Текст книги "Визави французского агента"

Культурные мероприятия

Наступил 2007 год. С тех пор как я съездила во Францию в 2002 году и удивлялась тамошней теплой зиме, в Москве установились почти такие же зимы. Изредка выпадал снег, но температура редко опускалась ниже нуля. Почти как во Франции, только очень темно. В снежные зимы белый снег компенсировал свинцовое небо, а теперь все стало однообразного серого цвета. Так не хватало света!

Марсель специально приехал 19 января, в Крещение, чтобы отметить годовщину своего «возвращения». Хотя год – это громко сказано, наши встречи можно пересчитать по пальцам.

С утра шел проливной дождь, да-да! Вместо крещенских морозов лил нескончаемый дождь, на градуснике было пятнадцать градусов тепла, невероятная цифра для русской зимы. Но в православной вере в этот день всякая вода святая, даже из-под крана. Так что мне подумалось, что это Господь омывает нас, чтобы избавить от тягот и болезней! Все-таки дождь в Крещение – это чудо!

Я шла на нашу встречу, пытаясь разобраться в своих чувствах. Почему я потеряла голову, когда встретила Марселя после стольких лет? Почему, ну почему при каждой встрече душа омывалась слезами, мне было смертельно больно и сладко? Любовь? Это затасканное слово «любовь»… Что же оно означает? Для меня – бесконечную боль, которой все время мало. Когда-то у нас были первые свидания, нежные чувства, у меня только начала зарождаться любовь, и вдруг ОН исчез из моей жизни, сразу и навсегда. Этот хрупкий росточек нежности я бережно спрятала на самое дно души, завернула в лепестки осыпавшейся мечты. И больше не трогала, хотя время от времени этот росточек просился наружу, но я старательно прижимала его тяжелым советским бытом.

А теперь он, как бамбук, стрельнул так, что и дух перевести невозможно. Так было все это время. Этот год я жила от встречи до встречи, в ожидании я находилась словно в стеклянной банке: все, что происходило вокруг, никак не могло относиться ко мне. Я не могла ничего толком делать, перестала рисовать, единственное, чем я занималась, это писала книгу. Там я разговаривала с Марселем, спрашивала его совета, смотрела в его глаза.

Любовь – это какое-то помешательство. Когда он приезжал, становилось еще хуже: это чувство похоже на пламя, которое пожирает тебя изнутри. Обжигающая боль была все время со мной, я участвовала в выставках, ходила на соревнования по конному спорту, писала статьи в спортивные журналы, но все это было второстепенным. Главное – это постоянная тяжесть в душе. Но вот Марсель приезжал и радовался мне как дитя, все оживало вокруг, наполнялось смыслом, и в этом мире существовали только мы.

И вот пожар утих, перестал обжигать, превратился в огонь, который согревает и дарит свет…

– Ты изменилась, – сказал Марсель, когда мы устроились за столиком в «Сырной дырке», уютном ресторанчике недалеко от Тверской.

– Это так заметно?

– Ты стала еще красивее, твой свет стал ровным с удивительным искристым оттенком розового.

– Это ты об ауре говоришь? А то ведь сразу и не поймешь, что за лицо такое с «искристым оттенком розового»! Как ты слова-то такие находишь и выговариваешь?!

– Не смейся! Когда я увидел тебя в кинотеатре, ты была просто золотой, как когда-то, но после каждой нашей встречи ты менялась, и в «Кантри» я уже испугался за тебя, ты как будто горела! Золота почти не было, были языки пламени. И вдруг сегодня я вижу – ты прежняя. Останься такой, прошу тебя!

– Да разве от меня это зависит?

– Не столько от тебя, сколько от меня. И я знаю, в чем тут дело… всему виной наша близость. Мы думали, что можем наконец принадлежать друг другу, мы так долго этого ждали, но, кажется, опоздали, вернее, я… Я не хочу, чтобы тебе приходилось обманывать мужа, ты не умеешь врать, все написано на твоем лице. И он святой, что терпел этот год и ничего тебе не говорил.

– Он не мог знать!

– Для этого знать не нужно, это чувствуется, ты изменилась, ты стала другой, я еще больше тебя люблю, если это возможно! Но я не буду лезть в твою налаженную жизнь и не буду просить тебя сделать выбор. Потому что хочу тебя всю для себя. А ты разрываешься. В конце концов тебе придется обманывать, ведь ты не захочешь причинить боль своему супругу… Все это неправильно. Только позволь мне иногда приезжать к тебе. Главное, мы любим друг друга!

