Текст книги "Пара, в которой трое"

Мы сейчас уже с Наташей не ездим в Европу ставить спортивные программы – изменились правила фигурного катания, и нам стало неинтересно заниматься такой работой. Наше время закончилось. Объясню, почему. Мы много и успешно работали и с итальянцами, и с французами, только в России у нас никак не получалось, не приглашали нас русские тренеры. Но мы не особо переживали. Там, где нас внимательно слушали и принимали то, что мы предлагали, у спортсменов начинался прогресс. Одни стали серебряными призерами чемпионата Европы, другие дошли до пятерки лучших. Безусловно, в их успехах есть и наша заслуга, мы помогли им в какой-то момент продвинуться. Но тогда интересно было придумывать новые движения, так как произвольная и оригинальная программы были не зажаты в рамках новых правил. Они оправдывали свое название оригинальной и произвольной. Можешь взять любые музыкальные отрезки, даже если в обязательной программе у всех одинаковый танец, любые шаги, любые поддержки, исключая, конечно, запрещенные. Изменили правила – и сейчас дорожка должна железно состоять из стольких-то шагов. И что происходит? Сегодня все дорожки, все поддержки в оригинальном и произвольном танцах одинаковые у всех пар. Это сделано для того, чтобы танцы на льду не вылетели из олимпийских видов фигурного катания. У судей появляется шанс объективно оценить катание. Потому что одна пара делает твизлы, и вторая пара делает твизлы – та же самая обязательная программа. И зачем что-то придумывать? Произвольный танец состоит из одних обязательных элементов. В нем лишь музыка произвольная, а все остальное точно расписано – ты обязан показать: шаги по кругу, диагональ, столько-то поддержек… Нам это стало неинтересно. Можно возразить, что помимо творчества это был все-таки и наш заработок…

Но заработком можно назвать только те уроки, когда спортсмен сам не рвется, а его тянут родители. Это и есть заработок. Я давал спортсмену все, что необходимо. Я приходил к нему и отрабатывал свои сто долларов в час. А с теми, с кем было интересно, там уже не думаешь о заработке. Там азарт: смогут ли сделать то, что предлагаешь? Они уже на новом уровне, эти дети, они уже сильнее, чем мы. Им придумываешь такие вещи, которые сам, когда выступал, не потянул бы.

Дело не в том, что за двадцать лет фигурное катание, в частности спортивные танцы, могли так далеко уйти. Я вспоминаю себя, когда мы с Тарасовой работали, я же был упертый до безобразия: если неудобно, то это не буду это не могу. Мне будет тяжело, будет неловко, вы не заставите меня такое сделать! А ведь можно было переступить через самого себя. Я теперь, когда смотрю на сегодняшних танцоров, понимаю, как многое можно было сделать и надо было сделать. Но тогда я своим упорством не оставлял Татьяне Анатольевне никаких шансов. А сейчас те элементы, которые мне казались невозможными, мы предлагаем детям. Они берут и делают. Без проблем. Все говорят: ах, какой интересный элемент! Может быть, нынешние ребята не так закомплексованы, как я в свое время. Я же боялся, что мы не справимся с каким-то суперсложным элементом. Боялся, что Наташа может в трудный момент сорваться, боялся, что из-за ошибки мы проиграем. Не потому что я не хотел пробовать что-то новое, а оттого что подсознательно понимал: если на соревнованиях мы этот элемент сделаем неправильно, если мы его смажем, то судьи засчитают его как ошибку, и мы потеряем первое место, а я этого очень не хотел.

После того как все в моей жизни устаканилось, мы с Наташей почти не ругаемся. Бывает, что сцепимся, когда она уставшая или я не в форме, можем немножко рыкнуть друг на друга, но полчаса поездим по кругу, а потом – извини меня, и ты меня извини. У нас сейчас нет никаких серьезных разногласий.

