Текст книги "Дочь генерала"

– Черт побери!

Мы вернулись к уборным. Между двумя строениями – для мужского личного состава и для женского личного состава – стояли рядком железные корзины для мусора. Я опрокинул одну, вспрыгнул на нее и оттуда вскарабкался на крышу мужской уборной. Крыша была плоской, покатой, и на ней ничего не было, но, поднявшись на ноги, увидел на соседней крыше коричневый пластиковый мешок. Он поблескивал в лунном свете. Я разбежался, перемахнул на другую крышу, сбил мешок вниз и сам последовал за ним. Вспомнив парашютные прыжки, я согнул ноги в коленях, перекувырнулся через плечо и благополучно встал на ноги.

– Ты не ушибся? – спросила Синтия.

– Нормально. Доставай платок.

Синтия достала платок и, присев, размотала проволоку, стягивавшую горловину мешка, затем осторожно открыла его и посветила фонариком внутрь. Мы увидели беспорядочно свернутую одежду, пару сапог и один белый носок. Обернув руку платком, Синтия разгребла вещи. Там оказались пояс с кобурой и в ней пистолет, а также нагрудный медальон. Она вытянула его и при свете фонаря прочитала: «Кемпбелл, Энн-Луиза», потом опустила обратно в мешок и встала.

– Знакомый фокус. В любом пособии описан. Одно непонятно: зачем ему понадобилось прятать ее одежду?

Я подумал и ответил:

– Наверное, ее должны были потом взять.

– Кто? Преступник? Или кто-то еще?

– Не знаю. Но мысль о ком-то еще мне нравится.

Издали на дороге показались автомобильные фары, затем донесся шум мотора, и вскоре перед нами остановилась служебная машина защитного цвета. Мотор продолжал работать, светили передние фары. Я сунул руку к пистолету. Синтия последовала моему примеру.

Дверца со стороны водителя распахнулась, и при свете лампочки в салоне мы увидели полковника Кента. Вытащив пистолет и не отводя глаз от нашего фонаря, он вылез из машины, захлопнул дверцу.

– Кто такие?

– Бреннер и Санхилл, полковник, – отозвался я.

Прозвучало несколько формально, но когда тебя окликает вооруженный человек, шутки неуместны.

Мы не двигались. Он сказал:

– Стоять на месте. Я сам подойду. Он приблизился и вложил пистолет в кобуру. – Опознал.

Глуповатые, немного театральные фразы, если не знать, что иногда человек получает пулю только за то, что валяет дурака вместо того, чтобы отозваться на оклик, назвать пароль и все такое.

– Что вы здесь делаете? – сурово спросил Кент.

– Тут совершено убийство, Билл, – напомнил я. – Сыщики и уголовники всегда приходят на место преступления. А что вы здесь делаете?

– Не умничайте, Пол, ваши намеки оскорбительны. Я здесь за тем же, за чем и вы – хочу проникнуться атмосферой этого места ночью.

– Предоставьте мне быть сыщиком, полковник. Кстати, я рассчитывал видеть здесь ваших людей.

– Да, вероятно, надо было поставить сюда пару ребят. Но у меня тут ходят патрульные машины.

– Ни одной не видел. Так поставите?

– Поставлю, – обещал Кент и обратился к Синтии: – Почему вы так далеко оставили машину?

– Мы решили прогуляться при луне.

Кент хотел спросить – зачем, но увидел мешок.

– А это что у вас?

– Пропавшие веши, – ответила Синтия.

– Какие вещи?

– Ее одежда.

Я следил за тем, как Кент воспримет эту весть. Лицо, кажется, ничего не выражает, подумал я.

– Где вы их нашли?

– На крыше женской уборной. Ваши люди подкачали.

– Видно, да... Почему они там оказались – как вы думаете?

– Неизвестно.

– Вы закончили?

– На сегодня – да.

– Что дальше?

– Рассчитываем через час встретить вас на Джордан-Филдз, – ответил я.