– Аналитик! Такой умный, что даже противно! Знаешь, Бернар как-то сказал, что если бы тебя не закинули в Корпус, ты стал бы нищим поэтом. А так запрятал все самое лучшее глубоко-глубоко, а наружу выставил колючую броню из снобизма, высокомерия и эгоизма. Но я люблю тебя именно такого. Значит, все будет, как когда-то? Просто встречи? Хорошо, пусть так будет, потому что просто видеть тебя, слышать твой голос – счастье!

– Это самая главная причина, но есть и другие: пока я веду себя хорошо… То есть мои действия и планы не расходятся с планами русских властей. Когда я узнал о твоей встрече в такси, которое я же тебе и заказал… Хорошо, что Бернар рассказал мне об этом, когда уже все уладил! Сейчас этих проблем нет, слава Аллаху, не беспокойся. Понимаешь, в такой большой организации, как ФСБ, много отделов, и они не всегда согласуют свои действия. К сожалению. В Сирии Ольгу тоже подставили – хорошо, что не убили!

– Как мило! Ты мне все объяснил, теперь я буду знать: если что, то это из-за несогласованностей!

– Даже не думай! «Если что»! Лучше уезжай со мной во Францию!

– Сейчас, кофе допью и поедем. Ты вообще как себе это представляешь? Только что говорил, что нехорошо обманывать!

– Ты разведешься, а я на тебе женюсь, и не надо будет никого обманывать!

– А кто-то говорил, что у него любовница в Париже…

– Мы давно уже расстались, честно!

– Тогда рассказывай!

– А что тебя интересует?

– Все! Какая она, почему были вместе? Почему расстались?

– Хорошо, внимай, хранительница моей души! Мечеть и медресе были построены, организация заработала. У меня появилось свободное время, я стал посещать театр, и почему-то именно опера произвела на меня огромное впечатление. Я открыл для себя волшебное сочетание музыки и голоса, причем слушал это вместе, ни слова не понимая, звуки голосов, оркестр – все сплавлялось в один фантастический звук. До этого я слушал иногда отрывки арий по радио, и меня это искусство никогда не волновало. А тут появилось время, и я заглянул в оперу. Оказалось – это сказка! Я наслаждался, заказывал ложу и сидел там один… я и госпожа Музыка.

* * *

Но однажды в его одиночество ворвалось облако света. Это произошло в Авиньоне. Сидел себе в темной ложе и, закрыв глаза, слушал оперу «Коронация Поппеи», как вдруг что-то мелькнуло сквозь закрытые глаза. Он посмотрел на сцену. Какое-то золотистое пятно пульсировало там. Голос был потрясающий, глубокое сопрано. Только он никак не мог разглядеть саму певицу – золотистая вуаль скрывала ее.

«Аура, как у Надежды», – подумал Марсель.

В антракте по телефону он заказал букет из садовых ромашек. Когда постучался в гримерную к актрисе, цветы были уже доставлены.

Сильви была не похожа на Надежду ни внешне, ни внутренне.

Но их объединяло золотое облако. Сильви была избалована и капризна, но не могла терпеть около себя грусти. Она сразу постаралась развеселить Марселя, ей это удалось. Он в долгу не остался, она ему – театральные байки, а он ей – изысканные комплименты.

Он появлялся на всех ее выступлениях. Она была приятно удивлена его настойчивостью, ее забавлял этот европейский мусульманин. Марсель же чувствовал к ней огромное влечение. Они стали жить вместе.

Через некоторое время Сильви поняла, что беременна. Всю жизнь она избегала этого ради карьеры, но теперь, когда ей уже перевалило за тридцать, решила оставить ребенка. Прервав контракт, она уехала к родным, сказав Марселю, что хочет разобраться в своих чувствах.

Он был огорчен, но она попросила его не приезжать к ней и исчезла с его горизонта и со сцены на целый год.

Из-за родов голос у Сильви начал меняться и стал почти меццо-сопрано, но еще очень неустойчивый. Поэтому она больше не смогла петь в опере, выступала только на концертах и только с теми ариями, которые получались чисто. Иногда Марсель приезжал на ее выступления. Он слышал, что у Сильви малыш, но решил, что это его не касается, тем более Сильви не захотела больше с ним встречаться, справедливо полагая, что из-за него ее карьере оперной певицы пришел конец.

