Текст книги "Кошка, которая умела плакать…"

– Да уж. Вряд ли у кого-нибудь на душе написано «любитель ножек».

– Конечно. Но, знаешь, танайские учёные выделяют группу существ, назовём их «созерцателями», которые получают наибольшее наслаждение, пассивно воспринимая что-либо. Что именно, на их душах, безусловно, не написано, но… общая направленность – налицо. Жить своей жизнью им не так интересно, как наблюдать за чужой. В результате собственное тело становится им в тягость – пока у тебя есть обычная тушка или хотя бы возможность говорить, тебя вечно будут тормошить, пытаться вовлечь в общую беседу, заставить участвовать в чём-то, соответствовать каким-то нормам – в общем, отвлекать от подглядывания самым беспардонным образом. Так не лучше ли избавиться от этого несносного куска мяса? Ладно, мы ушли от темы. Совет Бриаэллара внял нашим с Ином доводам, и вскоре при миграционной службе появился отдел в четыре котоморды, занимающийся выдачей сертификатов на «одушевлённые предметы».

– Неужто бесплатно? – прищурился Ирсон.

– За очень умеренную плату. Но ты в правильную сторону подумал. Когда жрецы узнали, что тут ещё и деньги замешаны, они дошли до белого каления. Чего мы только не наслушались… Один раз их целый храм набилось – помолиться Милосердному о нашем наискорейшем успении.

– И?

– И ничего, – весело мотнула головой ан Камианка. – Попыхтели и угомонились. Веиндор их молитвам ни разу не внял. Судя по всему, ему до нас с Иноном дела мало. Иначе прилетел бы по наши души один из его призрачных драконов и… и заткнулись бы мы на веки вечные. Вот так-то. А поправки наши тем временем расползлись ещё по нескольким кодексам – анлиморскому и лар’эрт’эморийскому. Я слышала, что и ваш Змеиный Глаз подумывает их принять.

– Странно, что я ничего об этом не слышал. Ни в Бездне, ни в Глазу, ни у себя в «Логове».

– Просто мы очень скромные, – потупилась Талия.

– Да уж я вижу.

– Наши поправки – это, конечно, не «Записка Эллиса», но, мне кажется, мы сделали нужную вещь.

Талия сказала всё это с той же игривой улыбкой на губах, но Ирсон почувствовал, что она всей душой болеет за своё, такое необычное для ан Камианки (как, в общем-то, и для любого другого) дело.

– Ну теперь, когда мы покончили с взаимной исповедью, может, подумаем, что будем делать дальше? – приглашающе улыбнулась Талия.

– А мы будем?

– В последнее время я просто умираю от скуки. Так что моё высочество не прочь протянуть тебе лапу помощи! Да что нам, обладателям влиятельных мамочек, вообще раздумывать? – пропела она, искоса поглядывая на Ирсона.

– Моя – юбки не носит, – очень мрачно ответил тот.

– Зато у моей они жу-утко широкие. Десять таких, как мы, поместятся. Юркай – не хочу!

– Проверяешь меня, да? – хмыкнул танай.

– Проверяю? – с деланным недоумением переспросила Талия.

– А то вдруг я сейчас начну оскорблённо пучить глаза и хорохориться – я не такой, у меня посох на полметра длиннее? Да как у тебя язык повернулся мне, магу Линдоргскому, сказать такое? Спрятаться под юбку! Да испепелить тебя на месте!

– Ладно, ладно, каюсь. Но ведь все же знают, что там, в Линдорге, студентам мозги, как бельё стираное, выкручивают. И всё чувство юмора из них выжимается. Напрочь. Вот я и…

– Хотела проверить, насколько ранимо моё самолюбие, – вздохнул Ирсон. – Нет, Талия, я пока ещё в себе.

