Текст книги "Кошка, которая умела плакать…"

– А что там, на той стороне? – тут же стал допытываться Анар.

– Никто не знает, – ответила Аниаллу. – Великий Переход отнял у Аласаис и её спутников (мы называем их «наэй» – пришедшими) память.

– Полностью?

– Ну, кое-что уцелело, но по этим жалким крохам, увы, весь пирог не восстановишь. Нашей Аласаис, правда, повезло больше, чем другим наэй – она хотя бы помнит, что было в первые часы после Перехода. – Аниаллу поскребла когтем нос, вспоминая, и процитировала: – «Нас раскидало по склону одной из Серебряных скал, неподалёку от озера Скорби. Несколько минут мы растерянно озирались, глядели, как разрушаются наши оболочки и всё то, что мы взяли с собой из-за Ребра. Пока у меня ещё были ноги, я встала и от души пнула кого-то из них – уже не помню кого. Наверное, мы не слишком ладили в прошлой жизни… А потом…», – Алу широко раскрыла глаза, – а потом Бесконечный вдруг взял и распахнул перед наэй свою Память – как какое-то небывалое меню, из которого каждый из них мог выбрать блюдо себе по вкусу. Наэй получили возможность слиться с определённой стихией (если только сны, смерть или эмоции можно так назвать), обрести над ней власть, несравнимо большую, чем власть любого бога.

Анар дёрнул уголком рта, пряча улыбку, – приятно было сознавать, что покровительница его народа всё-таки оказалась весьма и весьма влиятельной персоной.

– Некоторые из наэй, собственно, перед выбором не стояли, – продолжала Алу. – Лайнаэн, к примеру, не могла стать ничем, кроме Света (в некотором роде она была им и в допереходные времена). У других же он был относительно широк. И всем им – Неллейну, Элленике и Изменчивому, Веиндору, Тиалианне и Аласаис – пришлось в спешном порядке сделать его, исходя своих целей и… склонностей.

– И из всего этого многообразия Аласаис выбрала эмоции и чувства, – усмехнулся Анар.

– Да. А что бы выбрал ты?

Он задумался на мгновение.

– Магию, наверное. Или знания, или… нет, так быстро не сообразишь. Но уж точно не что-то настолько… зыбкое. Это бы мне даже в голову не пришло.

– А ей, как видишь, пришло, – пожала плечами Алу. – Она не думала о могуществе или о том, как сможет послужить общественному благу. Аласаис просто хотела облегчить себе жизнь и попросила у Бесконечного то, чего ей самой, как ей тогда казалось, недоставало – власть над эмоциями и дар понимать природу чужих душ.

– И она не пожалела?

– Нет. Насколько мне известно, никто из наэй не пожалел, хотя некоторые из них в придачу к новым возможностям получили и массу обязанностей. Бесконечный призвал их к себе на службу, вверив им судьбы триллионов населяющих его существ.

– Вот, какая-то изнанка всё-таки была. Я только хотел спросить тебя, с чего это он так расщедрился?

– Бесконечный хотел измениться. В нём царил полнейший хаос, ничто не имело места и смысла. – Алу поморщилась. – Одна из наших жриц-наставниц очень красочно описывает этот… вселенский бардак. У высших жрецов Веиндора (это наэй Смерти) есть примечательная способность – даже если взять и прокрутить одного из них через мясорубку, душа его останется в теле и примется восстанавливать изрубленную тушку. Бесконечный, когда наэй только пришли в него, очень напоминал такого жреца, хотя и с рядом оговорок. Во-первых, несмотря на то, что «тело» Бесконечного представляло собой подобие фарша, «клетки» его сохранили жизнеспособность. Они медленно хирели в окружении чуждых им «клеток», с которыми в силу своих различий не могли нормально взаимодействовать, но продолжали… влачить своё жалкое существование. Во-вторых, Бесконечный представления не имел о том, какое строение должно иметь его новое тело – старого-то у него на самом деле не было. В-третьих, каждая его «клетка» была невыразимо ценна: она была отдельным разумным существом, со своей особенной душой, своими склонностями, желаниями, возможностями, чувствами, наконец, и Бесконечный, в отличие от Веиндорова жреца, не мог позволить одним из этих «клеток» отмереть, другим – велеть делиться, а третьим – изменить строение и функции. Наоборот, своё собственное устройство он должен был продумать таким образом, чтобы каждому существу, какова бы ни была его природа, нашлось место, причём место такое, где его таланты смогут раскрыться наиболее полно, где оно сможет быть собой, не мешая быть собой окружающим. Именно это позволило бы Бесконечному развиваться, сделало бы его более гармоничным, и для того, чтобы решить эту сложнейшую головоломку, ему, способному скорее чувствовать, нежели мыслить, и потребовались дополнительные мозги – мозги Аласаис, Тианы и Веиндора, которыми он придумал Пути и многое другое. Мозги, конечно, в переносном смысле. Уф.

