Текст книги "Пара, в которой трое"

В наших сценках участвовала и Клара Новикова, и Маша Кодряну, с помощью которой мы купили дачу, о чем Наташа расскажет отдельно.

Все наши театральные опыты проходили около Театра на Таганке. Именно там располагалось старое здание ГИ-ТИСа. Курсе на третьем мы поставили «Сирано де Бержерака». Мне досталась главная роль. На первом показе, когда сидела экзаменационная комиссия, ни выкрика, ни хлопка – экзамен. Зрители, строго говоря, не имеют права сидеть в зале на экзамене. Но зато на втором просмотре, когда уже для своих, я такие аплодисменты сорвал! Ходил очень гордый. ГИТИС – счастливое время, как детство, продленное еще на четыре года.

Но начинали мы с пантомимы. Например, я подошел, дал пощечину, Клара упала. Потом ко мне подошли, упал я. Начинали, конечно, с ерунды, которую они, опытные артисты, уже давным-давно прошли, а для меня все внове, все интересно. Интерес развивался по нарастающей, как в хорошей драматургии. Шалевич все время находил какие-то вещи, которые еще не ставились в театрах. Нередко наши постановки шли как премьеры новых авторов. Я получил роль в пьесе с многозначительным названием «Страшный суд» по пьесе неизвестного широкой публике автора. Конечно, ставили и классику. Мне, например, однажды досталась роль в «Шинели» Гоголя.

Наташа ни разу не попала ни на один мой спектакль. Каждый раз, когда у нас проходил экзамен, она или выступала на соревнованиях, или уезжала на сборы. Последний мой спектакль, уже дипломный, проходил в феврале. Но это был февраль 1988 года, Олимпийские игры в Калгари. Победная Олимпиада Наташи совпала с моей последней работой в ГИТИСе… Более того, в тот момент, когда они выступали в Калгари, я как раз находился на сцене. Шел экзамен, с первого этажа прибегает нянечка с криком: «Бобрин тут у вас есть?» Ей: «Тихо, тихо. Вон он наверху там сидит». Пирамида из стульев, я на самом верху. Вдруг посреди экзамена меня со сцены зовет Шалевич. Я не могу понять, что это – шутка? Он машет, меня подзывает: «Иди сюда». Я, весь в образе Акакия Акакиевича, подхожу к экзаменационной комиссии, а он мне: «Твоя жена сейчас катается. Даю тебе две минуты, посмотришь – и на сцену». Я – молнией вниз. Черно-белый телевизор. Сел перед экраном, внутри все замерло, успел…

…Если у нас сессия, если мы репетируем, то раньше двух-трех часов ночи домой уже не попадешь. Уйдет Шалевич, мы еще сами что-то разбираем, что-то обсуждаем. Я знал, что должен брать с собой лишнюю пачку сигарет, потому что эти театралы, они все такие «стрелки». Только и слышишь: «Закурить не найдется?» Ежедневно в сессию у меня пачка уходила, а вроде я спортсмен, фигурист…

Экзамен по режиссуре я сдавал по видеокассетам. Показывал постановки нашего коллектива. Правда, однажды на наши гастроли в Одессе приезжала специально какая-то дама, чтобы посмотреть нашего «Фауста». Не знаю, что она доложила, но через какое-то время в Одессе появилось уже трое преподавателей из ГИТИСа, вроде как экзаменационная комиссия, которая на дипломе обо всем увиденном доложила. В те годы огромной любви к фигурному катанию, зайдя в переполненный зал, можно сразу пятерку ставить! Что бы там на льду ни происходило. Но они честно отсмотрели «Фауста», изучали «Чаплина», поскольку этот спектакль считался моей и Ильи Резника совместной режиссерской работой. В конце концов я по основной специальности получил диплом с оценкой «отлично».

До 1986-го, как я уже говорил, курс хореографии на льду вела Людмила Пахомова, она уже совсем плохо себя чувствовала. Время складывалось нелегкое, меня с ансамблем все время куда-то запихивают, не хотят выпускать «на просторы». А тут такое престижное по тем временам предложение – работать в ГИТИСе. Я стал преподавать курс «Балетмейстер фигурного катания» прямо на льду, где и читал небольшие лекции для студентов этого отделения.

