Текст книги "Кошка, которая умела плакать…"

– Ты понял, что поступил бы со своим народом так же, как жрецы поступали с тобой – стал бы тираном, клыком и когтем насаждающим новые, чуждые им порядки и законы?

– Да, я бы многое отдал за то, чтобы найти хоть один реальный повод, помимо моего личного недовольства жизнью, чтобы возненавидеть руалскую власть и начать с ней бороться. Я искал его, изучая рабов, думал, может их делает… такими воспитание или какое-то магическое воздействие? Но ничего не нашёл. Будто это какая-то особая порода существ, независимо от их расы. Такие и впрямь могли остаться в Руале по доброй воле. Мои реформы не были нужны никому, кроме меня самого. И если вдуматься, даже мне – по-настоящему – не нужны. Нет, мне очень хотелось переделать этот, как ты говоришь, город под тазом, подогнать его под мои собственные представления о счастье. Но я всё больше убеждался, что многим, если не сказать всем, нравится так жить! Всем: и рабам, и их хозяевам. И если мне наша жизнь казалась бессмысленной, неправильной, уродливой, то остальным такой же показалась бы та жизнь, о которой я всегда мечтал. Та же свобода – отнюдь не абсолютная ценность. Есть те, для кого это слово – пустой звук… или даже ругательство. Синоним хаоса, разложения, опасности, порока, – поморщился Анар, он по-прежнему не выпускал руки Аниаллу – прикосновение её прохладных пальцев успокаивало его, придавало сил продолжать свою горькую исповедь.

Алу долго молчала, задумчиво покалывая щёку острым ноготком, а затем подняла на Анара глаза и сказала:

– Ты поступил очень мудро. Странно, что после этого ты спрашивал меня о том, почему «моя Аласаис» не расправилась с руалским жрецами и не навела здесь порядок. Свой порядок. Она не сделала этого по той же самой причине, по которой ты не убил Кора, не уселся на его трон и не начал перекраивать Руал по собственному вкусу. Ты вовремя понял, что все существа – разные. Многие проживают века, а так и не могут этого осознать. Легко сказать, что тебя окружают тупицы и негодяи, что все они не знают, как жить. И куда сложнее признать, что ты сам не лучше и не хуже, а просто-напросто другой, твоя душа отличается от их душ, и потому ты иначе смотришь на вещи.

Аласаис действительно не пришёлся по сердцу её культ в Руале, она перестала считать местных кошек своими детьми, не чувствуя более духовного родства с ними. Но мало ли что кому не нравится – это не повод кого-то карать. Руалцы всего лишь следовали своей природе, их полностью устраивал установившийся за века порядок, образ жизни, и было бы жестоко и бессмысленно что-либо насильно менять. Разумеется, – Алу кивнула, словно соглашаясь с чем-то, – недовольные находились. Но их не устраивало отнюдь не то, что всё вокруг призывало их участвовать в бесконечной жестокой гонке за благосклонностью Аласаис, за титулами, почестями и так далее. Обман, лицемерие, интриги и убийства не претили им. Бесконечные церемонии не раздражали. Им казалось удобным, естественным жить в согласии с Кодексом Правоверных, когда ты всегда знаешь, что сказать или сделать. Они расстраивались только тогда, когда их собственные попытки возвыситься не увенчивались успехом. Иными словами, местные недовольные недовольны не самой системой, а исключительно своим местом в ней.

– Но как тогда быть со мной? – подавшись вперёд, с болью воскликнул Анар. – Я не был доволен именно системой, моё место в ней было более чем завидным!

– Ты оказался здесь по какой-то чудовищной ошибке, – вздохнула Алу. – Даже если говорить просто о твоём биологическом происхождении: ты не совсем руалский алай, ты – полукровка. Но куда важнее другое – анатомия твоей души такова, что дух этой земли и тех, кто сделал её такой, чужд тебе, как он чужд любому «нормальному» алаю. Ты ценишь свободу, искренность, естественность, возможность узнавать и создавать что-то новое. В общем, ты лучше меня всё про себя понимаешь.