Постепенно их пути разошлись.

– Значит, ты предлагаешь мне поселиться во Франции? – продолжала я. – А где?

– В Валони…

– А почему не в Париже?

– Там шумно и слишком много людей.

– А в Валони тихо, никого нет?

– Это же провинция, и потом не в самом городе.

– Отлично! В деревне, значит? Тихо и благолепно. А ты будешь приезжать, когда будет свободное время, то есть четыре раза в год? Так какая разница, где мне тебя ждать? Здесь у меня столько дел, мне здесь интереснее, я пишу картины, участвую в выставках, и, самое главное, мне не надо будет бросать моих родных. Давай уж лучше у нас будут здесь «просто встречи», как ты сам и предложил.

– Это правда, но там я был бы спокойнее за тебя. Здесь бывают всякие случайности…

– Согласись, эти случайности могут случиться где угодно.

– Но там я больше могу!

– А больше не надо, я не хочу спрашивать разрешения пойти одной прогуляться.

– Я знал, что ты так скажешь, но и отказываться от тебя вновь я не буду. Ты не боишься?

– Чего мне бояться? Ты так редко приезжаешь…

В марте Марсель привез диск английской галереи современного искусства, и я попросила мне его показать. Мы начали «просто встречаться», и у нас была культурная программа. Надолго ли нас хватит?

На большом экране сменялись одна за другой картины современных европейских художников. Мы сидели на низких диванах, очень тихо звучала восточная музыка, Марсель посматривал на картины с интересом.

– И тебе это нравится? – спросила я, глядя на очередную мазню.

– Иногда попадаются приятные вещи.

– Но ведь это тупо, такое впечатление, что многие из этих художников не умеют рисовать!

– Правда, такое впечатление возникает, но часто это только впечатление. Многие из них имеют прекрасное художественное образование.

– Ну и что в этом хорошего? Вот посмотри, какая кривая женщина!

– Женщина? Я думал, это последствие урагана! Где ты там женщину разглядела?

Я с удивлением посмотрела на Марселя: смеется, как всегда?

– И зачем такие картины, когда не понятно, что нарисовано?

– Это дает простор воображению!

– Ты еще скажи, что реалистические картины тебе не нравятся!

– Реалистические картины мне не нравятся! – опять его смеющиеся глаза, я хочу их расцеловать… – Они часто красивы, но никому не нужны.

– Но ведь покупают!

– Это не актуально.

– Как это?

– Реалистическая живопись изжила себя.

– Это почему?

– Сначала рисовали в пещерах, потом на дощечках. Все находится в постоянном развитии!

– Ты хочешь сказать, что в искусстве существует прогресс, как в науке? Но ведь есть консерваторы, которым нравится традиционное искусство!

– Оно может нравиться или не нравиться, но оно не актуально! Реализм появился как ответ на желание людей «иметь». Собственность – это форма взаимодействия сознания с внешним миром, и именно этому внутреннему зову отвечает «реалистическая» живопись. Изображение еды, цветов, зданий, интерьеров, платьев, добычи от охоты и походов, диких и домашних животных, женщин (как формы собственности) и «себя» в окружении объектов вожделения (лошади тут в одной категории с женщинами и мотоциклами).

– Какие ты слова-то знаешь! С трудом понимаю, особенно после шабли…

– Я и говорю, кофе лучше и молоко.

– Зато шабли вкуснее! Неважно, ты продолжай, интересно!

– Академическая живопись появилась в ХVI веке, ее внутренний смысл – приобретение, превращение всего в товар, в собственность. Импрессионизм и потом кубизм морально уничтожили ее тем, что показали миру ее стяжательную сущность. Сейчас на ее место вышла фотография. Толпы людей с фотоаппаратами, мобильниками, заняты удовлетворением бездонного инстинкта обладания. Люди, одержимые позывом к действию, смысла которого не понимают.

– Абсолютно точно! Все фоткают, фоткают, а теперь понятно, для чего! Выходит, то, что я делаю, никому не нужно? Но мои картины нравятся людям, их даже покупают!

– Я же не сказал, что реалистические картины не нужны. Можно чем угодно заниматься, и это может быть актуально для отдельной личности или группы, но в общемировой культуре это не актуально и, следовательно, не существует. Дети в школе каждый день «открывают» Америку и «доказывают» теорему Пифагора.