– Как это – он придумал их мозгами? – не дав ей перевести дыхание, спросил Анар.

– Каждый из наэй отдал большую часть своего разума на службу Бесконечному. Например, Тиалианна как личность не может повлиять на решение Тиалианны как Силы, создав чей-то Путь исходя из своих прихотей, а не из интересов существа.

– Всё это выглядит как-то… перевёрнуто. Что первично, что вторично… – потряс головой Анар. – Я всегда думал, что Аласаис создала каждого из нас с какой-то определённой целью, для наискорейшего достижения которой нам и даны все наши способности… особенности души.

– Существа вечно так думают, глядя на своих правителей, – развела руками Аниаллу. – Им и в голову не приходит, что это не они должны трудиться на благо своих царей с королевами, а, наоборот, те должны работать для их счастья или благополучия.

– Аласаис работает на нас? Что-то я не припомню, чтобы работник обращался с работодателем так, как она с нами!

– Ты просто не видел мою служанку Шаду, – проворчала Аниаллу. – Чуть что не по ней… хвост открутит.

– То есть – всё было с точностью до наоборот?

– Да. Не наши души создаются под какой-то Путь, а наш Путь создаётся с учётом природы нашей души. Именно поэтому говорят, что, идя против своего Пути, ты идёшь против собственной души. Всё это сделано для нас, чтобы нам хорошо жилось. Тиалианна – она как служба профориентации и клуб знакомств в одном лице.

– Но если Аласаис не создаёт наши души, как же тогда получается, что все алаи похожи друг на друга?

– В Бесконечном из мира в мир циркулируют миллиарды миллиардов душ, народившихся где-то за Ребром Миров, Аласаис присматривается к ним и прикарманивает подходящие.

– И так происходит не только у кошек?

– Нет. Каждый наэй постоянно ведёт охоту за новыми душами. Тем, кто менее разборчив, везёт чаще, и они становятся многодетными родителями, а привередам, вроде Аласаис и Веиндора, приходится довольствоваться жалкой горсткой «отпрысков».

– Когда ты говоришь обо всех этих… силах вот так, запросто, мне становится не по себе, – поскрёб себя за ухом Анар.

– Ты привыкнешь. Гораздо быстрее, чем тебе сейчас кажется. Ведь всё, о чём я тебе рассказываю, это не красивые мифы или священные легенды – это то, среди чего мы живём. Каждый день. Хотим мы того или нет…

– А если мы не хотим? – подхватил Анар. – Если я, например, не хочу идти по своему Пути, каким бы распрекрасным он ни был?

– Можешь не ходить, – немного грустно пожала плечами Аниаллу. – Никто не заставляет. Тиана лишь расставляет дорожные знаки: поедешь направо – будет тебе счастье, поедешь налево… сейчас, как это… попадёшь «в тупик отчаяния и вечного сожаления». А уж куда свернуть – решать тебе. Хочешь саморазрушаться? Саморазрушайся на здоровье. Путь не лишает нас свободы, но знание о нём помогает избежать ошибок и не потратить жизнь зря.

– То есть для каждого существа есть только одна дорога к счастью? Все остальные неизбежно ведут в тупик?

