Текст книги "Последняя Золушка"

Мир номер один. Реальность. Универсальный ключ

– Теперь веди меня гулять! – сварливо говорю я, но в противоречие высказанному хватаю Киру за руку и усаживаю рядом.

– Ладно! – неожиданно легко соглашается она. – Только одевайся теплее. Там ужасно похолодало! И ветер! Хотя эти сумасшедшие все равно играют в гольф и ловят рыбу!

– Мужчина обязан приносить мамонта в любую погоду! – бурчу я. – Но рыбу я больше ловить не пойду!

– А зря! – весело говорит Кира. – У тебя хорошо получалось!

– У меня все хорошо получается! – многообещающе киваю я. – Кстати, насчет гольфа…

Мы выбираемся на улицу. Тут точно нет лишних ушей, но действительно чертовски холодно! Я невольно вбираю голову в плечи и уже сознательно поднимаю воротник.

– Ну и что ты хотел спросить насчет гольфа? – интересуется Кира.

– И насчет гольфа тоже!

Впереди неожиданно выныривает какая-то фигура. Я инстинктивно притормаживаю:

– Пусть подальше отойдет, тогда и поговорим…

Мы почти останавливаемся, но… фигура впереди останавливается тоже!

– Давай пойдем в другую сторону? – предлагаю я.

– Не надо! А то он подумает, что я не хочу с ним встречаться! Это тот самый прыткий многоженец, которого ты называешь Синяя Борода!

– А что, у тебя с ним конфликт интересов? Или он на тебя запал?

– Пока нет, но все к тому идет! – мрачно говорит Кира. – Это я не к тому, что запал, а к тому, что конфликт. Назревает. Я как-то неудачно пошутила, а у него не оказалось чувства юмора! А потом ему еще лекарство прописала, а он его перепутал… И теперь он может подумать… да ну его к свиньям! Что мы, на улицу пошли, чтобы личную жизнь этого сморчка обсуждать? Лучше поцелуй меня!

Я делаю это с большим энтузиазмом и даже с вдохновением. Потом повторяю снова.

– Хватит, Стасов! – молит Кира. – А то у меня ноги подкашиваются! И потом, мы же сюда не за тем пришли!

– Но ты же сама попросила…

– Это чтобы на Синюю Бороду не смотреть! И чтобы он ушел. Обычно люди не пялятся, когда другие целуются, а идут себе куда шли! Так о чем ты хотел поговорить?

– Я так и обидеться могу, что ты предпочитаешь какие-то там расследования моим поцелуям!.. Ладно, проехали! Уже не обижаюсь! Расследование превыше всего! По крайней мере, на ближайшие полчаса. Слушай, давай хоть в беседку зайдем! Там не так дует! И не надо орать, а то из-за этого чертова ветра деревья шумят и не слышно ничего!

Мы ныряем в беседку, но… обнаруживаем все того же неугомонного дедулю. Завидев нас, он тут же начинает завязывать шнурки на кроссовках.

– Слушай, тебе не кажется, что он за нами следит? – шепотом спрашиваю я.

– Кажется… Территория сорок гектаров, а поговорить совершенно негде!

Мы выметаемся из беседки, а Синяя Борода буравит взглядом наши спины.

– Стасов, у тебя даже нос уже фиолетовый! – замечает Кира.

– Да. Хорошее прозвище! Сегодня на ринге Синяя Борода и Фиолетовый Нос! Но я не о том… Скажи, ты потом еще выходила в то утро, когда нашла труп?

– В смысле? Когда от тебя ушла?

– Да, – нетерпеливо говорю я, потому что от холода у меня уже не только нос фиолетовый. – В то самое утро! Вспоминай!

– А чего вспоминать? Память у меня хорошая! Я пошла со Светой… потом к себе… а потом как-то все закрутилось… Меня так и тянуло почему-то туда вернуться… но я не вернулась! К тому же дождь как зарядил, так и не останавливался!

– Интересно, а кто-нибудь еще туда ходил?

– А зачем тебе это знать?

