Текст книги "Звёздный огонь"

– Конечно… – осторожно ответил курьер. – Император сможет перейти к решительным действиям. Кредайн не продержится и трех недель.

– Но это же ваш город! – В голосе принцессы прозвучала укоризна. – Вашего отца избрали правителем. Будет война… погибнут люди… Вас это не волнует?

– Война будет в любом случае, – сказал он, гадая, к чему она клонит.

Но Ризель прекратила странный разговор так же неожиданно, как начала, – попрощалась вежливо и с достоинством, пожелала ему приятного отдыха и ушла.

Курьер позволил себе вздохнуть с облегчением и подумал, что, вероятно, вел себя с принцессой слишком уж спокойно – а ведь провинциал в присутствии ее высочества должен был совершенно растеряться. Этот досадный промах уже не исправить, но, похоже, ничего страшного не произошло, и рыбка съела наживку.

Теперь предстояла вторая часть плана.

Он шел по полутемной галерее – скользил бесшумно, словно призрак. Только один маленький мех заметил его и увязался следом, словно любопытный щенок, но вскоре отстал. Среди то и дело пробегавших по стенам теней вполне могли оказаться и куда менее безобидные создания, но ночной гость не боялся посторонних глаз: ему требовалось всего лишь остановиться в условленном месте, как будто споткнувшись, и подменить лежащую за постаментом одной из статуй папку с бумагами – поутру ее должны были забрать.

Папки были одинаковые.

Бумаги, естественно, разные – принцесса и не догадывалась, что он привез на самом деле не один пакет, а два.

Галерея раздалась, превратившись в небольшой зал, посреди которого стояло каменное изваяние – женщина, сидящая на невысокой скамеечке, подперев рукой подбородок. Курьер споткнулся возле постамента, провел рукой по полу… и ничего не обнаружил.

Выпрямился.

Огляделся по сторонам.

Если бы того, кто должен был помогать курьеру, раскрыли, то сейчас для цепных акул настал бы подходящий момент выскочить из засады, однако кругом царила все та же тишина, что и раньше. Может, его неведомый напарник заболел и не успел подготовить все как надо? Не имеет значения. Второй попытки не будет, придется возвращаться домой, выполнив задание лишь наполовину, – при условии, конечно же, что его выпустят из дворца и роль удастся отыграть до последнего.

И все-таки чутье подсказывало, что он здесь не один.

– Эй! – негромко позвал курьер. – Я слышу тебя! Выходи!

Тень метнулась из угла в угол, словно мышь, в приступе безумной смелости решившая удрать от кошки. Курьер гнаться за ней не стал, а поднес к губам тонкую трубочку, которую до этого прятал в рукаве, и дунул. Мгновением позже тень неуверенно шагнула вперед, еле слышно вскрикнула – и рухнула на пол, словно мешок с тряпьем. Папка выпала из ослабевших рук, замочек раскрылся – бумаги ворохом опавших листьев разлетелись по мрамору, на котором даже в темноте отчетливо виднелся жутковатый узор, напоминающий кровавые разводы.

Листок за листком он собрал рассыпавшиеся документы, мельком рассмотрев удивительный почерк ее высочества, и лишь потом приблизился к тому, кто едва его не опередил. Незнакомец лежал неподвижно, из-под черного плаща виднелась только узкая кисть с длинными пальцами.

И при взгляде на эту кисть у курьера отчего-то перехватило дыхание.

– Спасибо… – чуть слышно прошелестел знакомый голос. – Так даже лучше. Это легкая смерть… Спасибо, Хаген…

Засветло матросов разбудил сигнал тревоги, темной волной прокатившийся сквозь сознание. Как оказалось, ночью фрегат занесло в колонию бурых водорослей, которые облепили правый борт и принялись быстро разрастаться. Хаген впервые встретился с подобной напастью и не сразу понял, отчего матросы без промедления ринулись на палубу. Но, когда на глазах у пересмешника бесформенная масса перевалила за планшир, он не на шутку испугался.

– Без паники! – сказал один из моряков постарше, заметив его побледневшее лицо. – Не корабельная чума, а всего-то ничего – водоросли! Справимся, не дрейфь…

Хагена это не очень воодушевило.