– Буду... Между прочим, полковник Мур недоволен вами.

– Пусть пишет официальную жалобу, а не плачется вам в жилетку. Вы хорошо его знаете?

– Только через Энн.

Мы попрощались. Полковник пошел к своей машине на дороге, а мы продолжили наш путь по бревнышкам. Я нес пластиковый мешок.

– Не очень-то ты ему доверяешь. Или я ошибаюсь? – спросила Синтия.

– Доверял вполне... Как-никак я знаю Билла больше десяти лет. Но сейчас... Не знаю, не знаю... У меня нет оснований его подозревать, но не сомневаюсь, что он что-то скрывает. Впрочем, как почти все.

– У меня такое же впечатление. Мы как будто приехали с тобой в маленький городок, где все знают друг о друге все, и v каждого – свои маленькие и большие тайны, но мы не можем их разгадать.

– Очень похоже.

Я положил мешок в багажник, мы заняли свои места, Синтия включила стартер, потом смахнула что-то со своего плеча.

– Руки-ноги целы, солдатик? Может, в госпиталь, подлечить?

– Нет, но голову мне надо проверить. Давай в Учебный центр.

Глава 17

Мы прибыли в учебный центр около двадцати трех. Синтия припарковала «мустанг» у главного здания.

Учебный центр в Форт-Хадли представлял комплекс из трех десятков панельных зданий убийственного темно-свинцового цвета. Несколько чахлых рощиц, немного травяного покрова и скудное наружное освещение, которого не потерпели бы на гражданке, но в армии мордобития, ограбления и судебные иски не превратились пока в большую проблему.

Большинство зданий было погружено в темноту, кроме двух – вероятно, казарм или общежитий. В главном здании, в одном-единственном окне на первом этаже, горел свет. Мы пошли к парадному входу.

– Что здесь, собственно говоря, делают?

– Формально это филиал Учебного центра войск специального назначения Джона Ф. Кеннеди в Форт-Брэгге. В действительности же это всего лишь крыша.

– Крыша чего?

– Здесь своего рода исследовательский центр. Здесь не учат, а изучают.

– Что изучают?

– Как работает человеческий организм и как прекратить эту работу без применения огнестрельного оружия... Исследования у них в основном экспериментальные.

– Страшные ты вещи говоришь, Пол.

– Смелее, держись за меня. Пули тоже летают, и бомбы взрываются, но это еще не повод для паники.

Из-за угла выехала полицейская машина, ослепив нас светом фар. Из машины вылез капрал Страуд и, козырнув, как положено, произнес:

– Вы здесь по делу?

– Да, мы из УРП, – сказал я и протянул удостоверение.

Светя себе фонариком, он изучил мое удостоверение, потом Синтии и спросил:

– Кого хотите видеть, сэр?

– Дежурного сержанта. Вы нас не проводите, капрал?

– Обязательно, сэр. – Он направился вместе с нами к дверям. – Занимаетесь убийством капитана Кемпбелл?

– Боюсь, что да.

– Позорище, иначе не скажешь.

– Вы знали ее? – спросила Синтия.

– Так точно, мэм. Не то чтобы хорошо, но видел несколько раз вечером здесь. Они все больше по ночам работают. Симпатичная дама. Есть какие-нибудь зацепки?

– Пока нет, – сказал я.

– Вы, я вижу, тоже по ночам вкалываете?

Мы вошли в здание. В комнате справа от небольшого фойе сидел дежурный штаб-сержант. Увидев нас, он встал. Последовал обмен приветствиями и формальностями.

– Сержант, мне хотелось бы заглянуть в кабинет полковника Мура.

Сержант Корман – его имя значилось на нагрудной карточке – почесал в затылке, взглянул на капрала, потом произнес:

– Я не могу показать его вам, сэр.

– Вполне можете. Пойдемте.

Сержант знал свои обязанности.

– Не имею права, сэр. Нужно особое разрешение. У нас секретный объект.