Я знаю, она никогда меня не обманет, ни в финансах, ни в чем… Поэтому я ее о деньгах никогда не спрашиваю. Она говорит: «Почему ты не интересуешься, какая у тебя будет ставка?» А какая разница? Сколько может на сегодняшний момент, она мне выдаст. Будет меньше – проживем, будет больше – спасибо.

Театр приобрел две ледовые установки, прибавилось много головной боли. Их же надо загружать работой. Поэтому у нас часть коллектива выезжает, причем часто, в Латинскую Америку. А чтобы не страдал основной репертуар, мы собираем молодых ребят. Но их надо обучать, чем мы в основном и занимаемся. Есть же те, кто приходит в театр в шестнадцать, в семнадцать лет. Кто старше и опытнее, едет выступать за океан. В Латинской Америке очень тяжелые гастроли, недостаточно комфортные в бытовой части, с большим числом переездов.

Казалось бы, театр популярен в Корее, в Европе, сейчас в Латинской Америке, но не очень известен дома. Это так и не так. В провинции народ нас знает, на нас ходят. Это Москва – сложный город, и устроить в Москве выступление стоит дорого. Возможно только при помощи спонсоров или при поддержке телевидения, но реклама на телевидении очень дорогая. Не потерять деньги и уйти в ноль в Москве не так-то просто. Но мы не можем себе позволить даже такого – мы же на самоокупаемости. Есть зарплата коллектива, нужно оплатить арендуемые квартиры: у нас же есть приезжие артисты. Надо менять костюмы, надо шить новые… Необходимых трат получается много.

Мне бы очень хотелось, чтобы в Москве у нас появилась своя база. Площадка, где мы могли бы выступать, пусть не каждый вечер, но, как нормальный театр, пять вечеров в неделю. Мы бы тогда открыли свою школу, обучали бы молодых фигуристов и ставили программы опытным спортсменам. То есть занимались тем же, что делаем сейчас, только уже не по всему миру, а дома, в Москве – пусть к нам приезжает весь мир. Пусть они смотрят на то, чего нигде нет. Мы бы стали единственным ледовым театром, который находится на месте. Как наш цирк, например. Он же стоит на месте. И туристы со всего мира идут в Москве смотреть цирковое представление.

Моя жизнь тогда бы плавно перешла в новое измерение – без гастрольного графика. Скорее всего, я бы ушел со льда. Естественно, мы бы нашли для театра на наши места достойных исполнителей со званиями и наградами. Уже хочется осесть. Здесь, дома, а не в Америке.

Я же понимаю, раз мне хочется тихой заводи, значит, заканчивается мое время. Хотя я до сих пор получаю удовольствие от катания. Публика, когда выходишь на лед, меня по-прежнему заводит. Но уже все болит. В теле нет ни одного кусочка, который бы не давал о себе знать. Спина почти не сгибается, и с этой больной спиной приходится кататься, к тому же еще колени вылетают. Рука не поднимается, там у меня тромб. По сути дела правой руки нет. Мне больше пяти килограммов поднимать нельзя – запретили врачи, но что делать? Девочки же весят намного больше. Но самое главное – мне еще нравится кататься. Надо думать, все свои пределы я уже перешагнул и, наверное, свой организм немножко насилую. Но в то же время, когда я чувствую скольжение, организм получает такую дозу адреналина, что заставляет держаться. Я не поправился, не похудел, я все в той же форме, что и был в олимпийском Калгари двадцать лет назад. Если сейчас залезть в те костюмы, в которых я выступал на Олимпиаде, они мне будут впору.

Деньги на собственную базу наверняка найдутся, нужна только гарантия правительства Москвы или, например, Подмосковья. Я бы сразу после подписания такого решения повесил коньки на гвоздь, но в коллективе бы остался. Я готов взяться за любую работу в театре, хоть лед заливать.

Вот я приехал на соревнования сына Вани в Туапсе, а у них в радиоузле три человека и одна световая пушка, а свет очень плохой. Что делать? Олимпийский чемпион встал за пушку. Я светил детишкам, чтобы их хотя бы немного видели.