– Боже мой, – сделала я последнюю попытку отстоять реализм. – А кто может отвечать за актуальность для всего мира? Ты можешь рассуждать сколько угодно, а мир живет сам по себе и не зависит от твоих умозаключений, ведь так?

– Природа и отчасти животный мир – да, живут сами по себе. Вернее, не подозревают о том, что не «сами по себе». Человек и общество зависят от «умозаключений» больше, чем от природы и всех остальных факторов вместе взятых. Хотя есть индивиды, которые, подобно неживой природе, могут не осознавать этой зависимости.

– Ведь умозаключений много и некоторые выбирают их под себя и не самые общепринятые! – у меня начал заплетаться язык, но я еще пыталась бороться, но разве его переговоришь?

– Это совершенно безразлично, какие идеи выбрать под себя. Если они предложены на выбор, значит, они уже давно вошли в сознание, как часть реальности. Это как шопинг: самоидентификация на основе выбора товара. То, что кто-то «покупает», как ему кажется, «эксклюзивное», не меняет ничего по существу. Надежда, давай прекратим этот разговор! Ты умненькая девочка, но что ты хочешь доказать? Я согласен, что реализм – это наше все! Я жалею, что ввязался в этот спор!

– Но это все «актуальное» искусство – такое безобразное! Оно часто шокирует публику!

– А вот шокировать публику – значит ставить себя в зависимое от нее положение, обращая на себя внимание. Шокирование – это неразделенная форма любви к публике. Сейчас искусство находится в поиске, и я думаю, еще не пришел мессия, но за процессом наблюдать интересно!

– Тебе бы лекции читать!

– Ну вот, я тебя обидел, надулся как индюк и проповедовал тут азбучные истины. Я больше не буду, прости!

Марсель достал бутылку ликера «Amarula» и налил мне в маленькую пузатую рюмочку.

– Вот тебе на сладкое!

И зачем я затеяла этот разговор? Переспорить его невозможно, причем мы оба остались при своем мнении… Мне жаль его оппонентов…

Потом мы покатались на его «саабе» по окрестностям, любовались с какого-то холма на роскошный огненный закат.

– Вот видишь, какая красота! А ты отрицаешь реализм!

– Вот они, небеса, гораздо красивее любых картин и фотографий! А завтра будут другие. Так и настоящее искусство, реалистичное оно или нет. Каждый день видишь что-то новое, отрываешь для себя гамму новых чувств…

Чистота ислама и гарем

В этот раз Марсель приехал точно в мой день рожденья. Но поскольку он пришелся на воскресенье, я его провела с семьей и друзьями. Зато в понедельник Марсель пригласил меня в ресторан «Гарем» на набережной, недалеко от моего дома.

За столиком он поздравил меня с «тридцатилетием» и подарил серьги.

– Ведь женщине после тридцати всегда тридцать, не правда ли? Ты ведь сохранила колечко, теперь будет гарнитур!

– Потрясающе! Подобные подарки я всю жизнь дарила себе сама. Но, конечно, недорогие.

– Будем считать, что и эти ты себе подарила… Как бы я хотел тебя украшать, баловать, радовать.

– Что же тебе мешает?

– Ты не со мной, я не могу тебя делить.

– Прекрасно, не надо меня делить, я сама разберусь в своих чувствах. Значит, у женщины не может быть двух мужей, а у мужчины может быть две жены и больше?

– Ты ревнуешь? Я восхищен!

– Я хочу еще этого мороженого! И расскажи о своих женщинах!

– У тебя нездоровый интерес.

– Почему же нездоровый, я же не спросила тебя о твоих мужчинах?

– Хорошо, а ты расскажешь о своем муже?

– Нет! Это мое дело. Ладно, поняла. Но как получилось, что у тебя две жены?

– Это длинная история.

– Ты торопишься?

Он взял меня за руку, начал перебирать мои пальчики с плохим маникюром, о котором я перестала заботиться, покрутил обручалку, вздохнул и начал рассказывать свою длинную историю.

* * *

Имам Мансур стал проповедовать во Франции, затем в Йемене, а потом приехал даже в Дагестан, где тоже выступал с проповедями, о которых его просили верующие.

– На землю Дагестана пришли непрошеные гости не с миром, а с войной. Они провозгласили священный газават2929
  Газават – священная война против немусульман; военное предприятие; набег.


