Текст книги "Звёздный огонь"

– А то ты не знаешь? – Хаген покачал головой. – Ну-у, не разочаровывай меня.

– Он не хочет следить за нами? Поэтому дает свободу?

– Почти, – Умберто посмотрел на «Невесту ветра», потом вновь перевел взгляд на напарника. – Другие капитаны именно так и поступают; они, возможно, посчитали бы Крейна лентяем. Но подумай: полагаясь на капитана в такой мелочи, а потом и в других вещах, не разучишься ли ты думать и принимать решения? «Невеста» нас объединяет, да, – но у каждого остается право выбирать… и право на ошибку. О-о, смотри, смотри туда! Увидеть такое представление удается лишь немногим!

«Невеста ветра» и незнакомый фрегат сошлись, и тут Умберто ждало разочарование: они не стали таранить друг друга, а, сцепившись крючьями, закружились в жутковатом танце. Хаген знал о морских сражениях достаточно, чтобы понять, насколько происходящее необычно, – ведь для того, чтобы сразиться врукопашную, сначала нужно обездвижить корабль противника.

– Проклятье… – пробормотал Умберто. – Кому-то невтерпеж подраться.

И желание это, по всей видимости, было обоюдным.

Лодочка сдвинулась с места; если раньше они думали, что придется выждать, пока окончится противоборство фрегатов, то теперь оба моряка торопились на борт. Умберто устремил взгляд туда, где разгорелась схватка, и как будто мысленно подгонял лодку, которая и так неслась изо всех сил. Хаген, несмотря на усталость, тоже ощутил азартное желание поскорее ввязаться в драку.

Когда они забрались на борт, битва была уже в самом разгаре. Хаген мельком увидел, как Крейн сражается с высоким темноволосым человеком, чье лицо показалось пересмешнику ~знакомым~, хотя они совершенно точно не ~встречались до этого дня~.

Потом кто-то бросил Хагену саблю, и он бросился в атаку. Он кричал, рубился с чужими матросами так, словно каждый из них был его личным врагом. Когда вымотанный бессонной ночью пересмешник начал терять силы в ожесточенном бою, «Невеста ветра» помогла ему.

^– …Хаген? Эй, Хаген, ты меня слышишь?

Магус выронил саблю и, не обращая внимания на того, кто его звал, отошел к фальшборту. Упал на колени, спрятал лицо в ладонях; его мутило, пустой желудок скрутился узлом, а рот наполнился желчью. Раньше ему приходилось сражаться и убивать, но в этот раз все было по-другому.

Он был кем-то другим. Он не был собой. Мышцы ныли, запястье правой руки грызла сильная боль; расходуя силы, он едва не перешел ту границу, за которой поджидает Великий Шторм со своими крабами. Почему? Что случилось? Что изменилось?

Пересмешник знал ответ, хоть и не хотел в него верить.

– Ты не ранен?

Он с трудом поднял голову; рядом стоял Сандер. Пересмешник оглядел себя и прислушался к своим ощущениям.

– Нет… это чужая кровь. А где Умберто?

Сандер неопределенно махнул рукой и убежал. Оглядевшись, Хаген увидел помощника капитана – тот склонился над раненым матросом и о чем-то его спрашивал. Сам он, судя по всему, не пострадал.

В голове у пересмешника немного прояснилось. Он медленно поднялся с колен, и тут над палубой раскатился голос Крейна:

– Умберто, Хаген – ко мне!

В памяти тут же всплыли слова, недавно сказанные Умберто: «Скоро мы увидим капитана в гневе». Судя по тону феникса, так оно и было. Пересмешник повернулся, превозмогая чувство, неприятно напоминавшее страх.

Крейн уставился на него с легкой растерянностью.

– Что такое? – спросил пересмешник. Голос его был тем же, что всегда – но, быть может, он в беспамятстве снова изменил лицо? Хаген поднял руку, ощупал себя и обнаружил кое-что… неожиданное. Определенно Безликая-безымянная сейчас смеялась над ним от всей души, если таковая у нее была.

Крейн тряхнул головой, что-то пробормотал себе под нос и продолжил прежним уверенным тоном, в котором, впрочем, поубавилось гнева:

– Хаген, захвати ведро воды и иди в большую каюту. Умберто, мне придется немного… отвлечься. Будь начеку. Эсме осталась в Ямаоке, так что позаботься о раненых, пока мы их туда не довезем.

