Текст книги "Последняя Золушка"

Мир номер три. Вымысел. Вариант номер два. Пустая казна и ящик Пандоры

– Да?… – сказал Принц. – Угу… Конечно! – Он был рассеян.

– Ты слушаешь, что я говорю? Жениться тебе надо!

– Папа! – воскликнул Принц с укоризной. – Опять! Из-за тебя меня убили!

– У тебя одни только игрушки на уме! – рассердился Король. – А тебе надо жениться! Королевству нужен наследник!

– Зачем?

– Как это зачем? Ну… чтобы передать корону!

– Передай ее мне, – посоветовал Принц.

– Но ты же знаешь, что я не могу!

– Короли не умирают… – пробормотал Принц. – Зато Принцы женятся! Королевства делятся пополам. Папа, это все надо как-то остановить! Потому что нам уже нечего делить! Старых королей нужно убивать, когда Принцы женятся, вот и все!

– Как это?!.. – опешил Король.

– Это стратегия, папа, – пояснил Принц. – Когда играешь, вначале всегда нужно определиться со стратегией.

– А-а-а… – облегченно выдохнул Король. – Однако ты не заигрывайся… Стратегия у него! Чуть до кондрашки не довел, действительно. А жениться-то рано или поздно придется!

– На ком?

– Ну… любую выбирай! Клару… или Розу. Можно даже ту замухрышку… как ее… Зо… Золушку!

– Хочешь без дворца остаться? – едко осведомился Принц. – Потому что она тут все развалит и перероет! Знаешь, какое у нее прозвище? Полоумная! Королева Полоумная первая! Даже круче, чем король Пипин Короткий!

– Кто?! – выпучил глаза папенька. – Какой еще… Пипин… Короткий?!

– Это не из нашей истории, – отмахнулся Принц. – Так, к слову пришлось. Это я к тому, что такой избранницы народ не поймет.

– Народ, – надулся Король, – должен подчиняться выбору монарха! Полоумная! Можно ее прописать в летописи не как Полоумную, а как, допустим, Альтернативно Одаренную! И пусть себе роет! Может, что пропавшее найдет. И потом, – глава государства пошел ва-банк, – сказки тоже должны обновляться! Ты только женись! Она-то ничего, и собой такая ладненькая. И росту небольшого, ест, небось, совсем немного. Это я не к тому, что расходы, но о будущем тоже думать надо! Такие прожорливые иногда попадаются… только и корми без конца! Завтрак, обед, ужин и этот, как его… ланч! Еще и кефир на ночь! Я вот себе такого не позволяю… кефиру! А дворец чего… да пусть роет! Перестроим, коли на то пошло, канализацию заодно проведем, теплые полы…

– Мне и так хорошо! – отрезал Принц. – Я разве что на эту соглашусь… Спящую Красавицу! Я не буду ее целовать, а она не будет просыпаться и лезть в дела!

– А наследники как же появятся?

– Одно другому не мешает! Заодно и делить ничего не придется. Пусть себе спит где-нибудь в кладовке! И, кстати, не нужно будет всех этих балов, смотрин там всяких и прочего! И даже свадьбу можно не устраивать! Никаких расходов, одним словом.

– Я тебе три дня даю! – сказал Король. – На размышления и решение. А потом я тебя указом женю! – пригрозил он. – А ежели опять будешь мне тут ваньку валять, сам выберу! Привезу какую-нибудь Царевну-лягушку…

– Она за меня не пойдет, – ухмыльнулся Принц. – Ей Ивана-купецкого-сына подавай и силушку богатырскую.

– Ну хоть Красную Шапку возьми! – теряя терпение, вскричал Король. – Огонь девка! Я согласен! Пусть невысоких кровей, но хозяйственная, хоть порядок наведет! И, опять-таки, пироги у них знатные!

– Папа, я устал, – сказал Принц. – Можно я еще немножко неженатым поживу? Без пирогов и беспорядка. Мне семейная жизнь не к спеху.

– Живи, живи, – сварливо пробурчал Король, – живи неженатым! А папочка пускай страдает… Вот издам Указ – полцарства тому, кто тебя женит!

– У нас нет полцарства, – холодно сказал Принц, – и ты прекрасно это знаешь!