[Закрыть] и пошли с войной на землю мусульман. Но какой газават может быть против единоверцев? Ваххабиты заставляют их покидать родной кров и землю, совершают над ними насилие. Они дурачат людей своими хитрыми речами. Когда гнев Всевышнего настигает какой-то народ, Он закрывает для них ворота к служению Себе и открывает ворота вражды и раздоров. Ваххабиты и есть те люди, которым открылись эти ворота. Тот, кто приглядится к ним, сможет увидеть, что это так и есть на самом деле.

Мы понимаем, куда приводит человека злоба к людям. Какая бы мысль ни подкралась к моему сердцу, что бы ни было у меня на языке, Аллах знает, что у меня не бывает тайн – все известно Аллаху, ничто от Него не утаишь. Поэтому – с помощью Аллаха – я не позволю себе ни слова неправды из-за вражды к кому-либо.

Если Шамиль Басаев, Хаттаб, Багаудин знают другие места, где действительно запрещают мусульманам исповедовать ислам, пусть защищают мусульман там! Дагестан – мусульманская страна, и когда страдают мусульмане от рук ваххабитов, их можно назвать кафирами (неверными)!

Проповедовал Марсель, только когда его просили, ему не хотелось быть на виду.

Однажды он узнал, что чеченцы держат в плену француза за выкуп; когда навел справки, узнал, что это Оливье, выпускник Корпуса. Только было неясно, какую игру тот ведет. Марсель продолжил собирать о нем сведения. Оливье недавно принял ислам, но его не волновали тонкости религии, ему импонировала непримиримость и ярость ваххабитов в борьбе за чистоту ислама, как они ее понимали. Он даже свою дочь выдал замуж за сына одного из боевых командиров свободной Ичкерии.

Оливье помогал боевикам оружием, организовал фонд помощи беженцам из Чечни. Через него-то и текли деньги на организацию лагерей по подготовке боевиков и террористов. Несколько чеченцев получили французское гражданство, они всегда были желанными гостями у него дома в Париже.

Когда в доме Оливье появился раненый боевик, которому удалось ускользнуть из села в Чечне, подвергнутому зачистке, его дочь Анна помогала ухаживать за ним, она немного говорила по-чеченски (отец позаботился об этом). Молодому человеку было всего девятнадцать лет, он был сыном известного чеченского лидера. Он попросил у Оливье руки Анны. Из конъюнктурных соображений тот ему не отказал, тем более Анна сама была влюблена в Рашида.

Оливье сделал им документы о том, что они брат и сестра, потому что замуж в этом возрасте во Франции выходить не разрешается, и они уехали в Чечню, к родителям Рашида, где уже по другим документам и справили настоящую свадьбу. Отец Рашида был горд родством с Оливье, который приобрел большое влияние среди чеченских командиров. Судьбой дочери Оливье не интересовался, знал только, что она живет в горном ауле, что у него в 1995 году появился внук – первого мальчика она родила в 17 лет. Он посылал деньги, подарки, но когда сам приехал в Чечню, его похитили какие-то дикие горцы. Марсель узнал об этом случае, но его помощь не понадобилась, Оливье заплатил выкуп, а вскоре все его обидчики были убиты.

Тем не менее Оливье не охладел к ваххабитам, продолжал снабжать их оружием и подстрекать к военным действиям. Анна иногда писала отцу письма по электронной почте, Рашид брал ее с собой к мобильному комплексу спутниковой связи. Однажды, когда прошло два года замужества Анны, Оливье получил письмо от дочери, в котором она умоляла спасти ее, забрать из этой дикой страны, где Рашида убили, где его старший брат, Ибрагим, взял ее с двумя детьми к себе, и теперь она его третья жена.

Потом мобильный комплекс был уничтожен наводящейся ракетой. Оливье даже не представлял себе, где искать Анну. Один раз, когда у него гостил влиятельный чеченский имам, он сделал пожертвование и попросил помочь найти Анну. В конце 2000 года он наконец получил известия о ней – у Анны было уже четверо детей, все мальчики, она продолжала жить в семье Ибрагима, в горном ауле, имам приезжал к ней, обращался к мужу с просьбой отпустить ее. Неизвестно, какой ответ он получил, но 9 января имам был убит на пороге собственного дома.