Я никогда не переживал, что мы с Наташей оказались последними, кто получал любительские гонорары. Следующим чемпионам платили совсем другие деньги. Мне только приятно, что нас, спортсменов, тем более фигуристов, стали достойно оценивать, стали платить приличные деньги, что немаловажно для людей, которые отдают спорту всю жизнь и все здоровье и заканчивают карьеру тридцатилетними. Нет никакой зависти, что младшие коллеги получали бешеные гонорары. Наступило их время, их слава, их кусочек финансового счастья. Да, сегодня уже надо платить самому. Я думаю, что тысячи полторы долларов мы расходуем на каждую поездку с Ваней на соревнования. Это без стоимости костюмов. Все вместе – дорогое удовольствие. Если мой сын благодаря фигурному катанию будет потом зарабатывать деньги, почему нет? Они вернутся или ему, или мне, неважно. К сожалению, сейчас ИСУ потеряло контракт с телевидением, и фигуристам сразу же срезали призовые деньги. Почему проблемы с телевидением? Потому что три золотых олимпийских медали уехали в Россию. На Западе звезд нет, нечего показывать. Сейчас того фигурного катания, что было раньше, даже в Америке нет. И когда восстановится на прежнем уровне, неизвестно. Но если восстановится, то с гонорарами сразу наладится. ИСУ опять будет получать деньги с телевидения, снова поднимутся ставки. А сейчас, по-моему, только первые шесть мест получают какие-то суммы, остальные катаются уже бесплатно. А года три назад до двадцатого места все получали премии. Пусть небольшие, но получали. Жизнь идет волнами: спад, но за ним обязательно подъем.

Да, мы выиграли три золотых медали. Но у нас получилось так, что все внимание федерации, вся финансовая поддержка пошла только на первые номера. И слегка подзабыли, что есть еще молодежные сборные, есть юниорские. На них большого внимания не обращали и денег особо не выделяли. Естественно, нас ожидает в ближайшие годы небольшой провальчик. Но все равно победы будут, преемственность есть.

Сегодняшняя система сделана под американцев и канадцев. Потому что они никогда не были очень эмоциональными, но всегда были техничными. Если побеждали нас, то прежде всего техникой. Мы брали русской душой. Сейчас в танцах эмоции особо и не нужны. Здесь сейчас на душевные порывы судья внимания не обращает, ему некогда следить за эмоциями. Он смотрит – на каком ребре, с каким разрешением сделан элемент и сколько стоит партнер на одной ноге в поддержке. Следит с секундомером. Если перестоял – пенальтируем минус баллов, недостоял – тоже пенальтируем, опять минус баллов. Сейчас обязательные танцы в олимпийской программе под ударом. Я говорил с Александром Горшковым, он в Международной федерации (ИСУ) занимается танцами: «Саша, это ужасно, нельзя доводить до такого. Вы в ИСУ гробите спортивные танцы, делаете все, чтобы их вывели из Олимпийского движения». Скоро их будет неинтересно смотреть. Нет ярких личностей, все задавила техника. Парадокс в том, что в олимпийскую программу танцы попали во многом благодаря великой паре Пахомова – Горшков.

Третий сезон – «Звездный лед»

Наташа. Третий сезон начинался трудно для всех. Очень долго канал не мог принять решение – проводить ли третий сезон ледового шоу, названного «Звездный лед», или нет? Когда же, наконец, с решением определились, то проект так видоизменился, что мы сначала не совсем понимали свою роль в том, что происходит на льду. Поменялись ведущие: Заворотнюк и Николаева сменил Галкин, появился второй эпизодический ведущий – Плющенко, который еще и судил. Все привычные акценты оказались переставленными. Тренеры в кадре стали не нужны, но теперь можно было не скрывать, что Игорь ставит номера. Я так и не понимаю, почему первые два сезона телевизионщики держали это в секрете. По новому контракту Игорь – главный балетмейстер проекта, а мы с Андреем – художественные руководители и даем мастер-классы перед гала-концертами. Решили, что их за все время проекта будет не меньше трех. Еще нам с Андреем полагается выступать на этих концертах. Иногда я или Андрей входим в состав жюри. В контракте оговорено, что Игорь – постоянный судья проекта.

