Текст книги "Пара, в которой трое"

Игорь. Возможно, оттого, что Юра Овчинников перестал справляться с моей индивидуальностью, а может быть, ему было трудно приходить в восемь утра ко мне на тренировки, он решил поставить некий опыт, и мне кажется, он ему удался – Юра подключил к работе со мной психолога. После чего все решили, что я окончательно сошел с ума. При этом всегда светский Овчинников представлял Ольгу Борисовну Козлову: «Это мой психолог». Ольга Борисовна признавалась, что ее корежило от этого заявления, но терпела ради меня.

Теперь с утра я «не заставлял» Овчинникова выходить со мной на лед, мы с Ольгой Борисовной занимались тестированием, я рисовал крестики-нолики, она мне мерила давление, пульс, дыхание, давала мне установки на ночь, на утро, на вечер. Зная мои поэтические увлечения, свои установки она давала стихами Риммы Казаковой, Евгения Евтушенко, Константина Ваншенкина.

Наташа. Ольга Борисовна первая догадалась, что Игорь в меня влюблен. И это тогда, когда мы и сами еще не знали о своих чувствах. Она ему подсовывала стихи, в которых встречалось слово «рыжая», и у него частил пульс или подскакивало давление.

Игорь. Ольга Борисовна мне показывала, как можно лечиться и восстанавливать свои силы с помощью ромашки, одуванчиков, кактусов… Она учила, как раскрыть свои энергетические способности. Она и сама когда-то каталась, потом преподавала в Институте физкультуры, где защитила кандидатскую по психологии фигурного катания. Еще Ольга Борисовна учила, как нужно лечить простуду с помощью платочка, засовывая его в нос и вытаскивая через гортань. Показывая мне это на своем сыне Антоне. Подобного, сразу скажу, я не научился делать. Но кое-что я все же освоил. Например, научился в течение десяти-пятнадцати секунд засыпать. Вне зависимости от того, где я нахожусь и какая компания сидит в соседней комнате. Ольга Борисовна научила меня ставить барьер между собой и нежелательным собеседником или присутствием кого-либо.

Понимая, что я достаточно чувствителен и раним во время соревнований, она научила меня регулировать свое состояние, уменьшая свой пульс до нормального. То, что я спокойно и четко выступил на своем лучшем чемпионате Европы и на первенстве мира, – это заслуга Ольги Борисовны Козловой. Я каждый день по ее совету вел дневник, отмечая свое состояние, описывая его в стихах или в прозе. Как ни странно, мне это помогало. Точно помню: что, когда и где происходило. Я адекватно оценивал ситуацию, не впадал в истерику, не давал выплеснуться эмоциям: победа, рядом победа! Я четко знал, что иду к намеченной цели. Такое со мной было впервые.

Наташа. Мы недавно просматривали видеозаписи того чемпионата, когда он выиграл Европу, и действительно увидели несвойственное Игорю расчетливое катание. Подход к каждому элементу высчитан. Эмоционально ровно отстроенная программа. Где надо – всплеск эмоций, где не надо – они уходят. Такой опыт полагается изучать. Психологи, которые сегодня работают с фигуристами, знают, о чем мы ведем речь. Правда, сейчас их мало.

Потом Татьяна Анатольевна пригласила Ольгу Борисовну поработать со мной и Андреем. В совместной с Игорем книге, которая так и не вышла, Ольга Борисовна описала всю эту эпопею.