Я стал просматривать литературу, но прежде всего узнал, что делала Мила. А она вела свои занятия как тренер, который импровизационно проводит тренировку. Учиться, получалось, не у кого. Поэтому пришлось планы занятий готовить самому. Надеюсь, мои лекции что-то дали студентам, но еще больше они пригодились мне самому. Мне пришлось не только заново перечитать работы Станиславского, но и сделать попытку применения его знаменитой системы при постановке программ на льду. Наверное, то, о чем я говорю, кажется смешным, но все совпадает с театральным опытом великого режиссера, и то, как ставят программу, и то, как она рождается. Все ложится в каноны, описанные Станиславским. Просто тот, кто их не знает, идет указанным путем по наитию, по интуиции. А когда подкладываешь под поставленную программу параметры системы, то оказывается, все правила театрального мира стопроцентно подходят и для мира фигурного катания.

Наташа. В 1997 году Игорь ушел из ГИТИСа, ставшего к тому времени РАТИ (Российской академией театральных искусств) по причине финансовой неразберихи. Наступил период, когда большинство высших учебных заведений стали переходить на самоокупаемость, становиться коммерческими. И прежде всего нововведения затронули вузы, связанные с искусством. Когда я заканчивала ГИ-ТИС-РАТИ, сперва пошли разговоры, а потом уже все склонялось к тому, что отделение балетмейстеров фигурного катания пора перевести в платное, поскольку Спорткомитет, по просьбе которого открыли это отделение, (и, кстати, он его всегда финансировал), перестал платить деньги. Конечно, Спорткомитет принимал участие в создании отделения, делал это специально для Пахомовой. Нынешний президент Федерации фигурного катания России Валентин Николаевич Писеев посчитал, что Спорткомитету отделение балетмейстеров не нужно.

Последний год, пока я училась, отделение спонсировал наш театр. Мы арендовали для занятий лед. Игорь там преподает, я на нем учусь, вроде мы и должны помогать, почему – я не знаю, мы же не для себя готовили хореографов.

Когда меня звали в ГИТИС, я не очень хотела учиться. Но мне обещали, что будет интересно. Появилось свободное время, я вновь стала студенткой. И действительно, оказалось интересно, и я благодарна тем людям, что меня уговорили.

На последнем курсе возникли разговоры о том, что неплохо, если б и Наташа вместе с Игорем стала преподавать. Но тут начались сложности с деньгами. Мы представили ГИТИСу приблизительную смету, сколько нужно средств, чтобы сохранить уникальное отделение. Довольно быстро мы поняли, что ГИТИС хочет, чтобы театр оплачивал институту даже вахтеров, обслуживающих все здание. Тут поневоле задумаешься. На нас повесили такие суммы, что сомнений не оставалось: театру такое не поднять, да и ради чего? Как-то мы поинтересовались: «А почему мы должны за все платить?», и получили ясный ответ: «Отделение открывалось как игрушка Пахомовой, она ею побаловалась, а теперь если вы хотите – играйте».

А начинался разговор со слов: «Сохраним отделение в память великой Людмилы Пахомовой». Но вскоре я услышала: «В память Милы вы, Наташа, должны…» Я ответила: «Конечно же, я буду делать, что могу, но и вы мне помогите. Я не очень понимаю, как строится учебный процесс в той части, где он связан с финансами, скажите или хотя бы приблизительно представьте, что можете выделить и вы сами». Вот после этого я и услышала про «ее игрушку», которая досталась теперь мне.

Когда я сдавала последние экзамены, Игоря уже уволили, но об этом сразу не сообщили. Вот и выходит, что он принимал у меня дипломный экзамен, уже не работая в институте. Я до сих пор не представляю, как такое возможно и каким образом эта театральная интрига произошла? Спустя несколько дней я получила диплом, мы тихо вышли из ГИТИ-Са, и на этом тринадцатилетнее пребывание Игоря в институте, включая десять лет преподавания, закончилось.

В отличие от Игоря я училась не на режиссерском отделении, а на балетмейстерском. Мне действительно было интересно. Игорь говорит, что ему в институте были важны знания. А для меня учеба оказалась отдушиной. Во времена моей спортивной карьеры мне всегда казалось, что я в наших программах кое-что придумывала сама, но Татьяна Анатольевна всегда делала упор на то, что я очень хороший исполнитель. Вероятно, такое внушение играло большую роль. Всего лишь один раз я посмела сказать: «Мы же вместе сделали “Кармен”». Действительно, в то время не было наших хореографов Шкляров, и мы втроем, только втроем придумывали «Кармен». Но Татьяна Анатольевна сказала, как отрезала: «“Кармен” сделала я». И все. Поэтому мне было очень важно, чтобы кто-то меня заставил заняться постановкой, чтобы я поборола комплекс «только исполнителя».

