Текст книги "Последняя Золушка"

Мир номер три. Прошлое. Рожа – это такое лицо

– Знаешь, у меня есть брат. Его зовут Павлик…

Алла шепчет едва-едва, чтобы другие не услышали и не решили, что она со мной дружит. Меня больше не бьют – надоело, а ее могут побить. Потому что со мной нельзя дружить. Я слишком некрасивая, у меня косые глаза, и я пачкаю постель. «Опять зассалась по самые уши! – бурчит нянька почти каждое утро. – Натыкать бы тебя рожей, небось, лучше бы помогло, чем разговоры разговаривать! В мокрое – да прямо и рожей!»

Рожа – это такое лицо. Некрасивое, как у меня. С косыми глазами и носом-пуговицей. Таким коротеньким и тупым, будто меня им уже во что-то тыкали. Какого цвета глаза – неважно. Потому что один смотрит в одну сторону, а другой – в другую, а не так, как надо. Ресниц у меня почти нет, и бровей тоже. Волосы – редкие и тонкие, какого-то непонятного цвета. Здесь их остригли совсем коротко, так что кожа почти просвечивает, поэтому у меня нет ни заколок, ни резинок. Их и быть не может – от меня всегда так пахнет, что никто не хочет меня причесывать. «Иди помойся! – толкает меня нянька. – Воняешь хуже свиньи!» В душ нас водят два раза в неделю, а в умывальной я могу вымыться лишь кое-как. Нянька права – я действительно воняю. По самые уши. Как свинья. Нянька родом из деревни, она знает.

– Он скоро приедет сюда и заберет меня…

Теперь я хожу в школу. В первый класс. Оказывается, я очень умная. Я уже умею читать и даже писать. И считать тоже. Но я все равно воняю. Учителя хотят быть добрыми. Я вижу. «Скажи воспитательнице, пусть поменяет тебе платье!» Воспитательница меня не любит. Она недобрая. Ей все равно, умею я быстро и с выражением читать или нет. «Девочки, напоминайте Мирабелле, чтобы она на ночь обязательно сходила в туалет!» Мне не нужно напоминать. Я сама хожу в туалет и сижу там, тужась, чтобы из меня вытекло все-все, до последней капли. Я буквально выдавливаю из себя жидкость, так что даже на слезы ничего не остается. Я не плачу, когда меня толкают – если меня толкают, – потому что никто не хочет ко мне подходить. Становиться со мной в пару. Сидеть со мной за столом. Только Алла. Только Алла! Да, они бы били ее за это – но тогда им придется самим сидеть рядом со мной! Потому что так положено. «Мы все – одна семья! – говорит воспитательница. Сядьте рядом с Мирабеллой!» Остальные морщатся, кто-то обязательно скашивает глаза, пальцем плющит нос и вываливает язык – показывает меня. «Зассанка…», «Что, опять из дальнего плавания вернулась?», «Заберите ее куда-нибудь от нас! Дышать же нечем!», «Когда ты уже сдохнешь, уродина! Все тут провоняла! А если не сдохнешь, то хоть заболеешь! Чтобы мы от тебя отдохнули!»

– А он уже взрослый, твой брат?

Их мечты сбываются – я заболеваю. Я становлюсь очень горячая и словно плыву куда-то… действительно в дальнее плавание, в страны, где живут добрые девочки и мальчики, которые не будут мне кричать: «Мирабелла окосела!» и «Мирабелла, сними противогаз!» Я плыву прямо на своей кровати, где под простыней противно и ломко шуршит клеенка – она шуршит так оглушительно, что все сразу понимают, зачем она подстелена. Никто не верит, что со мной перестанет происходить ЭТО. Что когда-то я ЭТОГО не делала! И от меня ЭТИМ не пахло!