– Ну, раз так… мне придётся тебя предупредить кой о чём. Будешь говорить с Иноном – никаких шуточек насчёт его способностей, компетентности, характера и так далее. У него, увы, весь букет элиданских заморочек насчёт защиты своих чести и достоинства.

– Считаешь, стоит рассказать ему о нашем деле? – спросил Ирсон, несколько ошарашенный её неожиданной откровенностью. Ему показалось, что Талия хотела не столько предупредить его, сколько пожаловаться.

– Да. Обязательно, Ирсон! Ты, конечно, очень сильный маг и всё такое, но мне… знаю, это дико звучит, мне как-то страшно за свою душу. Неплохо, если рядом будет кто-то, кто сможет о ней позаботиться.

– Может, ты и права, – сказал танай, задумчиво пожевав губу.

– Он здесь, неподалёку. Выступает на одном маловразумительном сборище, – она прыснула и прикоснулась коготком к виску, видимо, отправляя своему сообщнику телепатическое послание. – Не хочешь пойти размять ноги?

Ирсон кивнул, и они вновь спустились на жёлтые плиты Зубастого тупика.

– У нас два варианта: или ждать, пока заговорщики выйдут на тебя, или попытаться их как-то спровоцировать, – рассуждал Ирсон. – Второй нравится мне больше. Думаю, тебе будет достаточно всплакнуть где-нибудь под кустом по поводу какой-нибудь очередной выходки милосердников…

– Всплакнуть? Мне? Вижу, общение с Её Святейшеством Аниаллу Унылой не прошло бесследно! – состроила рожицу Талия. – А что мы будем делать, когда их выманим?

– Послушаем, что они тебе скажут. Может, пригласят тебя куда-нибудь или предложат в чём-то поучаствовать. Не знаю. Для начала нам было бы неплохо хоть что-то узнать о них.

– Это точно…

В ожидании жреца танай и алайка прогуливались вдоль ряда скелетообразных, хрупких на вид деревьев. Кисти мелких уродливых серо-зелёных цветов свисали с их ветвей, как клочья морской пены. Ирсон мог бы поклясться, что час назад никаких деревьев здесь и в помине не было. Он протянул руку – пальцы свободно прошли сквозь облезлую кору.

– Да тут Швея знает что творится, – вздохнула Талия. – Бардак. Но оно и понятно – раньше вон под тем мостом был портал, ведущий на Синезубую улицу в Бездне. Отсюда имечко «Зубастый тупик», кстати говоря, и появилось. А местные архитекторы уже потом им вдохновились и обеспечили каждую дыру в стене вставной челюстью.

У одного из окон Талия задержалась. По ту сторону толстого стекла, опершись на подоконник, стояла маленькая наларская девочка. Серебристые волосы парили вокруг её головки, колыхаясь в тёплой воде спальни. Под ночную рубашку как-то пробрался пузырь воздуха, и широкий подол вздымался за спиной девочки, как колокол медузы. В каждой из тоненьких ручек цвета морской волны малышка держала по живой рыбине, обряженной в платьице от человечьей куклы. Стальная чешуя соседствовала с шёлковыми бантиками, иглы примятых плавников вкривь и вкось торчали из кружевных оборок. Ирсон расплылся в улыбке, Талия же почему-то, напротив, досадливо поджала губы и потянула его за руку – пойдём отсюда.

Ирсон не успел спросить свою спутницу, что могло её так расстроить в этом умильном зрелище – алайка снова прижала палец к виску, слушая ответ жреца Инона. Судя по всему, ответ этот ей чрезвычайно не понравился.

– Упырём был, упырём и остался, – прошипела она, выбрав наиболее оскорбительное для милосердников (известных борцов с нежитью) ругательство.

– Он отказался?

– Хуже. Он заявил, что сам этим займётся. Сам! Интересно, как он собирается без нас выследить этих заговорщиков? Вурдалак несчастный!

– Что за бред? С чего он взял, что может решать за нас? Он явно чего-то не понял. Свяжи меня с ним, Талия, я ему объясню. Подоходчивее.