В институте мы придумывали массу этюдов, и именно они оказались для меня спасением. Не изучение истории театра, хотя это очень интересный предмет, а большое число этюдов, опыт работы на сцене и, в конце концов, номера, которые я должна была поставить на льду, изменили мою жизнь. Я начала работать над хореографией, потому что мне полагалось получать за нее оценки. Но так получилось, что почти все номера, которые я делала для экзаменов, я пробовала на наших артистах, и они потом вошли в программу театра. Конечно, такое могло произойти исключительно благодаря тому, что Игорь к моим опытам отнесся по-доброму Хотя, если бы номера были плохие, он никогда бы их не включил в программу. Кстати, были работы, которые так и не пошли или показывались зрителям всего лишь два-три раза. Но один номер до сих пор идет во втором отделении. Его исполняли две девочки-близняшки, которые тогда выступали у нас в театре, он называется «Микст». Потом близняшки ушли, а номер сохранился. В нем происходит забавная трансформация – смена костюмов за задником, а впечатление, будто один и тот же человек, мгновенно изменившийся, выходит на площадку, но в конце концов секрет открывается и оказывается, что их двое.

Этот номер вошел в мой диплом.

В самом конце института мы вдвоем с Игорем сделали детский спектакль «Талисман», который тоже вошел в мой диплом. «Талисман» объездил десятки стран. В конце концов костюмы рассыпались в прах. Либретто для спектакля написала Елена Краснокутская – это была ее идея, а Игорь подбирал музыку. Но уже постановку и чисто балетмейстерскую работу на льду мы делали с ним вместе.

Андрей, который вряд ли потерпел бы, чтобы я им управляла, не участвовал в этих спектаклях. Когда мы с ним работаем вместе, я ни в коем случае не претендую на роль постановщика. Но всегда уважительно отношусь к его идеям. Обычно он предлагает интересные вещи, и мы на равных создаем новый номер. Мы по-разному видим какие-то элементы, а это всегда полезно для итогового результата. В самом начале, когда Андрей пришел в театр, мы выступали только с теми номерами, которые принесли из спорта. Как говорится, использовали исключительно старый багаж. А «Кармина Бурана» на музыку Орфа – первый номер, который мы сделали вместе с Андреем уже в театре. В его создании участвовал и Игорь. С этой музыкой и похожим танцем выиграли чемпионат 2000 года Анисина с Пейзера.

Я смотрела на их прокат и думала: когда же забудут наши идеи? Сколько уже лет, как мы с Андреем не выступаем на соревнованиях, но то, что было привнесено в спортивные танцы нами, все еще используется. Мы каждый год ездим в декабре во Францию. Выступаем там, тренируемся в Лионе, а в следующем сезоне у новых чемпионов в программе с некими поправками появляется то, что мы привезли в Париж под Новый год.

Что мы делали с Андреем вместе? Это, конечно, «Тоска» Пуччини, «Картинки с выставки» Мусоргского, номер «Баба-яга», «Вальс» Штрауса, «Птица и море» Барбера. Дальше – «Распутин». Этот номер вышел после одноименного спектакля на музыку Градского, где я исполняю роль Царицы, а в номере – Ребенка-Цесаревича. «Рок-н-ролл» Пресли, «Чача» на музыку Рики Мицуоки, «Еврейский танец», «Блек маджик вуман» Сантаны, «Гитара» «Пинк Флойд». Все эти номера были приготовлены для профессиональных чемпионатов.

После выступления с номером «Гитара» смотрю, на следующий год у Лобачевой и Авербуха та же идея, правда под скрипку. В нашем номере партнер – Музыкант, я – Гитара, у них партнер – Скрипач, партнерша – Скрипка. Вот это класс! Чудесно, приятно, но… авторского права, увы, в нашем деле не существует. Я знаю, что Шанти, известный французский хореограф, пыталась судиться с братом и сестрой Дюшене, с Климовой и Пономаренко, что они используют придуманные ею поддержки. Не знаю, чем это все закончилось, скорее всего, ничем.

Втроем

 
Замонотонились мы что-то, зачастили,
Натружена рука вздымать бокал.
За дружбу в этой жизни столько пили,
Что этот повод тостом быть устал.
 

