты думаешь, что люди за нами ухаживают, потому что нас любят? Нет! Сначала они нас доят, а потом убивают на мясо!» А другая ей отвечает: «Ну как ты надоела со своей теорией заговора!»

– Симпатичный анекдот, но зачем ты мне все это рассказываешь? Это не имеет никакого отношения к нам, к нашей жизни…

– Имеет. Я хочу, чтобы ты поняла, ради чего я предал любовь. Продолжаю. Эти организации стремятся к прекращению всякого промышленного развития и производства электроэнергии на ядерных станциях. Исключение составляют компьютерная промышленность и индустрия обслуживания. А безработные, которые, естественно, появятся в результате разрушения промышленности, в лучшем случае станут наркоманами, а в худшем… тебе лучше не знать. Сокращение населения больших городов по сценарию, отработанному в коммунистической Камбодже. Как тебе такой сценарий? Да здравствует мировое правительство!

Ребята действуют профессионально и слаженно. В планах не допускать того, чтобы народы сами решали свою судьбу, искусственно создавая различные кризисные ситуации с последующим «управлением» этими кризисами. Это ослабляет и деморализует население до такой степени, что в условиях слишком широких возможностей выбора народ просто впадает в апатию. Создаются комиссии по управлению кризисами. В Америке уже в 1980 году создано Федеральное агентство по управлению чрезвычайными ситуациями. У вас тоже появилось такое ведомство.

Ну так вот, я, Бернар и другие из нашей компании противостоим этим организациям. Корпус – одна из составляющих нашей системы. Ведь противоположности никто не отменял? Свет и тьма, добро и зло, Бог и дьявол. И то, и другое время от времени меняются местами. Но ты-то понимаешь, что люди, работающие в любом правительстве, совсем не те люди, которые в действительности принимают решения по политическим и экономическим вопросам, как во внутренней, так и во внешней политике. Все эти «комиссии» и «клубы» имеют мерзкие цели, они хотят подчинить себе весь мир. Правда, я похож на сумасшедшего?

– Очень! У тебя сейчас такой свирепый взгляд! Но я люблю эти глаза!

– Только ты. Обычно меня боятся. Наверное, ты читала Дэна Брауна? Это ведь заказные книги, написанные, чтобы обыватель воспринимал масонские организации просто как легенды или книжные истории.

Это существует, они хотят, чтобы элита, которой себя считают, жила в раю, а на них работали бессловесные рабы. Причем рабов нужен необходимый минимум, поэтому людей надо истреблять.

– Ты что-то полную ахинею несешь, перегрелся, наверное? – я хотела потрогать его лоб. Он перехватил мою руку, поцеловал в ладонь, потом приложил к своей щеке…

– Именно так и воспринимается эта информация нормальными людьми. Но ни тебя, ни меня нельзя назвать таковыми? А тогда я был одним из тех, кто разрушал систему, – продолжал он, почти шепотом.

– Когда тогда?

– Я приехал в Москву в 1979 году.

– И я ничего не знала…

– И очень хорошо! Было очень тяжело решиться, но лучше меня никто бы не сделал эту работу. Я боролся с системой, а она со мной. Любая смена руководства, и все начиналось сначала. Недоверие, проверки, допросы и все остальное. Терпеть боль меня научил еще отец, потом специальные тренировки. Но надоело, честно говоря. Иногда такая тоска накатывала… А теперь я почти свободен, свободен принимать решения. Когда в январе я снова оказался здесь, после стольких лет, у вас были жуткие морозы, но не от них меня трясло на таможенном контроле. Эти люди в форме… бездушные машины, давно я не испытывал столь острых ощущений!

– Тебе было страшно?

– Еще как! Но это как раз именно то, что стоит любого риска. Я много делал вещей, опасных для жизни, но далеко не всегда цель была достойна этого. Сейчас я приезжаю сюда как частное лицо, иногда как консультант, я не веду здесь никаких дел. Но, естественно, за мной присматривают… Наверное, я подвергаю тебя ненужной опасности, хотя, кажется, просчитал все. Когда я увидел тебя, понял, что ты воплощение теплоты, такая же золотая, как в молодости, даже еще ярче. Я хотел бы чаще быть рядом с тобой, жар-птица! Это про таких, как ты, ваша сказка. Как бы я хотел тебя уберечь от всех невзгод! Но ведь ты затоскуешь в клетке!

– Как ты себе это представляешь? Поселишь на острове и будешь навещать, когда выдастся свободная минутка?

– Нет, конечно, я просто хочу хоть иногда быть рядом с тобой. У меня давно нет никаких чувств и желаний, только рядом с тобой что-то меняется. Я не могу понять, что ты обо мне думаешь, ты сама мне скажешь – так же откровенно, как всегда.

Он внимательно смотрел на меня, чуть-чуть улыбаясь.

– Да. Я люблю тебя. И всегда любила. И ты это знаешь! Где твое хваленое умение читать мысли и предугадывать события?

– Знаешь, я хотел это услышать и услышал, хвала Аллаху.

– Ну и хорошо. Я поехала домой. Салам алейкум!

– Уа алейкум ассалам! Независимая, дикая и неприступная дочь саванны! – смеясь, произнес он давно забытую дразнилку. – Тут я почитал немного из книги, которую ты пишешь, продолжай, пожалуйста. Только не идеализируй меня. Ты же знаешь, какой я бука. Имена можешь не изменять, но просто неудобно читать, впрочем, как хочешь, это несущественно.

– Как ты узнал?!

– И не только я. Но это не страшно. Ты художник – настоящий, тебе все можно. Правда-правда. Дело прошлое, имена другие, между прочим, кто знает, настоящие ли имена были с самого начала этой истории, зато как интересно!

– Ты нашел несколько отрывков на сайте «Самиздат»! Надеюсь, ты не шокирован?

– Нет, конечно. Может быть, для твоей книги пришло время?

– Ты еще скажи, что это заказная книга!

– Кто знает, кто знает? – рассмеялся он. – Сегодня я так много наговорил… Но главное, мне удалось услышать то, чего очень хотелось. Я ведь видел, что ты преобразилась, как засияли твои глаза, но я хотел уверенности! Не знаю, как ты, но я только поднимаюсь. Я страшно устал, а рядом с тобой, как у родника с ключевой водой, дышится легко, и нет неправды.

– Эгоист, как был эгоистом, так и остался. Всех используешь в своих целях, а потом выбрасываешь, как надоевшую игрушку. Меня это всегда забавляло. Я ведь тоже была для тебя любимой игрушкой. Не правда ли? Никому не отдал. Даже теперь. Самое смешное, мне это нравилось. Но тогда я была романтической дурочкой. Ты знал, как дергать за веревочки, и легко связал меня с собой. Вот и сам попался! Просто так – не бывает!

– Вот и рассердилась! Но все равно чуть-чуть. Все равно – золотая и моя.

– Но ведь и ты мой. Скажи честно.

– Конечно! А что я здесь делаю? Увы, мы в ответе за тех, кого приручаем. Я пытался уйти от этого ответа. Может быть… понимаешь, когда любишь не сильно, можешь пожертвовать человеком, а тобой – я не мог. Иногда ситуация складывается так, что ты обязан отдать фигуру, чтобы победить, что я и делал довольно часто. Это страшно неприятно, и, наверное, мне нет оправдания среди нормальных людей.

– Какое милое, нейтральное словечко – «неприятно». Фи! Какая гадость! Погибает кто-нибудь, а ты говоришь: «Как противно!»

– Все равно золотая, даже когда злишься!

– Ты хоть меня слышишь?

– Ну и что? Ты моя?

– Увы, да!

– И я твой. Неизменно, всегда, и я тебя вижу, могу прикоснуться. Это счастье. У тебя своя жизнь, у меня своя, но мы можем иногда быть вместе. Назло судьбе. Я не жалею ни о чем! Я тебя сохранил!

– Сложил в баночку и завинтил крышечку. Молодец! Ты гордишься тем, что ушел от ответа! Не захотел мной рисковать. Конечно, решения принимаешь ты. Всегда и во всем! Но теперь я больше ничего не жду, у меня есть все. Это как смерть. Теперь можно закрыть глаза. Ты часть меня, которой мне очень не хватало, а теперь мы соединились.

– Инь и ян, – прошептал, улыбаясь, Марсель.