Собственно говоря, в вооруженных силах не требуется ордер на обыск, но даже если он понадобится, ни один судья не выпишет бумагу, потому что его полномочия ограничиваются рамками военного трибунала. Значит, надо идти выше, по начальству.

– Полковник Мур хранит личные веши у себя в кабинете? – спросил я сержанта Кормана.

После некоторого колебания он ответил:

– Да, сэр.

– Отлично. Тогда принесите мне его расческу или щетку для волос.

– Не понял?..

– Он же должен чем-то причесываться. А мы подождем здесь. В случае чего ответим на телефонный звонок.

– Сэр, это секретный объект. Я вынужден просить вас удалиться.

– Могу я позвонить по вашему телефону?

– Разумеется, сэр.

– Я хотел бы один...

– Я не могу уйти...

– Со мной останется капрал Страуд из военной полиции. Буду вам весьма признателен.

Сержант помедлил, потом вышел.

– Все, что вы услышите, носит секретный характер, – предупредил я Страуда.

– Так точно, сэр.

В справочнике по военному городку я нашел номер телефона полковника Фаулера на Бетани-Хилл. Он взял трубку после третьего звонка.

– Полковник, говорит Бреннер. Сожалею, что вынужден побеспокоить вас в такой час. – Естественно, я ни о чем не жалел. – Мне нужно ваше разрешение изъять одну вещь из кабинета полковника Мура.

– Куда вас занесло, Бреннер? – Голос у него был сонный.

– В ваш Учебный центр, полковник.

– Так поздно?

– Я, видимо, потерял счет времени.

– Что вам нужно оттуда изъять?

– Собственно, мне хотелось бы перевезти на Джордан-Филдз все, что находится в кабинете полковника Мура.

– Я не могу дать такого разрешения. Нашим Учебным центром руководят люди из Форт-Брэгга, и он считается запретной зоной. В кабинете полковника множество засекреченных материалов. Но обещаю, что утром позвоню в Брэгг. Посмотрим, что можно будет сделать.

Я, разумеется, умолчал о том, что кабинет Энн Кемпбелл уже переехал на Джордан-Филдз. В армии всегда так, когда спрашиваешь разрешения. Тебе обязательно скажут «нет», после чего следуют длительные, нудные переговоры.

– Тогда дайте разрешение опечатать кабинет.

– Опечатать кабинет?! Что у вас там происходит?

– Расследуется убийство.

– По-моему, вы дерзите, мистер Бреннер.

– Так точно, сэр.

– Утром я звоню в Форт-Брэгг. Все, разговор окончен.

– Мне этого мало, полковник.

– Вот что, мистер Бреннер. Я ценю ваше трудолюбие и инициативу, но не нужно топать как слон в посудной лавке, бить и крушить все подряд. В этом деле один убийца, нельзя оскорблять людей вздорными подозрениями. Кроме того, следует иметь в виду устав, армейские правила и обычаи, уважение к старшим по рангу и элементарную вежливость. Вам понятно, мистер Бреннер?

– Да, сэр, но на данный момент мне нужна всего лишь короткая прядь волос с головы полковника Мура, чтобы сравнить ее с волосом, найденным на месте преступления. Конечно, вы можете позвонить полковнику домой и обязать его явиться к судебно-медицинским экспертам – они выдернут у него пару волосков. Или мы получим образец его волосяного покрова с расчески или щетки, которые возьмем здесь. Лично я предпочитаю второй вариант, поскольку время не ждет. Кроме того, мне бы не хотелось, чтобы полковник Мур сейчас знал, что он тоже подозреваемый. – Я заметил, как у капрала Страуда глаза на лоб полезли.

Наступило долгое молчание. Наконец полковник Фаулер сказал:

– Хорошо, я разрешаю взять расческу или щетку для волос. Но если вы притронетесь к чему-нибудь еще, я предъявлю вам официальное обвинение в превышении полномочий.

– Спасибо, сэр. Вы дадите указания дежурному сержанту?