Татьяна Анатольевна пригласила Ольгу Борисовну, наверное, по протекции Юры Овчинникова. Теперь и ей уже было ясно, что мы с Игорем вместе. Для меня наступили тяжелые времена: с одной стороны, неудовольствие Татьяны Анатольевны, с другой – Игорь не разводился, полная неопределенность. Лето, сбор в Ворохте (это Западная Украина). Андрея отпускают отдыхать, а я должна ехать с группой заниматься, потому что я толстая, я плохая, я влюбилась не в того человека. В общем, весь букет комплексов, и они вместе со мной отправились в Ворохту. И туда же послали Ольгу Борисовну Козлову – нового для меня человека. Она приехала с сыном, он был тогда еще совсем маленький. Первый раз, когда Ольга Борисовна усадила меня рядом и мы с ней начали разговаривать, она сказала: «Боже ты мой, надо же девочку до такого состояния довести!» Это была ее первая фраза после того, как она посмотрела на меня. Вероятно, вид у меня был затравленный.

С чего мы начали вместе работать? Она просто со мной разговаривала. Я не помню ребят, которые были на сборах, зато отлично помню Ольгу Борисовну, помню, как я приходила к себе в номер после наших занятий. Потом я удивлялась, почему сразу не заметила, что она маленького роста. Наверное, тогда она произвела на меня такое впечатление, что я не замечала, как она выглядит. В Ворохте она была для меня олицетворением красоты, изящества, мудрости. И потом, еще немаловажная деталь, она же работала с Игорем…

Я не была такой способной ученицей, как Игорь, я все равно плохо спала и должна была совсем не есть, чтобы похудеть. Я мало почерпнула нужных навыков, мне важна была ее оценка той жизненной ситуации, в которую я попала.

Я и с Татьяной Анатольевной разговаривала на все волнующие меня темы, но позиция моего тренера, самого близкого мне человека, хотя я ее понимала, была для меня неприемлемой. Поэтому, когда я принимала важные в своей жизни решения, совет Ольги Борисовны оказывался решающим. Она исходила не из текущего дня, не отталкивалась от «самой главной нашей победы» – победить и умереть… Таков смысл жизни Татьяны Анатольевны, любого настоящего тренера, а Тарасова не просто настоящий – выдающийся. Но – «умереть сейчас же». А главная идея Ольги Борисовны – жить. Она вселяла любовь к жизни. Она не раз говорила, что ей непонятна позиция Елены Анатольевны Чайковской, потому что в ее программах сквозит постоянный надрыв (исключая танцы Пахомовой и Горшкова). Я тогда не очень понимала – о чем она. Но сегодня я сама это вижу и точно так же, как Ольга Борисовна, – не принимаю. Есть вещи, которые человеческий глаз либо воспринимает с удовольствием, либо нет. Мне сразу возразят: ваш танец с Андреем в кульминациях тоже походил на «разрыв аорты». Но разница есть – даже в трагедии мы выглядели оптимистично…

Игорь. Я попробую объяснить, что хотела сказать Наташа. Предположим, я имею некий тембр голоса, выше крикнуть не могу. Программы, которые не принимает Наташа, танцоры начинали с того, «выше чего крикнуть нельзя», и все четыре минуты катали на этом крике. Действительно больно смотреть. И это не кульминация, таков весь танец. Поэтому, когда на него смотришь, то через минуту устаешь от страшного надрыва. Кульминационные моменты нужны, но они должны быть оправданны.

Наташа. Наталья Михайловна Ульянова, наш хореограф-репетитор, она хорошо знала эти законы. Мы выступали с «Цыганкой» сотни раз. На сто первый Наталья Михайловна после выступления сказала: «Как же ты так рвешь с первых шагов? Если ты уже так начала, чем закончишь? Два одинаково поставленных движения начни: первое – с силой, а второе – обязательно еще сильнее. Но если не можешь прибавить, значит, первое ослабь».

Есть, есть в мире какие-то законы, которые на бумаге не записаны, а Ольга Борисовна их выводила чисто психологически, и они своей мудростью помогали каждую жизненную ситуацию увидеть под правильным углом. Много лет спустя, уже после спорта, если я попадала в какую-то тяжелую ситуацию, мне ее позиция помогала. Андрей не любил, когда она присутствовала на тренировке, в отличие от меня он ее абсолютно не воспринимал, хотя она пыталась работать и с ним. Наверное, считал, что она слишком много видит или во многое вникает. А он не подпускал никого к себе близко, свое состояние регулировал сам. Плюс к этому ему не нравилось ее влияние на меня, и по-своему он был прав. Потому что, когда она приходила на тренировку, я от радости впадала в такое состояние, что могла забыть снять чехлы с коньков и выйти на лед. Возможно, сейчас Андрей или Татьяна Анатольевна оценивают ее по-другому, ее значение и ее влияние.