При этом нам дан полный карт-бланш в организации постановочного процесса. В помощь Игорю мы пригласили еще двух балетмейстеров. Он один, конечно, не может справиться с таким объемом работы. Замечательные пришли ребята Юра Гончаров и Витя Кутепов. У меня такое впечатление, что внутри у них батарейки, как у зайцев из рекламы Duracell. Чудо какое-то – кажется, что они совершенно не устают. Ведь звезды, которых приходится тренировать и которым надо ставить номера, нередко приходят на каток в одиннадцать часов вечера, и с ними Юра и Витя порой возятся до пяти утра. А тут уже следующие появляются – в десять. И они не то что весь день – сутки на ногах. Игоря мы стараемся беречь для решающих событий. Ему же полагается постоянно выдавать идеи для новых номеров. Есть постоянные тренеры проекта – это Лена Васюкова, жена Андрея, Дима Смирнов и Юлия Романова, солисты нашего театра. Был еще Леша Рябов, который работал на начальной стадии обучения звезд.

В третьем проекте неожиданно для всех Сергей Сахновский вылетел первым. И продюсеры, и мы понимали, что нельзя упускать такого профессионала, и мы пригласили его быть тренером проекта. Классная команда. И климат в ней сложился очень хороший. Ведь прежде нам с Андреем в помощь давали людей, которых мы не знали. Они к нам хорошо относились, но мы не могли на них положиться. Это был большой минус первых двух проектов.

Игорь. То, что я скажу, это сугубо мое мнение, но четвертый проект может состояться только в том случае, если Первый и Второй каналы перестанут соперничать и ставить их в сетке программы одновременно. При такой любви страны к фигурному катанию эти проекты могут существовать и дальше, но не в соревновательном режиме. Иначе люди не могут посмотреть ни один проект полностью и начинают путать, кто где работает. Полная каша в голове.

Наташа. Путают даже журналисты. Ко мне на одной из пресс-конференций подошел корреспондент известной газеты и начал подробно рассказывать, как он был на катке, что смотрел и с кем-то разговаривал. Я его слушала, слушала, потом говорю: «Вы, наверное, меня путаете с кем-то? Вы сейчас мне рассказываете про проект Первого канала, а я работаю на Втором». Он говорит: «Нет, я же вас знаю, и прекрасно знаю разницу между проектами». И продолжает мне рассказывать про людей, что работают на Первом.

Я уже давно говорила, что первые два сезона российское телевидение покупало лицензию английского шоу «Танцы на льду». Я не знаю финансовые составляющие соглашения, но убеждена, она стоила больших денег. На третий сезон решили создать свое шоу. Вероятно, начали экономить деньги. А если сумеют заработать, то, думаю, не откажутся проводить проект и дальше, но уже точно в своем формате.

Впрочем, наши собственные импровизации, особенно в части пикировки между Басковым и Галкиным, мне иногда кажутся рискованными. Но вполне вероятно, этот словесный дуэт нравится большей части телезрителей России, хотя на записи первой программы я была шокирована.

Игорь. Импровизация имеет точное театральное определение – свободное задание. В ней есть два диаметрально противоположных слова – свобода и задание. То есть давая исполнителю право на импровизацию, режиссер указывает ему рамки этой импровизации. Импровизация Галкина с Басковым иногда очень эстрадная, и настолько не имеющая ничего общего с фигурным катанием, что я, сидя за столиком жюри, иногда терял дар речи. Они же хорошо понимают друг друга и знают дальнейшее развитие каждой шутки, тем более что пару лет назад они уже удачно отработали свой парный конферанс на каком-то концерте.