– Пусть возьмет трубку.

– Хорошо, сэр. – Я подал знак Страуду. Он вышел и привел сержанта Кормана.

– С вами хочет говорить полковник Фаулер, адъютант начальника базы.

Он неохотно взял трубку. Его реплики в диалоге звучали на редкость однообразно: «Так точно, сэр. Так точно, сэр. Так точно, сэр». Повесив трубку, он сказал мне:

– Если вы посидите у телефонов, я попробую разыскать расческу или щетку для волос.

– Прекрасно. Заверните ее в носовой платок.

Он взял связку ключей. Я слышал, как удалялись его шаги в коридоре.

– Мы подождем на свежем воздухе, – сказал я капралу Страуду. – Возьмите у сержанта предмет и принесите мне.

– Хорошо, сэр.

Капрал был рад помочь в таком загадочном деле. Мы с Синтией вышли. Фары у патрульной машины были по-прежнему зажжены.

– Да, порядки тут строгие, – заметила Синтия.

– Когда проводишь эксперименты по технике допросов и промыванию мозгов, по деморализации и устрашению противника, чужие глаза и уши ни к чему.

– Так вот чем она занималась...

– У них есть особые камеры, где содержатся добровольцы для их опытов, и лагерь людей, которые играют роль военнопленных.

– Откуда ты все это знаешь?

– Год назад я работал с одним психиатром, привлекал его к расследованию. Он числился в штате этого учебного центра. Потом не выдержал – подал рапорт о переводе.

– Наверное, эта обстановка плохо на тебя действует.

– Да уж, куда хуже... Знаешь, в медицинской карте Энн Кемпбелл я наткнулся на случайно попавший туда листок с цитатой из Ницше: «Тот, кто сражается с чудовищем, должен остерегаться, как бы в пылу сражений самому не превратиться в чудовище. Когда слишком долго вглядываешься в бездну, бездна тоже посмотрит тебе в глаза».

– Как же этот листок попал туда?

– Не знаю, но мне кажется, я понимаю эту цитату.

– Думаю, мы оба понимаем, – грустно сказала Синтия. – Иногда мне хочется зарабатывать себе на жизнь другим способом. Опротивело заниматься пробами из влагалища и анализами спермы. Опротивело выслушивать насильников и их жертвы.

– Да, этим можно заниматься от силы лет десять. Я уже почти двадцать оттрубил. Хватит, распутываю эту историю и завязываю.

– Каждый раз так говоришь?

– Конечно.

Из здания вышел капрал Страуд. Он нес что-то в руках и улыбался.

– Он нашел это, – сказал капрал и подал мне щетку для волос, обернутую в носовой платок.

– Вы, конечно, знаете порядок. Мне нужно от вас письменное заявление о том, кем, когда, где и как обнаружена изъятая вещь. Понятно? Запечатайте заявление в конверт, подпишите «Бреннер» и доставьте в ваше управление не позднее шести ноль-ноль.

– Будет сделано, сэр.

– Вы, случайно, не знаете, на какой машине ездит полковник Мур?

– Дайте подумать... машина у него старая, побитая вся развалюха... серый седан... да, точно: «форд-ферлейн» восемьдесят пятого или восемьдесят шестого года.

– Спасибо, вы нам очень помогли... Смотрите, это дело засекречено.

Капрал Страуд кивнул.

– Если что еще нужно о полковнике Муре, только свистните. Если сам не знаю, у других разузнаю.

– Да, значит, есть люди, которые с удовольствием увидели бы полковника Мура за решеткой в Левенуэрте, ожидающим исполнения смертного приговора.

Мы козырнули друг другу и разошлись по своим машинам. Синтия включила мотор.

– На Джордан-Филдз.