– Слушаюсь, капитан, – с готовностью ответил помощник и, взглянув на Хагена, вопросительно вскинул бровь – увиденное изумило его не меньше, чем капитана.

Выругавшись, пересмешник отправился за водой.

^– …Без сомнения, очень удивлен нашей встречей.

Войдя в большую каюту, Хаген занял место в углу, чтобы не мешать. От качки из полного ведра в его руках вода выплескивалась на ноги и на пол, где исчезала, впитываясь в лжеплоть. Зачем Крейну понадобилась вода? Зачем Крейну понадобился пересмешник? Любой матрос мог ему помочь с таким нехитрым делом.

Напротив феникса сидел тот самый темноволосый мужчина, с которым он сражался на палубе «Невесты ветра». Ощущение, что они уже встречались, испарилось без остатка; теперь Хаген не сомневался, что видит этого человека – впрочем, человека ли? – впервые, как и присутствовавшего при разговоре юношу, чьи глаза от страха вот-вот должны были вылезти из орбит. Он сидел в другом углу, прижав колени к груди.

– Я скорее обрадован, – сказал темноволосый, не сводя глаз с капитана и бесстрашно улыбаясь. – Я ждал нашей встречи, но опасался, что за тобой придется гнаться через семь морей.

Руки пленнику связали так крепко, что Хаген убедился в справедливости своей догадки: перед ним был не человек, а магус.

По всей видимости, орел.

По красивому и надменному лицу стекали капли пота, на рубашке темнела кровь. Он был ранен, и не раз. В памяти Хагена что-то зашевелилось, поплыли рыбы-воспоминания: во время боя он не мог глазеть по сторонам, но все-таки успел заметить, что этого незнакомца брали в плен, задавив числом, и во многом благодаря нечеловеческой силе Бэра. Феникс мог победить орла, сражаясь один на один, лишь прибегнув к той силе, демонстрировать которую на глазах у целой команды враждебно настроенных зрителей не следовало.

– Выходит, я невольно оказал тебе услугу? Рад, очень рад, – сказал феникс таким тоном, словно поддерживал светскую беседу. – Итак, какими судьбами императорского наместника занесло в такую глушь? Мы ведь оба понимаем, что Ямаока очень далеко от Тейравена.

Тейравен! Хаген наконец-то понял, с кем имеет дело.

И встревожился.

Эйдел Аквила рассмеялся:

– Ты не хуже меня знаешь, Кристобаль, что должность наместника – всего лишь почетная ссылка. Я даже рискну предположить, что тебе известно, за какие именно… заслуги меня так наградили. Но это неважно. Я долго страдал, сидя в той дыре, однако теперь все изменилось.

– Император дал тебе новое задание, – невозмутимо проговорил Крейн. – Предоставил возможность заслужить прощение. Должно быть, он поручил тебе что-то очень непростое, очень опасное.

– О да. Я многое успел сделать. Лишь с последним пунктом оплошал.

– Не поймал одного из самых известных морских бандитов, да. – Феникс усмехнулся. – Погоди-ка… Последний пункт? А знаешь, это обидно. Я-то считал себя угрозой номер один для его величества капитана-императора. Ну, в крайнем случае номер два, после Звездочета.

Хаген закрыл глаза и увидел перед собой Ризель. Он вспоминал о ней всякий раз, когда заходила речь о капитане-императоре, но сейчас не просто вспомнил, а всем телом ощутил исходящую от нее молчаливую силу. Она была словно туго натянутая тетива стреломета, готового выстрелить в любой момент…

Стрела была нацелена ему прямо в сердце.

Всхлипнул перепуганный юнец в углу; Хаген встряхнулся и навострил уши. Его сюда позвали не зря. Вот-вот должно случиться что-то важное.

– Впрочем, – продолжил Крейн, – ты упустил свою награду. Добыча поймала охотника.

– Будет и другой шанс, – ответил Аквила, ухмыльнувшись. – Ведь ты меня отпустишь. Значит, мы обязательно встретимся.

– Отпущу? – переспросил феникс с напускным изумлением. – Это почему же?

