Текст книги "Луна на ощупь холодная (сборник)"

У Сары прекратились месячные. В ее годы это было естественно, женская зрелость ее даже затянулась, но прекращение менструаций лишило ее надежды на беременность – надежды, которая была содержанием стольких лет ее жизни. Всю весну она ждала, не веря до конца в необратимость происшедшего, и удалялась от мужа в определенные дни, скрывая засуху своих чресл. По ночам она просыпалась от плача ребенка, и пробуждение превращало полноводный плач в ручеек комариного нытья.

С наступлением лета Сара решилась: ее ребенка родит суррогатная мать. Так делали многие бесплодные жены Междуречья, страшившиеся развода сильнее, чем неверности супруга – давали мужу в наложницы служанок и воспитывали их детей как родных. По закону Ибрах мог даже потребовать этого от Сары, но он не требовал, зная, какое смятение приносит двусмысленность такой ситуации на женскую половину дома, да и не желая обижать Сару таким предложением.

Сара избрала Агарь, египетскую девушку, – она прислуживала ей в гареме фараона, а потом прибилась к их уходящему каравану.

Агарь явно была влюблена в Ибраха, и Сара подозревала, что он поразил ее сердце еще в Египте, потому она и уехала с Сарой. При виде господина смуглая, как ствол кедра, Агарь заливалась черным румянцем и опускала глаза, причем тени ее ресниц достигали пола. Внешне она была полной противоположностью Сары, Ибрах не смог бы найти в ней любимых, Сариных, черт, и это стало вторым критерием выбора.

Агарь согласилась тотчас же, и зубы ее блеснули, как серп.

Сара не стала разговаривать с мужем наедине, боясь отказа, но сразу вошла в его шатер с Агарью, с несвойственной ей решительностью откинув полог так, что взвился и тотчас умер ветер, и сказала: «Вот, Господь заключил чрево мое, чтобы мне не рожать; войди же к служанке моей: может быть, я буду иметь детей от нее».

Ибрах не отказался во исполнение завета, надеясь, что ничего из этого не получится, и скорбя об этой вынужденной надежде. Он видел отчаяние одной женщины и горячее ожидание второй и думал, что может дать им, жаждущим радости материнства так сильно, что они согласились разделить ее меж собой.

Так сбылась страстная мечта Агари. Ибрах посещал ее в видениях, она верила, что годы и бесплодие Сары когда-нибудь выдвинут на первое место ее, молодую и по-египетски красивую, и старалась не отходить от госпожи, таким способом занимая объяснимое и видное место в глазах господина. Но покрывало Сары волновало Ибраха больше, чем лицо Агари.

Ему так и не удалось разглядеть ее как следует: Агарь все время находилась в движении. Спала она только в самые темные ночные часы, а маломальский свет пробуждал ее, и побуждал к утомительным ласкам. Агарь была так горяча, что не давала взять себя в руки, плясала в объятиях, как живой уголь. Ночуя с Агарью, Ибрах тосковал по Саре, к которой совсем теперь не ходил: Агарь не отпускала его, уверяя, что все еще не беременна.

Сара целыми днями лежала в своих покоях, с головой накрывшись тяжелыми коврами. Она зарылась бы и в землю, лишь бы не слышать счастливый, торжествующий смех Агари. Договор (положение второй после Сары женщины в доме с вытекающими имущественными правами в обмен на ребенка) оказался страшным обманом: Агарь отняла у Сары мужа и, конечно, не отдаст и дитя. Агарь ни разу не зашла к Саре с той ночи, а, встречая ее, заливалась смехом и, прикрывая глаза, гладила себя по шее и плечам, как бы вспоминая ночные ласки Ибраха.

Сара избегала и мужа, и Агарь, больше всего она боялась увидеть их вместе, ей казалось, тогда она умрет.

Ибрах тяготился Агарью, но она все не объявляла о беременности, а ему казалось нечестным не дать Саре дитя, приняв от нее наложницу. Да и не собирался Ибрах уклоняться от обязанностей отца народа Господнего, как ни претила ему вторая жена и как ни сдавливала боль его сердце. Левую его часть – днем, когда Ибрах видел пустыню. Правую – ночью, едва появлялись звезды на небесах.

Так продолжалось, пока обман Агари не раскрылся: она уже пять месяцев скрывала плод, тщась потуже опутать господина своими сетями. Между тем она только изнуряла его.

Сара сама разоблачила Агарь – застала ее купающейся и ощупывающей блестящий, в алмазных каплях, налившийся живот.