Наташа. У нас нет многолетней эстрадной разговорной натренированности. Мы и так чувствуем себя скованно перед камерой с микрофоном. Их конферанс, конечно, сделан в противовес нам, чтобы зрителям было интереснее. Хорошо, что с третьей или четвертой программы нас стали предупреждать, какой вопрос нам будет задан. Мы понимаем, что программа приобрела юмористический оттенок, и мы тоже должны отвечать с юмором. И нам приходится в силу своих возможностей готовить ответы и соответствовать. А вначале нас ставили на одну доску с суперпрофессионалами разговорного жанра, и полагалось врубаться в их монологи и локтями отбивать право на свое слово. Николай Цискаридзе первую программу сидел как в воду опущенный. Он как человек опытный лишь только увидел, что происходит, сразу понял, как будет строиться дальнейшая программа, и ему в таком шоу за сольную партию еще надо побороться.

Игорь. Незыблемой осталась Чайковская – как стержень, вокруг которого крутится фигурное катание. За Еленой Анатольевной осталось право ставить финальную точку.

Но для меня открытием в третьем проекте стала даже не пикировка Галкин – Басков. Дело в том, что когда нас записывают, а это происходит на протяжении нескольких часов, они не могут остановиться. Я сижу, например, рядом с Басковым, все тихо и спокойно. Вдруг он берет верхнее ля! Вдруг! Ему так захотелось, а я пугаюсь. Абсолютно непредсказуемая ситуация. Тем более что я сижу в бабочке, и мое поведение соответствует костюму. А он сидит: верх в бабочке, внизу – джинсы… Но они такие, и их нужно принимать такими, какие они есть.

Для меня самым большим открытием стал Дима Губерниев. Я на него теперь смотрю другими глазами. Конечно, он прекрасный комментатор, который в силу своей профессии обязан все знать и помнить. Но он так лаконично и так моторно ведет передачу, так точно комментируя, что я иногда буквально восторгаюсь. Я же без берушей сижу и все слышу. Хотя много раз, особенно ближе к концу проекта, у меня все чаще возникало желание вставить в уши затычки. Обратите внимание на комментарии Губерниева, когда он на повторах за тридцать-двадцать секунд рассказывает о паре. Причем я точно знаю, у него, конечно, есть какие-то наметки, но большей частью это – импровизация.

Наташа. Как говорят на телевидении, не наш формат быть ведущими. Тем более нас приходилось специально готовить. Однажды произошла интересная история, еще во втором сезоне. Мы договорились о том, что будем прилетать на проект из Кореи, поскольку не сможем познакомиться до съемок со всеми участниками проекта. Мы на этот раз не проводили тренировочного процесса. Приглашенные тренеры все, как положено, сделали. Нас еще могли бы быстро познакомить с уровнем подготовки звезд, но этого почему-то не было сделано. Мы приехали буквально из Шереметьева, встали на коньки и вперед! Конечно, мы знали, на что способны все фигуристы, а что из себя представляют звезды – нет. Как они? Что умеют? Так возникли большие сложности при съемках первых сюжетов. Я не специалист в составлении контрактов. Наверное, полагалось позвать юриста, который бы все пункты согласовал и обговорил. Но мы этого не сделали. И недостатки контракта сказались на всем втором проекте.

Я анализировала, почему рейтинги второго проекта были хуже, чем рейтинги первого. Думаю, потому что мы не изменили прежний формат. Мы продолжали все строить по условиям английского представления. Я летом потратила несколько часов на телефонные разговоры с продюсерами, рассказывая им о том, что Первый канал может выиграть, введя в представление декорации, красочные костюмы, забавные идеи в номера, превращая их в мини-шоу-программы, что делает все вместе ярким театрализованным представлением. Но мне ответили: «Мы этого делать не будем, у нас формат, мы должны его придерживаться». Я не могла переубедить телевизионных боссов, которые всегда правы. Когда начали утверждать наши костюмы – у меня был свой дизайнер Ника Великжанинова, именно она придумывала костюмы для наших программ, – меня каждый раз критиковали за их излишнюю театральность. Но вот проходит год, наступает третий сезон, и от нас требуют, чтобы было больше театральности. Весь второй год нас загоняли в рамки английского формата, который нам не присущ, а потом решили, что надо делать так, как мы просили год назад.