– Всем известно, что капитан Кристобаль Крейн не добивает побежденных, – ответил Аквила. – Кто-то говорит, он следует некоему кодексу чести – старомодному, заметим. Кто-то считает это признаком слабости. Мне, если честно, все равно. – Он небрежно пожал плечами. – Так или иначе, я точно знаю, что выберусь отсюда живым. И даже здоровым, раз уж ты любезно прихватил с собой моего целителя.

Так вот кем был этот юноша…

– Твой целитель умеет выращивать отсеченные конечности? – уточнил Крейн.

У Хагена зашевелились волосы на затылке, но Аквила спокойно ответил:

– Вот и проверим.

Крейн откинулся на спинку стула, склонил голову набок.

– Что ж, тогда начнем, – произнес он ровным голосом. – Я бы хотел услышать от тебя, откуда взялась дрянь, отравившая воду в Ямаоке. И, разумеется, как с нею бороться.

– Да-да, разумеется… – Аквила запрокинул голову и замолчал, глядя в потолок каюты, словно собираясь с мыслями. Потом резко перевел взгляд на Крейна и спросил: – Кристобаль, а ты не слишком торопишься? В прошлый раз мы толком и не поговорили.

– В прошлый раз ты был негостеприимен, в отличие от наших предыдущих встреч. – Крейн коснулся шрама на правой щеке. – Должен заметить, ты долго терпел. Я был уверен, что ты нарушишь слово еще до того, как… Впрочем, сейчас речь не об этом. Яд, Эйдел. Как нам быть с этой полуживой штуковиной, которую вы с капитаном-императором вытащили из какой-то древней дыры?

– Ты начинаешь терять самообладание, Кристобаль, – заметил Аквила, не скрывая издевки. – Смотри не вспыхни, как в Лэйфире. Или в… ну, ты знаешь, о чем я.

Из своего угла Хаген мог разглядеть лицо орла лишь в те моменты, когда тот поворачивал голову влево, зато Крейн был как на ладони. «Интересно, – подумал пересмешник, увидев на лице капитана знакомое выражение ледяного спокойствия, свидетельствовавшее о противоположных чувствах, – этот Аквила хотя бы догадывается, с какой опасностью играет?»

«Не вспыхни, как в Лэйфире». Похоже, он не просто догадывается, а знает больше, чем сам Хаген. Что же там случилось на самом деле, в этом Лэйфире?..

Крейн молчал.

– Я знаю, – продолжил Аквила, подавшись вперед, насколько позволяли связанные руки. – Я все видел, но молчал долгие годы, потому что мне бы не поверили – я запятнал свою честь, мое слово для капитана-императора значит меньше, чем вопль чайки-крикуна. Ты не оставил ни одной улики, но… Для кого-то десять лет ожидания – четверть жизни, а для магуса – досадное промедление, и не более того. Дети небес терпеливы, очень терпеливы. – Он чуть помедлил, потом многозначительно прибавил: – Как правило.

Капитан «Невесты ветра» поднялся и подошел к окну. Он безмолвно стоял, упираясь рукой в стену. Хагену показалось, что по стене прошла рябь, словно по шкуре взволнованного зверя, но он находился слишком далеко и в каюте было слишком темно, чтобы сказать наверняка.

– Да, – наконец проговорил Кристобаль Крейн тихим усталым голосом. – Я так и думал. Ты считаешь, что еще не проиграл, потому что сейчас все идет по твоему плану. Ты не боишься ни боли, ни смерти. Тебе нужна… улика. Что ж, получай.

Аквила вспыхнул.

Это было до того неожиданно и страшно, что пересмешник застыл с открытым ртом. Голос капитана донесся до него издалека:

– Что стоишь, дубина?

Тело пересмешника отреагировало быстрее, чем разум, – руки схватили ведро, выплеснули воду, а потом он бросился прочь из каюты наверх, к солнцу и чистому воздуху.

Но запах паленой плоти нагнал пересмешника, и у фальшборта его вырвало желчью. Кто-то что-то спросил, он ответил невпопад. Даже вонь, сопровождающая трупоход, была не такой мерзкой, как этот липкий удушливый запах. Он не раз видел, как феникс сжигает дотла морских тварей, однако человек… магус… пусть даже совершенный мерзавец! Связанный по рукам и ногам!