– Ну… эквивалентом дам!

– И эквивалента давно нет! Иначе ты бы давно канализацию провел и теплый пол устроил!

– Я расстроен! – сказал Король, и это было правдой. – Ужасно расстроен! Казна пуста! Ты не женишься! Ящик Пандоры пропал!

– А зачем тебе этот ящик? – удивился Принц. – Там же одни эти… горести и болезни?

– На самом дне ящика, – со вздохом пояснил Король, – лежит Надежда. Вот она бы нам сейчас и пригодилась!

Мир номер три. Прошлое. Только меня

– Ты только не думай, что если тебя на выходные взяли, то теперь и совсем заберут! – говорит Алла, но даже по ее голосу я слышу, что она мне завидует. – Меня тоже три раза брали… но мне и тут хорошо! И за мной папа с братом скоро приедут, мне чужие тети-дяди не нужны… Они же совсем чужие, понимаешь?

Мне уже восемь, и я много чего понимаю. И что не нужно никому верить. И не нужно смотреть в глаза. ОНИ этого не любят. Чужие. Свои тоже не любят, но чужие больше. Я хочу сказать об этом Алле, но потом передумываю. Вспоминаю, как Тильда вчера села передо мной на корточки, обхватила меня за плечи и смотрела на меня долго-долго… прямо в глаза.

– Я очень надеюсь, – сказала она, – что у меня все получится… скоро получится! Совсем скоро! И ты надейся, хорошо? Надейся, малыш, и у нас с тобой все будет хорошо! Только ты очень-очень надейся. Изо всех сил. Как и я. Договорились?

Теперь я понимаю, что она хотела сказать этим «очень-очень», потому что сегодня ночью у меня ПОЛУЧИЛОСЬ! Правда, никто, кроме меня самой, кажется, этого и не заметил. Но мне… мне стало так хорошо! Словно я проснулась не снова тут, у двери, а там, на диване, и Тильда сидела рядом и смотрела на меня… Еще до того, как очнуться, я услышала легкое поскрипывание подушек, и затем что-то мягкое и теплое коснулось меня… Это ОНА села рядом! Я привалилась к этому теплому и мягкому во сне и в то же время наяву; привалилась щекой, лицом, волосами, животом… уткнулась в это РОДНОЕ коленями, протянула руку, чтобы обхватить… и проснулась. Но я все равно знала – это был НЕ СОН! Она приходила. Приходила на самом деле! Как тот ангел на дереве… он тоже БЫЛ! Но только он улетел, а Тильда вернется! Совсем быстро вернется!

Я проснулась очень рано – еще до того, как нас начали будить. Все еще спали. И только мы с Тильдой, которая все еще сидела рядом и которую я все еще чувствовала, – мы вдвоем смотрели в окно. На забор и калитку, через которую мы очень скоро уйдем отсюда. Уйдем вместе. ВДВОЕМ. А все остальные будут стоять у окон и тоже смотреть. Нам в спину. Но я не обернусь. И не стану им махать. Ну, разве что Алле…

– Ее как зовут? – спросила Алла, и голос у нее был какой-то невсегдашний. Я не сразу поняла, что было не так, и ответила:

– Тильда. Это имя такое.

– Батюшка сказал… – Алла потянула носом, и только теперь я поняла, что она плачет. – Он сказал… нету… таких имен… и Мирабелла нету! И… Тильда… нету! А… Ал… ла… есть! – Она уже захлебывалась плачем, и худенькие плечики ее тряслись. – Есть! Есть… Ал… ла!.. Святая… Ал… ла!.. А Ми… ра… бел… а! – последнее «а» она уже выкрикнула вместе с икотой, – нету! Нету! Мир… а!.. бел… а! И… Ти… ль… д… а!..

– Нету, нету, – бормотала я, не зная, как ее успокоить, утешить. Я не умела утешать! Я не умела ничего: ни ходить по воде, ни воскрешать мертвых… разве что видеть ангелов… и Тильду… ночью… чувствовать! И… мы с Тильдой прочитаем все старые сказки и придумаем новую, про буфет! И даже все нарисуем! Я это сумею… я смогу!

– Алла… Аллочка! У тебя тоже все будет хорошо! Вот увидишь! Увидишь…

– Почему… тебя? По… чем…у!.. Я… я то… же! Х… о!.. ро… шая!