В августе 2001 года произошло несколько зачисток в селах, связанных с боевиками. Оливье опять потерял связь с дочерью.

Деятельность Оливье в арабском мире становилась все более заметной, он стал идейным организатором нескольких эффективных терактов. Один из них, кошмарный по своей подлой сущности, придумал именно Оливье. Этот теракт произошел на мосту Джамарат в Саудовской Аравии. Огромные толпы верующих шли совершить ритуал побития камнями столба, олицетворяющего дьявола. И вдруг в середине моста один террорист распахнул свои одежды, демонстрируя взрывное устройство! Ему и взрывать ничего не пришлось, в панике все шарахнулись, многие упали с моста, в давке погибло 250 человек.

Марсель решил попробовать остановить эту лавину терроризма, дающую такие огромные доходы производителям и торговцам оружия.

К этому времени он купил симпатичный четырехэтажный дом в Йемене, самой бедной арабской стране, раздираемой междоусобными войнами кланов. Потихоньку начал склонять шейхов к миру. Многие из них хорошо знали Оливье и охотно покупали у него оружие.

Марсель неустанно проповедовал, сторонников мирной жизни становилось все больше. Он попросил своих друзей шейхов организовать встречу с Оливье для публичного спора об истинном джихаде3030
  «Джихад» часто переводится на иностранные языки как священная война. «Джихад» означает усердие. Отсюда следует, что «джихад» имеет две стороны. С одной стороны, «джихад» – это борьба с личными низменными страстями, с другой стороны, «джихад» – это справедливая война.


[Закрыть].

Шейхи решили собраться в мечети Аль-Ашрафия, в Таизе. Приехали туда со своими родственниками кто на машине, кто на личном вертолете, а кто и верхом на коне.

В мечети собрались все шейхи со своей охраной. Оружие, как и обувь, все оставили у порога. Совершив намаз, Марсель и Оливье уселись напротив друг друга.

Сначала это была очень красивая и поучительная беседа. Оливье взывал к попранным традициям, вплоть до ношения бороды истинными мусульманами, а Марсель рассказывал истории, подтверждая их цитатами из Корана, чем вызывал постоянное оживление и внимание к своим словам:

– Слово «ислам» производное от того же корня, что и слово «ас-салам». Аллах описал Себя в Коране как Мир (ас-салам). Мир по-арабски – «ас-салам». Приветствие мусульман «ас-салам» – напоминание о том, что «ас-салам» является всегда главной целью мусульман, и они никогда не должны забывать об этом.

Оливье отвечал:

– Каждый, кто не является мусульманином, не соблюдает Корана, не признает Мухаммада, является неверным и пусть освободит землю, на которой живет!

– Мы знаем, как Пророк – да благословит его Аллах и приветствует! – сказал неверующим в Мекке, которые отвергли Его послание и призыв к исламу: «Вам – ваша вера, мне же – моя вера» (Сура «аль-Кафирун» (Неверные), аят 6).

Но потом Марсель незаметно заставил Оливье горячиться. На каждое требование к уничтожению неверных Марсель цитировал наизусть суры из Корана: «Кто хочет, пусть верует, а кто не хочет, пусть не верует» (Сура «аль-Кахф» (Пещера), аят 29).

Оливье призывал к войнам и убийствам, а Марсель словами Корана говорил о милосердии, и шейхи постепенно пришли к выводу, что такие, как Оливье, предают ислам и мусульман, вызывая к ним ненависть во всем мире.

Шейхи кивали и с осуждением начали смотреть на терявшего терпение Оливье.

Его уже трясло от злости, не находя слов, он начал кричать, что все здесь сошли с ума, и вдруг выхватил пистолет и начал стрелять в Марселя. Юноша, который был ближе всех к Марселю, закрыл его собой, а другие бросились на Оливье и обезоружили его. Он яростно сопротивлялся, называл всех предателями, голыми руками убил еще двух человек, но, конечно, вырваться ему не удалось.

Возмущению шейхов не было предела, еще бы, стрелять в святом месте! Если кто и сомневался в мирном джихаде, то теперь все были уверены в правоте Белого имама. Оливье, полумертвого, выволокли за ноги на площадь перед мечетью и уже там добили камнями.