Наташа. У него множество недостатков, множество. Он сам их все знает. Но в нем есть одна черта, которая перекрывает все недостатки. Если его друг в беде, он снимет с себя последнее, поедет за сотни километров, в ночь – если чем-то может помочь. Окажись он в этот момент без всяких сил, он все сделает через «не могу».

Я знаю, что если мне вдруг станет плохо, он примчится с другого края света. Для него был ужасный удар, когда умерла его мама. Ведь он не знал, что она лежит и умирает. Она на даче упала, ударилась головой и пролежала на земле несколько часов, прежде чем ее отвезли в больницу. Андрею сказали, что маме нехорошо, но он не подозревал, насколько это серьезно. Ужасно казнит себя за то, что он останавливался по пути, покупал необходимое, чтобы обеспечить нормальный постельный режим. И – опоздал.

Андрей говорит: «Если бы я приехал вовремя, я бы не дал ей уйти». Он абсолютно уверен, что если бы успел, то своей силой воли вытащил бы маму. Он действительно обладает какими-то непонятными силами, или, как сейчас говорят, владеет экстрасенсорными механизмами.

Мы так подробно в первой части книги обсуждали наши с Андреем отношения, что невольно возникает вопрос: изменились ли они после того, как мы расстались с большим спортом, или все идет так, как и шло? Конечно, пролетело больше десяти лет, отношения наши стали другими. Тогда мы были на пределе, мы не прощали друг другу мелочей. Сейчас мы перестроились, у нас теперь иные приоритеты в жизни. Мы очень любим то дело, которым занимаемся, и каждый наш выход на лед для нас обоих, конечно же, самое главное. Мы теперь не забываем, что есть и другая жизнь. А то, что мы так много лет вместе, воспитало в нас необыкновенное уважение к тому, что каждый делает на льду. Я приведу такой пример. В спектакле «Алиса», когда я дохожу до дуэта с Андреем, меня уже можно выносить за кулисы. Слишком много всего я перед нашим номером делаю и добираюсь до него ужасно уставшая. Если в день два спектакля, то во втором я просто еле двигаюсь. И когда я выхожу к Андрею, а он уже на льду, у меня возникает желание – номер у нас несложный – немножко сфилонить. Он-то свежий, хотя и у него есть дуэтный номер с Бабочкой, и он что-то еще делает, но он куда как менее запыхавшийся, чем я. Но я понимаю, что если он, не дай бог, увидит во мне слабинку, мне будет ужасно стыдно, потому что в нас до сих пор сидит: важно, чтобы наш дуэт оставил самое сильное впечатление из всего спектакля. И мне кажется, это и есть самое главное, что сохранилось в наших отношениях: нам друг перед другом стыдно оказаться не на уровне, это унижает нас. Мы если вместе выходим на лед, то гордо несем все наши звания и победы. Может, физические силы у нас уже не те, но мы должны, пусть друг другу, показывать – мы на уровне!

Игорь. После ухода из любительского спорта они не окончили совместные турнирные выступления, перебрались на профессиональные соревнования. В прежней спортивной жизни Андрей говорил, защищая меня: «Он мой друг». Наташа говорила, защищая Андрея: «Он мой партнер». А я в этой ситуации оказался в очень двусмысленной роли. К тому же они всю жизнь проработали с Тарасовой, которая их вела с рождения дуэта. В театре же мне полагалось им заменить Тарасову. Кто-то должен их тренировать, подсказывать, помогать ставить новые номера.

Эта смена произошла нелегко, и прежде всего для Андрея… Наташа уже знала, что я делаю, как я работаю с ребятами. Она спокойнее приняла новую реальность, возможно, более требовательно ко мне относилась, но спокойнее, а Андрей был очень насторожен и очень боязлив. Я ночами не спал, первый раз в жизни готовил ночью шутки, чтобы их использовать при постановке новых номеров. Придумывал танцевальные элементы и предугадывал, как сразу же они скажут: «Это сделать мы не можем». А я им на это отвечу то-то и то-то, выйду из ситуации, а они все равно не захотят это попробовать. Что же надо мне сделать, чтобы их все же заставить? Я ночами сидел на кухне, писал конспекты, как я буду общаться со своим другом Андреем. Короче говоря, где шуткой, где лестью, где враньем, где излишней строгостью, может, даже безапелляционностью, но в конце концов я достиг того, что мне нужно, он стал мне доверять. Если Андрей не верит в человека, то никакими уговорами и никакими ссылками на здравый смысл, никакими посулами его не убедить на совместную работу.