Обиднее всего, что неприятность случилась с ними за полдня до прибытия в Кааму, где можно было бы поставить фрегат в док и хорошенько почистить, но капитан не хотел ждать. Хаген подозревал, что дело вовсе не в опасности: Крейн попросту не желал явиться в порт на фрегате, обросшем всякой дрянью, и дать Лайре Арлини лишний повод для насмешек. Так или иначе, приказ капитана был предельно ясен; все принялись за работу, а сам Кристобаль спустился на нижнюю палубу, взяв с собой нескольких помощников. Из трюма вытащили ящики с жесткими щетками и связку толстых перчаток, закрывавших руки почти до плеч. Водоросли, оказавшиеся липкими и жгучими, постепенно разъедали палубу – она делалась неровной, шершавой, – и, хотя проесть ее насквозь они бы не смогли, работать следовало быстро. Расправиться с зарослями чуть ниже планшира не составило особого труда, а затем пришлось попотеть: обвязавшись веревками, матросы спускались за борт и там принимались ожесточенно скрести корпус, то и дело стряхивая в воду бурые ошметки. Поначалу Хаген радовался возможности немного поразмяться, но потом приуныл: работа оказалась нелегкой, а от него все ждали нечеловеческой силы – магус все-таки! Объяснять, что не все небесные дети превосходят обычных людей силой и выносливостью, он не стал, да ему бы и не поверили.

В очередной раз выбравшись на палубу, чтобы отдохнуть и выпить воды, он посмотрел на небо – и увидел крылана. Джа-Джинни взлетел почти сразу после начала «уборки», заявив, что не желает путаться под ногами.

– Везет кое-кому! – проговорил один из матросов, проследив за взглядом оборотня. – Мы тут горбатимся, а он! Птичка, кракен его побери…

Хагену крылан, парящий в вышине, казался воплощением одиночества. «Там были крылатые люди?» – спросил Крейн. Тайны, сплошные тайны. Мрачный, с вечной саркастической усмешкой, человек-птица держался особняком и лишь в присутствии капитана становился чуть приветливей, да и то не всегда. Но сейчас он был по-настоящему одинок… или нет?

Пересмешник огляделся.

Что связывало всех этих людей? «Оставаться на борту могут только те, кому там хорошо, – сказал ему Умберто совсем недавно. – Держать насильно тебя никто не станет». Вроде бы все понятно, но это же не ответ! Не было ничего общего у хмурого крылана, меланхоличной целительницы, Умберто с его нарочитой беззаботностью… Каждый хранил свои секреты, не намереваясь ни с кем делиться, и Хаген не назвал бы никого из них счастливым. Казалось бы, такая команда не должна была продержаться и дня.

Он закрыл глаза.

Ничто не исчезло. Он по-прежнему все ощущал. Попутный ветер наполнял паруса, дельфы резвились за кормой, люди суетились на палубе. А откуда-то из недр фрегата тянулись сияющие тонкие нити, паутиной охватившие сам корабль и команду: они переплетались, но не путались, легко проходя одна сквозь другую. «Паутина… а где паук?»

– Дурак, – добродушно рассмеялся кто-то. – Все еще ничего не понял?~

Нити тянулись и вверх – туда, где парила крылатая тень, и пересмешник вдруг увидел «Невесту» с высоты птичьего полета.

Хрупкая скорлупка на огромных ладонях безграничного океана, вот какой она была. Вблизи казавшийся мощным и опасным существом, издалека фрегат выглядел очень уязвимым, а вот сам океан, то полный неизъяснимого очарования, то пугающе грозный, теперь был попросту чужим. Он жил своей особенной жизнью – дышал, испытывал чувства, для которых ни в одном человеческом языке не имелось названия, – а люди и даже магусы по сравнению с ним представлялись чем-то не более значительным, чем рой мошкары над камышовыми зарослями. Пройдут годы, пройдут века, но океан останется прежним…

– Эй, уйди с дороги!