«Кто-то говорит, он следует некоему кодексу чести», – издевательски прозвучал в его ушах голос сожженного наместника Тейравена.

Через некоторое время шум позади вынудил пересмешника оглянуться. Двое матросов тащили по палубе кого-то, закутанного в просторный черный плащ с капюшоном, а за ними шел светловолосый парнишка-целитель, с трудом переставляя ноги. Из-под плаща на миг выглянула обгорелая куртка, и Хаген опять ощутил дурноту. Он закрыл глаза, затаил дыхание, сосредоточился на главном: Кристобаль Крейн не убил Эйдела Аквилу. Кристобаль Крейн отпускает Эйдела Аквилу.

Но почему?!

В самом деле, фрегат Аквилы был отпущен на все четыре стороны вместе с выжившими матросами и самим наместником. Когда «Невеста ветра» подняла абордажные крючья и они с противницей направились в разные стороны, Крейн вышел на палубу и, негромко отдав несколько приказов, подошел к фальшборту и встал рядом с Хагеном.

– Больше всего на свете я ненавижу лгать, – сказал он, устремив взгляд перед собой, – и тем не менее последние сорок лет моей жизни – сплошная ложь. Временами это невыносимо.

– Могу себе представить, – сухо ответил пересмешник.

Крейн усмехнулся:

– Тебе-то самому не трудно постоянно врать?

Хаген пожал плечами и невольно порадовался, что капитан по-прежнему на него не смотрит.

– Почему я? – почти прошептал он. – Чтобы никто из матросов не увидел… правду?

– Правда бывает некрасивой, верно? – вопросом на вопрос ответил Крейн и продолжил: – Он меня почти обставил. Он думал, я не стану рушить свою легенду и прибегну к другим средствам… Попрошу за него выкуп… Убью или искалечу… В последнем случае, кстати, он бы и впрямь ничего не рассказал. Орлы – на редкость упрямое и стойкое племя.

– Но вы ее разрушили, капитан! – с внезапной горячностью проговорил Хаген. Он повернулся к Крейну, и тот, помедлив, перевел на него задумчивый взгляд разноцветных глаз. – Теперь все узна́ют, что Кристобаль Крейн – на самом деле Кристобаль Фейра! Что род пламенных фениксов не прервался! Что… да что же теперь будет?!

Крейн улыбнулся. Улыбка была грустной.

– Я скажу тебе, что будет. Мы вернемся в Ямаоку. Устраним грейну – так называется та штука, что отравляет воду, – тем способом, о котором мне любезно поведал Эйдел Аквила. Потом отправимся обратно в Кааму, чтобы ждать второго задания Лайры Арлини. Вот и все.

– Капитан…

– Да-да, я понимаю, что тебя беспокоит, Хаген. В этом мире нет ничего бесконечного. Рано или поздно правда все равно открылась бы. Время капитана Крейна подходит к концу, разве ты сам этого не чувствуешь?

Пересмешник хотел возразить, но не нашел слов.

– Без ложной скромности скажу, что ты стал участником интересной истории, – заметил Крейн. – Пусть даже под занавес. Будет о чем рассказать правнукам лет этак через двести.

– Я бы предпочел через двести лет вспоминать с вами о былых годах за бутылочкой хорошего вина, – осмелев, сказал Хаген.

Капитан снова отвел взгляд.

– Не знаю… – рассеянно проговорил он. – Огонь вечен, пока горит. Что будет завтра или через двести лет? Пожар, уютный очаг, пепел? Не знаю…

Они надолго замолчали. Хаген ощущал себя полностью сбитым с толку, а Крейн не считал нужным что-либо объяснять. «Невеста ветра» приближалась к гавани, рассекая серебрящиеся волны. Пересмешник осторожно выглянул за борт – у него кружилась голова от усталости – и увидел блестящие черные спины дельфов, которые почетным эскортом сопровождали фрегат. Интересно, что же разузнал капитан у своего пленника? Хаген хотел спросить Крейна об этом, но неожиданно для самого себя задал совсем другой вопрос:

– Капитан, вы знали того, чье лицо…

– Да, – перебил Крейн. – Да, я случайно познакомился с Маркусом Фиренцей лет двенадцать назад. В его лице мир потерял великого художника. Насколько мне известно, он все бросил после смерти своего… учителя. Но ты явно знаешь о Маркусе куда больше, чем я.