Наташа. Как же было трудно в первый год после спорта и даже не потому, что рядом Андрея не оказалось.

Мы закончили тур по Америке после нашего последнего чемпионата мира в середине июня. А первенство мира проходило в марте, почти сразу после Олимпиады. Свой последний чемпионат мы провели без Татьяны Анатольевны, она заболела, легла в больницу. Сердце. Это тот самый чемпионат в Будапеште, где нас пытались поставить на второе место.

Когда мы вернулись в Москву после турне, я сразу отправилась к Игорю на репетицию. В театре тогда ставили спектакль по Высоцкому, который так и не вышел. Нас с Андреем еще ждали во Франции, в городке, где мы традиционно с Татьяной Анатольевной тренировались, в Морзине. Жан-Клод Летесьер, который всегда нас туда приглашал, задумал еще сделать с нами тур по стране. С одной стороны, я уже артистка театра, вроде не пристало от коллектива отрываться. Но с другой – я обещала Жан-Клоду что приеду. Игорь мне ничего не говорил, но директор театра Евгений Волов категорически возражал против моей поездки. Чуть ли не ставил условием: либо там, либо здесь… Наверное, с точки зрения дисциплины он по-своему был прав, но так как у театра в том месяце выступлений не предвиделось, то я им ничего не срывала. Пришлось твердо сказать: «Я обещала, и я поеду». Так мы с Андреем отправились в наш последний спортивный тур. Правда, лучше бы я не ездила. Еще американское турне мы как-то дотянули, но тут, когда Андрей понимает, что я начала репетировать и не с ним, что я уже не его партнерша… я уже в другом образе, у меня другие мысли, и, что самое ужасное, я покрасилась в ярко-красный цвет… В общем, я его невероятно раздражала.

Почему Андрей с самого начала не пошел к Игорю? Я думаю, он натерпелся, попав в клубок наших непростых отношений с Татьяной Анатольевной. Ему было очень тяжело, он выглядел в последние годы вконец издерганным. Может, оттого и не хотел рисковать, не зная, как будет складываться его работа в театре. Сейчас я понимаю, что он тогда принял единственно правильное решение. Он решил передохнуть. Отойти от всех. Он идеально чувствует ситуацию. Одним надо сесть и раздумьями одолеть проблему а у него четко срабатывает интуиция, опираясь на нее, он всегда принимает верные решения.

Может быть, в своей карьере мы немного потеряли: если бы в год ухода выступали сразу же на профессиональном чемпионате мира, нас не смогли бы ни с кем сравнивать. Но, не сделав передышки, мы бы кончились как пара, через год – это точно. Не уйди Андрюша на год, мы бы совсем разбежались.

Ах, как тяжело прошли последние годы! Бесконечная нервотрепка и дерготня. Даже не скажешь, что ругались, обычно маленький скандал снимает стресс, мы просто были на нервном пределе… Теперь можно вспоминать как о забавном про наше последнее выступление во Франции. Итак, завтра мы улетаем в Москву. Последний совместный выход на лед. Никто не отмечает наших проводов, ни цветов, ни напутствий – ничего не происходит. Но мы-то сами понимаем, что все. Конец. Тут я и падаю в «Цыганочке», а Андрей решил, что я нарочно, назло ему упала. В каком же мы находились состоянии, чтобы такое подумать? Нет, нам уже нельзя было находиться рядом.

Игорь. Наташа в театр принесла то, от чего я уже отвык, – дух соревнований. Она категорически начала подгребать под себя всё, что только можно. Ее возненавидел весь коллектив. Мало того что Наташа – жена художественного руководителя, так еще и ее заявление: я это могу катать, и это буду катать, и сюда введусь… Я оказался в неловкой ситуации: как смотреть в глаза людям, с которыми я проработал несколько лет… Но, с другой стороны, я понимал, что не могу Наташе отказать. Не уступи я ей тогда, она, скорее всего, сорвалась бы, поскольку находилась в истерическом состоянии. Она должна всегда и везде быть только первой, как привыкла в спорте. А быть первой в театре значит играть почти все основные роли.