– Нет, конечно. В тупике существо окажется, если решит двигаться в направлении, уводящем его от Пути. Выбрав же тропинку, идущую рядом с Путём, оно может быть вполне довольно жизнью. Вот только ему вряд ли удастся испытать то острое, глубочайшее ощущение полнокровности своего бытия, которое хорошо знакомо всем «Путёвым» существам.

– Ослушников не карают?

– Нет, конечно. Их жалеют (ведь они добровольно отказались от собственного счастья) но уважают их выбор.

– И эти… танаи, дети Тиалианны – тоже?

– Танаи – делают вид, – вздохнула Аниаллу. – И выходит у них из лап вон плохо.

– За неимением у змей лап, – вставил Анар.

– Да. Тут мы с ними расходимся. Танаи недолюбливают «добровольно неПутёвых» существ. Ведь те, не желая идти по своему Пути, вредят не только себе, но и всем тем, чьи судьбы на их Путь «завязаны». А так как все наши Пути переплетены между собой… В общем, танаи считают такое существо злостным вредителем. «Путёвый» поступок, в их понимании, каким бы он ни был – это добро, «неПутёвый» – несомненное зло.

– А сама ты как думаешь?

– Я… я где-то посередине. Я не могу мыслить ни так широко, как высшие танаи, ни так узко, как некоторые из моих соплеменников. Мне не дано в полной мере постичь, какой вред «неПутёвые» наносят Бесконечному, но я ясно вижу, насколько тяжело живётся близким большинства из этих добровольных страдальцев. Я даже не говорю сейчас о противниках самой идеи Пути – тех, кто, борясь за право иметь собственное мнение (которое у них якобы пытается отобрать Тиана), как раз и теряют свою личность, так как всё их существование превращается в один большой протест. Я говорю о тех, кто принёс себя в жертву какой-то высшей цели. Мы часто оправдываем надругательства над собой тем, что делаем это ради счастья и спокойствия своих близких, не задумываясь о том, каково им жить рядом с разнесчастным обладателем придушенной души…

Помню, помощница нашего посла в человеческом городе Элидан всё поражалась, глядя на одну такую мученицу за идею.

Некий мелкий элиданский аристократ вернулся из миссионерской поездки по дальним мирам с юной супругой, которую спас от банды разбойников-людоедов – свирепых, иглокожих и кошкоглазых.

Анар расхохотался.

– Красиво? Красиво, как в романе, – продолжала Аниаллу. – Беда в том, что за первым томом этого романа, закончившимся пышной свадебной церемонией, последовал второй, и он уже мало походил на лёгкое развлекательное чтиво. Наши герои жили долго, но отнюдь не счастливо – как, увы, и все прочие бедняги, не удосужившиеся разобраться в природе души тех, кого они решили взять в супруги. Спасённая «принцесса», назовём её Т., была натурой пылкой, романтической, она жаждала приключений, чудес и всевозможных… сладких страстей. В своём женихе она видела героя-освободителя – того, кто вырвет её из опостылевшей глуши и распахнёт перед нею двери в эту взрослую сказку.

– А он, надо понимать, надежд не оправдал.

– Нет. По природе своей он был большим домоседом. Эта маленькая история с «иглокожими и кошкоглазыми» полностью удовлетворила его более чем скромную потребность в острых ощущениях. Отметившись на героическом поприще, как и положено всякому благородному молодому человеку, он с чистой совестью удалился от городской суеты в своё загородное поместье – гонять чаи с соседями, воспитывать детишек, обучать арендаторов выращивать капусту и отращивать уютное брюшко. В результате его жена почувствовала себя так, будто её обокрали.

– Бесконечная, уютная, ватная скука, – со знанием дела прокомментировал Анар.

– Именно, – вздохнула Аниаллу.

– И что, в округе не было совсем никаких… развлечений? – выразительно подёргал бровью алай.

– Были, конечно. Но Т. была особой порядочной, ей даже в голову не пришло расплачиваться за собственную ошибку спокойствием и добрым именем своего мужа. Она решительно пресекала все ухаживания и пыталась проникнуться прелестью бесцельных прогулок по лугам, вышивания крестом и воскресных игр в лото с соседками. Но, разумеется, перекроить свою душу она не смогла. Вся её натура восставала против этого.