Бэр протопал мимо, волоча сеть, переполненную водорослями из трюма, – как они проросли сквозь корпус, оставалось лишь догадываться. Отправив захватчиков за борт, гроган удовлетворенно хмыкнул и пробурчал что-то себе под нос на языке, который Хагену еще не доводилось слышать. Вот еще один секрет «Невесты ветра» – где еще можно встретить грогана, который был бы не просто умен, но еще и умнее кое-кого из людей?

– Ты начинаешь понимать.~

Пересмешник быстро обернулся: возле люка в палубе стоял капитан. С Крейна ручьями текла вода, но он казался довольным. Встретив взгляд Хагена, он улыбнулся и крикнул:

– Все, конец! Всем отдыхать!

Тотчас же пересмешник почувствовал усталость и зверский голод.

А еще у него почему-то стало очень хорошо на душе.

Лайра был зол.

Хагену уже доводилось видеть короля веселым, угрюмым, задумчивым – но теперь Арлини казался зверем в клетке. Он ни мгновения не мог усидеть на месте, хотя и пытался: опускаясь в кресло, почти сразу вскакивал и принимался ходить взад-вперед по двору, вдоль бортика фонтана, то и дело бросая свирепые взгляды на Крейна. Магус сидел, закинув ногу на ногу, скучающе смотрел в небо – в общем, делал вид, что происходящее его совершенно не касается. Хаген и Умберто, стоявшие поодаль, терпеливо ждали, когда представление окончится.

Наконец Лайра остановился и, уставившись на Крейна, рявкнул:

– Объяснишь мне или нет, почему ты отпустил Аквилу?!

– Да я уже сто раз объяснял, – ответил магус, сокрушенно вздыхая. – Ты зачем меня в Ямаоку послал? Разобраться с отравленной водой. Я и разобрался. Поговорил с Эйделом по душам, он мне объяснил, что к чему… и все, разошлись. А тащить сюда пленника… бр-р… я бы все равно не сумел привезти его в целости и сохранности, а потом за мою голову давали бы не шесть, а семь тысяч. Благодарю покорно.

– Сколько-сколько тысяч? – вкрадчиво переспросил Лайра и, схватив со стола какой-то листок, протянул Крейну. – Дружище, ты совсем одичал в морях! Вот, взгляни.

Феникс, хмыкнув, взял его – и рассмеялся. Покачал головой и передал бумагу помощникам, а потом посмотрел на Отчаянного без тени прежнего шутовства.

«Разыскивается… особо опасный… брать живым…

Вознаграждение: 10 000 империалов».

Хаген и Умберто переглянулись; пересмешник многозначительно поджал губы, а на лице Плетельщика узлов появилась широченная ухмылка.

– Мне пришлось бы везти его на своем корабле, – наконец сказал Крейн. – В итоге ты бы все равно ничего не узнал, потому что уголь не разговаривает. И нет, другого способа развязать ему язык не было.

– Да что же он такого натворил, этот Эйдел? Чем заслужил столь… пылкую ярость?

– Какая разница? Самое главное, я исполнил твое желание, – добродушно отозвался феникс. – В Ямаоке все в полном порядке, у них есть вода, никто не умер от яда. Ты доволен, признайся. Пора бы уже придумать мне второе задание, величество.

Страдальчески закатив глаза, Лайра пригласил гостей ужинать.

На этот раз стол был накрыт в одной из комнат «королевского» особняка и оказался столь богат, что еды хватило бы на добрых два десятка гостей. В комнате их поджидали Камэ и Эсме, за которой, как выяснилось, Лайра успел послать гонца. Женщины не смотрели друг на друга; целительница стояла у камина, рассеянно глядя в огонь, а картограф сидела на широком подоконнике, обхватив руками колени. Она опять оделась по-мужски и тоже казалась очень злой. Завидев брата, она спрыгнула на пол, как на палубу чужого фрегата, где вот-вот должна была начаться жестокая битва.

В полном молчании хозяева и гости заняли места за столом.

– Презабавно! – проговорил Крейн с усмешкой. – В прошлый раз яства были куда скромнее, но зато мы повеселились от души. А нынче не хватает праздничного настроения.

– Да уж, верно, – согласилась Камэ. – Мы как будто на поминки собрались.