– Всё он прекрасно понял, – поморщилась алайка.

– В любом случае я это так не оставлю. Где он сейчас? Я хочу с ним поговорить. Лично.

– Ничего не выйдет…

– Я не понимаю. – Ирсон начинал терять терпение. – Только что ты говорила о нём, как о старом надёжном друге, а теперь мы получаем вот это!

– Ох, Ирсон, – Талия потёрла лицо руками. – Он и есть старый верный… ну не совсем друг, боевой товарищ. Мы через столько всего вместе прошли и на многие вещи смотрим на удивление одинаково. Просто он… с причудами. Подумай только, десять лет назад для него было немыслимо, чтобы кто-то осмелился критиковать решения Веиндора и его приближённых. Да что там – чтобы вообще какая-нибудь нелюдь вздумала претендовать на место в благородных рядах слуг Милосердного! А потом в его жизни случилась я. С одной стороны, он каждой печенько… тьфу! печёнкой чувствует, насколько всё, что мы с ним затеяли, может быть полезно Веиндору и компании, но с другой – я по-прежнему остаюсь в его глазах необразованной, невоздержанной на язык, хвостатой интриганкой, растрёпой и чудачкой, дочерью главной распутницы Энхиарга. То есть существом в высшей мере недостойным, обсуждать с которым положения учения Милосердного – страшное веиндорохульство. А тут ещё ты – кабатчик ядовитый с дипломом Линдорга – появился. И туда же. Вот у него нервишки и расшалились.

К Талии постепенно возвращалась прежняя ироничная интонация. Но Ирсону от её объяснения легче ничуть не стало.

– Это глупо.

– Ну, при желании каждому из нас можно налепить на лоб ярлык «идиот клинический». Не думаю, что в наших с тобой головах много меньше мыслемусора, – похлопала себя по макушке Талия.

– И что ты предлагаешь? Дать ему делать, что он хочет, а самим… провести параллельное расследование?

– Нет. Думаю, нам стоит постараться показать ему, что мы не такие мерзкогнусные подонки, какими сейчас нас рисует его больное воображение. И всё пойдёт на лад.

– А по-моему, твоему дружку не мешает вправить мозги! Каким-нибудь радикальным способом. Я вообще танай неконфликтный, но от такого хамства, извини, яд из зубов так и прыскает. И ничего доказывать ему мне не хочется. Ещё унижаться перед всяким… – Ирсон раздражённо шаркнул ногой.

– Я предпочитаю называть это «быть снисходительным к чужим слабостям», – демонстративно-лениво зевнула Талия. – Давай не будем ему уподобляться. Никто же не предлагает тебе перед ним танец ста колец[17]17
  Танец ста колец – один из популярнейших танайских танцев. Исполняется в змеиной форме.


[Закрыть] выплясывать. Я сама… попытаюсь реанимировать его здравый смысл. А потом уже ты сможешь поговорить с ним в более суровой манере. И до него, глядишь, что-нибудь дойдёт, наконец… – она передёрнула плечами. – Да. Я бы сделала так, но это – твоё приключение, а не моё. И решать тебе.

– Да уж… Как ты собираешься его «реанимировать»?

– Слушай, Ирсон, у тебя, случаем, ничего не болит? – ни с того ни с сего спросила Талия.

– Нет, – опешил Ирсон.

– Жалко. Ладно, не смотри на меня так, колюсь: наш козырь в борьбе с ксенофобией, бытовыми предрассудками и религиозным догматизмом некоторых товарищей – это мой дух. Моя возня со всеми этими веиндороугодными штучками довольно сильно на нём отразилась.

– В какую сторону?

– В сторону родства с Милосердным. Как бы его жрецы от меня ни отпихивались, мы с ними служим общей цели. Наши идеалы во многом схожи, а значит, схож и дух. Если я сменю тело на человеческое, то вполне смогу обдурить какого-нибудь милосердника, выдав себя за старшую послушницу при одном из их храмов. Они чуют во мне свою.