Супругу Т. приходилось ничуть не слаще. Она была так же мало способна сделать его счастливым, как и он её. Ни о какой общности интересов, сходстве характеров и духовной близости здесь и речи не могло идти. И хотя формально упрекнуть нашу героиню ему было не в чем, видеть её потухшие глаза, чувствовать неискренность в каждом её слове и жесте ему было совсем не в радость. Он день за днём досадовал на своё легкомыслие, но сделанного уже было не изменить. Хорошо хоть Веиндор не послал им детей…

– Не понимаю, что же тогда держало их вместе?

– Вот тут мы и добрались до самого интересного. Элиданская мораль осуждает разводы. Супружеские клятвы святы. За семью нужно бороться до последнего. Если ты не можешь ужиться с супругом, значит, кто-то из вас погряз в грехе, и тебе надо либо исправляться самому, либо вразумлять свою заблудшую половину.

– По-моему, это бред какой-то. Зачем выстраивать такую сложную систему вокруг того, что двое просто не сошлись характерами?

– Это – по-твоему… и по-моему, но не по-ихнему, – улыбнулась Алу. – У элиданцев специфические души, для них эта формула работает на ура. Они предъявляют к себе довольно строгие и необычные требования, но от этого их дух только крепнет, и их возвышенные души, омывшись слезами, очищаются от скверны (каковая налипает на них благодаря общению с эгоистичными тварями вроде нас с тобой) и познают истинное блаженство.

– И чем всё закончилось? – поморщившись, спросил Анар. – Насколько я понимаю, наша героиня не была одним из этих возвышенных созданий и издевательства над собой не пошли ей впрок?

– Да. Всё это оказалось для неё, прямо скажем, не душеполезно. Но она не понимала этого – не понимала, что анатомия её души совсем другая, что качества характера, не позволявшие ей ужиться с мужем – глубинные, неотъемлемые свойства её натуры, а не следствие скверного воспитания. Невозможно вылечить то, что не является болезнью. Мы все разные. То, что ведёт одного к духовному росту, убивает дух другого. Природу души невозможно изменить, так же как нельзя её надёжно спрятать. Рано или поздно она возьмёт своё… Так или иначе… Увы, до некоторых существ донести эти простые истины чрезвычайно сложно, уж очень им нравится «всёкать» – спешно объявлять духовной панацеей то, что помогло пока лишь горстке созданий. Живя среди таких вот «всёкальщиков», наша героиня не знала, что ей делать. Уйти от мужа? То есть совершить величайшую подлость, предательство, дать возобладать над собой худшему из зол, растоптать, как ей тогда казалось, свою душу? Или же продолжать этот освящённый моралью фарс, обескровливавший их обоих? И то и другое было настолько ужасно, что она не нашла ничего лучшего, чем покончить с собой.

К счастью, перед тем как привести приговор в исполнение, она проболталась о своём плане единственной подруге – той самой помощнице посла. И та, воспользовавшись тем, что Т. не совсем в себе, заманила её в Анлимор во время Больших купаний и постаралась, чтобы подруга себя хорошенько скомпрометировала. Неделя разврата и парочка обращений к лекарям душ подействовали на нашу «принцессу» очень отрезвляюще. Она обнаружила, что душа её ликует… и жаждет продолжения пикантных приключений. О! Сначала ей, конечно, было очень стыдно признать, что она такая плохая девочка. Но тут её ждал новый сюрприз – оказалось, что в Анлиморе на её поступки смотрят под несколько иным углом. Местная мораль не осуждала ни её решение уйти от супруга, ни одно из её чувственных желаний. А вот то, что она долгие годы ломала комедию, разыгрывая из себя подвижницу благочестия, издеваясь над собой и мороча голову бедняге-мужу, – это как раз встретило всеобщее порицание… Сейчас госпожа Т. – куртизанка в Анлиморе, входит, между прочим, в их золотую тысячу и безмерно счастлива. А муж её, «овдовев», женился на прекрасной элиданской леди, благовоспитанной, скромной и очень религиозной. Оба души друг в друге не чают.