А твои соплеменники… Главное их отличие от остальных кошек – в непомерных гордыне, амбициозности и ранимости. Барьер – самое наглядное подтверждение этому. Жрецам было невыносимо слышать, что другие боги могут что-то, на что не способна Аласаис. Эта чудовищная зависть пополам со страхом потерять своё влияние жгла им сердца. Правители содрогались от рассказов о грандиозных размерах, великолепии и мощи неалайских городов. Магов ужасали успехи пришлых чародеев, которые того и гляди вытеснят их со всех завидных постов. Всех их до смерти пугала конкуренция с непонятными, неуправляемыми инородцами. Барьер стал лекарством от этого страха. Спрятавшись от остального мира, они смогли создать свой собственный, где царит иллюзия всемогущества Аласаис и превосходства алаев над всеми остальным расами. Жрецы вернули себе прежнюю власть. Все успокоились и были счастливы. Конец.

Ты, конечно, можешь сейчас спросить меня – все ли? – устало потёрла лицо руками Алу. – Пусть первые рабы стали рабами по велению сердца, но как быть с их потомками? Есть ли гарантия, что среди них не родится… второй Анар?

– Не спрошу. Уже не спрошу. После той катастрофы я очень много думал об этом, рылся в священных библиотеках. И пришёл к выводу, что никто никогда и не запрещал уходить из Руала. Такого указа не было! Если бы среди рабов родился второй я, никто бы его не держал – пожалуйста, иди! Кор и царица Алара с удовольствием избавились бы и от меня самого, если бы не мать. В конце-концов, это разумно – ты избавляешься от всех недовольных и при этом сохраняешь образ гуманного правителя. Никаких казней. Ничего. Идите, ребята! Половину съедят, а тем, кто выживет, никогда уже не придет в голову вернуться обратно, и мутить воду они будут где-нибудь в другом месте, но не в Руале!

– Вот-вот. Но есть и более надёжная гарантия, Анар. Аласаис никогда бы не допустила, чтобы кто-то, кто ценит свободу так же, как ты, родился здесь рабом. Для таких случаев у нас есть наэй Смерти – Веиндор Милосердный. По просьбе Аласаис, он вкладывает в детей рабов только те души, которые по природе своей… рабские. Да, меня тоже передёргивает от мысли, что такие души есть, но они – есть! Ты и сам только что говорил об этом.

Руал – мечта для таких, как они. Они упиваются простотой, стабильностью, размеренностью своей жизни. Тем, что всё в их судьбе предрешено мудрыми котами, которые всегда расскажут, что правильно, а что нет, и нет нужды самим разбираться в хитросплетениях жизни. Тем, что их сегодня – такое же, как вчера, а вчера – калька с того же дня прошлого года. У них есть уверенность в завтрашнем дне, достаток и спокойствие. А если прибавить к этому безопасность и красоту вашего города, чистые озера, в которых не переводится рыба, поля, приносящие не один урожай в год, то получится просто сказка! Да! Ведь, кажется, ваши маги лечат рабов, и для них построены отдельные храмы, в которых служат настоящие алайские жрецы? – добавила она, вспомнив благостные рассказы Када. – Выкинуть этих прирождённых рабов в вольную жизнь – всё равно что вышвырнуть на улицу изнеженную, привыкшую к ласке, к спокойной, здоровой, сытой жизни домашнюю зверюшку. Ты же сам видел – предоставленные самим себе, они часто оказываются на дне жизни, воруют, торгуют собой, попрошайничают и обычно заканчивают жизнь в какой-нибудь выгребной яме, – в голосе Аниаллу не было ни капли презрения, только глубокая, искренняя жалость. – Они просто не приспособлены для того, чтобы самостоятельно принимать решения, проявлять волю, сопротивляться трудностям и соблазнам, словом – отвечать за собственную жизнь. Они – как маленькие дети, которые никогда не вырастут, как ни пытайся их развивать.