Арлини нервно барабанил пальцами по столу и хмурился. Обстановка становилась все более натянутой, и Хаген с тоской подумал, что в «Веселой медузе» он смог бы хоть напиться как следует.

Неожиданно для всех заговорил Умберто. Голос его звучал тускло:

– Поминки или нет, но я слыхал как-то раз, что если разговор за столом не ладится, значит, за спинами гостей стоят духи. Может, так оно и есть.

– О-о, их тут целые полчища, – Лайра вымученно улыбнулся. – Кристобаль, а ты что скажешь? Видишь духов за нашими спинами?

– Сдается, мы сами скоро можем в них превратиться, – ответил магус. – Аквила уже встретился с имперскими фрегатами и теперь спешит-торопится к нам… но на ужин опоздает, видимо. По всей вероятности, они прибудут завтра, и весь вопрос в том, сколько их тут появится. Так что… – он поднял кубок, отсалютовал королю. – Пью за битву, которая нам предстоит совсем скоро, ваше величество.

Арлини промедлил лишь мгновение.

– За битву! – сказал он чуть хрипло. – За счастливый случай, который свел нас!

– Тогда уж лучше за удачу, – подхватила Камэ. – Пусть она и дальше будет на нашей стороне.

Лед треснул; вскоре они уже беззаботно болтали, порою перебивая друг друга, шутили, смеялись. Лайра и Крейн позабыли о ссорах и придирках, о трех желаниях, обо всем: просто двое старых друзей встретились после долгой разлуки. Они, наверное, давно уже не разговаривали по душам, подумал Хаген – и сразу же почувствовал, как его собственная тревога отступает, исчезает, растворяется.

– Кристобаль, а ты в прошлый раз так и не объяснил, в чем заключается истинная сущность Феникса, – вдруг сказала Камэ. В ее голосе не было ни намека на издевку, одно лишь любопытство. – Может, сейчас подходящий момент?

Крейн откинулся на спинку стула, взглянул на женщину, улыбаясь как-то нехорошо, неискренне. Он выглядел чуть захмелевшим.

– Тебе недостаточно того, что я рассказал и показал?

– Нет! – Она покачала головой. – Твои огненные фокусы впечатляют, но я хочу знать, что за ними стоит. Раз уж ты заявил, будто мы никогда не видели истинного Феникса, изволь доказать.

– Я не обязан ничего доказывать, – отрезал магус. – Если не веришь мне на слово, то…

– Верю, верю! – перебила Камэ. – Но я любопытна. Дело в том, что в одной старой книге мне попалась легенда о некоей Сеймеле. Никто из вас ее не знает?

– Опять легенды… – пробормотал Умберто так тихо, что его услышал только Хаген. – Что-то мне все это не нравится!

– Это старая история, – продолжала тем временем Камэ. Увлекшись, она не замечала ни изменившегося лица Лайры, ни тревоги во взглядах остальных. – Возможно, даже времен Основателей. К одной красивой девушке стал наведываться незнакомец. Был он необыкновенно хорош собой, приносил богатые подарки и как-то раз признался, что принадлежит к роду Феникса. Он показал ей, что владеет пламенем… В общем, этот небожитель завладел ее сердцем без особого труда. Но вскоре на городской улице красавицу остановила старуха-гадалка и заявила – дескать, приходит к ней не лорд Феникс, а самозванец, потому что истинный облик пламенного лорда нечеловечески прекрасен – узревший его испытает необычайное блаженство. И девушка решила проверить, кто же говорит правду… – Камэ вздохнула. – На этом месте в моей книге была оборвана страница, так что я не знаю, чем все закончилось.

– И решила проверить на себе? – странным голосом поинтересовался Крейн. – По-прежнему желаешь необычайного блаженства… А не боишься?

– Я здесь не одна, – лукаво улыбаясь, ответила она. – И ты же мне друг, не правда ли? Друзьям надо доверять.

Они слушали, затаив дыхание. Хоть магус и пообещал не мстить за ошибку с проливом Сирен, было тревожно наблюдать, как Паучок играет с огнем. Крейн вел себя непонятно: чего стоило ему сказать сразу решительное «нет»? Отчего-то он тоже играл, будто ждал чего-то, известного только ему…

– Что ж, могу показать, – сказал Кристобаль, выдержав паузу. – Но при одном условии.