– Люблю счастливые концы, – осклабился Анар. – Но что бы случилось со всеми ними, если бы никакого Анлимора не было? Если бы ей некуда было уехать? Мне кажется, залог счастливого конца кроется именно в этом.

– Так и есть, – кивнула Аниаллу. – Именно поэтому Бесконечный упорно стремится к многообразию – чтобы у каждого была альтернатива. Мы чаще всего не принимаем, не любим себя вовсе не потому, что действительно считаем какие-то свои качества отвратительными, а потому, что не можем понять, куда мы такие, какие есть, можем приткнуться. Кто полюбит нас? Сможем ли мы где-нибудь обрести дом? Нам кажется (и всякие божки этому способствуют), что везде одно и то же – одна мораль, одни идеалы… Бежать некуда. А это не так. Бесконечный позаботился, чтобы каждому было куда бежать. Мы называем этот принцип «право на дом». Я могу жить расслабленно, открыто, не скрывая своей натуры, не пытаясь… надуться шире шкуры, именно потому, что твёрдо уверена – если я возьму на себя труд поискать хорошенько, я всегда смогу найти существ, которые полюбят меня такой, какая я есть, без прикрас. Это не значит, что я не хочу стать лучше. Но я хочу именно стать лучше, а не пустить кому-то пыль в глаза, чтобы меня посчитали такой. И это самое «лучше» – тоже моё, персональное, а не взятое из чьей-то чужой системы моральных ориентиров.

– Насчёт существ я понял, – улыбнулся её горячности Анар. – Но как быть собственно с домом? Как с… местом, территорией?

– Так и быть. Бесконечный всемерно способствует тому, чтобы у каждого из множества составляющих его миров, стран, городов было своё лицо – свои порядки, традиции, культура, своё доминирующее мировоззрение, свой… дух. Для достижения этой цели он в первую очередь использует отбор и сортировку душ.

– Кругом – одни сплошные Руалы? – ужаснулся Анар.

Бесконечный вдруг представился ему жирной пупырчатой жабой, в каждой из бородавок которой сокрыто по чьему-то «городу под тазом».

– Нет, конечно! Никакие не Руалы, – недовольно наморщила нос Аниаллу. – Руал – город жёстко изолированный. А подавляющее большинство других стран – нет. Они представляют собой сообщества единомышленников, душевной и духовной родни, существ, которые смотрят на мир сходным образом, но и не думают прятаться от этого самого мира. Некоторые из этих сообществ, в основном крупные торговые города, и вовсе приветстуют разные культуры – они рады любому существу, каких бы взглядов оно ни придерживалось, лишь бы оно было способно ответить на терпимость к нему точно такой же искренней терпимостью к окружающим. – Алу помолчала. – Однако открытости есть предел. Везде есть свои правила игры, свои представления о приемлемом и неприемлемом, вежливом и невежливом, и нарушать их не стоит. Ты можешь путешествовать из одной страны в другую, знакомиться с чужой культурой, но всегда должен помнить, что приехал в гости. У этой земли есть свои хозяева, это их дом, и ты обязан уважать их право жить так, как им нравится. Есть только две оговорки, два повода, чтобы вмешаться в чьи-то внутренние дела. Каждое правительство обязано, во-первых, предоставлять несогласным с местными порядками возможность беспрепятственно выехать и вывезти своё имущество. А во-вторых, уведомлять въезжающих о действующих на данной территории законах и нормах, которые они отныне должны соблюдать, или будут наказаны по всей строгости. В Энхиарге всё, о чём я тебе сейчас рассказала, нашло отражение в так называемой «Записке Эллиса», которую подписал весь Наэйриан и множество государств за его пределами.

– И она соблюдается?