– Я думаю, что, если человек все же был один и не очень сильный… ну, типа этого старикана, который нас почему-то все время преследует… кстати, вот опять!

Синяя Борода и впрямь маячит на горизонте: теперь он делает вид, что занимается не то ушу, не то еще какой-то китайской хренью. Однако я мог бы поклясться, что он не сводит с нас глаз!

– Да! Так вот, такой человек вполне мог перевезти труп к дому на электромобиле для гольфа! Они же маневренные, практически бесшумные и к тому же без присмотра! И я сам пару раз видел, как их использовали совсем не по назначению! И это любого могло навести на мысль, в том числе и горничную! Вот почему я спросил, возвращалась ты или нет. Потому что если бы ты вернулась и не обнаружила труп сразу, то могла бы увидеть эту машинку… или след от машинки! У них же следы довольно характерные!

– Да… – Кира задумчиво кивает. – Жаль, что не вернулась, действительно!

– А может, оно и к лучшему! – приходит мне в голову внезапная мысль. – Потому что если бы убийца тебя там увидел, то… это точно ни к чему хорошему не привело бы! – Я снова привлекаю ее к себе и целую.

– Стасов, давай лучше отложим это на вечер! – говорит та, в которую я влюбляюсь все больше и больше, но глаза ее говорят о другом: не надо откладывать! Чем я и пользуюсь. Но Кира вновь выскальзывает из моих объятий.

– Мы в такую холодрыгу поперлись на улицу для того, чтобы ты не думал, что нас подслушивают! А сам теперь чем занимаешься?! Да, и ты что-то еще про горничную говорил… Ты что, горничных теперь подозреваешь?

– Я всех подозреваю! Но вот скажи: что горничная делала возле номера с трупом в такую рань? – задаю я вопрос, который не дает мне покоя.

– Ну да мало ли! Есть такие вещи, которые они стараются сделать, когда все спят. Потому что я тоже не раз на них натыкалась в неурочное время. Я ведь тоже не работаю от сих до сих, у меня день ненормированный!

– А вот у них как раз нормированный! И все посменно! И горничная, опять-таки, все знает… и все видит, потому что везде бывает! И к тому же внимания на них никто не обращает! И у нее, то есть у них у всех, есть универсальный ключ!

– У меня тоже есть универсальный ключ! – говорит Кира. – Потому что я врач!

– А он и к комнатам персонала подходит? – вдруг заинтересовываюсь я.

– Конечно! Все же может случиться!

– Дай его мне! – без обиняков заявляю я. – Потому что идея есть!

– Стасов… я не имею права.

– Я тебе клянусь, что никакого криминала! – чуть более громко, чем хотелось бы, восклицаю я. – И вечером я тебе его верну! Обещаю!

– Ладно… – Кира нехотя сует руку в карман. – Только давай все-таки уйдем от этого… гимнаста! Мне кажется, он тут нарочно пируэты закладывает! И вообще, я замерзла, только заболеть доктору и не хватало!

– Давай я тебя провожу, – говорю я, – а то действительно простынешь! А мне тут еще кое-что проверить надо!

Слава богу, мы, кажется, оторвались от навязчивого старикана. Расставаясь, Кира нахлобучивает мне на голову свою красную шапку:

– Даже не спорь! Знаешь, что такое воспаление среднего уха? Не знаешь? Вот лучше и не знать никогда! И вообще, тебе хорошо в красном!

Шапка теплая, и мои уши в ней мгновенно согреваются. И еще она пахнет Кирой: ее духами, волосами… и даже тем, как она смеется.

– Да, Стасов… влип ты не по-детски! – тихо говорю я сам себе, потому что ловлю себя же на том, что хочу ненадолго стянуть эту шапку с головы, чтобы прижаться к ней лицом. Однако Кира меня еще видит, и, кроме того, я собираюсь действительно кое за кем последить, вернее, кое-куда заглянуть!