Когда мы заканчивали выступления в спорте, ее последний окончательный совет дал мне силы отойти от Татьяны Анатольевны и Андрея – людей, ближе которых у меня в жизни не было. Я позвонила Ольге Борисовне: «Что мне делать? Андрей – туда, Татьяна Анатольевна – сюда». А она: «Наташа, хватит, ты все, что могла, им отдала». И вдруг эта традиционная фраза заставила меня посмотреть на собственную жизнь с другой стороны. Что же я все считаю, будто я в долгах! А кому и что я должна? Эта мысль меня сразу отпустила на свободу.

По сути дела, Ольга Борисовна могла назвать себя психоаналитиком.

Ольга Борисовна уехала в Израиль сразу, как стали всех выпускать, – в самом конце 80-х. Помню, как без конца звонила ей из Франции и рассказывала все, что со мной происходит. Я не представляла себе, что можно прожить без ее совета, я звонила, и она чувствовала свою необходимость в моей жизни.

Сейчас мы общаемся значительно реже. Когда она с сыном жила в Нью-Йорке, пусть раз в полгода, но мы обязательно встречались. Обычно гуляли целый день, рассказывали, что у нас происходит. Теперь она снова в Израиле. С ее Антоном я переписываюсь по Интернету. С ней я наладила связь: она в оговоренное время всегда дома, и мы созваниваемся, будто не расставались. Есть люди, с которыми совсем не надо каждый день общаться: только начинаешь разговаривать, пусть даже после большого перерыва, и по голосу уже знаешь, какая у него жизнь, что с ним. У меня собралось много разных новостей, и плохих, и хороших, всякие известия о наших общих знакомых, но когда она взяла трубку и спросила: «Что нового? Что у вас хорошего?», я поняла, ей сейчас не стоит рассказывать ничего плохого. И я ей бодро доложила про то, что у нас есть хорошего, а с трудностями, которые иногда возникают, мы вполне справляемся.

И на ее вопрос: «А как Игорь?», я сказала: «Ольга Борисовна, он стал очень похож на меня, он уже спит». Когда мы поженились, он ночами писал стихи, а до двенадцати дня спал. Я же в девять часов ложилась, вставала по привычке в семь утра и не знала, куда себя деть. Теперь мы оба в одиннадцать ложимся, в девять вместе просыпаемся. Я звонила как раз в одиннадцать вечера, поэтому она засмеялась: «Ладно, передашь ему привет, когда проснетесь».

Наташа. После моего ухода из спорта спустя несколько лет Чубарец и Шкляр вновь возникли в нашей жизни. Ирина Чубарец и Станислав Шкляр – это пара бальных танцоров из Днепропетровска. Они оказались в группе Тарасовой по рекомендации Карамышевой и Синицына. Произошло это, наверное, в 1983 году, когда первый раз за историю фигурного катания Международный союз конькобежцев для оригинального танца выбрал рок-н-ролл. Для нас он был настолько чужеродным, что мы сразу почувствовали – без специалиста не обойтись, нужны танцоры, которые знают, что такое рок-н-ролл. Ростик с Наташей сказали: «А что тут думать? У нас в Днепре есть классные ребята». И спустя несколько дней Шкляр и Чубарец приехали в Москву. Поразительно увлеченные своим делом люди. Если я слышу слово «профессионал», у меня перед глазами – они. Если они сидят и пьют чай, и идет разговор о чем угодно, он все равно придет в русло обсуждения танцев.