Сара не верила, что Ибрах причастен к обману, но чтобы проверить его чувства к Агари и не оскорбить их ненароком, сказала ему: «В обиде моей ты виновен; я отдала служанку мою в недро твое; а она, увидев, что зачала, стала презирать меня; Господь пусть будет судьею между мною и между тобою». Ибрах вздохнул с облегчением: «Вот, служанка твоя в твоих руках; делай с нею, что тебе угодно». И они обнялись, как дети, отпущенные после трудного урока.

Агари вежливо и твердо объяснили, что права госпожи она обретет в обмен на выполнение обязанности – выносить и родить дитя, и отныне ее на весь оставшийся срок ждут покой и здоровая пища. Никаких танцев и тяжелых драгоценных поясов.

Супруги вышли от Агари, как и вошли к ней, обнявшись, и за захлопнувшимся пологом она почувствовала себя беременной ослицей, запертой в загоне.

Агарь поняла, что потеряла господина, точнее же – не смогла завладеть им.

Принести Ибраху ребенка, а самой при этом по-прежнему оставаться в тени Сары показалось Агари страшно несправедливым, ведь она согласилась на это не ради роскоши и положения в доме, а из любви к господину… Отдать дитя Саре – ну нет, лучше вернуться домой, в Египет. И Агарь бросилась бежать по ночной прохладе, обнимая живот, как мешок с украденным добром.

Она вернулась раньше, чем ее принялись искать. В несвойственном ей тонком восторге рассказала, что у источника при дороге к Суру ей явился прекрасный юноша, не оставляющий следов на песке, и сказал: «Агарь, служанка Сарина! Откуда ты пришла, и куда идешь?» Агарь отвечала, смутившись: «Я бегу от лица Сары, госпожи моей». На что юноша сказал: «Возвратись к госпоже своей и покорись ей. Умножая, умножу потомство твое, так что нельзя будет и счесть его от множества. Вот, ты беременна, и родишь сына, и наречешь ему имя: Измаил, ибо услышал Господь страдание твое. Он будет между людьми, как дикий осел, руки его на всех, и руки всех на него, жить будет он пред лицом всех братьев своих». Поскольку юноша произносил слова, не размыкая уст, Агарь поняла, что говорит посланник не от себя, а от Всевышнего, и воскликнула: «Ты Бог, видящий меня! А я не видела даже следа Твоего!»

Встреча у источника преобразила Агарь. Ощущение, что Бог следит за ней любящим взглядом, больше не оставляло ее и дало ей спокойствие, какого никогда раньше в ней не было. Агарь почувствовала себя госпожой и без Ибраха, и при Саре – они больше не волновали ее, бесчисленная семья Агари была заключена в ее чреве.

Агарь родила не в шатре, который специально для этого приготовила Сара. Почувствовав приближение родовых мук, она убежала в пустыню и кричала так, что ей вторили дикие онагры.

В час рождения Измаила вся история арабского народа как свиток размоталась перед внутренним взором Ибраха, и всех потомков своих, любящих и убивающих друг друга, Ибрах узнал по именам и судьбам.

Дэвид из Пальмаха застрелит Мухамеда из снайперской винтовки, Али заколет Моше за то, что он, несмотря на установления Омара, громко плакал на похоронах своей матери, Гарри убьет Саддама на Войне за независимость, Хаким – Хану и ее детей в Ираке во время погрома, Нафтали – Гуссейна в Дир-Ясине, Гарун – Йегуду, едва тот приедет в Иерусалим из Хазарии, Менахем – Тимурро во время Синайской компании, Фатима взорвется вместе с Ури, Денисом, Ицхаком, Шакед мальчиком и Шакед девочкой, Ади, Шошей, Хаимом и Артуром на блокпосту в Нетании, Саладдин Альмохад зарубит Шломо на улице Феса, Аврум разорвет гранатой Абу Бакра в Войне на истощение.

В каждой схватке между братьями, чью смерть предпочесть отцу? Конечно, свою. А если ее нет? Легко ли быть нитью вплетенной, нитью основы, держащей на себе напряжение миллиардов нитей уточных? День и ночь оплакивал Ибрах потомков своих, и смотрел, как растет Измаил, сквозь облако слез.

«Обрежь меня, Господи, как нить негодную в ткацком стане Твоем», – просил Ибрах, когда завет казался ему слишком тяжким, и он стыдился себя пред лицом Господним.