Наташа. Я каталась столько, что сейчас не понимаю, как я выдержала. Когда к нам через девять месяцев пришел Андрей, я занимала собой все первое отделение в роли Маргариты в «Фаусте». Это физически очень тяжелая роль, слишком много всего в ней напридумано. Во втором отделении я выходила на три или четыре новых номера, придуманных без Андрея, плюс еще на три номера вместе с ним. Я в течение вечера ботинки даже не расшнуровывала. Однажды американский импресарио, который нас пригласил в Америку, подошел к Игорю со словами: «Я понимаю, что Наташа – звезда, но она не должна появляться так часто. Ее надо преподносить всего один раз, два – это уже много».

Игорь. Мы с Андреем были в спорте и сейчас остаемся близкими товарищами. И все то время, что он оказался не с Наташей, мы продолжали общаться, причем довольно тесно. У нас до сих пор сохранился термин «фатальный разговор». Первый раз он произошел в Ленинграде на балконе квартиры знаменитого ленинградского мастера-парикмахера Анатолия Фарбера. Сейчас Фарбер живет в Филадельфии, раз в полгода я у него стригусь. Мне чаще стричься не надо, больше чем за полгода волосы не растут. Праздники мы часто отмечали у Фарбера, а в финале вечеринки Андрей забирал меня на балкон, и мы с ним два-три часа, а может, и всю ночь до утра разговаривали. У нас же внутри болело: Андрей должен был принять какое-то решение, но выхода не находил. И оттого нам обоим приходилось совсем тяжело. Такой разговор в один раз не укладывался.

Поначалу Андрей оправдывался. Во время следующей встречи он требовал от меня ответа: «Ты считаешь, у театра есть будущее?» Он требовал ответа еще на кучу скопившихся у него вопросов. На третьей вечеринке он плакал и говорил, что ничего не может и ничего не хочет. Все это время он перекладывал в Спорткомитете бумажки со стола в мусорную корзину. Следующий раз, когда настраиваешься на то, чтобы его успокоить, он говорил: «Да вы все неправильно делаете, полагается делать таким образом, но без меня у вас ничего не получится». Мы будто качались на качелях. Поэтому к каждому вечеру, где Андрей присутствовал, я должен был психологически собираться, более того, иметь необходимую информацию. Я обреченно шел на встречу, готовясь к нелегкому разговору, прекрасно понимая, что никуда мне не деться, я обязан с ним разговаривать, причем только по-доброму, иначе невозможно. Я же, как никто, понимал – Наташа должна кататься вместе с Андреем. Я был в этом уверен на все сто процентов. Что бы Наташа у нас на льду ни делала и как бы прекрасно ни выглядела и в «Высоцком», и в «Фаусте», и в «Чаплине», – она должна была работать вместе с Андреем. Хотя я сам уже катался с ней в паре, мы даже сделали несколько номеров.

Наташа. Но я не партнерша Игоря, хотя мы с ним сделали смешной номер «Тореадор» на музыку Цфасмана. Это, пожалуй, единственная удача. Все остальное, что мы делали вместе, где входили в уже готовые номера, в которых Игорь уже работал с Леной Васюковой, было не то. Есть номера, поставленные на конкретного человека, и нельзя их передавать никому. «Незаменимых людей нет» – эти слова мне отвратительны. Есть незаменимые люди. Каждый в своей жизни уже незаменим.

Тогда же я прочла интервью знаменитой балерины Екатерины Максимовой о том, что она танцевала только с Васильевым, но потом появились другие роли, например Анюта, где она встретилась с молодым партнером, и как трудно оказалось к нему привыкать. Мне тоже пришлось выбрать партнера в театре. Я начала кататься с Димой Смирновым. Просто взяла его за руку, когда пришло время репетировать в «Высоцком», и мы начали кататься вместе. У нас получилось и сейчас получается, мы понимаем друг друга. У нас даже есть находки. Но вышла пара по стилю совсем другая, ничем не похожая на пару Бестемьянова – Букин.

Максимова в своем интервью сказала потрясшую меня фразу, что, танцуя с другими, она как бы отдыхает от своего постоянного партнера и в то же время осознает, насколько потрясающ свой постоянный партнер. Потому что только расставшись и найдя контакт с другим, ты понимаешь, насколько высока цена того, что ты делала с человеком в дуэте много лет назад. Если бы мы с Андреем не разошлись на год, я, вероятно, совсем иначе относилась бы к нему теперь. После спорта у меня к нему никаких чувств не осталось. Но после того как я покаталась с другими, причем с хорошими партнерами, и находилась с ними в прекрасных отношениях, я поняла истинный уровень нашей пары, и как важно, и как нужно его сохранить.