– И перестают чуять алайку?

– В том-то и дело, что нет. Но «вонь» моей истинной кошачьей сути можно забить, если заставить «милосердниковскую» часть моей оболочки «благоухать» сильнее. А что нужно сделать с мятным листом, чтобы он хорошенько разблагоухался?

– Растереть между пальцами?

– Вот. Так и тут – её надо растревожить, то есть сделать что-нибудь веиндороугодное. Ну там – убить некроманта, принять роды, прочитать проповедь на тему «смерть – наше всё», вылечить насморк и так далее. И дело под лапой. На Инона такое благоухание действует гипнотически… хотя, нет, плохое слово – отрезвляюще оно на него действует. Он начинает видеть меня такой, какая я есть, а не такой, какой малюют гнусных кошек Аласаис ханжи из элиданской знати.

– Разве… реакция твоего духа не зависит от того, с какой целью ты всё это проделываешь?

– Зависит, ещё как. Но разве наша другая цель не связана всё с тем же служением идеалам Веиндора? – тонко улыбнулась Талия. – Мы как-никак помогаем одному из его жрецов снять шоры с глаз и послужить своему милосердному господину наиболее эффективным образом. Без нас он лиар знает сколько будет колупаться с этим расследованием. И ни когтя мышиного у него не выйдет.

– А старый добрый алайский способ завивки мозгов по типу «раз – и всё» не срабатывает?

– Нет. Ты что – у Инона такая духовная броня, что мне в жизни не прошибить, – возвела очи горе Талия.

– И приходится тебе, бедной, прибегать ко всяким извращённым манипуляциям, – поддел её Ирсон.

– Угу. У меня сейчас шерсть на хвосте покраснеет! – осклабилась ан Камианка и вдруг всплеснула руками. – О, прешипучая Тиалианна! Как нам нынче везёт!

Заприметив что-то в воде, она бодро поскакала по ближайшему подвесному мостику. Ирсон с трудом поборол искушение поймать её за хвост и потребовать объяснений прежде, чем она преподнесёт ему очередной сюрприз. Следя глазами за каким-то бледным пятном тепла, влекомым медленными водами канала, алайка прыгала с террасы на террасу. Ирсон догнал её на широком пандусе, спускавшемся в воду от заднего двора одного их домов.

– Нет, правда, тут явно без Тианы не обошлось. Такая удача! Сказывается присутствие в следственной группе таная! – хохотнула она, присаживаясь на корточки и нетерпеливо плеща пальцами по воде.

Ирсон прищурился и наконец понял, что было предметом её восторгов: по каналу плыл труп. Свежий, ещё почти не остывший труп налара.

– Поможешь мне? Если его ещё вправо снесёт, я не дотянусь, – попросила Талия, протягивая Ирсону багор.

Опершись грудью о низкую оградку, танай подцепил крюком покойника и подтянул его поближе. Вытащить налара на помост не удалось – что-то мешало снизу. Талия прошлёпала по воде и ухватила мертвеца за шиворот.

– У него наверняка в груди что-нибудь торчит. Забыла сказать.

– Так, подержи-ка, – вернул ей багор Ирсон. – Я сейчас. – Он закатал рукава и пошевелил пальцами, разминая их.

– Да давай его просто на спину перевернем.

Ирсон ухмыльнулся:

– Ты вымокнуть хочешь, или есть ещё какая-то причина?

– Вымокнуть, – честно призналась Талия.

– Тогда пошла вон, ан Камианское отродье, – процедил Ирсон – о-очень сурово.

Он взмахнул рукой, и покойник с громким плеском взмыл в воздух. В груди у налара действительно торчало нечто среднее между копьём и печным ухватом. На червленой рукояти висела бирка. «Удочку вернуть в замок ан Ал Эменаитов. На улов не претендую», – зачитала Талия.