Мир номер один. Реальность. Очень узкое место

Крадучись и оглядываясь, словно воришка в старинной фильме, я по дуге огибаю большой корпус и с тыла подхожу к навесу, где стоят электромобили для гольфа. Я мог бы, конечно, не шляться по грязному лесу, а, проводив Киру, пройти к ним по мощенным плиткой дорожкам – но тогда бы меня было видно из окон! А мне не хочется настораживать убийцу, я считаю, что он наверняка не ловит рыбу и не играет в гольф, и тем более не уехал… да никто не уехал! Неделя на халяву в этом раю! Кроме того, смывшийся наверняка привлек бы к себе внимание в первую очередь! Но теперь… если следовать моим рассуждениям, он (или она) наблюдает за мной и размышляет: опасен ли я и сколько уже успел узнать? И не дать ли мне вовремя по голове кирпичом, чтобы я перестал это делать? Хи-хи! Кирпичом! Да откуда тут кирпичи, тут, в царстве-государстве Светы-Лючии, ничего не валяется! У Светочки кругом порядок… А если меня навернут клюшкой для гольфа?! Я поежился. Видел я их – ужасные штуки, даже страшнее пресловутых бейсбольных бит!

Ага, вот и наши машинки! И если, как я считаю, убийца затаился и наблюдает, в гольф он играть не поехал! А машинки тут у каждого, считай, свои… и они пронумерованы! Интересно, камера наблюдения тут есть? Надо справиться у Светкиного цербера – пусть посмотрит, кто на каком номере постоянно ездит! А сегодня нету восьмой… девятой… одиннадцатой, а также второй и третьей! Нет, вторая почему-то стоит на отшибе и даже не под навесом! Зачем? А черт его знает зачем! Какой-нибудь Нат Пинкертон тут же сказал бы что-то умное по этому поводу, я же чувствую лишь, что именно эта машинка мне чем-то и подозрительна! Интересно, кто за ними следит и как часто их чистят? По идее, должны были бы мыть и чистить каждый день, но тогда я ничего и не найду! Ладно, все зависит от того, насколько тщательно их прибирают… но даже если я что-то и откопаю, я же не криминалист! Это только еще один великий сыщик, Шерлок Холмс, по брызгам глины мог определить, с какой улицы Лондона или даже из какого поместья в Шотландии это прибыло! Я же могу только пучить глаза и надувать щеки! И с чего это Светлана вдруг решила, что я гожусь на роль ищейки?… А-а-а… это все тот же Макс, гори он пламенем, все тридцать два макулатурных тома! Но мне же и самому интересно, иначе бы я не взялся!

Я тихонько подкрадываюсь к одинокому автомобильчику номер два. М-да… здоровый минимализм! Дверец нет… но тем легче запихнуть в него труп! Пол – пластиковый, чисто вытертый, за такой ничего и не зацепится! Стекло тоже чисто вымыто, отпечатки пальцев отсутствуют – но если бы я даже и умел их снимать, как взять образцы у воротил бизнеса? Разнесут на молекулы, да и Светка не позволит! Хотя у персонала негласно можно… если что-то найду! А я точно ничего не найду, потому что ничего и нет!

Уже почти не прячась, я обхожу гольфкар кругом: если что, можно списать на обыкновенное мужское, оно же писательское, любопытство. Действительно, машинка презабавная… и хороший дизайн! Устроено все очень разумно: и крыша над головой, а позади – место, куда нужно совать этот самый здоровенный мешок с клюшками!

Я наклоняюсь и, встав на колени, зачем-то заглядываю под днище. И тут же вижу то, что сразу подпитывает мои подозрения: да, машинка – та самая! Потому что на детской площадке вокруг кустов, деревьев и песочницы все засыпано цветными камешками! Кажется, по-грамотному это называется «отсыпка»… Камешки желтые, красные, оранжевые и даже фиолетовые… Ага, это дизайнер радугу имитировал, запоздало понимаю я. Что ж, детям и нужно, чтоб весело! Но, главное, таких камешков больше нигде по территории нет! Значит… значит, эту штуку подогнали вплотную, тело выволокли из песочницы – ага, вокруг нее они как раз оранжевые, я помню! – и погрузили в машинку! Которая бесшумно и доставила его куда надо… А как принесли в комнату, я уже потом думать буду! Когда достану этот камешек… Машинку-то вычистили и протерли, но этот кусочек застрял глубоко, к тому же с внутренней стороны шины, и если бы я сюда сейчас не полез…