Игорь. Я после этих трех проектов с огромной радостью возвращаюсь в свой театр. Радуюсь, что у нас нет ни спонсора, ни человека вроде президента Федерации фигурного катания Валентина Николаевича Писеева, который говорит: причесаться нужно вот так, а костюм нужен вот такой. У себя в театре мы можем делать абсолютно все, что хотим. Главный критерий – зритель, который пошел на спектакль или не пошел.

Я занимаюсь в этих проектах тем, к чему никогда не готовился. Первое, что я слышу от телекураторов: «бред», «ерунда», «самодеятельность». Таковы телевизионные правила. Ты можешь стоять рядом, а о тебе будут говорить так, будто тебя нет. Всю правду выкладывать, причем на таком уровне и такими словами, что хочется сразу писать заявление «по собственному желанию». Художника подобное отношение за редким исключением тут же придавливает. Он перестает себя адекватно оценивать. Но потом проходит съемка, и говорят: «Вот видите – удалось, а вы сомневались!»

Причем нелестные слова могут высказывать в присутствии обслуживающего персонала и даже посторонних людей. Меня лично такой стиль шокирует. Единственное, что удерживает, так это положение балетмейстеров Юры и Вити, которые после таких высказываний, можно сказать, выпадают в осадок, причем им способны наговорить в десятки раз больше, чем мне. Меня все-таки немного берегут, а им достается по полной программе. И я понимаю: чтобы они и дальше плодотворно работали, я должен им показать, что я сильнее этих дилетантских упреков. Что я все равно стою на ногах, что я все равно сильный, что я все равно балетмейстерам скажу: «Ребята, вы молодцы».

Все это мелочи, издержки производства и воспитания. Главное, что за эти годы мы общались с огромным количеством новых талантливых людей. Эти контакты, общение не только на льду, но и вне льда, дали нам многое. Ведь все эти люди – действительно настоящие звезды.

Знакомство и даже дружба с ними – это новые силы, новые грани собственной жизни. Ради такого стоит и потерпеть не очень образованного, как правило, молодого человека, в силу обстоятельств ставшего начальником.

Наташа. Казалось, что мешает поставить условие, чтобы мнение о поставленных номерах имели право высказывать только ведущий продюсер проекта и те, кто стоит над ним? Так, кстати, сделали у себя Торвилл и Дин. Когда я прилетела в Лондон судить их шоу, мне объявили четкие правила, о чем я могу высказываться, а о чем – нет. Так вот, по одному из пунктов я не имела права обсуждать качество хореографии, созданной Торвилл и Дином. Эти правила были занесены в их контракт.

Игорь. Мы шли работать в проект не для того, чтобы каждый день смотреть в контракт: «Ага! Разве у меня в пункте Б написано, что я должен в восемь утра быть на катке, поскольку меня вызывает туда человек, который только что прилетел из Франции? Нет, не записано. Не пойду я к нем». А завтра съемка, прилетевший участник должен иметь номер. И что делать? Поэтому мы подстраиваемся без всяких условий под весь этот раскардаж.

На Западе в профессиональном спорте (подозреваю, что и в шоу-бизнесе) по поводу пунктов контракта и гонораров собачатся агент и представитель клуба, а спортсмен и хозяин клуба ходят в обнимку, как будто это их не касается. А те бьются между собой насмерть, потому что каждый сражается и за свои премиальные.

Наташа. И это правильно. Я, например, все время себе твердила, что неверно выстраиваю отношения в проекте. Я сама занимаюсь всеми делами. А это сильно вредит моим отношениям с теми, с кем я работаю. Я отвечаю за доставку ледовой машины – чуть срываются сроки, мне звонит продюсер, орет на меня благим матом. Потом я приезжаю на каток, но не могу выложиться, как следует, потому что на меня наорали. В этом году я попыталась поставить на свое место нашего театрального менеджера Светлану Бенедиктову, очень умную женщину – она все записывает, каждое слово, которое произнесено. Как они такое увидели, тут же сказали: «Чтобы она больше здесь не появлялась».