– Охотиться на разумную добычу? Вы уже перегибаете, ребята! – поморщился Ирсон.

– Это ещё кто на кого охотится! – фыркнула Талия и резким движением вырвала двузубец из склизкой плоти покойника; Ирсон смог опустить его на влажные доски. – Это же Онел. Жертва неразделённой любви, мать его селёдка. Он так достал своими ухаживаниями одну эалийскую тётку, что она пообещала прибить его, если ещё раз увидит. И – как видишь.

– Очень романтично. Ты собираешься его оживить?

– Не-а.

– А зачем он тогда нам? – страдальчески воззрился на неё Ирсон.

– А ты разве не голоден? – нежным голоском пропела Талия (Ирсон негодующе зашипел). – Ладно, ладно, сворачиваю балаган. Перед тобой яркий пример того, как неподходящее тело может испохабить существу всю жизнь. Ты уверен, что твой мозг выдержит ещё одну из моих поучительных историй?

– Уверен. Я хочу понять, как всё это работает.

– Хорошо. Но ты сам напросился. Дело в том, что Его Мокрохвостие Владыка Вод Неллейн паршиво отбирает души для своих подданных. Я бы сказала, он их вообще не отбирает. Если в некоей душе есть определённый набор особенностей, которые можно трактовать как предрасположенность к единению с водной стихией, – отца моего за хвост, как же я это выговорила! – он хватает эту душу и засовывает в тело одного из синюшных нель-илейнских новорожденных.

– И?

– И чаще всего получается диссонанс. Большей частью эти «прирождённые водяные» – по природе же своей весьма сволочные товарищи. Сцеплено как-то одно с другим. Они навроде эалов – агрессивны, довольно примитивны в своих желаниях, чрезвычайно свободолюбивы и так далее. Не похоже на неллейновых трусоватых философов, верно? – Талия бесцеремонно потыкала покойника пальцем ноги.

Ирсон кивнул.

– Дело тут в том, что Неллейн попытался сконструировать их мозги так, чтобы нивелировать «негативные» в его понимании черты их душ. Это вместо того, чтобы просто отбраковать всех неподходящих под его пацифистскую мерку! Хочется взять его за шиворот и отволочь в Огненную пустыню.

– Талия, давай без богохульств и эмоций, у меня уже правда голова трещит! – взмолился Ирсон.

– Хорошо. Если «нормальные», то есть те, чьи тела «подходят» к их душам, налары просто осторожны по своей природе, то эти, над чьей природой надругались, страдают манией преследования. Неллейн пытался задушить их агрессию, но, разумеется, не преуспел. Она просто трансформировалась. Причём в нечто гораздо более нездоровое. Наларские аристократы по сей день травят, усыпляют и испаряют ближних исключительно из страха, что ближние эти сделают заливное из них самих.

– И куда смотрит Веиндор? Он ведь должен пресекать такие эксперименты.

– Неллейн, вроде как, наэй, – поджала губы Талия. – Ладно, ты, кажется, просил по существу. Онел – один из этих «ненормальных» наларов. Он давно понял, что с ним что-то не так. Куда ни ткни, везде фобия забулькает. И почувствовал, что безумие его прогрессирует. Тогда он приехал в Бриаэллар, к ан Элиатанам, чтобы те помогли ему избавиться от страха. Они ему, конечно же, помочь отказались – сказали, что проблема его несколько глубже, мол, если просто отучить его бояться их методами, то станет только хуже. Деликатно посоветовали заглянуть в Серебряный Храм. Но он почему-то не послушался. Вместо этого он подловил на слове одну нажевавшуюся аланаи эалийскую даму, и она что-то там нахимичила у него в черепушке. Не знаю, помогло ли это вмешательство от его страхов, но он воспылал к дамочке безумной страстью. Едва открыв глаза, он начал петь, что любит её и будет любить с сего дня и до Великого Сушняка[18]18
  Величайшая Сушь – конец света по-наларски.