– Ты хорошая… ты очень хорошая… ты… самая хорошая! Да!

– Правда? – Алла неожиданно успокоилась. – Ты правда… так думаешь? И ты… ты будешь ко мне приезжать, да? У нее… у твоей Тильды там как? У нее муж есть? И другие дети?

– Я не видела, – честно призналась я. – Но там очень… очень красиво. Там одна комната, где я спала. А в другой комнате – там такой… буфет! Как… как дворец! Он… он из сказки, правда! В нем живет король, и принц, и еще всякие… Тильда мне показывала фотографии! Мы сидели и смотрели… А дедушка писал сказки! И бабушка рисовала! Это они на даче, она рассказывала, когда Тильда еще маленькой была. Мы с ней поедем… на дачу. Прямо в лес! Но буфет – он тут. Он волшебный, правда!

– Повезло тебе, – тихо сказала Алла. – К богатым попадешь… Только пусть она других не берет! Пусть она только тебя любит! – Алла тяжело задышала, словно вновь готовясь расплакаться. – Я хочу, чтобы только меня любили! Только меня!

Я стояла потупившись и не знала, что сказать. Потому что чувствовала то же самое, что и Алла… хотя знала, что это некрасиво… неправильно.

Но я тоже хотела, чтобы Тильда любила только меня.

Мир номер один. Реальность. Я не верю в воспоминания

– Ну вот, это ж совсем другое дело! – говорит Кира. – И очень хорошо про ящик Пандоры. Ну прямо в точку! На самом дне – Надежда. Она всем нам нужна… даже очень! И еще хорошо, что без Дракона. Потому что Принц бы его испортил. Знаешь, я просто вижу этого самого Дракона – такой себе безвредный ботаник, тощий и в очочках… хорошо воспитанный мальчик. И рядом – этот мажор Принц. Нет, Дракона просто надо было от него спасти! Да еще и родителей рядом нет, и занесло бог знает куда! Пусть он лучше с Золушкой подружится, что ли… Очень я за этого Дракона переживаю… он потом по распределению попадет?

– Не знаю, – улыбаюсь я.

– Кому ж знать, как не тебе?

– Писатели никогда наперед не знают. Мы же не врачи. Это у вас все очень даже определенно: сердце слева, а печень справа!

– Ни фига у нас не бывает определено. Иногда смотришь и думаешь: как такое могло случиться? Например, с этим переломом: ну не могла она руку сломать, упав с лошади, потому что в это время даже конюшни не открывают! Ну и там, кроме руки, было еще кое-что… Хотя мне-то какое дело? Мне сказали – с лошади упала, значит, так оно и есть! Хотя… за шею ее что, тоже лошадь душила? Синяки такие… очень характерные! Она даже и говорить толком не могла, хрипела, а горло шарфиком замотала, но он сполз…

– Ничего себе… – только и сказал я. – Хорошенькое дело! И часто тут у вас такое случается?

– Нет. Ну, драки бывают, конфликты еще никто не отменял… но чтобы вот так! Следы удушения и руку сломали! Да еще женщине! Я думаю, она сюда уже не вернется.

– А Светлана… – осторожно спрашиваю я, – она действительно аналитикой занимается?

– Чем-чем? – не понимает Кира.

– Ну, рыночными прогнозами и всем таким.

– Я не могу с тобой это обсуждать. – Кира внезапно замыкается, и даже лицо у нее словно захлопывается. – Я вообще не должна была ничего говорить!

– Но я же никому не скажу! – заверяю я.

– Знаешь, тебе лучше уйти к себе.

– Почему? – спрашиваю я напрямик. – Чего ты боишься? Я думал, – добавляю я, – хирурги ничего не боятся!

– Хирурги? Не боятся?! Да это самые суеверные люди на свете! И самые самоуверенные к тому же, – добавляет она. – Знаешь, в какой-то момент начинаешь чувствовать себя всесильной, когда все получается и все идет как надо, и никто не умирает… И ты просто как бог… А потом – р-раз! И тебя ставят на место. В один момент. И понимаешь, что просто зарвался и что у тебя была белая полоса, а теперь будет черная. Очень долго будет черная… И за твоей спиной начнут перешептываться… И пациенты будет приходить и, пряча глаза, отказываться от операции. И их будет оперировать другой… у которого полоса белая. А потом… потом привезут ургент, и он… он тоже…

– Не надо, – говорю я и беру ее за руку.