– Но, может быть, мы просто ещё не нашли способ? – всё же спросил Анар.

– Боюсь, что нет. Нет, Анар, они такие, какие есть, – убеждённо сказала Аниаллу. – И мы должны уважать их природу, какой бы противоестественной она нам ни казалась. Я говорю тебе это как кошка, ненавидящая рабство как явление, которая каждый год перечисляет кучу денег «Разорванному ошейнику» – организации, которая борется с ним и помогает его жертвам стать на ноги.

– Может быть, там смогли бы помочь и… моим жертвам?

– В чём-то – да. Никто из твоих вольноотпущенников не умер бы от болезни, не был бы убит или ограблен. С ними много работали бы, пытаясь помочь адаптироваться к новым реалиям, но… но мало в чём преуспели бы. Изменить природу души невозможно. В лучшем случае им помогли бы найти работу – сродни той, которую они делали в Руале, с максимально подробной должностной инструкцией. Они стали бы слугами – в домах или при храмах, помощниками лекарей, ремесленников или фермеров и так далее. Но я не уверена, что такая жизнь пришлась бы им по сердцу. Опять же, никто, увы, не смог бы опекать их вечно. И тогда…

– Но почему?! – взорвался Анар.

– Такова их природа! При-ро-да, понимаешь? Здесь нет никакого умысла, ничьей злой воли. Это результат такой же случайности, как и то, что ты свободолюбив до умопомрачения. Так случилось, что у них напрочь отсутствует внутренний стержень. Выработать собственный взгляд хоть на что-то – для них непомерное бремя.

– Пустые изнутри… – пробормотал Анар.

Алу кивнула.

– А ведь именно тогда, когда мы заглядываем внутрь себя и говорим: «об этом я думаю то-то и то-то», «к этому я отношусь вот так-то», а затем поступаем в соответствии с этими убеждениями, отстаиваем их, подкрепляя слово делом, – именно тогда мы обретаем свой дух. Мы словно ткём для своей души эдакое магическое одеяние, которое защищает её от жизненных потрясений, помогает нам делать избранное дело и, со временем, наделяет нас рядом особых способностей – вроде моего дара видеть Пути существ или твоего – летать без магии. Конечно, первые нити в эту ткань вплетают наши родители и боги, однако дальнейшее – в наших руках. Но это мы. С прирождёнными рабами всё иначе. Их души настолько… никакие, что эти бедняги не могут сами сформировать свою духовную оболочку. Им попросту не на что опереться внутри себя. А обнажённая душа – уязвима и почти слепа.

– Но они всё же могут перенять чужие взгляды, верно? Как мой Кад? И тогда их души… успокаиваются?

– Да. Вот почему для многих из них их цепи приобретают сакральный смысл – они становятся символом внутренней гармонии и духовного роста. Став свободными, прирождённые рабы тут же, сами того не понимая, начинают искать себе образец для подражания – кумира, учителя… хозяина. Того, с кого они станут лепить самих себя. Из семян чьих идей они вырастят свой дух.

– Но им может стать любой негодяй!

– К несчастью – может. Но гораздо важнее другое – их духовная оболочка… нестабильна. Она нуждается в постоянной коррекции и подпитке.

Анар недоуменно помотал головой.

– Я о том же, о чём и ты, – сказала Аниаллу, – они легко перенимают чужие взгляды. Сразу – на веру, не осмысливая критически.

– И если в их ближайшем окружении не все придерживаются одной точки зрения… – грустно хмыкнул Анар.