Расскажу про участников третьего проекта. Яна Рудковская и Руслан Гончаров. Украинский танцевальный дуэт Грушина и Гончаров – серебряные призеры Олимпийских игр. Певец Пьер Нарцисс и Виолетта Афанасьева. Виолетта – это цирк на льду, она хулахупщица на коньках. Виолетта живет в Канаде, там и работает со своим партнером. Очень сильная фигуристка и хорошая партнерша. Лера Кудрявцева и Гвендаль Пейзера. Лера Кудрявцева – ведущая Муз-ТВ. Гвендаль Пейзера – олимпийский чемпион Солт-Лейка с Мариной Анисимовой в танцах.

Лера начинала в паре со Стивеном Казинсом, мужем Лены Бережной. Но в середине проекта продюсеры решили его заменить. Вероятно, потому что он одиночник. Певица Юлия Савичева выступала с французом Жеромом Бланшаром. Он парник, тренировался у Олега Васильева. Певцу Александру Белову досталась Анастасия Гребенкина. Настя в первом сезоне каталась с Сергеем Лазаревым и, по мнению судей, выиграла. Но по зрительским симпатиям их обошли Оксана Грищук и Петр Красилов. Гребенкина – звезда этого шоу. Она эффектная блондинка, но главное – очень хорошая партнерша, ее и приглашают потому, что она абсолютный профессионал. Виктор Логинов и Оксана Казакова. Логинов – драматический артист, много снимается в сериалах. Александр Песков и Юлия Обертас. Пара Обертас – Славнов была третьей на чемпионате Европы. А Песков – драматический артист. Еще одна пара – телеведущая Фекла Толстая и американец Джон Циммерман. Циммерман – трехкратный чемпион США. Диму Билана поставили в пару к Елене Бережной, а телеведущую Дану Борисову к Сергею Сахновскому Елена Романовская составила пару Мите Фомину – певцу из группы Hi-Fi. А Романовская – чемпионка мира среди юниоров.

Начинала в проекте Анастасия Горшкова, дочка известного тренера Александра Горшкова. Именно она была первой партнершей Белова. Но через несколько программ ее заменили на Гребенкину Та же сперва каталась с Максимом Авериным, актером Театра Райкина, но они почти сразу же выбыли. И продюсеры решили сохранить в шоу Гребенкину.

Игорь постоянно с ними работал, а я подключалась время от времени. Обычно я тренирую в ту неделю, когда мы сами должны работать. Однажды Фекла попросила меня прийти и помочь им с номером. Она все время пытается объяснить словами свои действия на льду. Фекла – очень творческий человек и старается внести бесконечное количество нюансов в свой номер. Прошло уже два часа с начала тренировки. Джон, партнер Феклы, не выдержал, сел на бортик, не понимая ничего из того, что мы обсуждали. Ему не успевали переводить, чего хочет Фекла. Он расстроился, больше не мог ждать: он как профессиональный спортсмен разогрелся и был готов кататься. А она пыталась все больше и больше чего-то напридумать. Когда она сказала, что здесь можно сделать шесть поворотов, а можно четыре, а не будет ли четыре слишком мало, а шесть… Я ей в ответ сказала сакраментальную фразу: «Если бы я когда-нибудь в своей спортивной жизни не сделала бы десять раз шесть оборотов, а сказала Татьяне Анатольевне, что хорошо бы сделать четыре, она б меня ударила по голове. Ты мне сделай десять раз по шесть, я увижу, что это плохо, тогда я тебе скажу – сделай четыре». Невозможно словами сделать номер. Хотя Фекла по-своему молодец, она номер разбирает на детали, чтобы родилась какая-то связь между элементами. Но без движения такое невозможно. Я взяла тот пример как самый распространенный. Многие пары именно так работают. Особенно те, где есть телеведущие. У драматических актеров другой подход. Они пока не почувствуют своей актерской задачи, пока им непонятен образ, шага не сделают. Мы привыкли, чтобы идея рождалась из движения, поэтому для нас именно движение и соответствует задуманным словам и образам. Если нет, то движение приходится менять.