Игорь. Кстати, по поводу чая. Если Ира Чубарец заводилась и начинала о чем-то говорить, то это значит пепел с ее сигареты падал на твои брюки, ложка вываливалась из чашки на пол, а чай выливался на соседа. Так у нее выражалось творческое горение.

Наташа. Когда ребята начали с нами работать, они легко нашли общий язык с Татьяной Анатольевной. Встретить единомышленника в творчестве, тем более если ты с ним работаешь и он тебе нравится, – это сплошное удовольствие. В конце концов, они помогали нам в постановке всех наших программ, кроме «Кармен». Так случилось, что когда мы работали над «Кармен», я не помню из-за чего, да мне и не рассказывали, но какой-то конфликт с Тарасовой у них произошел. Шкляры не приехали на наш сбор, и «Кармен» ставила одна Тарасова. Мы с Андрюшей и сами немало сделали, когда Татьяна Анатольевна заболела.

«Кармен» – это программа, с которой начался наш чемпионский путь. Впрочем, до «Кармен» была «Ярмарка», именно с нее нас и заметили. По-настоящему, как претендентов на лидерство. «Ярмарку» поставили с массой трюков, с интересными новыми перехватами и шагами. Эту программу мы сделали именно с ними. И, если бы не Шкляры, такого бы резкого скачка наверх у нас, возможно, и не получилось бы.

Игорь. Я встретил в жизни двух человек, которые друг на друга очень похожи. Это Чубарец Ирина Александровна и Ира Воробьева. Точнее, Воробьева вместе с Лисовским, а Чубарец вместе со Шкляром. Когда Чубарец показывала точно так же, как Воробьева, какую-то поддержку, которую она только что придумала, а такое обычно показывают со своим партнером, она говорила: «Посмотрите»… и прыгала! Шкляр никогда не знал, что она может вытворить в следующий момент. А она могла элементарно головой вниз нырнуть, и он ее ловил буквально перед бетоном. Полная непредсказуемость от творческой истерики. То же самое устраивала и Воробьева.

Наташа. Я хочу рассказать, как Шкляры воспитывали своего сына. В спорте нам привита сумасшедшая самоотдача, и свойственна она была всем, кто собрался вокруг Тарасовой. Все – одна одержимая команда. Без обсуждений. Мы понимали, что ничего более важного на свете, чем то, что мы делаем на льду, не существует. Возможно, еще и поэтому у нашего тренера наблюдалась легкая аллергия к семейной жизни – как к моей, так, впрочем, и Андрея. Хотим мы этого или не хотим, но семья – это отвлечение от работы, которое сразу вызывало ревность.

Такой была и Ирина Александровна. Я помню их сына Петю, ему уже исполнилось года два, когда мы в Одессе работали над «Кабаре». Петю они взяли с собой на сборы! А чего действительно не взять на сборы ребенка? Море, фрукты, зачем с бабушкой оставлять? Он уже «взрослый», сам бегает. Место, где мы занимались, – это огромная сцена-площадка, сверху ее огораживал барьер, за ним трибуны, которые довольно круто спускались вниз. В какой-то момент ребенок с барьера: «Мама-мама, мама-мама». – «Петя, отстань! Петя, отстань!» В конце концов Петя летит головой вниз. Она к нему подходит, поднимает за шкирку, встряхивает: «Нечего тут реветь!» И все. Сейчас вспомнишь, как он летел, – шок. Но тогда казалось в порядке вещей: чего мешаешь!

Сейчас Петя вырос в чудесного красивого парня. Мы с ним обожаем друг друга до сих пор, хотя видимся очень редко.