Он устремил на пересмешника пристальный взгляд, и тот во второй раз за короткое время ощутил, что не может сказать ни слова. Точнее, слов было слишком много, они как будто толпились у него в горле и умирали от тесноты и удушья, так и не сорвавшись с губ.

Впрочем, Кристобаль Крейн не ждал ответа.

– Да, – сказал он, усмехнувшись, – как я и говорил, правда бывает некрасивой. Что ж, пусть прячется под маской, пока у нее есть такая возможность.

На этом разговор завершился. Крейн занялся своими делами – о чем-то поговорил с Джа-Джинни, потом Умберто доложил ему о состоянии раненых, – а Хаген вскоре спустился в кубрик, где отыскал зеркало.

Без спешки. Он знал, что увидит.

Красивое лицо с тонкими чертами и изогнутыми бровями, правая выше левой. С жутким шрамом через лоб, переносицу и щеку, оставшимся после удара плетью, который содрал полосу кожи.

То самое лицо, чью слегка огрубленную версию – и к тому же без шрама – он носил вот уже семь лет.

Нами, поджидая их на пристани, нетерпеливо ходил кругами. Исподволь наблюдая за капитаном, Хаген почувствовал: Крейну не терпится поскорее спрыгнуть на причал. Но тот, кто рискнул бы так поступить, в лучшем случае отделался бы сломанными ногами. Поэтому магус не двинулся с места до тех пор, пока не перекинули трап. Хаген и Умберто спустились вместе с капитаном, следом за ними слетел и крылан.

– В-вы что-то узнали? – От волнения правитель заикался. – У Эсме ничего не получилось. Бедная девочка даже расплакалась от бессилия! На вас вся надежда, капитан!

– Соберите людей и направьте в горы – туда, где начинается водовод, – сказал Крейн без лишних предисловий. – Необходимо сделать так, чтобы вода не попадала в трубы, и тогда существо к исходу третьего дня издохнет само. Это все.

– Все?! – ошеломленно повторил Нами. – Вы шутите, капитан? С таким страшным оружием нельзя справиться столь просто…

Магус нахмурился:

– Можно. Это никакое не оружие. Это полуживая машина, грейна. Она была создана воронами-алхимиками во времена Основателей и использовалась для очистки воды. Ее ниоткуда не привозили, а, скажем так, изменили. Она всегда была здесь, но тот, кто все это устроил, заставил ее нести смерть.

– Полуживая машина… – повторил Нами с благоговением. – И мы никак не можем ее исправить?

Крейн покачал головой:

– Нет, об этом и речи не идет. Наших знаний не хватит – даже современные алхимики, скорее всего, ничего не смогли бы сделать. Это древняя вещь, уникальная вещь – и, увы, безвозвратно испорченная. Когда трубы водовода пересохнут, грейна исчезнет – так сказал мне посланец его величества. Он был немногословен, но не лгал, ручаюсь. Это все, что я смог для вас сделать, Нами. Посланец также сказал… – Крейн запнулся. – Он сказал, что противоядия не существует. Я сожалею.

На лице правителя Ямаоки не отразилось даже тени той боли, которую он испытал, услышав последние слова Крейна, но его голос сделался совершенно безжизненным. Поблагодарив капитана «Невесты ветра», Нами поспешно ретировался, и Хагену показалось, что он, отвернувшись, украдкой вытер слезы.

Крейн проследил за ним взглядом, потом повернулся к своим морякам:

– Хаген, Умберто. Я должен попросить у вас прощения.

«За что?» – хотел было спросить удивленный пересмешник, но Умберто его опередил.

– За то, что сделали из нас приманку? – сказал он с добродушной усмешкой. – Не стоит, капитан.

Хаген промолчал. Он смотрел на посеревшее от усталости лицо Крейна и думал, сколько человек – или магус? – может вынести и ради чего он сам пошел бы на такое.

– Мы возвращаемся в Кааму? – спросил Джа-Джинни. – Ведь задание Лайры выполнено… или нет?

– Тут неподалеку храм Заступницы, – вполголоса сказал Крейн вместо ответа. – В лазарете при храме Эсме лечит отравленных… то есть пытается лечить. Я собираюсь ее навестить. Если хотите, можете составить мне компанию.