Кряхтя и скрючившись в три погибели, я нащупываю в кармане телефон, чтобы включить в нем фонарик и посмотреть внимательно: вдруг еще чего найду! Ага, визитку с фамилией и полным перечислением регалий! Специально для господина Стасова!

Я раскачиваю камешек пальцем, жалея, что не взял с собой никаких инструментов… Эх, его бы ключом подковырнуть! Но ключ у меня с собой только один, вернее, два, и оба электронные! Ими не поковыряешь… Наконец камешек (предварительно сфотографированный со вспышкой: не удержался, насмотрелся фильмов про сыщиков!) извлечен. Уфф… поясница затекла! Нужно выбираться отсюда… Какой дурак загнал сюда эту штуку?! Почти припер задом к стене… Очень узкое место! Это у Кинга роман с таким названием… И, кажется, у меня сейчас разовьется клаустрофобия!.. или хватит радикулит!.. или то и другое вместе!

Я зажимаю добычу в кулаке и начинаю боком, по-крабьи выползать из-под и из-за машинки, но распрямиться и даже привстать не успеваю.

Потому что кирпич таки обрушивается на мою глупую, многострадальную голову. Которая, наверное, раскалывается от удара ровно пополам. На правое и левое полушарие. Правое всегда право, и оно-то меня и предупреждало, что не нужно было сюда соваться! А левое… левое… лев… Лёва… Лёвушка…

Левое летит вместе со львом по имени Лёвушка… куда-то назад… в прошлое… в детство… в песочницу… к оранжевым камушкам… нет, к голубым! Красным! Искры! Искры из глаз! Которые вместо пуговиц! Нет, это калейдоскоп! Кружится… собирается в узоры! Красиво… особенно если смотреть через него прямо на солнце! Почему я ничего не вижу?! Да потому что не нужно было смотреть на солнце! И лезть сюда! В очень узкое место! Очень узкое… в котором застревает все! Камни! Пуговицы! Куда вы меня несете?!.. Везете!.. Я… я не хочу! Туда, в дом… в комнату! В которой на меня наденут пижаму и положат поперек порога! Мертвого! И скажут: умер от сердечного приступа! В… очень узком месте!.. Сорок гектаров… узких мест! И да, кстати! Я вспомнил! Вспомнил все про плюшевого медведя! Только, кажется, мне это больше никогда не понадобится…

Мир номер три. Прошлое. Если бы можно было выбрать другую жизнь

Это только кажется, что дети ничего не понимают. А также не знают и, главное, не помнят. Поэтому при трехлетнем или даже четырехлетнем ребенке можно делать все. Все! Пить и орать матом. Бить по лицу женщину, с которой только что совокуплялся, – но про это я еще действительно не знаю. Не понимаю. Думаю, они просто так играют: мама и дяди. У взрослых другие игры, не такие, как у меня. И их игры мне не очень-то интересны. Потому что они без игрушек. И дяди очень часто кричат, и рычат, как звери в телевизоре, который у нас раньше был, и даже стонут, как будто им больно и плохо. Тогда я совсем отворачиваюсь или даже ухожу на кухню, куда мама мне ходить не разрешает, потому что там вода, газ и спички. И мама тоже кричит. Но не часто. Почти все время она просто молчит. Это я понимаю, потому что сама тоже часто молчу. Зачем говорить? Мы и так все понимаем – я и мои игрушки. Кукла, которую мама зовет Красная Шапочка. Потому что, когда мама мне ее принесла, на ней действительно была красная шапочка. Только она сразу потерялась. Можно было дать кукле и другое имя – шапки-то все равно больше нет и она не обидится. Например, сказать, что теперь это кукла Света. Или Кира – красивое имя, я бы хотела, чтобы меня так звали… но Красная Шапочка мне тоже нравится. Это из сказки, где девочка носила пирожки. А бабушка зачем-то открыла дверь волку. И он все съел. И бабушку. И куклу, которая Красная Шапочка… и пироги, наверное, тоже съел. Волки всегда голодные. Я знаю, что такое быть голодной. Я очень часто хочу есть – особенно когда у нас ничего нет. Мама ест мало. Она очень худая. Я тоже худая, но я ем хорошо. Мама всегда говорит: «Куда в тебя столько лезет? И куда потом девается?» И смеется. Я люблю, когда она смеется! Только сегодня она смеяться не будет, это я уже знаю.