– Каком? – В глазах Камэ вспыхнули огоньки. – Что угодно…

– Не торопись. Платить будешь не ты, а твой брат. Ты понял, Лайра?

– Конечно, – ответил король с кривой усмешкой. – В прошлый раз ты смилостивился, не потребовал желания, а теперь не будешь со мной церемониться. Да?

– Ты сам сказал. – Крейн встал из-за стола. – Так что, согласен?

– Раз сестра просит… – Во взгляде Лайры, устремленном на Камэ, читались горечь и тоска, но Паучок опять ничего не заметила. Предвкушение необычайного зрелища захватило ее, и места для прочих чувств попросту не осталось.

Воцарилось молчание, которое Отчаянный нарушил, небрежно и даже чуть грубо велев:

– Давай! Показывай!

– Лучше пройти во двор. – Крейн выглядел совершенно спокойным. – Но предупреждаю – там все сгорит дотла.

…Ночь во все глаза смотрела с высоты на людей, которые вышли во внутренний дворик, где тихонько журчал фонтан. Легкий ветерок шелестел листвой, меж ветвями парили светящиеся огоньки – Крейн спугнул их, проходя на середину двора, и они роем звездочек растворились в темноте. Хаген был не прочь последовать их примеру, но что-то его остановило – любопытство? Боязнь показаться трусом? Он остался, хоть и предчувствовал, что вскоре об этом пожалеет.

– Стойте у стены, – негромко произнес Крейн. – Ни шагу вперед, понятно?

Куда уж понятнее…

– Камэ… – он помедлил. – Тебе стоит лишь попросить, и все прекратится.

Должно быть, Паучок кивнула, но Хаген этого не видел – он смотрел только на капитана. А тот стоял неподвижно, закрыв глаза, как будто превратился в статую, и ничего не происходило так долго, что…

Крылья распахиваются за спиной Феникса неожиданно и со странным звуком – сухим щелчком, словно камнем ударили о камень. На шелест перьев Джа-Джинни это совсем не похоже. Хаген напрягается, чувствуя, как что-то неуловимо меняется, – будто бег самого времени замедлился, когда на него взглянули пламенеющие очи.

Вот они смотрят, словно проверяют на прочность. «Отступай! – вопит внутренний голос, некая версия Хагена, погребенная в глубинах его сознания, – та версия, у которой, кажется, есть лицо, но его не разглядеть. – Беги!»

Ох, нет. Ему некуда бежать. Он стоит, прижавшись спиной к стене, и в полушаге от него начинается иное пространство – пространство огня и звезд, пепла и смерти, вечного движения и застывшего «сейчас».

Пространство крыльев.

Он их уже видел – сперва в проливе Сирен, когда все вокруг затянуло волшебным туманом и они едва не перебили друг друга на радость древним тварям – или не тварям, да кем бы они ни были. Потом на острове Зеленого великана. И в Ямаоке, совсем недавно. Он видел эти крылья, но как следует не рассмотрел – даже не понял, что они состоят не из перьев. Язычки пламени вырываются каскадом из-за спины Феникса, причудливо изгибаясь; кончики горят ярко, а все прочее постепенно покрывается черной коркой, которая потом трескается, выпуская на волю огонь. И так без конца. На это можно смотреть целую вечность, позабыв обо всем, но…

Превращение только начинается.

Огненные перья кольчужным воротником охватывают шею Кристобаля Фейры, бегут вниз – плечи и грудь постепенно скрываются под беспокойной черно-красной завесой.

А крылья растут.

Ладони Феникса раскрываются, выщелкивают когти, поначалу ярко-алые, а потом – чернее угля. Его глаза еще сильнее меняются – вытягиваясь к вискам, делаются узкими щелями, и на дне их бушует немыслимо яркое пламя, – лицо же как будто стирается, теряясь в огненном мареве.

А крылья растут…

Пламя иногда кажется бесцветным, прозрачным, но не перестает обжигать. Кристобаль сказал правду: то, что они видели раньше, было лишь тенью, а теперь на свободу выходил истинный Феникс. Поначалу он словно сидел на плечах Крейна, но постепенно они сливались – человек и птица, магус и потустороннее существо.