Улыбка тотчас же сползла с лица Умберто; он покачал головой и сослался на какие-то неотложные дела на борту. Джа-Джинни, не особо утруждая себя объяснениями, заявил, что хочет отдохнуть. А Хаген отчего-то растерялся и кивнул, хотя понимал, что следует отказаться.

Крейн молча зашагал прочь; пересмешнику оставалось лишь последовать за своим капитаном. Храм и лазарет располагались в западной части порта – два мрачноватых здания со стенами из серого камня, густо увитыми плющом. Отчего-то Хагену сделалось не по себе, и он почти собрался сказать капитану, что подождет снаружи, как вдруг Крейн обратился к нему сам.

– Полагаю, ты понимаешь, – сказал он негромко, – что Эсме не должна знать о произошедшем между мной и Эйделом Аквилой?

– Я буду молчать… – ответил пересмешник так же тихо. – Но ведь, кроме меня, еще кое-кто знает о случившемся. Многие видели, как выносили Эйдела…

– Да, – перебил Крейн. – Я понимаю, что все тайное рано или поздно становится явным. Просто еще рано. Я… не хочу, чтобы она узнала об этом сейчас.

Пересмешник хотел спросить своего капитана, как же быть с целительской чувствительностью Эсме и ее способностью читать мысли с трех шагов, но тот уже толкнул дверь и шагнул через порог. За один лишь миг магус преобразился – расправил плечи, поднял голову, каким-то чудом избавился от усталости, сковывавшей движения, – и Хаген ничуть не удивился, когда увидел на лице Крейна знакомую полуулыбку.

Они вошли в просторный зал с высоким сводчатым потолком; здесь было тихо и прохладно, лишь где-то снаружи ворковали голуби. На койках, расставленных вдоль стен, покоились люди, похожие на спящих, но их сон был слишком глубок и длился чересчур долго. Хаген шел, исподволь разглядывая восковые лица, запавшие щеки, проступившие под глазами синяки. Он никак не мог отделаться от ощущения, что все эти мужчины и женщины на самом деле мертвы.

Две молоденькие эльгинитки, завидев неожиданных гостей, исчезли – словно растворились в холодном воздухе. Эсме, сидевшая рядом с одним из спящих, даже не пошевелилась, но Хаген почувствовал, как его сознания коснулось что-то легкое, нежное: целительница их заметила, просто не хотела отвлекаться. Крейн подошел к ней и остановился, терпеливо ожидая, пока девушка откроет глаза и посмотрит на него.

Казалось, прошла целая вечность.

– Не могу, – страдальчески морщась, произнесла Эсме. – Не получается.

– Ну-ка, соберись! – скомандовал Крейн с притворной строгостью. – Что именно у тебя не получается?

– Когда я исцеляю раненого или больного, то… скажем так, шью. Вижу прореху и зашиваю ее. Но в их сердце-сути нет прорех, все целое. Они здоровы. – Целительница взмахнула рукой, словно желая охватить весь зал и всех спящих. – Ну… в каком-то смысле здоровы. Их души блуждают в лабиринте и не могут отыскать выход. Если оставить все как есть, через некоторое время они начнут умирать от истощения.

– Лабиринт, говоришь?

Она кивнула:

– Я вижу его начало. Но не знаю, смогу ли выбраться.

– Да, это сложно, – проворчал Крейн и призадумался.

Ни Эсме, ни Хаген не стали его отвлекать. Целительница машинально гладила лежащую поверх одеяла руку спящего, парня лет семнадцати. Его лицо казалось пересмешнику знакомым. Приглядевшись, он сообразил: перед ним Тэррон, сын правителя. Тот самый талантливый картограф…

– Я попробую! – вдруг решительно произнесла Эсме и потянулась к сумке с чудодейственными снадобьями. – Надоело бояться, хватит!

– Постой! – Хаген схватил ее за руку, и девушка уставилась на него с искренним изумлением. – Разве истинная смелость в том, чтобы очертя голову бросаться в бой? Ты всегда казалась мне рассудительным человеком.

– Другого выхода нет, – возразила целительница. – Ты должен понять…

– Он прав, – сказал капитан. – Форменное самоубийство. Я этого не допущу.