– Ещё как. Она… очень оздоровила Энхиарг. До этого все вечно пытались друг друга перевоспитывать, лезли в дела друг друга, а тут… угомонились – иного слова не подберёшь. Когда у тебя есть свой клочок пространства, свой дом, где ты найдёшь понимание и поддержку, где всё так, как тебе нравится, на порядки в котором никто и не думает покушаться – это действует расслабляющее. Сознавая, что среди моря порока есть островок добродетели, куда ты всегда можешь вернуться, чтобы вдоволь отплеваться после общения со всяким беззаконным сбродом, ты становишься заметно толерантнее к чужим особенностям. Главное, понять, кто ты и, соответственно, где твой островок.

– Честность с собой, честность с окружающими и ясные правила игры, – задумчиво пробормотал Анар. – И… где можно прикупить лупу для рассматривания прыщиков на своей душе?

– О! Вариантов масса! Было бы желание.

– А что, у кого-то его может не быть?

– Ещё как. Существа вечно бегают с лупами за чем угодно, а про себя любимых забывают. Копаться в собственной душе часто довольно болезненно, вдобавок бытует мнение, что это занятие – удел слабаков. Удел изнеженных, зажравшихся тварей вроде, опять же не к ночи помянутых, нас с тобой. Размышлять о природе, о Пути и прочей возвышенной чуши – как можно интересоваться материями столь отвлечёнными, когда ты богатства не нажил, имя не прославил, в пол тебе никто не кланяется, да и вообще вокруг бардак?! Им не приходит в голову, что, возможно, это они подходят к решению своих жизненных проблем не с того конца, а бардак вокруг именно потому, что никто не интересуется всеми этими «отвлечёнными материями». Всё начинается вот здесь, – она постучала когтем по лбу. – Невозможно ответить на вопрос «Какой должна быть моя страна?», не ответив на вопрос «Кто я? Каковы мои ценности и цели?» А ведь помощь – вот она, у них перед носом. Во множестве миров существуют учения (религиозные или нет), которые призваны помочь существу максимально безболезненно взглянуть в глаза самому себе. Пользуйся не хочу.

– И… это не похоже на насилие? Ну как… когда тебя тыкают носом в собственную лужу? Или пытаются взнуздать, чтобы погнать в нужном направлении?

– Нет. Совсем не похоже. Даже наши танаи и те ведут себя прилично. Если ты когда-нибудь надумаешь заглянуть в храм Тианы, её жрецы мило побеседуют с тобой, ни на чём не настаивая, ничего не предсказывая, помогут тебе лучше понять особенности твоего характера, предрасположенности и слабости, расспросят о нынешних целях, ненавязчиво укажут на их достоинства и недостатки, на то, соответствуют ли они твоему нраву и способностям. И потом уже ты сам, очистившись от всего наносного, со свежим, открытым взглядом на мир и себя, выберешь свой дальнейший путь – и он, как показывает статистика, скорее всего, совпадёт с твоим Путём с большой буквы, о котором, заметь, танаи в разговоре даже не обмолвились. Об этом забавно говорит Феллшиор, Верховный жрец Тианы в Бриаэлларе: «Тиалианна – она всё-таки кое-что смыслит. Она понимает, что для вас лучше. Вы тоже чувствуете, что для вас хорошо. И что тут удивительного, если взгляды двух мудрых существ совпадают?!»

– Мне нравится твой мир. Но всё это звучит немного…

– Утопично? Похоже на сладкую несбыточную мечту?

– Да.

– Всё это и было мечтой долгие, долгие годы. В разные эпохи во множестве миров миллионы незнакомых между собой существ грезили о мире, где каждый сможет жить в согласии с собственной душой, где для каждого найдётся место. Они создавали научные теории и философские трактаты, писали стихи и песни, накрепко впечатавшиеся в память Бесконечного. Это им – идеалистам, фантазёрам – мы в первую очередь должны быть признательны за мир, в котором живём. Это их услышал Бесконечный. Это их замыслы он воплощает, используя наэй как инструменты.

– Без наэй мечта так и осталась бы мечтой?

– Не знаю. Не знаю, Анар. Может быть, со временем ему и удалось бы создать некий коллективный разум для управления собой… из местного сырья… Не знаю.

– Так ли важно, благодаря чему мечта сбылась? Главное, что она сбылась, – блаженно потянулся Анар.