– Если бы ты знал, сколько раз он мне снился! – выкрикивает она. – Сколько раз! А я ведь даже лица его не запомнила!.. И вот снится – так, без лица… одна кровь. Красная – на белом… и течет, течет… и я трясу его за плечи, трясу… и понимаю, что он мертвый. Что он давно мертвый! И все… все, кто лежит на койках в палате, они тоже мертвые! И что… это не моя палата, просто не может быть все это – моя палата! И что я попала в морг! И в то же время знаю, что это она! Вот дверь… вот окно… тумбочки… очки… штативы с капельницами… раскрытая книга… компот в банке! Тапки на полу! Но все – мертвое! Мертвое!

Кира плачет, и плечи ее трясутся. Я знаю, что сюда могут войти, и даже, возможно, без стука… Что может прийти ОНА – та, о работе которой эта женщина с трясущимися плечами не имеет права говорить, как и о том переломе и сбившемся шарфике… И еще я почему-то чувствую – это все связано… все: и перелом, и шарфик, и какая-то непонятная аналитика… мужчины без женщин и женщины без мужчин! Лошади, которые спят, когда кто-то ломает руку. Кто-то кому-то ломает руку, а потом плачет – плачет сейчас. Плачет эта женщина, которую я обнимаю за плечи и прижимаю к себе, а она все плачет и плачет… А в моей комнате стоят розы, которые я украл у той, другой, с которой тоже проделывал другое… но не обнимал! Нет, этого она от меня не получила. И никогда уже не получит.

– Ты не понимаешь! – всхлипывает Кира, – не понимаешь!.. Воспоминания… это такая мерзкая штука…

Я прижимаю ее еще сильнее, наверное, намного сильнее, чем нужно, но она не отстраняется.

– Я не верю в воспоминания, – говорю я. – И ты, пожалуйста, в них не верь!

Мир номер три. Вымысел. Убить Дракона

– Маменька, познакомьтесь, это Дракон! Мой… ммм… друг!

– Какой еще друг? – Матильда критически оглядывает нечто щуплое в темных очках.

– У вас, молодой человек, что… зрение плохое? Зачем вам очки… гм… в помещении?

– Я когда огонь изрыгаю, глаза могут пострадать, – скромно шаркнув ножкой, поясняет гость. – Вот мне и выдали за казенный кошт! И обязали носить всегда. Потому как я все-таки Дракон государственный… служащий!

– Вы мне тут, пожалуйста, ничего такого не изрыгайте! – строго замечает Матильда. – У нас все антикварное! Мебель еще от дедушки осталась.

– Да? – интересуется Дракон. – Я люблю антиквариат! Дорогая Зо, вы мне расскажете историю вашего дома, правда?

– Боже, какой воспитанный молодой человек! – всплескивая руками, говорит мачеха той, которую государственный Дракон фамильярно назвал Зо. – Лучше я вам все сама расскажу, – добавляет она. – Вот, например, буфет! Думаете, это простой буфет? О, тогда вы глубоко заблуждаетесь! Это не буфет, это артефакт! Если отбросить условности, то это модель мира и, в частности, нашего Леса. Мой дедушка, светлая ему память, был великий Сказочник…

Разумеется, все это Золушка слышала не один раз. Поэтому она временно оставляет Дракона в нежных, но весьма цепких лапах маменьки и уходит проветриться в сад, благо погода тоже стоит сказочная. Кусты красных роз прижились все до единого и теперь буйно цветут и благоухают. Клара уже не роет под ними червей, потому как Рыбка исчезла. Клара считает, что она умерла, но Золушка прекрасно знает, что личности такого масштаба, как Золотая Рыбка, никогда не умирают. Они вечны. Очень хочется верить, что она и сама вечна. И Дракон… тоже будет вечен? Ну, это еще неясно… Если он сделает что-то великое, действительно достойное Дракона, то…

– Ах вот ты где! – внезапно слышится громоподобный голос, и Золушка кидается на шею отцу. Тот прямо из Леса. Наверное, снова охотился на какого-нибудь взбесившегося вепря. – Моя девочка! – нежно говорит Главный Лесник и целует дочь в нос. – Тильда дома?