– И папа у меня тоже есть, – тихо-тихо говорит Алла. – Только я его никогда не видела. Наверное, мама забыла ему сказать, что я родилась. А Павлик живет с папой. Просто он обо мне ничего не знает…

Они тоже обо мне ничего не знают – эти, которые отворачиваются, и зажимают нос, и морщатся, и хотят, чтобы я умерла… Наверное, я умираю – но это, оказывается, так приятно! Я плыву, и подо мной ничего не шуршит… и не мокро… хотя волны меня укачивают вместе с кроватью… туда-сюда, туда-сюда! «Она какая-то очень горячая и говорит, говорит! Черт-те что говорит! Бредит…»

Кровать плывет, плывет по волнам, и я не боюсь в них упасть – это же волшебная кровать и волны тоже волшебные! Потом море кончается и сразу начинается небо. Облака белые-белые… Все в облаках! Это потому что зима. Вот-вот из белых облаков пойдет белый снег… и будут подарки, и приедет брат Аллы по имени Павлик и заберет отсюда нас обеих! Рожа – это такое лицо… Нет, рожа – это такая болезнь! Когда я выздоровею, у меня будет другое лицо! Я знаю! У меня будет лицо, как у Аллы, – как у всех… и приедет брат Павлик и заберет меня! Но у меня нет брата Павлика!..

– У меня есть старшая сестра, Лиза… – шепчу я.

«Бредит…»

«У нее температура сорок и пять!»

«Бредит…»

«Это та девочка, что все время мочится в постель?»

«Да детдомовских половина мочится в постель!»

«Смотри ты, за три дня ни разу не обмочилась!»

«Очень тяжелая форма, бедняжка…»

«Ничего, у детей всегда с высокой температурой. Выживет. Эти детки наркоманов потом живучие!»

Потом – это когда? Когда умирают те, с которыми ты жил, не зная, что ты уродина? Мама меня любила, я знаю! Не знаю только, зачем она умерла! Меня уже не качает – стремительно несет куда-то, несет потоком, быстрее, быстрее! Голова кружится вместе с кроватью, словами:

«…ни разу не обмочилась! не обмочилась!.. не обмочилась!..»

«…потом живучие!.. живучие!.. живучие!..»

Свет меркнет. И снова возвращается. И я возвращаюсь вместе с ним. Я вся мокрая, но это не потому, что я обмочилась. Описалась. Обоссалась. Нет! Нет! Это потому, что у меня просто нет сил. Все мокрое: волосы, подушка, простыня, рубашка, которая мне велика.

«Кризис. Я же говорил, они потом живучие!»

Мне улыбаются. Я тоже улыбаюсь и смотрю на человека в белом. Он словно не замечает, что я косая. Меня переодевают во все сухое. Руки и ноги будто без костей.

«Детский энурез – проблема психологическая!..»

Я кладу голову на сухое и прохладное – и засыпаю. Подо мной нет клеенки. Я больше не буду… не буду… не буду!..

Я выздоровела и вернулась из больницы. И в первую же ночь снова обмочилась.

Мир номер один. Реальность. Прямые сопряжения

Текст кончился. Я перевел дух. Оказывается, все это время я не дышал. Или просто дышал не так, как всегда? Сердце колотилось, словно это я лежал на холодной клеенке в холодной комнате и боялся проснуться мокрым… Не понял и того, как в руке оказалась трубка: «Лев Вадимович, вам удобно будет, если я сейчас к вам зайду?»

Дети вырастают. Взрослые не мочатся в постель и не корчат рожи за спинами – или же корчат? Как правило, они уничтожают друг друга иными способами. Миром движет не любовь – кто придумал эту глупость? Миром движет ненависть: «Я вырасту и покажу им всем!»