– Мру-у, если уж на чистоту, я бы не сказала, что она уже сбылась. Она ещё в процессе… сбытия. И сбытие это идёт черепашьим шагом. Так что, уверяю тебя, в этом сочном куске мяса пока полным-полно острых косточек. Стоит расслабиться, и одна из них не преминет вонзиться тебе в нёбо.

– Ты говоришь так, будто в твоём до сих пор торчит парочка, – заметил Анар.

– Так и есть. Один из наших правителей, лап, так сказать, нашего мохнатого общества, изволил начихать на все эти распрекрасные принципы. Его стараниями мы все сейчас оказались в большой опасности.

– И кто же нам угрожает?

– Смерть, – просто ответила Аниаллу.

Радужка её вспыхнула, Анар моргнул, а когда открыл глаза, сианай перед ним не было. Он мотнул головой, пытаясь отогнать, развеять затопившее его разум видение, но безуспешно.

Анар оказался лицом к лицу с незнакомой алайкой, темнокожей и голубоглазой. На ней было строгое светлое платье с широкой юбкой, по подолу украшенной ярко-рыжими отпечатками кошачьих лап. Рядом с ней, в таком же округлом плетёном кресле, сидел худощавый алай «породистого» вида, одетый с нарочитой аккуратностью. Оба они смотрели куда-то за спину Анара, она – с глубокой печалью, он – с чуть заметной досадой.

Усилием воли Анар заставил себя «обернуться». Мимо него проплыла вогнутая золотистая стена, изрезанная множеством разнокалиберных ниш, забитых высохшими трупиками кошек. Вдоль неё на тумбах из чёрного и белого камня расселось на редкость пёстрое общество. Анару, привыкшему к единообразной, скульптурной красоте своих соплеменников, предстали алаи с кожей цвета священного молока и цвета хатти; алаи рослые, сухопарые и пучеглазые, как рыбки-неужели; алаи-атлеты с приплюснутыми носами и мощными шеями и алаи-статуэтки, пугающе тонкие в кости, с оранжевыми волосами и пушистыми кисточками на полупрозрачных ушах. Хвосты у одних были гладко выбриты, другие, напротив, щеголяли длинной, свивавшейся кольцами шерстью, а третьи выстригли на своих «пятых конечностях» узоры, превратив мех в двоеморхий бархат. Пышногрудая дама в первом ряду вывернула свои уши наизнанку, так что вибриссы торчали из них, как тычинки из кремовых калл (ну, если бы у калл были тычинки). В этом было что-то обольстительно-бесстыжее, Анар залюбовался. Её полненькая соседка загнула кончики богато опушённых ушей вперёд, повесив на них по медному рыбьему скелету. Она куталась в пальто из мышиных шкурок и подозрительно щурила зеленоватые глазищи, удлинённые стрелками тонких морщинок.

Всё это разношерстное собрание с совершенно одинаковым недовольством взирало на пожилого, богато одетого человека, который, потрясая массивным жезлом, что-то гневно кричал восседавшей в креслах паре. Он явно говорил не по-алайски, но через несколько минут Анар с удивлением обнаружил, что понимает его.

– Вам всем было бы лучше распродать своё имущество и покинуть Канирали уже сегодня!

– С какой это стати? – возмутился кто-то «на галёрке».

– С той, что завтра оно может быть конфисковано, – отчеканил человек. – В качестве компенсации за всё зло, которое вы принесли Канирали.

– Зло? – округлила глаза дама с ушами-каллами.

– Господин посол, думаю, в данной ситуации не будет нескромным напомнить вам о роли, сыгранной нашим народом в образовании вашего государства. Мы спасли вас от гнева Хеллина, мы долгие годы были гарантами вашего… суверенитета, и вот теперь, когда вы более-менее встали на ноги, мы вдруг превратились в злодеев и оккупантов? Я так должен вас понимать? – поднявшись с кресла, спросил «шибко породистый» алай. Он говорил мягким, чуть утомлённым тоном жреца-ветеринара, день за днём вынужденного извлекать из желудков храмовых котов проглоченные подвески от кадильниц.