– Она с Драконом! – восклицает Зо.

– Что-о-о?! – Лесник грохочет, словно работает тяжелая артиллерия. – С Драконом?! Ее похитил Дракон?! О, я несчастнейший из супругов! Где были мои глаза, когда я видел ее в последний раз?! Где были мои руки, когда я ее обнимал?! Почему они не почувствовали скорой разлуки?! Где были мои ноги… Я убью его! Я разорву это чудовище на части! Я его четвертую! Я отсеку все три его поганые головы, а хвост подвешу на дереве! Я скормлю его кишки моим собакам! Я рассеку его на четыреста частей и каждую заставлю страдать, как страдаю сейчас я!..

– Папа, успокойся! – прерывает страстный монолог дочь. – Никто ее не похищал! Никого не надо убивать! Матильда с Драконом в доме. Он…

– Я убью этого поганца, захватившего мое родовое гнездо! – еще раз патетически вскрикивает Лесник, и Золушка морщится, словно от зубной боли. Папенька иногда так непонятлив…

– Папа, Дракон у нас в гостях, только и всего!

– Ты думаешь, некрасиво убивать гостя? – осторожно интересуется Лесник. – Но он проник к нам хитростью, ведь так?! Кроме того, я могу и потихоньку! Никто не узнает о попрании законов гостеприимства! Тем более когда поймут мои чувства! Я подкрадусь незаметно – и… бабах!

– Папа, ты слышишь, что я тебе говорю?! Не надо никакого бабах! Дракон совершенно безвреден! И очень мил. Это я привела его к нам.

– Ты привела домой чудовище?! О, я несчастнейший из отцов! Моя дочь собственными руками вырыла мне могилу и похоронила в ней мое счастье! Несчастная моя Матильда! Несчастный я! Несчастные мы все! Горе Лесу, в котором заведется Дракон! Мы все пропали!

– Папа! Надень! Наконец! Слуховой! Аппарат! – кричит Золушка в самое ухо отцу. – Ты же ничего не слышишь! А что слышишь, воспринимаешь превратно!

– Что?… – переспрашивает Лесник. Он и в самом деле слышит весьма неважно.

– Надень аппарат! Дракон у нас в гостях!

– Он сожрал всех гостей?! – ужасается Лесник. – Я уже бегу за своим динамитом! Ты права! Не нужно жалеть дом! Хотя Матильда его так любит! Но нужно думать о благе королевства! Пускай мы останемся на улице, но Дракона нужно уничтожить любым способом!

Лесник тяжеловесным аллюром устремляется к сараю, а Золушка несется в дом, где ее мачеха еще не завершила всей экскурсии. Дракон очарован и потрясен. У него благоговейное лицо школьника, впервые попавшего в планетарий. Очки он снял, чтобы получше рассмотреть старинные артефакты. Его бледно-голубые глазки сияют.

– Это потрясающе! – Дракон то сплетает, то расплетает пальцы и, кажется, забывает даже дышать. – Это совершенно потрясающе! Музейная экспозиция! Какие манускрипты! Миниатюры! Какая сохранность! Позвольте поцеловать вам ручку!

Матильда сияет, строит глазки и жеманно протягивает пальчики.

– Ты не сожрешь ее, мерзкая гадина! – Лесник, очевидно не нашедший своего динамита, врывается в дом, потрясая секирой.

Дракон в ужасе застывает в полупоклоне, а хозяйка – в крайнем недоумении.

– Он, наверное, снова потерял слуховой аппарат! – кричит Золушка что было сил. – Он собирается убить Дракона! Бежим!

Дракон в ужасе пятится, роняет казенные очки и с хрустом на них наступает.

– Убью-у-у!! – Лесник по-молодецки взмахивает секирой, но та запутывается в занавеске. С треском падает карниз с тяжелыми бархатными шторами, летят на пол горшки с Матильдиной геранью, лопаясь, словно артиллерийские бомбы.

– Врё-о-о-ошь… – хрипит Лесник. – Ты ее не похитишь! Мою принцессу! Мою драгоценную Тильду!!