Игорь. Я точно и не могу вспомнить, на какую должность Андрея взяли в Спорткомитет. Но знаю по его рассказам, что этот период в его жизни получился довольно мрачным, он до сих пор не любит вспоминать о своей недолгой карьере чиновника. Но фразы отпускал такие: «Я с утра одевался под Сашу Горшкова». Это значит – галстук, пиджак, сорочка, начищенные ботинки. Приезжать полагается ровно во столько-то, потом ты садишься за стол, тебе приносят какой-то документ, ты его читаешь. Почитал, отнес на подпись. Там не подписали, приносишь его обратно, разрываешь и бросаешь в урну. «Потом я вынимал бумаги из стола, которые приходили из Международной федерации фигурного катания, и, чтобы как-то убить время, их перелистывал. На этом рабочий день заканчивался, и я уходил домой». С утра опять галстук, стол, документ на подпись… То есть типичная канцелярская работа ничего не решающего человека, обычного функционера, только с вывеской «Олимпийский чемпион Андрей Букин», которая незримо висит над креслом.

Наташа. Но Андрей умудрился не потерять физическую форму. Он приезжал на СЮП, где выходил на лед, помогая ученикам Тарасовой – танцорам Илоне Мельниченко и Гене Каськову Они считались перспективной парой, а Андрей ездил к ним как проверяющий. Он ездил помогать и к Линичук, которая только-только начинала тренировать Оксану Грищук еще не с Женей Платовым, а с Сашей Чичковым…

Андрей не тот человек, что может выйти из формы. Я теряю форму, если позволю остановку, на следующий же день. А он настоящий аскет, всегда себя в строгости держит. Мало того что он сохранил все кондиции, он еще и научился делать «кораблик», чего в спорте не умел. Я думаю, он готовил себя к приходу в театр. Он никогда не увлекался вращением, а тут начал вращаться! Да, безусловно, он держал в уме мысль о приходе в театр, но надо знать его характер – он никогда бы в ней не признался. В театре он появился подготовленный не к тому, что будет просто кататься в чужих постановках, а к тому, что собирается сам создавать. Андрей и пришел с условием: «Я не собираюсь забирать ни одну чужую роль». Я же, например, только переступила порог, сразу выучила в «Фаусте» роль Лены Васюковой. Причем я действовала с напутствием Игоря: «Ты должна войти во все спектакли». Это сейчас он утверждает, что я у всех роли отобрала. Но тогда говорил, что я должна попробоваться везде, а потом будет выбран тот спектакль, где я лучше выгляжу.

Игорь. Мне же полагалось вести себя как политику, я же знал, что если Наташа везде себя попробует, то те девочки, которые заняты в этих ролях, будут из кожи вон лезть, чтобы их оставили в составе. Получалась конкуренция, которой порой артистам не хватает, чтобы держать себя в форме.

В первом же спектакле, в котором участвовала Наташа, – это происходило в Голландии, – где она выступала в паре с Димой Смирновым (Наташа – Маргарита, Дима – Фауст, Володя Котин – Мефистофель), Фауст, катаясь с олимпийской чемпионкой, упал в спектакле шесть раз. Я стоял на трибуне, и голова у меня постепенно втягивалась в плечи, я не знал, куда мне деться. Премьера, одним словом. Дима, вероятно, переволновался, да так, что дошел до полного позора. В Голландии зритель требовательный, и я решил – вот и последние наши гастроли в этой стране. За весь спектакль ни одного хлопка. Ну, думаю, кранты. Первый блин, и каким комом! Но оказалось, что публика настолько интеллигентная, а может, их захватило действие, что аплодировать они решили лишь в конце спектакля, но зато аплодировали стоя. Как говорится, смотрели на одном дыхании. Спектакль недлинный, около сорока минут, похоже, они не обратили внимания на эти падения, сосредоточившись только на самом действии. Доброжелательный зритель попался. Но седых волос у меня прибавилось, это точно. Дима, когда мы вспоминаем ту премьеру, сразу же замыкается и опускает глаза, потому что для него это, наверное, самый кошмарный день в жизни. Спектакль снят на пленку, но я за все тринадцать лет ни разу не нашел сил его посмотреть. Кассета лежит на антресолях, я часто на нее натыкаюсь, но смотреть боюсь. Мне хватило впечатлений от живого спектакля.