– Именно так, – взяв себя руки, кивнул посол. – И уверяю вас, без вашей так называемой помощи мы встали бы на ноги намного, намного раньше. Нет, никто не умаляет заслуг алаев в организации Исхода, но ваши дальнейшие действия, то, насколько бесстыже вы воспользовались нашим бедственным положением, перечёркивает всё сделанное ранее добро. Нам чужда ваша культура вседозволенности, ваша… идеология. Мы отдельная, самобытная нация, кровью заплатившая за свою свободу, и «Записка Эллиса» гарантирует нам право оставаться таковой. Мы никому не позволим превратить себя в жалкую колонию!

– Колонию? Господин посол, я не помню ни одного случая, чтобы Бриаэллар вмешался во внутренние дела Канирали или пытался влиять на её внешнюю политику.

– Тогда позвольте мне, господа Верховные жрецы, сказать всего два слова, которые мгновенно прояснят картину, – поклонился посол. – Ар-Диреллейт. Одна из крупнейших межмировых высших школ магии процветает на землях народа, которому ведьмовство внушает глубокое, праведное отвращение. Благодаря вам мы вынуждены мириться с этим рассадником заразы. Мы не можем не то что избавиться от Ар-Диреллейт, но даже запретить им пропагандировать свой греховный – во всех смыслах этого слова – образ жизни на улицах наших городов!

– Насколько мне известно, у Ар-Диреллейт немало защитников среди жителей Канирали, в том числе и облечённых властью, – заметила Верховная жрица.

– Это и не удивительно, учитывая, какую долю в бюджете Канирали составляют налоговые отчисления школы, – поддержал её кто-то из зала.

– Никакими отчислениями нельзя искупить вред, наносимый духу наших граждан! – тут же отреагировал посол.

– Так убедите в этом собственное правительство. При чём здесь мы? – возмутился тот же голос.

– При том, что именно благодаря вам мы не можем убедить в этом часть собственного правительства, – процедил человек.

– Я не понимаю вас, господин посол, – всё так же спокойно проговорила Верховная жрица.

– Прекрасно понимаете. Ни один патриот Канирали, находясь в ясном уме, не станет защищать эту язву на теле нашей родины. Но вы большие мастера затуманивать чужой рассудок.

– И каковы доказательства того, что на ваше правительство оказывалось давление? – полюбопытствовал Верховный жрец.

– Доказательства? Всем прекрасно известно, что ваши телепаты не оставляют следов своей… деятельности. Но если раньше вы действовали тонко, и мы действительно ни в чём не могли вас обвинить, то сейчас, почувствовав, что настроения в Канирали изменились, а над вашей драгоценной школой нависла реальная опасность, вы потеряли всякую осторожность. Вы испугались и грубо перетянули на свою сторону младших принцев. Если поддержку части знати можно списать на её алчность, то чем вы объясните такую неожиданную перемену в поведении Их Высочеств? Прежде они никогда не выказывали особой любви ни к вам самим, ни к вашим прихвостням-колдунам. Воистину, когда кто-то облечённый властью начинает вести себя непоследовательно – ищи алая.

– С тем же успехом я могла бы сказать, что ваши нынешние заявления являются результатом чьего-то внушения. Перемена в вашем… политическом курсе более чем неожиданна. – Верховная жрица поджала губы и сокрушённо покачала головой. – Подумайте над этим, господин посол. Хорошенько подумайте и примите меры.

В зале повисло молчание. Посол сглотнул. Плечи его вдруг как-то поникли, лицо приняло растерянное выражение.

– Что… вы?.. Что вы сделали со мной? – выдохнул он, пошатнувшись.

– Ничего. Однако вы не можете не знать, что в присутствии Верховной жрицы Аласаис любые влияющие на разум чары слабеют. Они тают, как нити сахара в горячем супе, и к их жертве возвращается способность самостоятельно мыслить, – тихо проговорила алайка. – Воспользуйтесь моим даром, посмотрите трезвым взглядом на события последних недель, о большем я не прошу.