Сегодня мама и я еще ничего не ели. Потому что пришел злой дядя. Он злой, как тот самый волк. И такой же страшный. Я его боюсь. Сначала он стал играть с мамой, а потом начал на нее кричать. Потом ударил, и она упала. А он стал бить ее ногами. Мама уже не кричала – она умная, она знает, что при этом, который злой, кричать не надо, потому что, если кричать, он будет очень сердиться и бить еще. А если молчать, он успокоится и уйдет. А мама поднимется и купит нам еды.

Но сегодня мама не кричит и не поднимается, а злой дядька все бьет и бьет ее! Тогда я сама начинаю кричать. Он сразу поворачивается и толкает меня своей огромной ладонью, пихая в угол:

– Замолчи и сиди там!

– Мама! Мамочка!..

– Слышишь, там сиди, потаскухино отродье!

Я ударяюсь спиной о стену, но не падаю, а съезжаю вниз, на матрас. Я ударилась спиной и головой, но мне почти не больно, потому что на мне толстая кофта, а сверху – куртка. И шапка. Красная, почти такая же, какая была у куклы. Мама меня одела, потому что у нас холодно. Особенно на полу, где мы спим и я играю. В матрасе – вата комками. В некоторых местах ваты нет – там пусто и зябко, потому что пол ужасно холодный. Мама говорит, это потому что под нами подвал, где совсем уж мороз, а в подвале – крысы. Я никогда не видела крыс, но я их боюсь. Наверное, они как маленькие волки – злые и очень голодные, с острыми-преострыми зубами. Поэтому я всегда стараюсь сесть там, где ваты больше, – подальше от крыс, будто вата может от них защитить. Однако сегодня я сижу там, где упала и где ваты нет, почти на полу. Я уже не кричу. Потому что тот, кто все еще бьет мою маму, очень страшный, еще страшнее крыс! Я хочу, чтобы он ушел! Я хочу, чтобы мама встала!

– Сука грёбаная! Денег ей еще дай! Х… тебе, а не деньги! Еще и отрабатывать будешь, что должна!..

Я не хочу всего этого видеть и отворачиваюсь к стене. Я всегда так делаю, когда дяди кричат. Они не все кричат и дерутся, есть и хорошие. Они тихие, такие, как мама. Иногда они мне тоже что-нибудь приносят. Почему мама пускает к нам этого?!

Я протягиваю руку и беру куклу, которая Красная Шапочка, но затем бросаю ее в самый дальний угол и говорю:

– Там лежи! Нет от тебя никакой радости! Сука грёбаная!..

Дядя уже не бьет маму. Он садится рядом и смеется:

– Так, так! Умная девочка! С потаскухами надо только так!

Я снова отворачиваюсь: не хочу его видеть. У него красное, заросшее черной щетиной лицо, плоский некрасивый нос, маленькие и тоже красные глаза и всегда плохо пахнет изо рта.

Мама ворочается и встает. Волосы у нее висят до самого пола. Она стонет.

– На, сука! А то еще подохнешь прямо щас!.. – Дядя швыряет на пол какие-то бумажки, наверное деньги, плюет с ними рядом и уходит. Мама тянется за бумажками и попадает рукой прямо в плевок. Я поворачиваюсь к ней спиной, потому что совсем ничего не хочу видеть. Ничего!