– Но, капитан…

– Слушай меня, – перебил Крейн. – Ты говоришь, что боишься не найти дороги из лабиринта? А если у тебя будет маяк, справишься?

Целительница посмотрела на него с недоверием.

– Наверное, да… хм… думаю, тогда бы у меня все получилось.

– Уверена? – спросил магус. Поразмыслив совсем недолго, она кивнула – теперь и впрямь куда уверенней. – Тогда давай попробуем. Я и «Невеста», мы укажем тебе обратную дорогу.

– Как?! – растерялась Эсме. – Ты же не целитель…

– Я капитан. – Крейн добродушно усмехнулся. – И мой долг – вытаскивать своих людей из всяких дурацких лабиринтов.

В глазах целительницы промелькнуло какое-то странное выражение, но уже в следующий миг она опустила голову и торопливо потянулась к сумке. Вытряхнув на одеяло ее содержимое, долго водила рукой над плотно запертыми флаконами – тронула черный, вздрогнула всем телом и схватила красный.

Вздохнула – и выпила его залпом.

– Присмотри, чтобы сюда никто не зашел, – попросил Крейн, вспомнив о существовании Хагена. – Я на тебя рассчитываю.

Он встал за спиной Эсме и положил руку ей на голову, а пересмешник послушно отправился к двери. Но не успел он сделать и пяти шагов, как позади раздался странный звук, какое-то шипение.

Обернувшись, Хаген увидел незабываемое зрелище.

Целительница сидела неподвижно; по ее правой руке от локтя к кончикам пальцев струилось золотистое сияние, а левую она почему-то завела за спину. Лицо Эсме в эти мгновения казалось ослепительно красивым. Кристобаль Крейн преобразился по-настоящему: полыхающие крылья Феникса раскрылись, на миг взметнувшись до самого потолка, и сразу же простерлись над девушкой, словно желая ее защитить от всех опасностей в мире. Это было так прекрасно, что пересмешник невольно затаил дыхание: он готов был смотреть на них целую вечность, хоть и понимал, что поступает нескромно, все равно что подглядывая за парой, которая предается любви.

Он не услышал, как открылась дверь.

Он не почувствовал, как кто-то подошел и остановился рядом.

– Заступница, как они прекрасны! – благоговейно прошептал Нами. В глазах правителя Ямаоки стояли слезы. – Я благодарен Пресветлой Эльге, что она позволила мне увидеть такое!

Хаген понял, что не выполнил простейшей просьбы капитана и что за это ему влетит. Сделанного не воротишь; он готов был принять наказание, но грядущее не имело никакого значения. И еще пересмешник лишь теперь осознал, почувствовал, что значит быть пламенем. Огонь вечен, пока горит. Феникс полыхал, и полыхала правая рука Эсме, но оборотень вдруг заметил, что целительница хмурится. Чутье подсказывало ему, что излечение затянулось: никогда раньше Эсме не тратила на одного пациента так много времени. Неужели она не справится? В это не хотелось верить, но…

Ее левая рука взметнулась, легла поверх правой – крест-накрест. Она тоже светилась, но по-другому: это черное сияние Хаген уже видел несколько месяцев назад на острове Зеленого великана, и тогда Крейну пришлось несладко. «Заступница, помоги! – подумал оборотень, ощущая легкую панику. – Она же не хочет убить парнишку?!» Он шагнул вперед, но тотчас же отступил: жар неземного пламени надежно защищал не только Феникса, но и тех, кто был рядом с ним.

Два потока, черный и золотой, слились в один.

Сердца двух невольных зрителей отсчитали едва ли с десяток ударов…

Спящий задышал ровнее, на его щеках проступил румянец. Феникс поднял голову и безмолвно посмотрел на Хагена и Нами. Именно Феникс, не Кристобаль Крейн. На пепельном лице горели алым нечеловеческие глаза, чей немигающий взгляд был мудр и жесток; крылья были эфемерны, но их кажущиеся хрупкость и легкость обманули бы лишь безумца – это пламя могло сжечь что угодно. Эсме судорожно вздохнула и стала оседать на пол. В тот же миг огненное существо исчезло, уступив место Крейну, – он подхватил целительницу так бережно, словно она была хрустальной. Отыскав пустую койку, магус уложил на нее девушку; Нами в это время бросился к сыну – убедиться, что теперь тот просто спит.