Игорь. У меня от третьего проекта впечатления не сформировались. Я себя настроил на длительный период работы. Наташа уехала с театром во Францию на гастроли – ку-ку! А мне досталось проектом заниматься. Я в который раз осознал: если ты придумал что-то интересное – от глобальной идеи до какой-то там зацепочки в номере, – то лучше всего преподнести это так, чтобы это выглядело как придумка артиста. Чтобы ему казалось, он все сам сделал, сам изобрел. Тогда задуманное тобой выполняется быстрее. Сплошь и рядом я этим пользуюсь. И, как правило, мою наживку заглатывают без сомнений. И слава богу! Но есть люди, которые понимают, что идею им вложили, идею им подарили. К таким относятся Юля Савичева и Жером Бланшар.

Я выхожу на лед обычно тогда, когда Дима Смирнов набросает номер, сажусь и долго-долго его смотрю. Слушаю музыку и смотрю. Потом говорю: «Здесь это нужно переделать, а здесь – это, здесь такой поставить свет, а здесь его убрать, здесь у вас отношения такие-то, поскольку номер о том-то». Юля и Жером – единственные люди, которые, уходя после тренировки и видя, что я продолжаю сидеть, возвращаются и говорят: «Спасибо большое». Вот это спасибо для меня дорогого стоит.

Наташа. Савичева – Бланшар – фантастически талантливый дуэт. Она занималась бальными танцами. Они реалисты и осознают, что иногда им не хватает идеи, которая создает нерв в номере.

Я стараюсь на катке не задерживаться дольше, чем нужно, поскольку провела на нем всю жизнь, и лед не вызывает у меня дикого желания сидеть рядом с ним или стоять на нем целый день. Поэтому я прихожу только тогда, когда действительно нужна, чтобы утвердить расписание или помочь Игорю, особенно в начале недели. Именно тогда каждой паре надо дать творческое задание. Но был день, когда я вдруг поняла, что не могу уйти с катка. Фекла закончила тренировку и вдруг начала мне рассказывать о своем отце, о своем деде. Рассказывала то, что нигде не написано. Я ее прошу: «Фекла, ты должна это записать, издать». А начались ее воспоминания с того, что пришел к Фекле сценарист уточнить ее биографию. Она спросила: «А что вы обо мне прочли?» Он начал, и дальше зацепилось.

Интересно, как она четко отсекает от Джона любую «соперницу». Джон вызывает у каждой женщины трепет. Мало того, что он интересный парень. Каждой, кто проходит мимо, он сразу же найдет нужный комплимент. Очень приятный молодой человек. Из тех, к кому льнут. Я имела глупость дать ему свои перчатки, потому что он свои забыл, так через пять минут редактор принесла ему новые, только что купленные, чтобы он, не дай бог, в моих не катался. Фекла все его обаяние направляет только на себя. Фантастический профессионализм.

В конце концов, мы приобрели новую профессию. К третьему сезону мы стали профи в подобном проекте. Во время первого проекта, думаю, что звездам с нами было совсем непросто. Мы требовали от них того, что они в принципе не могли сделать. Причем мы еще были сильно ограничены во времени. И все время старались из них поскорее вытащить «мастерство». Были звезды, которые на нас обижались. Лада Дэнс говорила: «Что вы на меня напираете? Не буду я этого делать, не хочу это учить!» То же самое твердила Догилева: «Не хочу я это катать!» Это сейчас мы понимаем: как бы ни подгоняло время, полагается быть очень терпеливыми. Неважно, идет ли это в плюс проекту или в минус, но существуют реалии, с которыми следует считаться. Есть люди, которых действительно можно научить, а есть те, которые не в состоянии научиться кататься. И все равно с ними надо работать, их надо как-то двигать вперед. Даже с ними можно достичь каких-то результатов.