Наверное, я тоже был не таким, как все. Не играл в футбол. Не рисовал похабных картинок на стене в туалете. Не плевался в одноклассниц жеваной бумагой, а потом не лапал их в тесной раздевалке. Я был туп в математике и физике, но тщательно скрывал это, часами зубря так никогда и не пригодившееся «а квадрат плюс бэ квадрат равняется два абэ…» Помню, как радовался, если вся контрольная была решена правильно. Я считал, что эта заслуга куда большая, чем когда мои бойко написанные сочинения зачитывали перед всем классом. Я слушал то, что написал сам, и краснел. Не оттого, что все на меня пялились – просто замечал места, которые могли быть лучше, если бы я не поленился и переписал еще раз.

Я часами корпел над математикой, которая была мне не нужна, и непременно желал, чтобы меня похвалили мама и папа, которые как раз были из физиков, но никак не из лириков! Они-то как раз понимали толк во всех этих бэ квадрат и прочее! Я же уродился неизвестно в кого, но упорно желал быть своим в родной стае. Или же я потому так упорно зубрил, что боялся сплоховать и обмочиться? Нет, об этом я никогда не задумывался. Я был благополучным ребенком из благополучной семьи, а сочинительством пренебрегал лишь потому, что так обычно поступает все человечество.

Мы не ценим того, что дается нам природой нашармака, что просто падает на нас с неба. Сейчас бойкость пера – это мой кусок хлеба. Но какими кружными путями я пришел к сочинительству! Пытался торговать, хотел стать рекламным фотографом, поступал на исторический, потом – на режиссерский… Там и написал свой первый роман. Приключения супергероя Макса. Эклектичную смесь сюжетов: любовь-морковь, поиски сокровищ, пещера ужасов и шампанское на балах! Вот откуда в последнем эпизоде сказки о Золушке взялся брют! Макс всегда пил только брют! И первую его девушку звали Матильдой. Это имя я выбрал очень простым способом – закрыл глаза и ткнул пальцем в перечень. И сегодня оно вдруг всплыло. Нет, совсем не вдруг! – а потому, что было напрямую сопряжено с Максом. Связано с ним одной веревочкой. Просто, незамысловато и всегда в точку…

Когда мы наконец понимаем, что не нужно сопротивляться и проще плыть куда несет, чем упрямо грести к недостижимым берегам, мы начинаем сопрягаться напрямую. Просто и надежно. Ты – мне, я – тебе. Делать, что умеем. Держать в руках свою синицу и крепко ее держать. Потому что эта птичка одна может пробраться сквозь прутья твоей тюремной камеры и принести тебе крошек с воли. Как-то так, братиш, как-то так…

Я сидел, не зная куда деваться. Мне хотелось выйти прямо в вечернюю сентябрьскую прохладу, спуститься к воде и побродить там, в блаженстве одиночества, когда ты ничего никому не должен и тебе ничего ни от кого не нужно, но… Надо было дождаться эту самую Киру Юрьевну, которая, черт бы ее побрал, сказала, что сейчас придет, а сама и не думала торопиться! Я не хотел видеть ни ее, ни кого-то еще.

Текст, который я только что прочел, не был гениальным, однако от него мне с моим тридцатидвухтомным опытом, помноженным на вымышленный, но все же где-то и мой лоск ловеласа Макса, почему-то хотелось плакать. Выплакаться в темноте, у озера… чтобы никто не увидел и никто не мешал. Или не плакать – это пройдет, наверняка пройдет, пока я буду пробираться к воде, – но я буду просто сидеть и думать, что мочиться в постель и быть косоглазым… это оставляет отпечаток на всю жизнь. И что очень умным быть тоже плохо. Именно поэтому в лидеры выбиваются не те, кто был несчастен или гениален. В вожди выходят середнячки. Они правят миром. Они, а совсем не то, как многие считают и высокопарно пишут, – не любовь, вовсе не она!..

– Лев Вадимович, добрый вечер…

Надо же, добрый вечер! С чего такая почтительность?

– И вам не хворать, Кира Юрьевна!

– Давайте-ка я вам давление измерю… таблетки пьете?