– Молодец, Хаген, хвалю, – сказал Крейн тихим безжизненным голосом.

Пересмешник потупился.

– Я н-никому не ск-кажу! – проговорил Нами, заикаясь. – К-капитан, моя жизнь принадлежит вам!

– Не надо, Нами. – Феникс устало покачал головой. – Это ее следует благодарить, а вовсе не меня. Я всего лишь побыл некоторое время маяком.

– Не будь на побережье маяков, ни один фрегат не справился бы с бурей, – возразил правитель. – Если бы я владел всеми сокровищами мира, то отдал бы их вам обоим без промедления, но… – Он вздохнул и развел руками. – Вы-то как раз и вернули мое самое дорогое сокровище с того света. Что мне сделать для вас, капитан? Пожалуйста, не отказывайте!

Крейн усмехнулся.

– Что ж, если так… – Он достал из-за пояса какую-то потрепанную тетрадь. – Собственно, я все равно хотел вас об этом попросить. В этих записях есть немало странностей… какие-то легенды, которые лично я услышал впервые… – При слове «легенды» в глазах Нами загорелся огонек. – Не могли бы вы прочесть это и подобрать в своем архиве какие-нибудь похожие истории? Пусть даже они будут самыми бредовыми…

Он хотел сказать что-то еще, но целительница очнулась – огляделась, попыталась приподняться на локтях, но не хватило сил. Ее взгляд блуждал, лицо побледнело – и все-таки она хотела встать, словно кто-то невидимый подталкивал ее в спину. Крейн взял ее за плечи и заставил лечь обратно.

– У меня получилось? – прошептала девушка. – Он проснулся?

– Теперь просто спит, – сказал магус. – А тебе надо отдохнуть.

– Нет-нет… – она упрямо нахмурилась. – Сначала я должна…

– Спи! – Крейн немного повысил голос. – Я приказываю.

Тотчас же глаза Эсме закрылись, и она уснула – будто провалилась в сон. Ее губы шевельнулись, но ни Хаген, ни Нами ничего не расслышали, а Крейн еле заметно улыбнулся.

Когда Хаген вышел из храма, солнце уже садилось за горизонт. И пересмешник понял, что смертельно устал. Перед усталостью отступил даже голод, а ведь он ничего не ел почти сутки! «Потом, – решил магус. – Сначала я должен выспаться». Он еле успел добраться до «Невесты ветра», а в кубрике рухнул на койку, как будто умер, – и спал до самого утра.

К счастью, без сновидений.

^– Где Трисса?

Пейтон с явной неохотой оторвался от бумаг, которые усеивали весь стол.

– Она уехала. А что?

Хаген закрыл глаза, глубоко вздохнул. Шальная уверенность в своих силах, позволявшая ему входить в чужие дома столь же свободно и легко, как их хозяева, вдруг куда-то подевалась. Взамен пришло давно забытое чувство: когда-то он так же стоял перед Хеллери и слушал нотации… нет-нет, все было иначе! Пейтон ни разу не повысил голоса на воспитанника, ни разу не закричал. Но отчего в таком случае ему кажется, что, если добродушный дядюшка все-таки рассердится, кое-кому не сносить головы?

– Что-то случилось? – спокойно спросил Пейтон. – Ты сегодня бледный. Не заболел?

– Вы знаете, что случилось. Где Трисса, я хочу ее увидеть!

– Мальчик мой… – Пейтон сокрушенно вздохнул. – Ну зачем ты начал этот разговор? Не проще ли было просто смириться и поверить, что так будет лучше для вас обоих? Ага, вижу – тебе сейчас очень хочется меня убить. Не советую. Присядь-ка и хоть ненадолго возьми себя в руки.

Хаген рухнул в кресло и спрятал лицо в ладонях. Трисса исчезла так неожиданно, что он до сих пор не мог поверить – неужели это не кошмарный сон, а самая настоящая явь? Никто не отвечал на его расспросы, все отводили взгляды и молчали, укоризненно хмурясь. Они с Триссой считали – да чего уж там, были совершенно уверены! – что о встречах в старом саду не знает ни одна живая душа. Какая ошибка!.. Догадайся они сбежать, спрятаться… Что может быть проще для двух оборотней? Но теперь слишком поздно…