Через тринадцать лет скорби Господь явился Ибраху и сказал, открыв другу Свое Имя: «Я Эль Шаддай, Бог, Которого Предостаточно, ходи предо Мною и будь непорочен, и поставлю завет Мой между Мною и тобою, и весьма, весьма размножу тебя».

Ибрах упал на лицо свое от любви и волнения, столько лет тосковавший по голосу Господню.

Всевышний продолжал: «Я – вот завет Мой с тобою: ты будешь отцом множества народов. И не будешь ты больше называться Аврамом, но будет тебе имя: Авраам, ибо Я сделаю тебя отцом множества народов. И весьма, весьма распложу тебя, и произведу от тебя народы, и цари произойдут от тебя. И поставлю завет Мой между Мною и тобою и между потомками твоими после тебя в роды их, завет вечный в том, что Я буду Богом твоим и потомков твоих после тебя. И дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую, во владение вечное, и буду их Богом».

Новое имя означало: «Отец множеств», и едва Господь произнес его, буква Хей снизошла на Ибраха и наполнила его собой, как море. Авраам ощутил, что глаза и уши его раскрылись, добавив к человеческим зрению и слуху зрение и слух животных и ангелов, а детородный орган налился кровью.

Господь сказал Аврааму: «Ты же соблюди завет Мой, ты и потомки твои после тебя в роды их. Сей есть завет Мой, который вы должны соблюдать между Мною и между вами и между потомками твоими после тебя: да будет у вас обрезан весь мужеский пол. Обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами. Восьми дней от рождения да будет обрезан у вас в роды ваши всякий младенец мужеского пола, рожденный в доме и купленный за серебро у какого-нибудь иноплеменника, который не от твоего семени. Непременно да будет обрезан рожденный в доме твоем и купленный за серебро твое, и будет завет Мой на теле вашем заветом вечным. Необрезанный же мужеского пола, который не обрежет крайней плоти своей, истребится душа та из народа своего, ибо он нарушил завет Мой.

Сару, жену твою, не называй Сарою, но да будет ей имя: Сарра. Я благословлю ее, и дам тебе от нее сына, благословлю ее, и произойдут от нее народы, и цари народов произойдут от нее».

Новое имя Сары означало: «Госпожа». Йод, привязывавшая ее к земле, покинула ее, но Хей заполнила пустоту, объединив имена супругов, – Хей Сарры и Хей Авраама взялись за руки.

Авраам пал на лицо свое, хотя Ибрах не поднимался с земли. Ибрах исчез, он был переписан, отредактирован в Книге судеб, намеренная, испытательная ошибка в его имени была исправлена.

Преклонившись перед Всевышним, Авраам рассмеялся и сказал сам в себе с изумлением, которое, как огонь с водой в составе небес, всегда уживается с верой в святой душе: «Неужели от столетнего будет сын?! И Сарра, девяностолетняя, неужели родит?!»

Устрашившись, что сын Агари не получит такого же благословения и не породит многочисленные народы и их царей, Авраам сказал Господу: «О, хотя бы Измаил был жив пред лицом Твоим!»

«Именно Сарра, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя: Исаак, – Смеющийся, и поставлю завет Мой с ним заветом вечным, и потомству его после него», – возразил Господь. Он не продолжил бы речь, оставив народ агарян многочисленным, но безвестным, если бы не ходатайство Авраама. Господь внял ему и сказал: «И об Измаиле Я услышал тебя: вот, Я благословлю его, и возращу его, и весьма, весьма размножу, двенадцать князей родятся от него, и Я произведу от него великий народ. Но завет Мой поставлю с Исааком, которого родит тебе Сарра в сие самое время на другой год».

И Бог перестал говорить с Авраамом и восшел от него – облако, полное молний и радуг, окружавшее Авраама, поднялось ввысь.

В тот же день было совершено обрезание. Едва Авраам сверкнул ножом, и лезвие боли на мгновение отсекло все остальные чувства, удесятерив осязание, Авраам ощутил себя уже не нитью, а ткацким станом. Пальцы рук и ног, одновременно сжатые судорогой, словно заключили между собой завет, запустив ткацкий механизм, а детородный орган Авраама, цветущий кровью, стал источником нитей для полотна Господня.

Теперь Авраам ясно видел задуманный Всевышним узор: в нем была и великая слава, и великая боль мириадов его потомков. И как ни хотелось ему разделить их и боль оставить себе, а всю славу и все величие отложить на потом, – Авраам был всего лишь станом, а ткали руки Господни. Легко ли быть плахой, на которой и коронуют, и казнят твоих детей?