– …духовная оболочка наших бедняг или не формируется вовсе, или лопается, как мыльный пузырь, снова обнажая их ранимые души. Это невероятно мучительно, вот они и заливают горе… чем придётся. Поэтому, даже если им удаётся выжить и как-то устроиться на воле, они не обретают счастья. Мир для них – слишком большой, слишком сложный, слишком… разнообразный. В нём слишком много острых углов. Он всё время пытается их переделать, он слишком многого требует от них. Это всё равно что винить добропорядочную бесплодную пару в её бесплодии. Такими, какие они есть, прирождённых рабов могут принять только относительно изолированные сообщества, где все думают в одну сторону – будь это Руал, храм или дом почтенного семейства.

– Всё это звучит логично, но… понимаешь, когда существо само, свободно и сознательно, выбирает, извини за каламбур, несвободу, с этим я ещё могу смириться. Но когда, пусть даже для его блага, учтя особенности его души, его с рождения сажают на цепь, это претит мне!

– Мне тоже. Я могу лишь озвучить тебе банальность, которой успокаиваю саму себя: полной свободы выбора нет и никогда не было ни у одного существа, ни в одном мире. Мы живём не в вакууме. Окружающие так или иначе влияют на нас, ограничивают наш выбор. В Руале неалай не может выбрать свободу. Вне Руала он, как правило, не может выбрать абсолютное рабство.

– Почему?

– Потому что хотеть быть рабом – стыдно, – вкрадчиво протянула Аниаллу. – Это позор и ужас. Если ты хочешь этого, тебя надо лечить. Нужно иметь немалую смелость, чтобы крикнуть в лицо поборникам всеобщего равенства – да, мне нравится быть собственностью! Я получаю удовольствие от того, что мной помыкают! Единственная свобода, которая мне нужна, – это свобода выбрать себе достойного господина и повелителя. Причём «достойного» – в моём понимании. Мало ли что мне нравится! Счастье – штука многоликая. Так что идите вы лесом со своей пропагандой!.. Вот так. Во множестве миров с нас с тобой содрали бы шкуру за то, что мы тут наговорили о праве существа на несвободу. Ну – постарались бы содрать.

– Понятно. Значит, там, за Барьером, много «добродеев Анаров», – с печальным облегчением заключил добродей Анар.

– В избытке. Только они скорее похожи не на тебя теперешнего, а на тебя доруалского. Ты перебрал все возможные причины поведения своих рабов – недостатки воспитания, телепатическое воздействие, особенности тел, и когда все эти варианты отпали, задумался о том, что, может быть, дело всё-таки в душах. А эти борцы за всеобщее типовое счастье всеми силами будут гнать от себя эту крамольную мысль, не признавая за окружающими права отличаться от них самих. Они не могут понять, что некоторые другие существа легко готовы променять свободу на сытую и бездумную жизнь. Или, напротив, на возможность отринуть себя и следовать за хозяином, за этим Высшим Существом, как за персональным богом, трепеща и благоговея, быть сопричастным всем его деяниям – великим и малым. Да что там говорить, часто общество не прощает и гораздо меньших «грехов». Кое-где, если ты, например, решил не приобретать профессию, а сидеть дома и заботиться о любимых родных, тебя тут же начнут тормошить, всячески поднимая твою якобы заниженную самооценку. Твоему ближайшему окружению тоже достанется – кто, как не эти эгоисты, «задавил твою уникальную личность»?.. И всем этим незваным спасителям невдомёк, что они сами – своими упрёками в «нежелании расти», «сыграть достойную роль в обществе» и так далее – как раз и давят твою уникальную личность, обесценивают твой труд, высмеивают твой жизненный выбор – якобы священный для них. Та же песня, если ты ставишь интересы государства или религиозной общины выше своих собственных.

– Но ведь наверняка есть те, кого действительно нужно спасать.

– Конечно. Однако… – она выразительно посмотрела на Анара.

– …однако перед тем, как кого-то спасать, стоит присмотреться – действительно ли он нуждается в этом. Или всё дело в том, что тебе самому было бы плохо на его месте, – ответил сам себе алай.