[Закрыть] включительно; что без неё ему море – мутная лужа, жизнь пресна и всё такое. И если её сердце не отзывается на его мольбы, значит в венах её течёт не кровь, а талая водица, но он, Онел, непременно растопит её ледяное сердце… Мне один мой друг на листок записал – я прям обзавидовалась.

– То есть ты собираешься исправить то, что натворила эалийка, и сделать за жрецов Веиндора их работу, верно?

– Именно. Недаром же я последний год штудировала учебники по анатомии, физиологии и душеведению, пока глаза не гасли. Пора переходить от теории к практике. Так что господину Инону повезло: такой аттракцион и совершенно бесплатно. О да! Это ведь такое большое удовольствие – помочь страждущему, – промурлыкала она, и Ирсон отметил, что искренности в её голосе было всё-таки больше, чем иронии. – Особенно приятно выращивать нервы. Это просто ни с чем сравнить нельзя. Экстаз!

Талия опустилась на кучу высохших водорослей и окинула покойника таким плотоядным взглядом, что Ирсон не удивился бы, вцепись она с голодным урчанием тому в бок.

– Посмотри на него – человек человеком. Только синей краской выкрашенный, и рожа малость поплоще. И это – гроза глубин?! Нет, ладно бы Аласаис над нашей двуногой формой так поиздевалась. У нас хотя бы есть кошачья. Перекинулся – и отводи душу, сколько хочешь. А у этих бедняг? Всего одно тело, и в том маешься, как в кутузке. Из века в век… Начнём с десерта, – сказала она, перекладывая голову налара себе на колени.

Её пальцы нырнули в белую шевелюру Онела, немного пошарили там, выискивая какие-то приметные точки, и замерли. Надолго. Всё тело Талии словно заледенело, живым осталось только лицо. Она то натужно морщилась, то фыркала, озадаченно поджимая губы, то расплывалась в улыбке. Перестроив свои глаза на улавливание магических излучений, Ирсон не увидел ни тени волшебства. Можно было подумать, что Талия делает покойнику что-то вроде акупунктуры с помощью своих когтей. Впрочем, так и должно было быть: то, что она делала с мозгом Онела, она делала благодаря своему духу, а такие тонкие манипуляции ни один инородец почуять не способен.

– Ну вот, с капитальным ремонтом закончили. Теперь займёмся косметическим, – наконец протянула Талия, открывая глаза.

Её радужка стала серой, она мерцала, как небо в грозу, когда за занавесом облаков щёлкают многохвостые плети молний. Щёки кошки разрумянились, между налившимися кровью губами влажно поблёскивали клыки. Талия расстегнула стягивающую уши цепочку, тряхнула волосами и с долей сладострастия почесала затылок. Издали её и Онела легко было бы принять за влюблённую парочку, особенно когда тонкие ловкие пальцы алайки принялись блуждать по телу налара, исправляя ей одной видимые дефекты. Глядя на неё, Ирсон подумал, что теперь понимает, почему, увидев его за работой, некоторые особо чувствительные девы буквально вешались ему на шею, постанывая: «Господин Тримм, я хочу быть вашим зельем»!..

Пока он предавался приятным воспоминаниям, Талия успела пройтись по позвоночнику Онела, его локтям, коленям и бедренным суставам. А затем принялась за его пальцы.

– И что ему, морскому хищнику, с этими граблями куцыми делать? – ворчала она, вытягивая, вылепливая кисти покойника, словно они были сделаны из жирной синей нель-илейнской глины.