Я протягиваю руку и достаю из-под подушки медведя. Он не твердый, как кукла Красная Шапочка, у которой красные губы и синие глаза и которая все время улыбается, даже когда падает лицом вниз, на грязный пол – точно как моя мама, – нет, он весь мягкий. И он мой любимый. У него вышитое нитками лицо – маленькие черные глаза-пуговицы, пришитые крест-накрест, черный нос и потом длинная черная черточка. Рта у медведя почти нет, там стоит точка. Это потому что он никогда не улыбается, когда я плачу, а плачет вместе со мной. Но улыбаться он тоже умеет, я знаю! Я зову медведя Миша. Я часто говорю ему, как его люблю, и тогда целую его в глазки или в эту черную точку с черточкой… И я никогда не бью Мишу. Никогда!

– Посидишь с Мишей? – спрашивает мама. Она плохо говорит – почти как я, когда была совсем маленькой, потому что губы у мамы разбиты. – Я скоро!

Если я скажу, что не хочу оставаться одна, она все равно уйдет. Зачем взрослые спрашивают, если они всегда делают так, как сами хотят?

Мне уже некуда отворачиваться, ведь если я отвернусь еще раз, то буду смотреть прямо на маму. Она красивая – но не сейчас, когда у нее грязное, разбитое лицо. Хорошо, что я выбрала Мишу! Мы гуляли с мамой, это было еще весной – и это я тоже хорошо помню. Было тепло, и рядом играла в песке одна девочка. А ее мама сидела на скамейке рядом. И еще там лежали игрушки – такая же мягкая, как и Миша, кукла и он, мой медведь. Мама девочки увидела, что я смотрю на игрушки, улыбнулась и сказала:

– Ну, что ты хочешь? Выбирай! Хочешь куклу? Я сама ее сшила! Ее зовут Тильда.

Я замотала головой, потому что у меня уже была кукла и даже ее красная шапка еще не потерялась. Это было, когда мы еще жили не над подвалом с крысами и у нас всегда было тепло. Но я все равно не хотела Тильду… потому что уже тогда знала, что Миша будет мой!

Я протянула руку и взяла его.

Если бы можно было протянуть руку и выбрать другую жизнь и другое детство, я бы так и сделала.

Мир номер один. Реальность. Рассказать все

– Ради бога, лежи спокойно! – говорит голос, и я не сразу его узнаю. Потом узнаю.

– Кир-р-ра… – произносится с трудом, и резкость в глазах сперва тоже наводится плохо. Кира явно двоится, но потом я соображаю: женщин в комнате две. Кира и Светлана. Как я мог их хотя бы на мгновение спутать, пусть они и одного роста?

– Посмотри на меня! – приказывает Кира тоном Светы – резким и безапелляционным. – Сколько пальцев видишь?

– Один. Теперь два.

– Тошнит?

– Есть немного… Кто это меня?

– Сейчас узнаем! – зловеще обещает Светлана. – Камера, где гольфкары стоят, работает? – спрашивает она у кого-то, которого я не вижу. – Хорошо! Быстро иди в дежурку, просмотри записи и выясни, кто это был!

– Хорошо, что на мне твоя шапка! – говорю я и щупаю голову.

– Это уже не она! – сообщает Кира. – Это… это повязка. Да, и хорошо, конечно, что она на тебе была, шапка! Даже не хорошо, а прекрасно!

Видимо, щупая голову, я нажимаю пальцем не туда, куда нужно, и перед глазами плывут радужные пятна. Я едва не вскрикиваю, но вовремя вспоминаю, что тут дамы. Да еще какие дамы!

– Чем это меня? – тихо спрашиваю я у Киры, но отвечает Света.

– Сейчас узнаем! – сквозь зубы цедит она. – Если на записи что-то видно… А вообще чего ты туда поперся, а?