– Папа! Папа! Ты все неправильно понял! – взывает Золушка, но все тщетно. От ярости ее отец оглох окончательно.

Дракон тоже попал в ловушку. Он промахнулся мимо двери и теперь оказался зажатым в угол. Лесник наконец высвободил секиру из останков драпировок и поднял ее над головой. Еще мгновение, и…

Дракон широко разинул рот и изрыгнул пламя такой мощи, что тюль в пяти метрах от него запылал мгновенно. Хозяина дома отбросило в противоположный угол, к жене. Золушка в ужасе прикрыла собственный рот ладонью. Дракон очумело похлопал остатками ресниц и сиганул в первое попавшееся окно, напрочь снеся половину клумбы с ноготками.

– Ничего себе, сходил кофейку попить!.. – бормотал он, спешно удаляясь от этого невероятного, но сумасшедшего дома. – Говорил мне Принц – не связывайся ты с этой Полоумной… да у них, выходит, и вся семейка такая!..

Мир номер один. Реальность. Я ее целую

– О господи! – восклицает Кира, смеется и приваливается к моему плечу. – Ну у тебя и фантазия! Бедный Дракон! Действительно, сходил кофейку попить!

Я тоже вчера сходил… кофейку попить. И наткнулся прямо на Светочку. Которая стояла и явно кого-то поджидала. Пришлось как бы удивиться. И как бы поздороваться. Хотя виделись, конечно, еще утром… Света сидела надувшись, изящно поигрывала ручкой, но ничего не писала и изредка одаривала меня такими взглядами, словно швыряла острые камешки. Ужинать с ней я отказался наотрез еще три дня назад, хватит, а то не дай бог привыкну! К роскошной жизни с роскошными женщинами, к тому же владелицами заводов, контор, пароходов… словом, как-то так. Пришлось объясняться, что наши свидания некорректны, поскольку она тут хозяйка. Светлана явно удивилась моей осведомленности, потом буркнула:

– Да, Лев Вадимович, постель – еще не повод для короткого знакомства, понимаю! Однако хочу вас предупредить: ПЕРСОНАЛУ – она нарочито подчеркнула это слово, – заводить шашни тоже не рекомендуется! Это вредит качественному обслуживанию клиентов!

Вот так. Сразу поставила всех и все на места. Включая знаки препинания. И весьма качественно.

– Я непременно это учту, Светлана Владимировна, – кротко сказал я, забрал, как всегда, сразу два стаканчика с кофе и удалился к себе наверх. Осталось всего каких-то две недели, ну, две с половиной. Да и нам с Кирой тоже придется расставаться, хотя я могу сюда приезжать, как и она тоже… Честно говоря, я еще не понял, захочет ли она, чтобы я приезжал. Ладно. Поживем – увидим. Главное – она сейчас тут, со мной. И сегодня такой прекрасный, хрустальный день. И небо, какое бывает только в сентябре. И жаркое, почти летнее солнце. Идиллия…

Со скамейки, где мы сидим, видна бликующая сине-стальная гладь озера, где с мощных деревянных помостов рыбачки´-маньяки раз за разом закидывают удочки почти художественными бросками. Маньяки… Я внезапно вспоминаю, что одной из Золушек на занятиях больше нет. Наверное, той самой, которая сломала руку. Вернее, ЕЙ сломали руку. И следы пальцев на шее… бррр… За этим красивым фасадом явно что-то происходит… Однако я не хочу об этом думать, а только сидеть здесь, рядом с женщиной, которая так доверчиво ко мне прислонилась… с совсем ДРУГОЙ женщиной. Не той – властной и одновременно податливой…

Помимо воли в памяти всплывает ночь, когда я вел себя как самая разнузданная скотина – но ей, похоже, того и надо было! А что нужно ЭТОЙ? Или ей не нужно ничего? Только немного тепла… последнего осеннего тепла и чтобы плечо рядом. Она уже один раз изменила радикально свою жизнь – и, похоже, к лучшему. Она не готова снова ломать… как руку. Пусть даже перелом будет совсем простой. Просто… просто он может не срастись. У нас может не срастись. Она это понимает. Я тоже понимаю. И она понимает, что я… понимаю.