Изнемогая от дневного зноя и тянущей боли в чреслах, Авраам сидел при входе в шатер и слушал, как шелестят опадающие от жары листья кустарника. Авраам поднял взор на слепящую, как солнце, пустыню. Он делал так время от времени, хотя это не приносило ничего, кроме ломоты в глазах и долгого мельтешения черных и зеленых пятен. Он смотрел на пески, не обнаружится ли там изможденный, обезвоженный путник. В такой зной появление человека в пустыне было невозможным, но тем больше тревожился Авраам.

Он возвел глаза и увидел сразу троих мужей. Они стояли в пустыне, напротив шатра, поддерживая друг друга и не решаясь приблизиться к роще. Они принимали ее за видение, и лишний шаг в сторону миража грозил им смертельной потерей сил. Завидев странников, Авраам побежал им навстречу – их страдания язвили его сильнее собственной боли. Достигнув их, Авраам поклонился до земли Господу и возблагодарил Его за то, что Он дал ему увидеть несчастных и тем будут они спасены. «Владыка! Если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего!» – сказал Авраам и поспешил обратиться к гостям, тем больше возлюбленным им, чем сильнее они страдали. «Принесут немного воды, и омоют ноги ваши, и отдохните под сим деревом. А я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши, потом пойдите, так как вы идете мимо раба вашего», – ласково бормотал Авраам, подводя к шатру странников, которые обняли его и оперлись на него, как больные дети. «Сделай так, как говоришь», – все, что могли ответить они, пряча лица в складках его одежды.

Усадив гостей в тень, Авраам поспешил в шатер к Сарре и попросил ее поскорее замесить три саты лучшей муки и сделать опресноки – Авраам не знал хлеба вкуснее того, что готовила Сарра, а дрожжевое тесто всходило бы долго, гостей же нельзя заставлять ждать хлеба. Радость о спасении путников так наполняла Авраама, что, забыв и о годах своих, и о жаре, и о боли, он побежал к стаду и лично выбрал самого лучшего теленка для трапезы.

Пока еда готовилась, гости, которых слуги уже омыли и переодели, дремали, постанывая и всхрапывая, как натерпевшиеся страху верблюжата.

Авраам не стал тревожить их переходом в душный шатер, а поставил масло, молоко и жаркое прямо перед ними, сам же остался возле, готовый подавать, прислуживать и отгонять насекомых.

Гости ели. Видно было, что они не делали этого как люди давно: движения их рук были скованы и неточны, куски пищи падали на стол, и странники лоснящимися пальцами подбирали их и все время держали рты набитыми.

Тем не менее они спросили, и Авраам удивился внятности речи, а не тому, что гостям известно имя – они слышали, как он звал ее, когда просил приготовить хлеб: «Где Сарра, жена твоя?» Авраам ответил: «Здесь, в шатре», полагая, что последует благодарность хозяйке. Но один из странников сказал, не утруждая артикуляцией активно жующих челюстей, и слова его заглушили треск в суставных сумках за его ушами: «Я опять буду у тебя в это же время, и будет сын у Сарры, жены твоей».

Сарра, уже готовая выйти поклониться гостям, вспомнила рассказ Агари об ангельской манере говорить и внутренне рассмеялась, радуясь пророчеству: «Мне ли, когда я состарилась, иметь сие утешение?! И господин мой стар».

Ангел сказал, не используя язык не для чего больше, кроме облизывания замасленных перстов: «Отчего это рассмеялась Сарра, сказав: «Неужели я действительно могу родить, когда я состарилась!» Есть ли что трудное для Господа? В назначенный срок буду Я у тебя в следующем году, и у Сарры будет сын».

Не зная, что имя ее сыну уже дано Господом и об этом имени и напоминает ангел, Сарра испугалась, что вестник упрекает ее в неверии, и робко сказала из-за полога: «Я не смеялась». «Нет, ты рассмеялась», – настаивал ангел, приучая Сарру к имени ее ребенка.

Насытившись, мужи встали и направились к Содому, Авраам пошел проводить их, не захватив даже накидки от солнца.