Когда мы закончили выступать, Татьяна Анатольевна тоже решила расстаться со спортом. Между нею и Шклярами уже не было прежнего контакта, наверное, мы их и держали как-то вместе. Мы ушли, и они распрощались. Я не знаю, каковы сегодня отношения Ирины Александровны с Татьяной Анатольевной, но тогда они остались без работы, потому что, с одной стороны, на Украине их постоянно укоряли, что они работают с россиянами, с другой стороны, и в России они так и не получили ни звания, ни наград, хотя, в принципе, имели на это право. Мы же в тот момент не могли ничем им помочь, поскольку были абсолютно ведомыми. Я даже не знала, двери какого кабинета нужно открыть, чтобы сказать о них добрые слова. Но и они никогда бы не обратились к нам с такой просьбой. Вот и осталась у меня внутри заноза: они для нас так много сделали, а мы их не смогли отблагодарить как полагается. Поэтому когда я оказалась у Игоря в театре, то первое, что сделала, – подошла к директору (обсудив, естественно, накануне с Игорем этот вопрос и заручившись его поддержкой) и сказала, что Оля Филиппова уходит в декретный отпуск, а лучших репетиторов, чем Шкляр и Чубарец, нам не найти.

Игорь понял: они по сути не репетиторы, они постановщики. Когда они сами что-то могли поставить в театре, то буквально светились. На «Распутина» пригласили Наталью Александровну Волкову-Даббади, а им пришлось сидеть за бортиком катка и записывать, чтобы потом, репетируя, повторить работу постановщика. Они кропотливо выполняли все, что требуется, но чувствовалось – это не их дело.

Через некоторое время у Стаса обнаружили рак, он ушел из театра. Наступило новое время, многие начали заниматься бизнесом, и он тоже решил себя попробовать в новом деле. Почему-то он не стал оперироваться, его пытался лечить какой-то экстрасенс. Через пару лет после определения этого страшного диагноза Стас умер. Ира ушла из театра, была с ним до конца.

Игорь. Сейчас Ира Чубарец наконец нашла работу по своему призванию: она теперь в Киеве тренирует сборную команду фигуристов Украины и преподает то, что знает досконально, – бальные танцы. Когда мы ее просим приехать на премьеру, она не всегда может вырваться. А я рад, что она не может, значит, у нее все в порядке.

Мы ездили в 2000 году в конце января в Киев, и Ира наконец увидела наш новый спектакль «Алиса». А во втором отделении мы показывали то, чем она еще занималась в театре, – «Мы любим классику». Она была счастлива, что спектакль, сделанный при ее участии, все еще идет, и сказала нашей молодежи хорошие слова. Ира действительно много сделала сперва для Наташи с Андреем, а потом и для театра.

В сентябре или в конце августа 2000 года мы пригласили в наш театр Иру. Она с нами поработала, вставила свой довольно большой блок в дивертисменте, поставив мини-балет с кодовым названием «Танго нашей жизни». Мы с Игорем придумали для него сюжет, а Иру пригласили в качестве балетмейстера. Она жила у нас на даче, и через много-много лет с того дня, как пути наши разошлись, мы вдруг ощутили, что Ира вновь в театре. Мы будто глотнули давно забытый воздух, но в то же время возникли и новые ощущения. Я говорю об Ире, но в то же время ни на секунду не забываю Стаса, он все равно для меня рядом с Ирой стоит…

Игорь. Нет, она сама его поставила рядом с собой. Это сильно ощущается. Обычно после смерти говорят либо ничего, либо хорошее. Она об ушедшем муже – только хорошее. Она выбрала для себя такую форму и иначе жизнь не представляет.

Наташа. Как грустно, что все так сложилось: Стас ушел, а мы не были рядом с ним, с ними не были… Осталось чувство вины. Но вот мы снова встретились с Ирой. Теперь она звонит: «Как вы репетируете? Как у вас номера складываются?» Переживает за свою работу. Она все та же. Без конца пляшет…

Игорь. Говоря про репетиторов, невозможно не сказать про Наташу Ульянову, Наталью Михайловну. Она много работала с Тарасовой, и, конечно, Наташа расскажет, как она их дрючила. Другого слова я не могу подобрать.