Остается только сидеть рядом, шелестеть страницами, смотреть на воду, на сомнамбулические всплески удочек, на бездонную небесную синь… «Тучки небесные, вечные странники!..» Это уже другой гений. Но такой же сумасброд, как и первый. И такой же злой и необузданный. Неужели и вправду, как я завирательно предположил, эпатируя эту женщину – доверчивую, прямую, такую притягательную! – для того чтобы состояться, нужно быть злобным, неудовлетворенным злюкой? Постоянно грызть себя, быть недовольным собой и окружающими… и в конце концов действительно написать нечто достойное вечности? Что движет талантом в его вечном поиске? Или гениальность действительно, как утверждают некоторые, просто определенный набор генов? В таком случае медицина против этого бессильна, усмехаюсь я.

– Кстати, ты нашел, что потерял? – интересуется моя спутница и щурится на солнце, даже приставляет руку козырьком к глазам. Ответить я не успеваю, потому что Кира говорит: – Она идет сюда!

Я сразу понимаю, кто такая ОНА. И… и что Кира наверняка догадалась, что у меня со Светланой, скажем так, что-то было. Бежать глупо, как прятаться. Сверху мы видны как на ладони. Кира чуть отодвигается, я тоже. Это еще глупее. И очень унизительно. ПЕРСОНАЛ! Персонал крутит шашни, мать ее! Сейчас ОНА подойдет и скажет с этакой снисходительной ленцой: «Вижу, вы еще и частные уроки даете, Лев Вадимович!»

Все-таки Света-Лючия-Серый-Волк – сильная баба. Потому что она даже не покосилась в нашу сторону. Ах да, забыл. Мы же все-таки ПЕРСОНАЛ! Незамечаемый, недостойный, ничего не стоящий… обслуга. Которую можно пригласить, посулив золотые горы, а можно и вышвырнуть без объяснений. И совершенно не обязательно замечать, когда он тебе не нужен, этот самый персонал!

– Испугался? – вдруг весело спрашивает Кира и фыркает.

– Ага! – соглашаюсь я и тоже издаю что-то вроде нервного смешка. – Придет серенький волчок и ухватит за бочок! Да и нигде ведь не написано, что ПЕРСОНАЛУ, – изрекаю я, – нельзя интимно встречаться в свободное от обязанностей время!

– А мы что, интимно встречаемся? – с деланным испугом удивляется Кира.

– А то! – гордо говорю я и, пока она не опомнилась, обнимаю ее… и целую. Мне кажется, она именно этого и ждала. И если бы я не сделал этого, наверное, мы бы больше не увиделись… Не сидели бы на скамейке на склоне вечером, с кофе и болтовней… За конюшней, прислонясь спинами к нагретой бревенчатой стене, бездумно и безмятежно соприкасаясь плечами и вдыхая пряный лошадиный дух… В моей комнате, с ее до сих пор оглушительным запахом роз, расставленных везде и во всё… И у нее… И снова у меня…

Я целую ее, и мне уже все равно, что Светлана может обернуться и посмотреть… и увидеть… и выгнать нас обоих из этого почти рая.

Я целую Киру, и почти рай становится самым настоящим раем!

Я целую ее, а над нами пролетают невесомые вуали облаков, и какие-то птички, почти невидимые с земли, которая мгновенно станет грешной, стоит мне выпустить Киру из своих рук, летят высоко-высоко и издают странные стеклянно-звенящие звуки. Хрустальная гармоника… вечная гармония…

Я целую ее и не думаю больше ни о чем… Кажется, я наконец нашел, что искал, и не буду больше раздражать самого себя, постоянно занимаясь эксгибиционизмом, подглядывая за самим собой, запоминая и записывая все на какую-то внутреннюю камеру. Запоминая, чтобы затем повыгоднее продать: и боль, и унижение, и свое нездоровое любопытство… радость… восторг… оргазм… Продать собственную личность – и добро бы задорого, в розницу и по частям, – но нет, обычно я нерасчетливо продаю себя оптом, целиком, в рабство!

Но сейчас я целую ее и не хочу ни с кем делиться тем, что чувствую… никогда… ни за что! Я оставлю этот день себе, целиком. В свое единоличное пользование. Я ее нашел! Я нашел ту, которую сейчас целую.