– До, во время и даже вместо еды! – идиотски рапортую я, желая, чтобы она поскорее закончила со мной и ушла.

– А как у вас с настоящим аппетитом?

Я пожимаю плечами:

– Я типичный средний мужчина. Выгляжу как маленький, а ем, как большой!

– Вы не выглядите маленьким! – Она критически смотрит на меня. – Скорее уж, это я маленькая. Едва-едва метр шестьдесят…

– Рост Эллочки Людоедки льстил мужчинам, – бормочу я, а она смеется:

– Ильф и Петров, «Двенадцать стульев»!

– Надо же, какая начитанность!

– Считать врачей недалекими и зацикленными только на своем – это стереотип! Я, например, очень много читаю…

– Потому что не любите соцсетей?

– А что там хорошего?

– Ну… общение, например!

– Предпочитаю живое. Как вот сейчас.

– У вас тут есть с кем общаться, – предполагаю я. – Сюда кто попало не поедет, так ведь? Десять дней за двадцать километров от дома по цене каких-нибудь Мальдив! Я бы лично выбрал Мальдивы.

Она пожимает плечами:

– Каждому свое. Кто-то предпочитает тропики, а кому-то комфортнее здесь. Кстати, обычно те, кто сюда приезжает, потом возвращаются – хотя бы раз в год. Значит, нравится?

– Контраст привлекает, – не сдаюсь я. – Или привычка. Тут сделан упор на хорошую кухню и традиционные радости средней полосы: рыбалка, баня, массаж. Просто, добротно и без фантазии. Ну, еще видел, как на лошадках катаются.

– А в гольф вы не играете?

– Гольф? – искренне удивляюсь я.

– Здесь же самое большое поле для гольфа! – в свою очередь удивляется доктор Кира. – Знаменитое! За этим, в основном, и едут! И на выходных такой наплыв народа! У многих годовые абонементы!

– Мне не сказали… – протягиваю я. А, собственно, зачем администрации было меня информировать об этом их знаменитом гольфе? Меня приглашали совсем для другого. Работать, черт меня раздери, а не клюшкой махать, пытаясь попасть непонятно чем непонятно куда, и не лясы точить с первой попавшейся условно привлекательной юбкой! И не плакать над измышлениями некоей богатенькой папочкиной дочки, которой делать больше нечего, кроме как придумывать себе несчастное детство! А в свободное время я, между прочим, собирался писать свое! Одна неделя уже прошла – и чем я занимаюсь?!

Кира… гм… Юрьевна внимательно изучает мое лицо – видимо, на нем хорошо видны все цвета побежалости, проступившие от перегрева психической системы.

– Вижу, что вас сильно расстроил факт наличия здесь гольфа, но не могу понять почему.

– Нет… не в этом дело… – Я не хочу рассказывать этой малознакомой женщине о том, что меня мучит, да и нужно уважать право моих учениц на конфиденциальность, в конце концов!

– Я, наверное, пойду, раз у вас все в порядке.

– Вы хотели взять почитать оставшиеся… сказки. Да, назовем это пока что сказками. Вот… немного прежних, и сегодня я еще… неизвестно зачем!

– На самом деле, – тихо говорит она, – мы многое делаем неизвестно зачем. Но чаще всего просто не замечаем этого. И не задумываемся.

Я протягиваю стопку листков, она их берет. Наши руки соприкасаются. Нет, не происходит ничего такого, о чем пишут в дамских романах: никакая искра не пробегает – ни вдруг, ни ожидаемо. Просто соприкасаются руки. И все.

Она уходит, тихо прикрыв за собой дверь, а мне внезапно становится легче. И уже не хочется никуда идти. И корить и пожирать себя за безделье тоже не хочется. Я знаю, что я сейчас сделаю: принесу снизу сразу два стаканчика кофе, а потом с удовольствием врублю свой потрепанный ноут и напишу еще одну главу, озаглавленную… ну, например, «Плоская Земля – удобное допущение»!