По пути в лучах славы им явился Господь и сказал ангелам: «Утаю ли Я от Авраама, что хочу делать! От Авраама точно произойдет народ великий и сильный, и благословятся в нем все народы земли. Ибо Я избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя, ходить путем Господним, творя правду и суд, и исполнит Господь над Авраамом, что сказал о нем». Ангелы кивнули Господу и Аврааму. Затем Господь обратился к скромно идущему сзади Аврааму и пожаловался: «Вопль Содомский и Гоморрский, велик он и грех их, тяжел он весьма. Сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет, узнаю».

Это было приказом, и двое мужей, посланных по этому делу, повернули на Содом. Ангел, приходивший благовестить Сарре, молча пожал товарищам руки и прошел сквозь горизонт, каждым шагом минуя одно из небес, а Авраам остался стоять пред лицом Господа в немерцающей славе.

Набравшись решимости, он приблизился к ласково слепящему столпу и закричал, срываясь на плач, и думая не только о грешных содомлянах, промышлявших грабежом и пиратством, но и о своих несчастных потомках: «Неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем? Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым, не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?!»

Господь сказал: «Если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие».

Авраам, успокаиваясь, ответил: «Вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников не достанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город?»

Господь сказал: «Не истреблю, если найду там сорок пять».

Авраам, приободренный, продолжал говорить, мысленно благодаря Всевышнего за данное его роду умение считать и торговаться, данное на этот час обогащения мира милосердием: «Может быть, найдется там сорок». Господь сказал: «Не сделаю того и ради сорока». Авраам, ругая себя за то, что не начал с сорока праведников, спросил: «Да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать?» Господь сказал: «Не сделаю, если найдется там тридцать». Теперь браня себя за маловерие в милость Господню, не давшее начать с тридцати, Авраам продолжил: «Вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать?» Господь сказал: «Не истреблю ради двадцати». Проклиная себя за то, что, испытывая долготерпение Господне, не посмел начать с двадцати, Авраам не отступал: «Да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять?» Господь сказал: «Не истреблю ради десяти», – и ушел, прекратив разговор, потому что был тогда в Содоме всего один праведник.

Авраам поспешил домой, и по его приказу до поздней ночи готовились палатки и пища для новых беженцев из Содома, увидеть которых у себя он все же надеялся.

Несмотря на то что Авраам почти не спал, раздавая распоряжения, он встал утром еще раньше, чем обычно, и вышел на то место, которое давно выбрал себе для молитвы: с естественного возвышения открывался простор земли Ханаанской, и холмистый горизонт блестел водами Иордана, как рука Сарры – кольцами и браслетами.

Взглянув в сторону Содома, Авраам увидел лишь дымовую завесу, поднимающуюся из земли, как из печи, словно там идет горячий ливень. Ветер принес запах серы и пепла. Затем пошли черные облака, скрывшие солнце и выпадающие копотью и холодными хлопьями, образующими грязную кашицу на песке.

Иорданская долина перестала быть пригодной для жизни. Судоходное пресное море, на котором стоял Содом, испарилось, а на месте, где когда-то были пиратские города, появилось новое, соленое море, вода которого не годилась ни для питья, ни для орошения. Жители покидали эту область Ханаана, только Авраам оставался, ожидая беженцев, и среди них – Лота.

Они больше не встретились, хотя Авраам ждал свидания с племянником до конца своих дней, веря в его спасение.

Лот же несколько месяцев скрывался в пещерах и в опьянении прижил сынов от своих дочерей, решивших, что Господь истребил все человечество и их долг – восстановить семя, пусть и путем кровосмешения.

В день, когда закончились их запасы, они увидели людей, перегоняющих стадо через пустырь, который был единственным открытым пространством, изученным ими за это время. Страх за жизнь младенцев заставил их, раздавленных позорной тайной, выйти из укрытия и прибиться к людям.

Обеих взяли в жены престарелые князья, чьи дети и женщины погибли в природном катаклизме, и мальчики положили начало не последним в Ханаане племенам. А Лот больше не снимал покрывала со своего лица и не произнес ни слова до самой кончины. Он не помнил своего падения и узнал о нем, только когда беременность дочерей стала явной. С тех пор его горла не отпускала судорога.

Дочери содержали Лота в достатке, но он знаками запретил им открывать тайну его имени и судьбы кому бы то ни было и стал первым отшельником и молчальником на Земле.

Авраам продолжал бы ожидать Лота, не имея ни малейшей надежды на его появление, но его людям грозил голод. Урожай погиб, все посевы вымерзли, земля перестала плодоносить. Кустарники в любимой Сарриной роще облетели и выглядели засохшими, несмотря на влажность.