Сердце огромного костра.

Ревущее пламя пожара, пожирающего целый город.

Потоки лавы на склоне проснувшегося вулкана.

НЕ БОЙСЯ МЕНЯ.

И больше ты не боишься боли, потому что забываешь себя, глядя в огненные очи звезды, что вот-вот рухнет к твоим ногам. Что боль? Твоя жизнь – искорка в вечном пламени, которое было до начала времен и пребудет вечно, даже когда пересохнет Океан и мир, изнуренный воспоминаниями о прошлом, развалится на части.

НЕ БОЙСЯ.

Искры разлетаются в разные стороны и гаснут в ночи… или, быть может, все как раз наоборот? Ведь если пламя вечно, то и всякая его частица тоже наследует малую толику вечности, глоток бессмертия. В полете сквозь пустоту она длится и длится, пронзая новые миры, умирая и возрождаясь, как…

Как Феникс из пепла.

НЕ…

Ты вот-вот отринешь бренное свое тело, чтобы начать бесконечный полет, но в этот миг кто-то кричит пересохшими губами, срывая голос:

– ХВАТИТ!!!

Ночь из черной стала серой и плакала хлопьями пепла и сажи. Сад был разорен: вода из фонтана испарилась, чаша треснула напополам, а все остальное, как и предупреждал Крейн, сгорело. Оставалось лишь гадать, что подумали жители окрестных домов, завидев над особняком Арлини огромное зарево.

Камэ сидела на корточках, обхватив плечи руками, и раскачивалась из стороны в сторону. Безжизненная белая маска вместо лица, тусклый взгляд, устремленный в пустоту. Лайра стоял совсем близко, но на сестру не смотрел – его глаза были закрыты, между бровями пролегла глубокая морщина. Своих товарищей Хаген чувствовал не оборачиваясь – несмотря на испуг, они испытывали то же странное ощущение, что и он.

Феникс что-то сделал с ними, осушил их. Мысли и чувства поблекли: так выгоревшая до белого пепла коряга сохраняет прежний облик, а попробуй ее тронь – тут же осядет ворохом невесомых хлопьев. Хаген понял, отчего Фейра не хотел открывать им свое истинное лицо: теперь придется привыкать к обычному облику капитана заново, уже зная все о той силе, что кроется за его спиной.

Или не все?..

– Сеймела получила то, чего осмелилась потребовать, – сказал Кристобаль Фейра тихо и хрипло. – Она выпросила у своего возлюбленного желание, обещание не отказать – и ему пришлось сдержать слово. Иной раз самые большие глупости делаются из-за того, что кто-то честно держит слово. Наверное, от страха у нее пропал голос… или же она нарочно не остановила его, пока могла? Теперь уже никто не узнает. Она сгорела, тут и сказочке конец.

Он огляделся, словно впервые заметив учиненный в саду разгром, но просить прощения не стал. Хмыкнул, небрежно провел ладонью по лицу, оставив серо-черную размазанную полосу.

Невысказанное слово звенело в тишине, как струна, готовая лопнуть.

– У тебя осталось одно желание, – произнес феникс устало. – Береги его.

Но Лайра не успел ничего сказать, потому что над Каамой вдруг пронесся тревожный звон портового колокола. Он нарастал, бился взахлеб – вставайте! Беда! – и всем стало понятно, что этой ночью спать им уже не придется.

Через четыре месяца после того, что случилось в Облачной цитадели, Хаген шел по улицам Фиренцы. Стояла глубокая ночь, и никто не тревожил одинокого путника, кроме бродячей собаки, – та увязалась за ним еще в порту и теперь трусила следом, пытаясь вымолить что-нибудь съедобное, но тщетно: пересмешник сам чувствовал себя бездомным псом и был слишком зол, чтобы жалеть кого-то еще.

На стук в дверь вышел сам Пейтон – зевая, шлепая стоптанными домашними туфлями, – и уставился на племянника, как на привидение.