– Вот-вот. У нас есть две сказки о глупых котятах: в одной они спасают рыбок из дедова аквариума, а в другой – решают не спасать упавшего туда птенца, – вздохнула Аниаллу. – Увы, не всем в детстве читают такие сказки. Вот и доходит до абсурда, как в нашем наэйрианском городе Лар’эрт’эмори – там нежелание заниматься каким-либо художественным творчеством считают признаком душевной болезни. Какое уж добровольное рабство…

Аниаллу помолчала.

– Моя помощница и близкая подруга Шада – сама бывшая рабыня. Я увидела её на рынке в Дирхдааре, её перепродавали уже в четвёртый раз. Первый раз это сделали по приказу её отчима – он узнал, что супруга изменила ему с рабом и Шада – не его дочь. Точно так же он поступил и с женой, вот только она не вынесла позора и убила себя раньше, чем её успели купить. Она была волшебницей, хотя магии никогда не обучалась, и малых сил, доступных ей, хватило только на то, чтобы покинуть этот мир по своей воле. Шада покончить с собой не смогла, хотя и пыталась. Мне страшно подумать, что ей пришлось вынести. Её мучили такие кошмары, что нам пришлось обратиться к лекарям душ. Она выписывает себе редчайшие деликатесы, буквально набила комнату всякими драгоценными безделушками и даже наведалась в Дирхдаар, чтобы в полной мере насладиться тем, как расстилались перед ней потомки её прежних, давно умерших хозяев. Но прошлое всё равно давит на неё. Поэтому мне очень трудно защищать чьё-то право быть рабом даже тогда, когда его действительно необходимо защитить, – со слезами в голосе сказала Аниаллу.

– Прости, я не знал, что всё это так расстроит тебя, – встревоженно заглянул ей в глаза Анар.

– Это неважно, если тебе стало хоть чуть-чуть легче, – ткнула его носом в плечо тал сианай.

Анар не удержался – он протянул руку и погладил её по мягким волосам, провёл пальцами по основанию тёплого, бархатного уха. Они долго сидели так – неподвижно, укрытые общей грустью, как тяжёлым крылом. Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем молчание стало тяготить их.

– Всё это очень… душеспасительно, но мы отвлеклись от истории Барьера, – с деланным энтузиазмом спохватилась Аниаллу.

– Эта история уже почти закончилась. Мы закрылись в своём городе, защищенные от окружающего мира. А его святейшество Агир Освободитель, прожив со своим народом еще долгие четыреста лет, покинул нас и вознёсся в Бриаэллар, дабы занять достойное такого великого алая, как он, место у подножия трона богини.

– А как именно он вознёсся? – пряча вновь вернувшуюся на её лицо улыбку, спросила Алу.

– Спустился в это самое подземелье, на нижние его уровни, где располагаются гробницы властителей прошлого, возлёг в свой гроб и оставил этот мир. По собственной воле, как и подобает мудрейшему и достойнейшему из алаев, – ответил Анар с присущим ему грустным сарказмом. – Это всё, что я знаю. Если хочешь услышать более полную версию – придётся спросить у Амиалис, отец призвал её перед смертью, дабы дать ей наставления.

– Наставления? – навострила уши Алу.

– Да. Никто в Руале точно не знает, сколько мудрости он вложил в её голову в тот день, но мать говорила, что самым главным его повелением было наложить запрет на посещение этого подземелья, – Анар обвёл широким жестом простирающийся вокруг мрак.

– И больше ничего?

Анар отрицательно покачал головой. Он уже и сам загорелся желанием разобраться в этой истории, но никакого способа сделать это не видел – жрецы и властители Руала были слишком умны, хитры и предусмотрительны, чтобы оставить хоть какие-то свидетельства своих действий, которые они не пожелали предать огласке.

– Жаль, что я ничем не смог помочь тебе.