Мир номер три. Вымысел. Плоская Земля – удобное допущение

– А махече своей передай…

– Мне не нравится, когда вот так беспардонно: мачеха, мачеха… У нее, между прочим, имя есть!

– Какое же? – На лице у крестной Феи появляется неподдельное удивление.

– Матильда! Это значит «закаленная в боях»!

– Ого! Ну и имечко! Хотя ничего, соответствует.

– Конечно, соответствует! С нами попробуй поживи! Вечный бой!

– Да ты одна чего стоишь! – фыркает крестная. – Ну, как бал? Как платье? Как карета, то бишь машина? Ты имела успех?

– Машина имела успех. Меня на ее фоне никто и не заметил!

– Ну, я с самого начала предполагала, что нужно было что-то поскромнее. Коллекционный желудь – это было слишком! И что, Принц совсем не произвел на тебя впечатления?… То есть я хотела спросить, ты ему понравилась?

– Как приложение к крутой тачке, даже слишком. Лично на меня ему было начхать.

– Ну, я думаю, он все-таки осмыслит ситуацию и начнет искать тебя…

– Очень надеюсь, что не начнет! Я сказала, что авто не мое, я сперла его у хозяев, чтобы покататься, и к полуночи кровь из носу должна вернуть, иначе уволят. Так это хамло вернуло мне ключи без трех минут двенадцать и сказало, что очень надеется, что я успею вовремя! Я так бежала по лестнице…

– Что, потеряла туфельку? – спросила Фея как-то даже излишне живо.

– Ни фига я не потеряла! Вот, все в целости и сохранности, в коробочке! Эти каблуки к тому времени меня так доконали, что я потихоньку прошла в гардероб и сменила их на кроссовки. Все равно я не умею танцевать и меня никто не приглашал! Да и танцы были полный отстой, так лет триста уже никто не танцует! Зато я нашла библиотеку и там та-а-акой архив! Да! Даже с картами! Ну, дернуть из книги я не рискнула, да и нехорошо книжки портить, так ведь? Но я запомнила! И даже кое-что зарисовала! И пока там Кларка с Розкой выпендривались и дрыгали ногами…

– Постой, постой… – озадачилась Фея. – Как это тебя никто не приглашал? Быть такого не может! Ты красивая девушка, дебютантка… модное платье, прическа, статусное авто… драгоценности, в конце концов!

– Ну… я это… Я их сняла, чтобы не потерять. Я ж понимаю, сколько они стоят!.. И у меня чесались глаза, и я их того… почесала. Ну, я ж не знала, что все размажется! Все стали на меня пялиться! Мне аж нехорошо сделалось… и я пошла в ту… попудрить носик, одним словом. Ну и увидела. И что помада тоже размазалась. Я ж к ней не привыкла! А косметичка, она ж в машине осталась! Потому что я про нее забыла – у меня ж раньше никакой косметики и в помине не было! А машину ваш придурок Принц забрал и уехал, только его и видели! Хотя я ему сразу сказала, что смотреть можно, а ездить нельзя! Но он же избалован так – я таких избалованных придур… то есть принцев и не видела никогда!

– Да что у тебя через слово все придурок да придурок!

– А он придурок и есть: я ему сказала – если попробовать, то только по двору, а он сразу с места погнал!

– Да зачем же ты ему ключи дала?!

– А потому что баш на баш: я ему от машины, он мне – от дворца! Мне так в библиотеку попасть было надо! Тем более что все размазалось. Короче, меня бы танцевать все равно никто не пригласил, потому что я умылась. И… и вода попала на прическу… и на платье… я хотела вытереться, я ж помнила, что у меня есть платок, и тут вдруг обнаружила, что еще и эту потеряла… как ее… со всякими причиндалами… чтобы танцы там записывать… бальную сумочку, да! А в ней все как раз и было! И колье! И сережки! И колечко! И эта… как ее… диадема! И я сначала побежала искать и чуть не плакала, потому что не помнила, где ее оставила, возле клумбы или еще где…

– Возле клумбы? – озадаченно спросила крестная и внезапно все поняла. – Ты рылась возле дворца, несносная девчонка?!