Ульянова – стопроцентный репетитор, причем человек по-настоящему влюбленный в свое дело. Она танцевала в ансамбле Моисеева и считалась там одной из прим.

Когда перед ней появлялись молодые и необсохшие, она умела их моментально с юмором поставить на место – чтобы слегка осадить и переключить на рабочее состояние. Наталья умела заводить людей: во время первого же занятия буквально через пять минут после начала урока все вошли в такой раж, а Воробьева сразу же то ли вывихнула ногу, то ли порвала связки. Ульянова давала разнообразный материал, помимо традиционной классики занимала ребят кусками из моисеевского репертуара, включая «Гаучи» и знаменитых «Топотушек».

Все ее уроки проходили в зале, на полу. Нам самим хотелось расширить свой кругозор, отчего все так увлеклись уроками Ульяновой, но у нас мышцы не привыкли к полу мы же большую часть времени проводили на льду. А на полу и на льду мышцы работают по-разному. Если взять самое обычное – прыжок, то выезд из него на льду идет по дуге, а в зале ты приземляешься сразу на жесткий пол. Вот почему у Иры Воробьевой в ноге тут же что-то полетело.

После занятий мы выходили из зала в таком же состоянии, как после футбола, когда играешь до изнеможения, до белых и красных пятен перед глазами и головной боли. Вот такие устраивала она занятия у станка. Пусть их было не так много, но все же они были, эти дни, возможно, неделя или две, когда мы работали вместе с ней, и я по сей день счастлив, что наша встреча состоялась.

Наташа. И у нас с Андреем есть опыт работы с Натальей Михайловной еще во времена тренировок у Тарасовой. А потом, когда мы с Андреем уже работали в театре, уже сделали спектакль «Распутин», съездили на профессиональный чемпионат в Америку, то почувствовали – нам нужен репетитор. Театр в Москве готовился к гастролям, и мы позвонили ей и попросили с нами позаниматься в зале. Честно говоря, я думала, что она откажется. Все же она близкая подруга Татьяны Анатольевны, а отношения у нас непростые. Но она сказала «да» не задумываясь.

Мы пришли в зал и только начали заниматься, как я тут же повредила уже оперированную ногу. Я Наталью Михайловну давно не видела, и мне ужасно хотелось заслужить ее одобрение.

В следующий раз встретились с Натальей Михайловной мы с Андреем уже по прошествии нескольких лет. Нас пригласили дать несколько уроков во Франции, в Лионе. И вдруг мы, приехав, увидели ее на катке. Она сказала родным прокуренным голосом: «Ребята, привет!» Моему удивлению не было конца, и это оказалось такое наслаждение – поработать с ней рядом.

Мы постепенно привыкаем к тому, что уже и сами кого-то тренируем. Я даже полюбила это дело, хотя первые мои тренировки в качестве наставника оказались для меня каторжными. Нелегкий получился переход от собственного катания к тренерской работе. И вдруг в самый трудный момент я увидела Ульянову! Такая была радость, словами не описать. Мы же почти родня! Сидели с утра до вечера у нее в комнате, бесконечно пили чай между тренировками, ходили вместе в бассейн, вспоминали старые времена.

Игорь на сто процентов прав: Наталья Михайловна Ульянова – эталон профессиональности в таком неблагодарном деле, как репетиторство. Позже мы узнали, что ее муж Володя – тоже бывший солист у Моисеева и тоже репетитор высокого класса.

Игорь. Танцоры, закаленные тем моисеевским ансамблем, который был (какой сейчас – не знаю), – это люди, впитавшие в кровь железную дисциплину, полную самоотдачу. Они работают на полную катушку, даже если в зале всего лишь один зритель, хотя у Моисеева по определению такого не бывает.

Наташа. У нас сейчас нет репетиторов в театре. И их отсутствие, естественно, легло дополнительной заботой на наши плечи. А все оттого, что мы не видим человека, кому можно было бы доверить наше дело.