– Ты пытался, – улыбнулась Алу. – Я так понимаю, что в головах очевидцев тех событий я тоже ничего не найду?

– Вряд ли. Ты же знаешь, в честь чего мы отмечаем День очищения. «Все праведные кошки собрались в Большом зале царского дворца и, обрив головы и уши свои, предав огню одежды, пали на плиты его. И взмолились они Аласаис, чтобы избавила она их от скверны инородской, что запятнала души даже самых праведных. Но глуха была богиня к их мольбам». Так что пришлось им кастрир… отмывать свою память собственными силами. Но постарались они на славу. Мало кто хоть что-то помнит о своей жизни до Барьера – и о моменте его создания, соответственно, тоже… Вот скажи, Алу, они правда сделали это добровольно, или с ними было как со мной?

– Добровольно, – вздохнула Аниаллу. – Но, насколько я знаю, царская семья и некоторые жрецы не участвовали в церемонии?

– Да. Они должны были всё помнить, «дабы не допустить, чтобы история повторилась». Ты думаешь заглянуть в их память?

– Пока нет. Это слишком резкий шаг, не хочется с ним спешить. Быть может, тебе удастся найти что-нибудь в библиотеках – там, наверху? – предложили Алу. – Ведь ты, как наследник престола, имеешь доступ к любой информации: и в архивах храмов, и в Царской библиотеке?

– Имею, – подтвердил Анар и, хитро улыбнувшись, добавил: – Вот только не всегда потому, что я наследник престола…

– …а потому, что ты наглая, пронырливая, богатая и магически одарённая золотоухая нечисть. Поскреби, пожалуйста, по этим мышиным норкам. Может, удастся найти хоть что-то ценное.

– Я постараюсь, – ответил Анар без особой надежды в голосе. – В конце концов, поводить жрецов за нос уже само по себе удовольствие.

* * *

…В Царской библиотеке искать не имело смысла. Если какие-то из интересующих его документов и сохранились, то найти их можно было только в библиотеке храма Спящих – храма, возведённого в память о великих свершениях алаев прошлого. Там были собраны жизнеописания древних царей и цариц, святейших жрецов и прочих, чем-то отличившихся на религиозном поприще, деятелей Руала.

Молодой привратник не смог скрыть изумления: он никак не ожидал, что принц-безбожник вдруг заявится сюда – в место, где концентрация святости была так высока, что, казалось, стоит вдохнуть слишком глубоко, и твоя очистившаяся душа стряхнёт с себя бренное тело и упорхнёт в Бриаэллар. Стражник замешкался и не сразу открыл тяжелую кованую дверь, забыв оказать Анару должные знаки почтения. Идя по галерее, Анар слышал, как старший напарник тихо выговаривает тому за непростительную дерзость: «Каким бы он ни был, ты обязан проявлять уважение к его сану».

Стоило Анару приблизиться к дверям главного книгохранилища, как обитые чеканным золотом створки бесшумно распахнулись, явив его взору полутёмное прямоугольное помещение. Стены зала скрывались за массивными книжными полками, ячеистыми шкафами для хранения свитков и яркими нефритовыми подставками, на которых покоились наиболее ценные фолианты в обложках из шкурок преставившихся храмовых котов. По стенам взбиралась широкая галерея, угловатой спиралью уходящая на огромную высоту, к плоскому витражному потолку, откуда на Анара строго взирали основатель храма Спящих и нескольких его святейших сподвижников.

Пока впервые попавший сюда Анар, задрав голову, осматривал грандиозный зал, из-за шкафов появился библиотекарь. Он ничем не отличался бы от других представителей этой профессии, если бы не особая вкрадчивость и быстрота движений, выдававшая в нём прирождённого воина. Анару не надо было выдерживать паузу мэи, чтобы увидеть, что в придачу этот седой кот весьма проницателен. И умён – слишком умён – это, скорее всего, и послужило причиной того, что он оказался здесь. Кто-то из его окружения, кому этот бедняга мог составить конкуренцию, постарался, чтобы потенциальный противник стал вечным пленником библиотеки. Анар слышал, что иногда в хранители попадают и таким путем, но, к счастью, библиотек в Руале было гораздо меньше, чем желающих рекомендовать своих знакомых на почётную должность.