Для большинства шейхов вопрос о чистоте веры решился сам собой. А Марсель лежал тихо под трупом самоотверженного юноши и истекал кровью. Оливье не попал ему в сердце, как хотел, юноша толкнул Марселя, но пуля пробила ключицу, разорвала подключичную вену и вышла через лопатку. Хорошо, что среди шейхов был врач, который пережал сосуд в нужном месте и сопровождал Марселя до госпиталя.

– Вот тогда-то я не попал, как обычно, на виноградники, а совершил зубодробительный перелет в глубину нескончаемого колодца, там дно вдруг оказалось почему-то солнцем. Я увидел, как ко мне приближались люди, первым был отец… Но вдруг все потемнело, и я оказался в вертолете. Мыслей и чувств почти не было, как будто меня обложили ватой. Но к чему это рассказывать, просто выздоравливал я очень долго. Когда более-менее пришел в себя, шейх Али Насер аль-Имрани предложил мне свою внучку в жены. Естественно, я с благодарностью принял это предложение, мне была оказана такая честь! Но я надеялся, что эта юная дева не захочет меня в мужья, мне тогда уже перевалило за пятьдесят. Когда мы с ней встретились под присмотром ее родни, отец Муны громогласно спросил ее, согласна ли она выйти за имама Мансура. Она ничего не ответила, и это считается согласием. Не везет женщинам со мной! Потом эта свадьба на три дня с дикой музыкой, барабанами, естественно, с раздачей всем подарков… зато несколько кланов сложили оружие и перестали воевать.

Я увез Муну в Байонну, не знаю, любит ли она меня, говорит, что любит. Она ребенок по своему интеллекту, больше всего ей нравится возиться с малышами… Да, у меня еще и дети есть. Я тебе не говорил – ты ведь не спрашивала. Трое мальчиков, им три, два и один год, у меня слишком маленькие дети для моего возраста. Твои-то дети уже взрослые.

– Ничего себе история! Значит, ты, бедняжка, женился, чтобы несколько йеменских семей жили мирно? А между делом появились детишки!

– Так получилось…

– Ты так печально это сказал, не вижу радости многодетного папаши!

– Муна первой родила девочку, которая умерла через два дня. Что-то с сердечком. Вот ее я любил, как тебя. Я был наверху блаженства целых два дня, а потом окаменел.

– Как грустно!

– Не ладится у меня с женщинами… Я приезжаю к Муне довольно редко, но она исправно рожает каждый год по мальчику. Она – счастливая мать. А я – урод, которого ты любишь, несмотря ни на что.

– Ты не урод, ты особенный! Я люблю тебя таким, какой ты есть! Но своих не брошу! Не намекай.

– Но история маньяка не окончена. Я взял себе вторую жену, она живет в Йемене. И, конечно, ты понимаешь, что не по любви. Это старшая дочь одного бедного, но воинственного шейха. Она уже была замужем, но оказалась бесплодной, муж отправил ее к родителям, дав развод. Самах тридцать восемь лет, и она с радостью дала согласие.

– Ничего себе! И ты приезжаешь ко мне? Потому что жены – это просто твой гражданский долг, а детишки неизбежное приложение!

– Да, я такой. И… Самах тоже родила мальчика, ему полгода.

– Ну, ты прямо султан!

– Нет, я не султан, слава Аллаху! Я имам, а султан – светский правитель. И я редко навещаю их, хотя это нехорошо, я обязан о них заботиться.

– Ты всегда ответственно относишься к своим обязанностям! Ну а я-то тебе зачем, многоженец ты мой?

– Наша первая встреча была так давно, что ты превратилась в красивую сказку, совершенно нереальную, из параллельного мира. И вот – ты живая. Теперь вся моя работа, вся моя жизнь кажется сном. Только ты – настоящая, как глоток свежего воздуха. Я не могу все бросить, потому что слишком много людей зависит от меня. Когда я приезжаю, мне достаточно просто увидеть тебя, удостовериться, что настоящий мир все же существует.

– Да. Реальный мир существует! Мой мир – это моя семья. Дети, которые выросли, Валера, мама, я их всех люблю! Я никуда не денусь, буду здесь, со своими. Но тебя я люблю больше всех, пусть это и неправильно…

– Видишь, ты сама решаешь! Я готов тебе подчиняться. Да, я произнес эти слова, ты не ослышалась. Этого не может быть, но это есть. Ты знаешь, за всю мою жизнь надо мной никого не было. Теперь есть – это ты.

– Возможно. Мне понадобилось тридцать лет, чтобы вырасти.