И вот мы снова за пределами базы, на территории военной зоны. Сто тысяч акров – это около ста пятидесяти квадратных миль государственной, почти не засеянной земли. Сюда, правда, часто забредают охотники, трапперы, браконьеры, вообще обитатели глухих углов. С давних времен, когда еще не было Форт-Хадли, сохранились опустевшие поселки, старые кладбища и церкви, заброшенные каменоломни и становища лесорубов, полуразвалившиеся строения, которые когда-то были плантацией Бомонов. Своеобразнейший, заповедный край, словно застывший во времени, где правительство осуществило свое право на принципиальное отчуждение частной собственности в условиях чрезвычайных обстоятельств приближающейся войны, призванной покончить с войнами на планете Земля.

В этом краю, как уже упоминалось, я и проходил основной и повышенный курсы обучения боевой подготовки пехоты и хорошо его помню: унылый молчаливый ландшафт, холмы, покрытые лесами, бесконечные поля, озера, ручейки, болота и какой-то особый мох, свисающий с деревьев, – ночью он немного светился и мешал ориентироваться.

Цель скучной и изнурительной программы обучения состояла в том, чтобы превратить нормальных, жизнерадостных американских подростков в эффективных, безотказных, верных присяге и долгу солдат, наделенных к тому же здоровым желанием убивать, убивать, убивать. Весь курс обучения занимал четыре месяца, долгих, мучительных четыре месяца. Если учесть увольнительные и короткий отпуск, то получалось так: в июне тебя, допустим, призывают – сразу по окончании средней школы, как это было и со мной, а к Рождеству ты уже в джунглях – так это было со мной, – в камуфляжной форме, с автоматом в руках и с прочищенной головой. Поразительно.

– Решаешь загадки? – спросила Синтия.

– Нет, вспоминаю. Я проходил здесь курс обучения боевой подготовки пехоты.

– Во время Второй мировой или Кореи?

– В вас говорит непростительный возрастной эгоизм, мисс. Будьте так добры, выбирайте выражения.

– Слушаюсь, сэр.

Мы снова помолчали.

– Ты в здешней глуши не бывала? – спросил я.

– Нет, дальше шестого стрельбища не ездила.

– Значит, ты ничего не видела. Вот эта дорога, что слева, – аллея Генерала Першинга. Она ведет к главным учебным районам. Там же расположены артиллерийские и минометные полигоны и участки для специальных занятий типа «Пехотная рота в наступлении», «Совместная операция бронетанковых и пехотных частей», «Засада», «Ночной дозор»...

– А места для отдыха и развлечений?

– Таких не помню. Кроме того, там находятся старый лагерь для подготовки разведчиков-диверсантов, поселок, оборудованный под европейский городок для проведения учебных уличных боев, и вьетнамская деревушка, где меня шесть раз убивали.

– Одним словом, тебе было чему поучиться.

– Да. Помню еще импровизированный лагерь для военнопленных – он-то и отошел к Учебному центру. Этот лагерь по сей день действует, там запретная зона.

– Понятно... – протянула Синтия. – Такие огромные площади, сто тысяч акров, а Энн Кемпбелл выбирает место на действующем стрельбище, в пятидесяти ярдах от дороги, по которой снуют караульные и патрульные машины, и в полумиле от охраняемого объекта.

– Я думал об этом. По-моему, есть три возможных объяснения. Первое, самое очевидное: она едет проверить караулы, и на нее нападают. То есть он, преступник, выбрал место. Это мнение стало здесь расхожим, но нас на него не купишь, правда?

– Ни за что. Место, наверное, выбирала Кемпбелл, причем такое, которое легко найти. Иначе ее партнер мог бы заблудиться в лесу – конечно, если он не разведчик и не диверсант.

– Да, это второе объяснение. Ее хахалю действительно было бы не по себе ночью в лесу... Не проскочи поворот на Джордан-Филдз!

– Знаю. – Синтия повернула вправо, выехав на дорогу, ведущую к аэродрому. – Хорошо, а третье объяснение?