– Ну, ты ж сама намекнула, что там, в клумбах, что-то есть?

– О господи… – У Феи подкосились ноги, и она чуть не рухнула мимо пня, но тот вовремя придвинулся – привычка к бытовому колдовству у фей осуществляется на уровне рефлексов, помимо сознания. – Неправда! Я ничего такого тебе не сообщала!

– Нет, я точно помню, что говорила! Иначе откуда бы я узнала? И там стопудово что-то есть! Я просто чувствую! Мне, конечно, не хотелось портить такую красоту, да еще и прямо у входа, хотя там и не было никого – одни танцевали, а остальные просто на них глазели, и можно было хоть всю ограду у дворца свинтить и сдать на металлолом, никто бы и не почухался!..

– Я умываю руки, – сказала крестная и почему-то крепко-накрепко сложила их на груди. – Завтра же пойду к твоей э-э-э… Матильде и скажу, что она тебя не воспитывала! Совсем не воспитывала! Ты не умеешь себя вести! Ты не умеешь разговаривать! Танцевать ты тоже не умеешь! Тебя невозможно будет пристроить не только за Принца, тебя вообще никто не посватает! Никогда!

– Ну и слава богу, – сказала Золушка. – Я не хочу замуж. Замуж! Еще чего! Я хочу быть археологом! Я хочу в экспедиции! В Соседний Лес! И в тот, который за ним! И еще дальше! Я знаю, что там что-то есть! И что Земля не плоская! Потому что если бы она была плоская, ее можно было бы прорыть насквозь и заглянуть в дыру! А этого не случилось, хотя я копала очень, очень глубоко! Я хочу читать книги! Но только не те, которые мне подсовывают, лабуду про этикет, как вести себя за столом, почему девушкам нужно носить корсет и какой длины должны быть панталоны! Панталоны! Фи! Плевать мне на панталоны! Я хочу изучать на-у-ки!

– Ты сошла с ума, Зо! – строго сказала крестная. – Да, Земля не плоская… но это очень удобное… м-м-м… допущение, иначе все колдовство просто не действовало бы… или же расчеты оказались бы такими сложными, что их просто невозможно было бы произвести! А колдовство очень удобно… м-м-м… в повседневной жизни, и я лично не представляю, что бы я делала, если бы выпала в ТОТ мир! В котором действуют все эти законы, теоремы и некоторые люди вынуждены ходить на работу КАЖДЫЙ ДЕНЬ! Я… я бы этого не перенесла… Там нельзя протянуть руку и взять, скажем, стакан сока, а нужно сначала заняться чем-то невероятно скучным, и только потом получить за это деньги, причем получить не потому, что они ДОЛЖНЫ у тебя быть, – там это тоже не работает! Их тебе могут дать, а могут и не дать – вот в чем весь ужас! Причем если тебе их дают, то далеко не во всякий день! Там, в ТОМ мире, все непредсказуемо, Зо! Тут ты можешь очень сильно захотеть чего-то и почти наверняка ты это что-то получишь! Благодаря лишь силе собственного желания. ТАМ ты ничего не получишь, даже если будешь желать этого сто лет подряд! И очень-очень сильно! Потому что там НИЧЕГО не появляется просто так!

– Не может быть… – сказала Золушка. Вид у нее был потрясенный. – Этого просто… не может быть!..

– Вот там как раз Земля не плоская! Но зато никто не верит в колдовство! Не верит! И поэтому волшебства там нет! Нигде! Никакого!

– Не может быть… – снова пролепетала девушка. – Вот уж этого точно не может быть!