Соврав на голубом глазу, что он изучает Барьер как одно из мощнейших заклятий, Анар получил возможность покопаться в архивах храма Спящих. Он уныло бродил среди этого необозримого богатства и, наконец, так и не придумав, с чего бы тут начать, попросил о помощи у почтительно следовавшего за ним хранителя.

– Я сожалею, принц, но информации сохранилось очень мало – ничтожно мало, если мне позволено так сказать, – ответил тот, сделав ударение на слове «сохранилось».

– Но ведь Барьер был создан не так давно, – деланно удивился Анар.

Как он и предполагал, вся сколько-нибудь компрометирующая Агира информация была уничтожена. А раз так, значит деду действительно было что прятать.

– И больше нет никаких упоминаний? Может быть, какие-то молитвы, тексты или что-нибудь вроде того? Сплетни, наконец. Не могло же совсем ничего не сохраниться!

– Увы, – склонил голову библиотекарь. – Нужные тебе сведения были уничтожены твоей святейшей матерью по приказу её отца. Что же до слухов… – он понизил голос. – Говорят, Освободитель, да пребывает он вечно в милости Аласаис, предвидел, что дети его дочери будут несколько иными, чем обыкновенные руалцы, что отцом их станет иноверец. В сохранении Барьера он видел гарантию того, что, несмотря на эти прискорбные факты, будущее Руала будет таким же прекрасным и совершенным, как и его прошлое.

– И это не показалось странным?

– Нет. Многим великим царям Аласаис ниспослала дар предвидения, дабы они предотвратили беды, нависшие над их подданными. Есть и другой слух, в высшей степени дикий: якобы Владыка Кор, да царствует он вечно, не сын супруги Агира Освободителя, а его незаконный отпрыск, рождённый рабыней-эльфийкой.

– Что?!

– То, что ты слышал, наследник, – отведя глаза, сказал библиотекарь. – И ничего более. Твой дядя действительно чрезвычайно похож на одну из прислужниц царицы Алары… ныне покойную. Сторонники этой версии утверждают, будто именно опасения, что Кор будет представлять угрозу существующему порядку вещей, и побудили Агира Освободителя уничтожить часть документов, относящихся к этому периоду.

– Есть ли смысл искать в других архивах? – спросил Анар, тут же выкинув из головы эту нелепую историю.

– Нет, – не раздумывая, ответил библиотекарь и, вздохнув, добавил: – Твоя мать – великая женщина. Она не проглядела бы и одной буквы.

– Благодарю тебя, хранитель библиотеки Спящих, – Анар благодарно склонил голову.

– Да послужат Руалу и богине обретённые в этих стенах знания, принц, – откликнулся библиотекарь. Он коротко поклонился и, продолжая смотреть в глаза наследника, отступил назад, в темноту архивного зала.

* * *

Стоило дверям храма-библиотеки сомкнуться за спиной Анара, как ему стало не по себе. Не выдал ли он себя уже тем, что посетил библиотеку Спящих? Не привлекло ли это к нему лишнего внимания? Вдруг Амиалис велела докладывать ей, если кому вздумается интересоваться Барьером? Ведь она приложила столько усилий к тому, чтобы тайна этого величайшего из заклятий так и осталась тайной. Потерзавшись опасениями несколько минут, Анар решил, что мать наверняка спишет его интерес на очередную попытку выбраться из Руала. А это не грозило ему ничем, кроме очередной проповеди…