Ирсон подобрался поближе. Между пальцами налара распускались полупрозрачные почки. Талия растила перепонки до тех пор, пока рука налара не стала походить на экзотический веер. Она пару раз обмахнулась им и подмигнула:

– И не ногти у него должны быть, а когти, чтобы ловить юрких рыб и свежевать их в тихих гротах, чтобы как орехи лущить моллюсков. И кожа нужна другая: плотная, скользкая, зеленоватая, как морская гладь, нечувствительная к яду подводных тварей. Захочет повязать волосы своей настоящей возлюбленной бантом из щупальца медузы, принести ей букет актиний или морского ежа – и сможет. Не уколется, не обстрекается. А сами волосы? Пародия одна! В первом же коралле запутаются, между чешуями застрянут. А должны струиться за ним, обтекая камни, щекоча брюха услужливым скатам; должны скользить, извиваться, каждая прядь – как тонкий, длинный, гибкий угорь. Это ведь его орган чувств как-никак – вроде наших усов, только намного, намного лучше. У них один недостаток – от прозябания на суше они ссыхаются, живые волокна в них отмирают. Трупы волос какие-то получаются… Ужас. И глаза… я уж не говорю про шейные полосы, – бормотала она. – И зубы. Ну что это за плоские лопатки?! Много такими накусаешь?..

Это продолжалось довольно долго. Ирсон вспомнил девочку-наларку, её обряженных в платья пучеглазых подружек. Теперь эта картинка не казалась ему такой идиллической… Вспомнилась ему и Аниаллу. Жаль, что её проблему нельзя было решить на таком простом, физическом уровне.

– Последний штрих, – объявила Талия и, шлёпнув ладонью по груди Онела, мигом залечила его раны.

Ирсон не заметил момента, когда душа налара вернулась в его обновлённое тело. Талия осторожно похлопала его по щекам, подёргала за маленькие плавникообразные уши. Вдруг он заклокотал, схватился за грудь и смачно сплюнул в канал. Алайка хихикнула.

– Ну что, Онел, мне кажется, твоя подружка обещала, что в следующий раз это будет китобойный гарпун? А тут – тю! – какая-то вилка. Не солидно как-то!

– Её краса темна, глубока, как воды самой глубокой морской впадины… – пророкотал налар.

– О! Голос прорезался! Таким уже ныть и причитать не удастся, верно?

Талия каким-то странным движением потрясла Онела за плечо, и того вырвало слизью и чем-то похожим на комки водорослей и ошмётки морской губки.

– Я – это я, – откашлявшись, заявил он.

– Да. Ты – это ты. И чтобы эта мысль окончательно воссияла в твоих рыбьих мозгах, советую на денёк залечь на дно. Плавниками не шевелить. Жабрами не дрожать. Пузырей не пускать. А потом уже – во все тяжкие.

Слово «тяжкие» произвело на преображённого Онела странный эффект. Он широко улыбнулся своей новой акульей улыбкой, подался вверх и вдруг легонько цапнул свою спасительницу за шею.

– Пошёл вон! – возмущённо фыркнула Талия и спихнула его в воду.

Налар поднял тучу брызг и тут же ушёл на глубину. Только его и видели.

– Неллейн тебя за это за ушком не почешет, – пробормотал Ирсон.

– Да и пёс с ним. В его обожаемой воде, знаешь, сколько котят по всем мирам перетопили? Он нам по гроб жизни должен! – безапелляционно заявила ан Камианка. – А вот и Ин!

Ирсон обернулся. К ним направлялся высокий, немного сутулый мужчина лет сорока, одетый во всё серое. У него было спокойное, строгое лицо преподавателя одной из тех закрытых военных школ, где все разглаживают ножнами покрывала на идеально убранных постелях, обращаются друг к другу на «вы» и чопорно кланяются при встрече. Его серые глаза смотрели на таная с алайкой без улыбки, пристально, даже, как показалось Ирсону, с долей подозрительности.

– Гадает, бедный, в какое непотребство мы собираемся его втянуть, – давясь смехом, прошептала Талия. – Прямо жалко его каждый раз.

– А мне – нет, – буркнул Ирсон.