– Покойного перевезли на номере два! – Мне кажется, что я говорю громко, даже слишком громко! Потому что в голове ужасный шум. Но обе – и Кира, и Светлана – подходят совсем близко. Света даже наклоняется, чтобы лучше разбирать, – значит, я почти шепчу. Я пытаюсь прокашляться, чтобы говорить громче, но от этого чуть не отрубаюсь. Отдышавшись, я сообщаю: – Это совершенно точно! Потому как в шине застрял камешек… такой… оранжевого цвета. А они есть только на детской площадке. Я туда залез, под машинку, и посветил, и нашел. И даже достал его! А когда уже стал вылезать… Долго я там провалялся?

– Долго. – Это уже Кира. – Земля холодная. Как бы воспаления легких до кучи не было!

– Ну так сделай что-нибудь, чтобы не было! – с раздражением бросает Светлана. Потом, видимо, ей становится неловко, а Кира вспыхивает, но молчит, лишь прикусывает губу. – Что они там копаются! – восклицает хозяйка сорока гектаров. Она снова достает телефон и тычет в него: – Ну что? Выяснили? – Светлана выслушивает, что отвечают, и по ее лицу видно, что ей это не нравится. – Это точно? – еще раз уточняет она. – Накладок быть не может? Дату, время, все проверили? Потому как сейчас будет скандал! – то ли предупреждает, то ли обещает она и приказывает: – Пригласите его сюда! Только вежливо! Вежливо! Да! В медпункт! Да потому что Льва Вадимовича Стасова нельзя перевозить! – рявкает она.

– Я хочу встать! – говорю я.

– Лежи! – тоном главнокомандующего отрезает Света, которая сейчас явно не Лючия.

Кира молча подкатывает к кушетке кресло на колесах и помогает мне приподняться. В глазах вновь плавает радуга: желтое-оранжевое-фиолетовое… как на детской площадке! – но я не желаю лежать бревном, когда сюда сейчас явится тот… или та… словом, то, которое меня чем-то огрело!

– Зря! – бросает Светлана. – Ты сама говорила, что ему лучше не вставать!

– Он все равно не сможет здесь оставаться, – спокойно говорит Кира. Видно, что ей не хочется обострять и без того непростые отношения в нашем треугольнике.

В дверь вежливо стучат. Сначала входит тот самый любитель словесности, что два раза посещал мои мастер-классы: плотный, круглоголовый крепыш; он почтительно придерживает дверь, а следом появляется… господин Синяя Борода! Его не узнать – из престарелого бодрячка-спортсмена, образу которого он не изменял даже вечером в ресторане, он преобразился в этакого лощеного крестного отца. Роскошный костюм в тонкую полоску, лаковые штиблеты, галстук-бабочка, набриолиненные, зачесанные назад волосы…

– Добрый день, Николай Николаевич! – вежливо приветствует его Светлана.

Предводитель мафиози не удостаивает хозяйку пансиона даже кивка, а завидев нас с Кирой, начинает буквально метать молнии.

– Этих двоих, – он тычет в нас пальцем, – нужно немедленно арестовать!

– За что же? – Голос Светланы Владимировны подобен меду.

– А то вы не знаете! Уверен, эти безобразия происходят с вашего благословения и ведома, Светочка! Эта парочка, – он снова тычет пальцем в нашу сторону, – за мной следила! А потом он, этот ваш как-бы-писатель, полез, чтобы установить бомбу под мой гольфкар! И я поймал его с поличным!

– Ничего себе с поличным! – Светлана также начинает закипать. – Да вы же ему голову проломили! И потом, Лев Вадимович ДЕЙСТВИТЕЛЬНО писатель! И ни он, ни Кира… гм… Юрьевна ни за кем… – Света запинается и потом уточняет: – За вами они не следили!

– А за кем же тогда они следили?! – запальчиво кричит приглашенный для установления истины.

– Не знаю, за кем, но уж точно не за вами! – отрезает Светлана.