– Я думал, тебя уже нет в живых, – сказал он тихо и хрипло. Хаген молчал. – Я знал, что ты благополучно попал во дворец и не менее благополучно оттуда выбрался, и после – никаких вестей. Что с тобой произошло?

Хаген судорожно вздохнул, сжал кулаки.

Не знает. Он ничего не знает…

– Что случилось? – повторил Пейтон настойчиво. – Ты на себя не похож! И что мы стоим на пороге, заходи в дом скорее!

– Я путешествовал, – негромко проговорил Хаген, не двинувшись с места. – И размышлял. Встречался с разными людьми и расспрашивал их о неких событиях, чтобы потом сравнить рассказы и свои воспоминания.

– И?.. – настороженно спросил дядюшка Локк. – Что ты узнал?

– Что я все эти годы был твоей охотничьей собакой, – просто ответил Хаген. – Породистым псом, за которого пришлось дорого заплатить. Его сытно кормят, моют и причесывают, а когда приходит время – отправляют в болото за жирной уткой, после чего, отмыв от грязи, оставляют в покое… на некоторое время.

Пейтон молчал.

– Ты давал мне понять, что мы помогаем врагам императора из разных кланов и разных городов, а их имена – не мое дело, зачем они? Сделай то, принеси это, подмени, обмани… Я исполнял все приказы. А теперь вот – задумался о том, что происходило потом и кому я играл на руку.

«Пейтон Локк – тот еще проныра, – рассказал Хагену старый пьяница в одной из столичных таверн. – Когда пересмешники еще жили здесь, я услышал интересную историю – дескать, Пейтон вошел в раж и ляпнул, что больше всего на свете ненавидит Гэри, своего лорда, потому что тот слабак и бестолочь, и если с Гэри что-то случится, он плакать не будет… Ну, я не знаю, что на самом деле с лордом произошло, только вот не удивлюсь, если Пейтон в этом как-то замешан».

Это была лишь одна из доброй сотни историй, которые Хаген узнал за прошедшие месяцы, – кому-то пришлось заплатить, кого-то нужно было припугнуть, но нашлись и те, кто только и ждал подходящего слушателя. Цепь событий, которые рассказчикам казались случайностями, постепенно выстраивалась в ужасающую картину: была в ней и загадочная болезнь его родителей, и тот день, когда Пейтон открыл ему «правду» и предложил вместе бороться за новое будущее клана. Теперь Хаген вспомнил, как странно почувствовал себя в кабинете дядюшки, как онемела его рука, как волны жара накатывали со всех сторон, разрушая волю, заставляя со всем соглашаться.

Он даже понял, какой яд был на дверной ручке и какое противоядие – в стакане воды.

– Могу лишь догадываться, как и когда это случилось, – сказал Хаген. – К тебе явился посланник от его величества и предложил сделать то, что отказался делать мой отец, – наверное, служить Империи, засылая шпионов в те кланы и города, что склонялись к неповиновению. Ты согласился… и первым делом убил моих родителей. Скажи, это была твоя личная месть или Аматейн так решил?

– Он приказал… – проговорил Пейтон голосом, изменившимся до неузнаваемости. – Он… велел…

– Я тебе не верю, – перебил Хаген. – Для императора Гэри Локк уже был уничтожен. Ты просто боялся, что мой отец, узнав о череде странных совпадений, все поймет, а без него можно было действовать невозбранно. Далее ты разыскал нескольких молодых идиотов, на все готовых ради того, чтобы вернуть «былое величие клана», – ха, какие громкие слова! Наше семейство никогда не было великим, нас называли оборотнями, безликими! Мы совершенствовали свое искусство, чтобы как можно дольше оставаться незамеченными! Но ты сыграл на нашей обиде, на злости… – Пересмешнику пришлось ненадолго остановиться, потому что его ярость сделалась почти что неуправляемой, а ведь еще не все слова были сказаны. – Ты вошел в доверие ко многим. Семейство Фиренца… Лайра Арлини… правитель Кредайна… сколько их всего? Скольких людей и магусов ты обманул?

– И ты, мой мальчик, – раздалось в ответ. Пока Хаген все больше распалялся гневом, Пейтон, напротив, взял себя в руки и был готов вновь сотворить из поражения победу. – Ты тоже в этом участвовал.