Гораздо сильнее его печалило то, что он не сможет помочь Аниаллу. В пророческие способности Агира он не верил. И в том, что в жилах Кора нет ни капли эльфьей крови, тоже не сомневался: во-первых, на всех рабынь, прислуживающих во дворце, накладывают заклятье, не позволяющее им зачинать от алаев, во-вторых, такого богохульства, как провозгласить правителем Руала отпрыска раба, жрецы никогда бы не допустили (да и, судя по нраву Агира, он сам задушил бы ребёнка в колыбели, чтобы избежать позора), а в-третьих, дядя Кор был воплощением того, что называют породой. Анар догадывался, откуда могли взять начало такие слухи. Их вполне могла распускать его мать, чтобы скрыть истинную причину уничтожения текстов о Барьере.

Но зачем же, во имя Аласаис, их вообще было уничтожать?!

* * *

– …Я побывал, где только можно, но Амиалис подчистила абсолютно все тексты. Ничего не пропустила, – Анар раздражённо шлёпнул себя по колену, выбив из толстой ткани облачко пыли.

– М-да… Не нравится мне всё это, – пробормотала Аниаллу, каждой шерстинкой излучая, насколько вся эта головоломка ей на самом деле нравится. – Ну что ж, тогда Гробницы – последняя наша надежда.

– Гробницы? – поморщившись, переспросил Анар. – Вряд ли это хорошая идея.

– Почему? Ведь, если мне не изменяет память, твой дед провёл в собственной гробнице больше недели, прежде чем призвал Амиалис. И ещё: эти подземелья стали запретными сразу же после его смерти, и в это же самое время Амиалис уничтожила все сведения о Барьере. Мне кажется, эти две вещи были сделаны с одной и той же целью.

– Думаешь, он написал что-то на своей Стене Жизни[20]20
  Стена Жизни – своего рода краткий дневник выдающейся личности, собственноручно вырезанный ею на стене своей будущей гробницы.


[Закрыть]? Нечто, что мать хотела скрыть?

– Думаю, да. Или Амиалис дала народу иное объяснение?

– Нет, – после некоторого раздумья ответил Анар. – Она ничего об этом не говорила – заявила, что такова последняя воля Агира Освободителя, – он посмотрел на Аниаллу с восхищением. – Что ж, быть может, ты и права.

– Даже если это и не так, – пожала плечами сианай, – что мы теряем? Не съедят же нас в этом подземелье?!

– Съесть не должны, но вряд ли это будет приятной прогулкой – дорога туда неблизкая, на всём пути расставлены ловушки, да и кара Аласаис обрушится на всякого, кто осмелится вторгнуться в Гробницы, – тут Аниаллу состроила такую издевательскую гримаску, что Анар разом вспомнил, с кем говорит. – Но ты же знаешь, какой я гнусный богохульник, так что я с удовольствием прогуляюсь туда с тобой, проведаю родственников. Только… – вдруг спохватился он. – Всё решилось так быстро, а у меня есть одно незаконченное дело на поверхности.

– Надеюсь, ты не собираешься убить кого-нибудь особенно праведного? – мигом напряглась Алу; весь этот день, пока Анар дышал пылью руалских архивов, её не покидало чувство какой-то смутной тревоги. Ей ужасно не хотелось отпускать его.

– Нет. Это куда более… гуманное дело, – успокаивающе улыбнулся ей Анар, донельзя довольный тем, что Аниаллу так волнуется за него. – Я хочу забрать с собой Када. Ты сможешь отправить его в этот… «Разорванный ошейник»?

– Да, конечно.

– Вот и отлично. Пусть разберётся, хочет он быть рабом или нет. Да и вещи нужно собрать. Я буду здесь меньше чем через час. Если меня не поймают, – подмигнул он.

– Тогда – удачи. Не кажется мне, что идти туда – хорошая мысль… – махнула рукой Алу, но Анар уже не слышал её, в его голове было восхитительно пусто: ветер свободы вымел из неё все мысли.