– Третье. Энн Кемпбелл сознательно выбрала место на виду, потому что это вносило элементы риска, опасности. Может быть, это придавало особый привкус удовольствию, или ей просто хотелось сказать: «Эй, глядите, что я могу делать на папочкиной территории».

– Тут что-то есть, – кивнула Синтия. – Заголиться перед носом у папочки.

– Да, но это только в том случае, если они не любят друг друга.

– Ты говорил что-то в этом роде, когда мы обыскивали ее дом.

– Не знаю, как мне пришла эта мысль. Я просто подумал, что это, должно быть, нелегко – быть отпрыском влиятельного человека, постоянно жить в его тени. Это распространенный синдром.

– У меня нет ни малейшего основания утверждать, что это так, но почему я думаю, что ты прав? – как бы спросила Синтия саму себя.

– Потому что недосказанное так же красноречиво, как и высказанное. Больше того, разве кто-нибудь говорил, что отец и дочь близки и неразлучны, они любят и понимают друг друга?

– Генерал сказал, что я бы понравилась его дочери. Это был как бы комплимент нам обеим.

– Оставим в покое генерала. Ни Кент, ни Фаулер, ни Мур этого не говорили. Да и сам генерал не говорил, если хорошенько вдуматься. Теперь нам предстоит выяснить, как генерал Кемпбелл и капитан Кемпбелл относились друг к другу.

– Знаешь, мне кажется, мы все ключи испробовали. Пора выстраивать факты. Иначе нас оттеснит ФБР.

– Ты права. Я даю себе еще два-три дня. После этого мы натолкнемся на глубоко эшелонированную линию обороны. Как говорится в наставлении командиру танка: натиск, быстрота, огневая мощь. Надо как можно сильнее ударить в самое слабое место и действовать быстрее там, где они медлят.

– И прийти к финишу первыми.

– Точно.

Мы подъехали к караульной будке у въезда на Джордан-Филдз, предъявили удостоверения. Синтия припарковалась рядом с транспортом экспертной лаборатории. Я вытащил из багажника мешок с вещами Энн Кемпбелл. У Синтии была щетка для волос Мура.

– Если она раздевалась сама, а он держал мешок, то на вещах не должно быть никаких следов – только на самом мешке.

– Мы это скоро выясним.

Мы подошли к ангару номер три.

– А ты умница, Бреннер. Я уже восхищаюсь тобой.

– Но я тебе нравлюсь?

– Нет.

– Ты любишь меня?

– Не знаю.

– В Брюсселе говорила, что любишь.

– В Брюсселе любила... Поговорим об этом на следующей неделе, ладно? Или попозднее, сегодня ночью.

Глава 18

Главный зал строения № 3 был залит ярким светом, и там вовсю кипела работа. Трудились эксперты-криминалисты из Форт-Гиллема. Их было человек тридцать. Полковник Кент еще не приехал, и на данный момент меня это устраивало.

Я молча передал Кэлу Сиверу пластиковый мешок с вещами Энн Кемпбелл и щетку для волос, изъятую из кабинета полковника Мура. Объяснений ему не требовалось. Он позвал своих людей, велел им снять отпечатки пальцев и передать потом все в секцию, где хранятся вещественные доказательства.

Теперь в строении № 3 содержалось все, что осталось от капитана Энн Кемпбелл, исключая ее останки. Здесь был ее личный автомобиль, вся обстановка кабинета в учебном центре и дома, где она жила. Стоял даже тот самый служебный джип, на котором Энн ездила в роковую ночь. В глубине зала висели увеличенные фотографии места преступления и различные его схемы, там же лежали пачки лабораторных анализов, заключение патологоанатома с цветным снимком трупа, на который мне не захотелось даже взглянуть, гипсовые слепки с отпечатков обуви и всякое лабораторное оборудование.

В одном дальнем углу помещения стояло два десятка походных кроватей, в другом была устроена стойка для варки кофе. Армия, естественно, располагает почти не ограниченными людскими и материальными ресурсами, и финансистам не приходится беспокоиться о выплатах за сверхурочные. