Текст книги "Визави французского агента"

Преодоление препятствий, Олимпиада-80

На следующий раз были другие новости, не имеющие отношения к Марселю.

В 1979 году в дипкорпусе стало модно заниматься верховой ездой. Приехала англичанка, супруга одного дипломата, помешанная на троеборье, и заразила своей любовью еще десятка два дипломатов. А поскольку дама была активная и умела представить дело как полезное для престижа Великобритании, то организовала любительские соревнования для сотрудников посольств. Конечно, ей «посоветовали» пригласить несколько советских дипломатов и сотрудников МИДа.

Дженнифер устроила тренировки в «Буревестнике», где были взяты в аренду несколько лошадей. Некоторые дипломаты прекрасно ездили верхом, другие только начинали. Вот с ними и занимался тренер со смешной фамилией Скороход. Он все время был чуть-чуть пьяненький, и во время тренировок случались смешные казусы. Один раз я и еще один всадник прыгнули через одно и то же препятствие одновременно, но в разные стороны, это получилось очень эффектно, но совершенно несовместимо с техникой безопасности.

В то время я тренировалась на крупной темно-гнедой кобыле Верховине, она легко брала метр двадцать, а больше и не надо было. Манера прыгать у нее была убийственной. По мере приближения к препятствию ее скорость снижалась обратно пропорционально посылу. Около препятствия она уже практически останавливалась и аккуратно выпрыгивала, выгнув спину дугой. В первый раз я подлетела над седлом на полметра, чудом приземлившись обратно. Потом мне пришлось сосредоточиться на технике прыжка – выстреливать корпусом вперед одновременно с лошадью, которая прыгала охотно, так что я спокойно могла заниматься своей конкурной посадкой, не мешая лошади.

В «Буревестник» приезжали тренироваться и несколько русских девушек – подружек, как тогда называли любовниц. Я тоже считалась подружкой Бернара, но он оставался мне другом, свято соблюдая данное Марселю слово. Очень многие считают, что дружбы между мужчиной и женщиной не может быть, но других отношений между нами не было. Я пыталась немножко кокетничать с ним, но он продолжал относиться ко мне как к «своему парню».

Бернар сначала брал разных лошадей, у него все получалось легко, было такое впечатление, что он с ними разговаривает. Но потом выбрал себе крупного, красивого жеребца Выпада, ужасно капризного и своевольного. В любую минуту он мог вспомнить о своих неотложных делах и рвануть куда-то в сторону, и всадник на спине при этом нисколько ему не мешал. Если при этих курбетах он еще оставался в седле – его счастье, ему так и приходилось болтаться в седле, не оказывая никакого влияния на траекторию движения этого коня. Прыгал Выпад прекрасно, но только когда хотел. Бывало, он легко преодолевал одно-два препятствия, а потом, подходя к следующему, резко останавливался, словно в первый раз его видел. При этом всадник налетал на его каменную шею, после чего жеребец делал красивый пируэт на задних ногах и в два темпа подходил к предыдущему препятствию и легко прыгал в обратную сторону. Очень трудно было оставаться в седле при этих неожиданных прыжках. А удовольствия вообще никакого. Этот конь был не для среднего всадника, среди дипломатов его никто не хотел брать. Поэтому Бернар стал ездить на нем. Получалось как собственный конь.

Это были очень интересные тренировки. Каждый раз они складывались по-разному. Однажды Бернар полчаса шагал, потом долго рысил, потом опять шагал, как будто решил просто отдохнуть, потом на неторопливой рыси зашел на препятствие, три темпа галопа – и легко прыгнул, потом дальше. Таким образом, прыгнул раз пятнадцать, а потом отшагал и закончил тренировку, ни разу не ударив коня хлыстом. Бернар обращался с ним как с другом. Водил в поводу не по правилам: шел впереди, держа повод кончиками пальцев, как, впрочем, и верхом. Однажды утром, когда они шли на тренировку, что-то Выпаду взбрело в башку, и он куснул Бернара за плечо. Тот замер, конь тоже. Зубы не разжал, но начал дрожать, потом отпустил плечо, завизжал, поднялся на свечку, уши заложил, в этот момент Бернар повернулся к нему, строго что-то сказал. Выпад опустился. После этого повел его обратно, завел в денник, расседлал и ушел.

Через неделю, когда Бернар наконец пришел, Выпад, увидев его, стал ржать и метаться по деннику. Бернар вошел с уздечкой, Выпад сам почти засунул голову в уздечку и стоял смирно, как овечка, хотя до этого, чтобы поседлать его, требовались титанические усилия.

В эту тренировку Выпад вел себя идеально, и только заведя его в денник, Бернар ласково огладил его и сказал несколько слов на ушко. В общем, два хулигана спелись. Хотя какие-то недоразумения все же происходили. Иногда у Выпада бывали приступы плохого настроения, и Бернару приходилось с этим считаться.

В октябре состоялся любительский стипль-чез1616
  Стипль-чез – скачки с препятствиями.


[Закрыть], приготовили препятствия вокруг большого тренировочного поля на Планерной, привезли лошадей, съехались участники, гости. Устроили жеребьевку. Бернар предложил взять Выпада вне конкурса, на что все участники радостно согласились.

Мне досталась Тога, очень резвая кобыла, с большими шансами на победу. Препятствия были небольшими, до метра, их разместили на кругу.

Итак, старт. Тога приняла так, что я чуть не осталась на месте – началась бешеная скачка. Лошади, воодушевленные соперничеством, неслись, не разбирая дороги. Так быстро мне никогда не доводилось скакать, ветер бил в лицо – только держись!

Тога старательно перелетала препятствия, далеко оставив всех соперников. Я хотела ее сдержать, но на все мои попытки как-то воздействовать поводом она прижимала уши и еще прибавляла. Не такой уж я была опытный всадник. После очередного препятствия Тога поскользнулась, я не сумела поддержать ее поводом, и она упала на бок. Ногу из стремени я успела выдернуть и грохнулась коленкой о мерзлую землю, но Тога и не думала сдаваться – тут же вскочила. Как мне удалось удержаться – непонятно, но вот я уже болтаюсь на боку лошади, а Тога несется к следующему препятствию, дает хорошего козла, который и отправляет меня в седло. К сожалению, это падение сильно нас задержало, и мы были четвертыми. До финиша добралось восемь человек. Бернара среди них не было. Когда был дан старт, Выпад начал свечить, крутиться на месте. Все скрылись из вида, только Выпад танцевал на месте.

– Выпаду не понравилась компания, – объяснил Бернар. – Мы решили просто так погулять, а когда все ускакали, мы все и отпрыгали с удовольствием.

– Скажи честно, не смог заставить!

– Честно – не хотел никого заставлять, лень было.

Я этого понять не могла. Ведь соревнования! Прекрасные шансы на победу. А тут – лошадка капризничает!

Тогда я подумала, что он сдался, даже струсил, что вполне простительно с этим жеребцом. На самом деле это было единение с природой, когда человек получает удовольствие от общения с прекрасным животным и не хочет портить возникшее взаимопонимание.

Потом всех участников и гостей пригласили к столам, которые поставили недалеко от конкурного поля, здесь же жарились шашлыки, дипломаты вели свои скучные разговоры, часто упоминался Афганистан. Я переоделась потеплее, было довольно холодно. Стало быстро темнеть, многие уже были сильно пьяны.

Вдруг Дженнифер вскочила на стол и предложила пари:

– Кто из вас, мужчин, сможет обскакать меня на этом кругу? – днем она почему-то не участвовала в соревновании.

– Так темно уже!

– Лошади все видят! Скажите, что боитесь!

В результате пятеро пьяных всадников выстроились на старте, а финиш осветили фары машин. Кто-то ударил палкой о дно ведра, и… спортсмены исчезли в темноте. Минуты через полторы со стороны финиша послышался стук копыт и на освещенную поляну вылетел Бернар на Выпаде, его встретили аплодисментами, но Выпад несся, заложив уши и закусив удила, не реагируя на отчаянные попытки всадника его остановить. Так, по прямой, он почти налетел на машину, в последний момент попытался ее перепрыгнуть, запнулся и на брюхе перевалился на другую сторону, где и упал.

Конь вскочил сразу, а Бернару помогли подняться. У него было выбито плечо. Дженнифер усадила его на скамейку и, упершись коленом ему в бок, изо всех сил дернула за руку.

– Мать твою!.. – только успел выдохнуть Бернар.

– Ничего! Зато больше не болит. Только первое время побереги плечо!

Всем плеснули водки, и мы выпили за победителя.

На этом общественная деятельность Дженнифер закончилась, во всяком случае таких любительских соревнований больше не проводилось, слишком много травм получили участники: из восемнадцати только семь не упало.

Бернар пропустил несколько тренировок, а потом стал приходить все реже и реже. Я привела в «Буревестник» Валеру и других ребят из института в спортивную группу. Я уже окончила институт, но напоследок организовала группу для ребят с худграфа.

С Валерой мы дружили уже год. Правда – дружили, но я начала уже подумывать о том, что хорошо бы эта дружба как-то трансформировалась в другие отношения. Но парни, с которыми я общалась, почему-то воспринимали меня только как товарища. Теперь я понимала почему, но как сделать так, чтобы изменить ситуацию?

Валера стал осваивать верховую езду, у него неплохо получалось, он мужественно переносил учебную рысь, ему хотелось мне понравиться. Я начала тренироваться в одно и то же время с этой группой, и Валера стал провожать меня домой после тренировок. Проводя в жизнь свой коварный план, я попросила его научить меня целоваться, и он с воодушевлением занялся моим обучением…

Наступил 1980 год. Год ввода ограниченного контингента в Афганистан и Олимпиады в Москве. Именно тогда началась политическая спекуляция вокруг Олимпийских игр, требуя вывода советских войск из Афганистана, многие капиталистические страны объявили бойкот московской Олимпиаде. Тем не менее шло строительство спортивных объектов, из Москвы выселили всех подозрительных личностей, от инвалидов и калек до активных диссидентов.

Я продолжала свои тренировки в «Буревестнике», и как-то в феврале в манеже появился Бернар, его не было месяца три. Подъехав ко мне, он подмигнул:

– А твой протеже делает успехи! Он не очень ревнивый?

Я пожала плечами. В этот момент Валера пытался направить упрямую Бабочку на препятствие, она или вообще останавливалась, или плавно огибала жердь, с одной стороны поставленную на землю.

– Видишь, ему не до меня!

– Я с предложением – хочешь поработать переводчиком на Олимпиаде?

– Да разве это возможно? Я ведь не профессионал, а так, любитель!

– Это неважно, пойдешь в спорткомитет, заполнишь анкету, и дело в шляпе! Обратись к Николаю Федоровичу Шеленкову, он в курсе.

С этими словами он выслал коня и догнал неторопливую Бабочку, которая уже было начала забирать в сторону от препятствия, несмотря на отчаянные попытки Валеры заставить ее двигаться в правильном направлении, и, что-то крикнув, хлопнул ее по крупу. Кобыла от неожиданности присела и… прыгнула с места. Валера подлетел и опрокинулся назад, приземлившись на опилки манежа. Бернар поймал озадаченную Бабочку и подвел к нему. После этого кобыла вела себя прекрасно, все отпрыгала идеально, и Валера был очень горд собой.

К моему удивлению, меня взяли переводчиком на Олимпиаду, и я еще заработала, нарисовав альбом троеборных препятствий. Но переводить мне почти не пришлось, участников в конном спорте было очень мало из-за бойкота. По выездке было всего четыре команды: Болгария, Польша, Румыния и СССР. Единственная представительница капиталистических стран, австрийка Элизабет Тойер, на частном самолете привезла своего серого коня Мон Шер и легко выиграла золотую олимпийскую медаль. Конкурентов у нее не было. Я зачем-то взяла у нее автограф…

По-французски мне удалось поговорить только со швейцарцами, которые отвечали за хронометраж, и с одним бельгийским судьей. Зато видела все соревнования по конному спорту и даже была на закрытии Олимпиады в Лужниках, наблюдала за олимпийским мишкой, который медленно поднимался высоко в небо. У многих стояли слезы в глазах, на миг наступило всеобщее единение…

Это был удивительный год, в августе Валера сделал мне предложение, заключив простой смысл в витиеватую фразу:

– Я не представляю себе другую женщину в качестве жены и друга…

Его профиль чуть-чуть напоминал мне Марселя, он заботился обо мне, почти как Бернар…

Когда я заболела фолликулярной ангиной, Валера приехал ко мне и сотворил чудо из протертой свеклы, измельченных грецких орехов и сметаны. Это было удивительно, даже мама обо мне так не заботилась.

Мое чувство к нему было ровным и нежным. Но я решила еще подождать…

Парижская затворница

В октябре в одно из воскресений позвонила Ольга, предложила возобновить занятия по живописи. Я очень обрадовалась, мне так не хватало общения с ней, ведь нас многое объединяло.

За чаепитием, которое, как обычно, последовало за уроком, Ольга рассказала, что ушла от Оливье, что она теперь свободная женщина.

Ольга стала немного другой, сильно похудела, выражение лица сделалось более жестким. Она была рада видеть меня, только радость была уже какой-то сдержанной.

– Я никак не привыкну к своему новому положению. Я была женой Оливье, принадлежала ему. А теперь принадлежу только себе… Даже дети остались у него, Оливье уверен, что я вернусь.

– Дети? Когда ты успела?

– Дело нехитрое… я даже не знала, думала, просто задержка, у меня бывало так, по два-три месяца; ничего не было видно. Ну, пополнела немного, ты же знаешь, как я люблю пирожные; я чувствовала себя прекрасно, не тошнило по утрам, как с Анной… А когда мы уезжали из Москвы, у меня уже был живот… Оливье притащил меня к гинекологу, который и подтвердил его догадку – беременность, семнадцать недель. И вот с этим мы приехали в Париж.

– Да… «весело» тебе было!

– Не так страшно, как ты думаешь, у меня было все необходимое. Няня для Анны, кухарка, только он из дома меня не выпускал, да я и не рвалась… ты ведь знаешь мой французский!

– Чтобы Оливье никак на это не среагировал? Ни за что не поверю!

– Понимаешь, он был абсолютно уверен, что это Сергей постарался, а поскольку аборт было делать уже поздно, оставил все как есть.

– Он что, знал про Сережу?!

– Но ведь они не дураки, Оливье и Бернар!

– Они что, знали, что ты…

– Что я?

– Что ты работаешь в КГБ?

– Я? Я не работаю в КГБ, ты что? Я ничего не умею. Это называется вербовкой. То есть я подписала бумагу, в которой обязуюсь выполнять кое-какие поручения и оказывать всяческое содействие органам. Вот и все.

– Хрен редьки не слаще! Я была уверена, что ты прямо там работаешь!

– Глупости какие! Чего я умею-то? Правда, и в Париже приходилось помогать нашим. Первая няня для Анны была из КГБ, но Оливье ее уволил через два месяца. Он часто уезжал, отсутствовал по неделе, по две, а когда приезжал, мы гуляли вместе, ходили в гости. Одна я из дома не выходила. Может, Оливье тоже думал, что я агент КГБ? – она невесело рассмеялась. – Он и раньше был очень грубоват в постели, а тут как с цепи сорвался.

– Как это? Расскажи, я ведь вообще ничего не знаю об интимной жизни, и не прочитаешь нигде…

– Значит, надо доходить до всего экспериментальным путем! Так и будешь всю жизнь слушать всякие россказни?

– Почему бы и не послушать? И потом, мне же не все равно, что с тобой происходит!

– Понимаешь, до Бернара… – она запнулась. – Я считала, что эти самые интимные отношения и должны быть такими. Я – женщина, и меня использует самец, в общем, любовь любовью, а то, что в постели происходит, – это е**я. И Оливье не обращал внимания на мою готовность или неготовность, просто мазал меня кремом и вперед! И ведь он меня любит… Но в постели – это просто мрак! Самое поразительное, что я научилась получать иногда оргазм и в таких условиях, причем он был сильный и болезненный, как спазм. Это очень острые ощущения!

С этими словами она распахнула кофточку и обнажила грудь. Я не могла не восхититься ее красотой, гладкими, покатыми плечами, нежной кожей с легким оттенком перламутра… Но на этой красоте было два полукруглых шрама, не оставлявших сомнений, что они от зубов.

– Кошмар! – только и смогла я сказать…

– А в последний раз он почти сломал мне руку! Понимаешь, пока я была беременной, он занимался со мной любовью каждую свободную минуту, причем так, будто хотел выбить этого ребенка. Я, конечно, его понимаю, ему было обидно, но мне от этого было не легче, у него пенис сантиметров двадцать!

– Да ладно заливать!

– Я не преувеличиваю, может, даже и больше, я же за ним с линейкой не бегала! Но как мне было ни больно, девочка родилась здоровой, на восьмом месяце.

– То есть преждевременно?

– Ну да! И вот тут-то все и открылось! Такое маленькое личико, похожее на Бернара, как две капли воды, бровки домиком, пухлые губки, миниатюрка такая. Я думала, Оливье меня убьет, а он изображал радость, одарил всех в роддоме, торжественно отвез нас домой в приготовленную детскую. Там и новенькая кроватка, и игрушки, и вообще устроил настоящий праздник! Были гости, его отец тоже был, все радовались, поздравляли нас.

– Может, он и вправду обрадовался ребенку?

– Как бы не так! Когда все ушли, и я легла спать, он пришел ко мне, сел рядом и сказал, что я дурочка, что он сам виноват, что так долго отсутствовал, что подлый Бернар меня соблазнил: «Такую роскошную женщину нельзя оставлять надолго. Но Бернара я убью при удобном случае». Представляешь! И это с таким спокойным лицом! Потом нежно меня поцеловал и пошел проведать новорожденную и няню, которая оставалась с ней на ночь. Вот тогда у меня был отпуск. Я спала, сколько хотела, рисовала, смотрела видео, Оливье мне накупил всевозможных фильмов и мультфильмов, а сам уехал. Молока у меня почти не было, но няни (их было две) привозили откуда-то настоящее грудное молоко в бутылочках. Полина почти не плакала, я к ней просто приходила подержать на руках, поцеловать перед сном. Уже начала к ней привыкать, ты же знаешь, я не выношу младенцев, но она так походила на Бернара, что мне постоянно хотелось ее обнять. Удивительные чувства… И Аннушка полюбила свою сестренку. Все было хорошо… Только вот физическая близость с Оливье меня просто пугала, особенно в первый раз после родов. Когда прошел месяц, как родилась Полина, мы с Оливье вернулись после осмотра у гинеколога. Он меня по-прежнему никуда из дома не выпускал, даже к врачу, и то вместе…

– Слушай, вот ревнивец-то!

– «Теперь врач разрешил заниматься любовью!» – заявил он и начал раздевать меня, едва мы вошли в дом. Что это было такое, не передать словами! У меня было ощущение, что он разорвет меня пополам, по-моему, я потеряла сознание, потому что очнулась от холодной воды, которой Оливье брызгал мне на лицо. Конечно, потом он носил меня на руках, ну что поделаешь, не может он себя контролировать в это время, он так заводится, что не соображает, что делает. Самое интересное, что мои слезы вообще сводят его с ума, но я не могу сдержаться, мне же больно.

– Какой кошмар! Вот так выйдешь замуж, а муж окажется таким бешеным.

– Это мне так «повезло», но ведь он по-настоящему любит меня, покупает… покупал драгоценности, меха, все, что я захочу… – Ольга зашмыгала носом и плеснула коньячку себе в чай, предварительно предложив мне. – Через три месяца Оливье уволил няню Полины, которая хорошо говорила по-русски. Перед тем как уйти, она сказала мне, что я должна любой ценой вернуться в Москву. Но как?

– А зачем тебе было в Москву?

– Не знаю, но я ведь советский человек, я должна приносить пользу Родине.

– Ты говоришь, как на собрании, – усмехнулась я.

– Знаешь, есть люди, которые на собраниях говорят одно, а думают другое! Только я, правда, говорю, что думаю!

Ой-ой-ой! В этот момент я поняла, что не могу больше доверять Ольге и что надо быть поосторожнее в разговорах с ней.

– Ты молодец! Тебе не предлагали в партию вступить? – я неосторожно пошутила – сразу ведь не перестроишься.

– Откуда ты знаешь? – удивленно спросила Ольга. – Я пока кандидат!

– Ты так искренне озабочена пользой Родине! – уж чего-чего, а трескучие слова мы умели говорить еще с пионерского детства, только большинство не придавали им значения… но попадались и настоящие коммунисты.

– Надюша! Я должна извиниться перед тобой.

– За что?

– Понимаешь, мне долго не давало покоя, что я завербована, а ты нет. Ведь я не понимала тогда, что не каждому оказывают такое огромное доверие. Ну, я и рассказала Сереже про тебя и Марселя.

– Ну и что? – я изо всех сил старалась сохранить невозмутимое выражение лица.

– В том-то и дело! Сергей отругал меня, запретил мне кому-либо вообще об этом говорить, заявил, что ты тоже наша и что у тебя особое задание.

Я напустила на себя важный вид:

– Ну и за что ты извиняешься?

– Понимаешь, неудобно как-то! Мы же подруги, а я, получается, на тебя донесла…

– Нет, ты поступила правильно. Как человек с активной жизненной позицией, которому небезразлична безопасность страны! – я еще и не такие слова знала.

Ольга, к моему удивлению, проглотила эти газетные лозунги. Мы все иногда произносили такие слова на собраниях, на политинформациях, но Ольга, дочь коммуниста, директора завода, искренне верила в то, что говорили на съездах, писали в газетах. Она не заметила иронии в моих словах, к счастью.

– Но ты меня простила?

– На твоем месте так поступил бы каждый советский человек!

Ольга развеселилась, кинулась обниматься.

– Ты лучше расскажи, как тебе удалось вырваться? – я старательно поменяла тему.

– Я ведь хорошо жила с Оливье, он заботился обо мне и о детях, и я ему честно сказала, что мне рекомендовано вернуться в Москву…

– Серьезно? – я не поверила своим ушам.

Он тоже подумал, что я его разыгрываю. А когда до него дошло, что я всегда говорю правду, он просто взбесился! К счастью, он на меня не злился, устроил прощальный вечер, вернее ночь… – Ольга тяжело вздохнула.

– Давай, рассказывай!

Мы сидели на диване, забравшись на него ногами, на улице смеркалось, в комнате царил полумрак.

– Он уже купил мне билет на самолет, утром обещал отвезти в аэропорт. А вечером он устроил «фруктовое» прощание – придумал кидаться фруктами, клубникой в спальне! Это было потрясающе! Мы носились друг за другом голые, все измазанные соком, пили вино, было страшно и весело! Потом он посадил меня на плечи и начал танцевать, но поскользнулся, и я упала, сильно подвернув руку. Конечно же, я закричала, а ведь это просто был сигнал для моего жеребца! Он стал насиловать меня в этой грязи, я плакала, но самое поразительное – у меня был сильнейший оргазм! Такого я не испытывала никогда в жизни! Как какие-то болезненные, непрекращающиеся спазмы. Они кончились внезапно, и мое тело как будто онемело, я перестала его чувствовать и, наверное, заснула.

– Ты так рассказываешь…

– Что было, то было… мне снилось, будто Оливье перенес меня в ванну на резиновые коврики, что он нежно водит по моему телу губкой, что опять он входит в меня, и мне совсем не больно, а приятно. Я не знаю, был ли это сон, но утром я, свеженькая и чистенькая, с аккуратно забинтованной ручкой, сидела в самолете, который летел в Москву.

– Тебе бы книги писать! Я прямо видела все это в красках!

– Спасибо! Я сама возбудилась! Пойдем, пожуем чего-нибудь и выпьем коньячку.

Действительно, мне уже надоело слушать эти рассказы, читать журнальчики, которые в заботе о моем просвещении подкидывал Бернар. Журнальчики были французские, небольшие, по смыслу – как теперь «Спид-Инфо», я совершенствовала свой французский и черпала оттуда сведения об интимной жизни, об отношениях мужчины и женщины и даже о гомосексуалистах и лесбиянках.

Давно было пора самой открыть этот мир, мир отношений между мужчиной и женщиной, а не между товарищами.