– Да, и понес наказание! – Сердце Хагена колотилось все чаще и чаще. – Твое же еще впереди, но сначала – последний вопрос. Скажи, зачем ты, отправляя меня в Облачную цитадель, заменил яд на иглах? Ты заменил его на смертельный, зачем?!

Внезапная тишина показалась Хагену оглушительной. Что-то пошло не так: Пейтон смотрел на него и улыбался краем рта, улыбался не снисходительно или презрительно, нет – с теплотой и искренним сочувствием.

– Это было тяжелое задание, – проговорил он наконец. – Я знал, что тебе может угрожать опасность, и решил о тебе позаботиться – только и всего.

Он говорил правду…

Наверное, лицо Хагена изменилось так, что все стало понятно без слов, и старый пересмешник вдруг покачнулся, схватился за дверной косяк.

– Нет… – прошептал он хрипло. – Ты ведь не… Трисса?! Ты же не…

Хаген молчал. Два пересмешника стояли, разделенные порогом дома, который никто из них так и не отважился переступить. Обоим не хотелось больше жить.

– Мне обещали… – хрипло выдавил из себя Пейтон. – Мне сказали, что, если безликие вернутся на службу к его величеству, наш клан восстановят в правах. Мне обещали…

– Пойдем в кабинет, дядюшка, – сказал племянник. – Там и закончим наш разговор.

^– Почему они не нападают? – спросил Лайра сам себя, а потом выругался и едва не швырнул подзорную трубу в море. Крейн лишь хмыкнул, не поднимая головы от карты, которую расстелил прямо на каменном полу.

Они находились на смотровой площадке сторожевой башни. Вид открывался превосходный: кругом простиралась сияющая океанская лазурь, к северо-востоку от входа в бухту плескались дельфы – охотились на мелкую рыбешку, рассекая волны острыми спинными плавниками, – а еще чуть дальше широкой дугой расположились восемь черных фрегатов.

Восемь…

Они не приближались к берегу, оставаясь вне досягаемости форта и его пушек, но попытайся хоть один из кораблей Лайры Арлини выйти в открытое море, он непременно столкнулся бы с непрошеными гостями – с одним или всеми сразу. Поначалу эта мрачноватая перспектива вызвала у Отчаянного лишь смех – в гавани Каамы стояли наготове пять боевых фрегатов, не считая «Невесты ветра», – но почти сразу обнаружилось кое-что весьма неприятное.

Корабли повели себя странно: они беспокойно дергались, грозя оборвать причальные тросы, шелестели парусами, издавали глухие стоны. Капитаны в растерянности разводили руками, не в силах понять, что происходит, но Крейн во всем быстро разобрался. «Звездный огонь, – сказал он. – От этих тварей смердит звездным огнем, и ни один фрегат не двинется с места, пока они там стоят».

Он оказался прав. Флот Лайры заперли, и теперь оставалось лишь ждать, что предпримут черные, а те не торопились – стояли на рейде, не подавая признаков жизни. Арлини, прежде с веселым пренебрежением отзывавшийся о предстоящей битве, постепенно терял присутствие духа, и его никто не винил в этой слабости – раз от черных фрегатов доносился столь явный запах звездного огня, это могло значить лишь одно: полгода назад в Кеттеке правитель вовсе не солгал, и городской склад взлетел на воздух не из-за небрежности сторожа, а из-за пушечного залпа с борта черного корабля.

Что произойдет с фрегатом, который отважится выйти на битву с подобным врагом? При одной лишь мысли об этом любой моряк приходил в ужас…

Потянулось томительное ожидание. Их собирались уморить голодом? Припасов в городе хватило бы недели на две. Они подозревали, что к черным идет подкрепление. Лайре все сложнее было сохранять спокойствие, он рвался в бой, хотя и понимал, что обычная тактика в этом случае – верный путь на дно.

«Я смогу вывести ~Невесту~ из бухты, – предложил Крейн так запросто, словно речь шла об увеселительной прогулке. – Надо лишь подождать благоприятного ветра, и тогда мы пойдем так быстро, что они не сумеют прицелиться и выстрелить. Ты только попроси…»