– Как же! Куда я, туда и они! Я иду – они за мной! Я в беседку – они в беседку! Я остановился – они тоже стоят! Да еще и целуются для отвода глаз! Но я же не дурак! Я знаю, что этот… гм!.. писатель! ухаживает за вами! А эта проныра, – он кивает в сторону Киры, – мне с самого начала не понравилась! Она хотела меня отравить, да! Сказала, что мое лекарство никуда не годится, а я его уже сорок лет принимаю! Что у него побочные эффекты, да! И дала другое! Еле откачали потом! Сутки под капельницей лежал!

– Да вы же сами сразу четыре таблетки приняли! – возмущенно восклицает Кира.

– Потому что я к нему не привык! Оно такого же цвета, как мои витамины! А их я сразу по четыре принимаю, для здоровья! И зачем прописывать такие лекарства, которые можно перепутать? И если ЭТО было не со злым умыслом – а я больше чем уверен, что именно со злым! – то что уж говорить про сегодня! Не мытьем, так катаньем! Не ядом, так бомбу под автомобиль!..

– И вы ее там нашли, Николай Николаич? – быстро спросила Светлана, пытаясь вклиниться в поток обвинений.

– Я ее там не искал! Потому что это не мое дело! И взорваться все может! Я вызвал из города охрану и саперов! Но наверняка и они уже ничего не найдут!

– Конечно, не найдут, потому что никакой бомбы и в помине не было! А вы напали на невинного человека и нанесли ему… тяжкие телесные повреждения!..

– Ну так прямо и тяжкие!

– …и оставили без сознания и помощи на холодной земле! И теперь ему грозит еще и воспаление легких!..

– Да ваша отравительница какую угодно бумаженцию состряпает! Что у него чума и холера разом! И все из-за меня! Я вызову своих врачей! Пусть они этого симулянта осмотрят! – Синяя Борода мечет уничижительный взгляд в мою сторону.

– …и я вас предупреждаю, что все ваши оскорбления сейчас записываются!

– Когда не надо, у вас все тут записывается! – бушует подозрительный Николай Николаевич. – А когда людей убивают, все шито-крыто! Что вы все молчите? Только не говорите, что ТОТ, который неделю назад еще был жив-здоров, умер от сердечного приступа! Я его давно знаю! Его и могильной плитой было не задавить! Так что эту чепуху будете рассказывать в другом месте! Да вы уже и рассказали! Или эта ваша убийца в белом халате ему тоже чего-то выписала?! Записывайте, записывайте! – запальчиво кричит он и грозит пальцем в пространство, где, видимо, ему тоже мерещатся жучки и видеокамеры. – Я готов отвечать! И потом, если бы этот тип умер своей смертью, разве вы стали бы тут так расшаркиваться да еще и предлагать всем неделю бесплатно?! У вас людей убивают! – взвизгнул он. – А я к вам уже десять лет езжу всякий сезон!

– Я вас очень ценю как клиента, Николай Николаич! – быстро говорит Светлана, – Но…

– Цéните! Конечно, цéните! Еще бы вам меня не ценить! За такие-то деньги! А я закрываю глаза… на все эти безобразия! Потому что вы знаете, что мне деваться некуда! Что по заграницам я после всех этих цунами и прочего ни ногой! Но до сих пор я чувствовал себя у вас хотя бы в безопасности! После того как пять раз пережил такой ужас! Когда должны были убить меня, а вместо этого умирали мои бедные, несчастные девочки! Которых я безмерно любил! И я снова оставался одинок! Но я не хочу больше рисковать ничьей жизнью, кроме как своей! Если уж мне суждено погибнуть, то не такой унизительной смертью! Взорваться в этой дурацкой штуке! Когда у меня все автомобили бронированы! Курам на смех!..

Внезапно я понимаю, что перед нами стоит человек, несомненно, невиновный, но с давно и глубоко расстроенной психикой. А чего еще ожидать, если у удачливого во всем, кроме семейной жизни, бизнесмена одна за другой погибают жены? Чему еще это можно приписать, кроме как вселенскому заговору против него самого?

– Послушайте, – сказал я каким-то не своим, а слабым и скрипучим голосом, – может быть, стоит рассказать Николаю Николаевичу все? Мне кажется, он умеет хранить секреты!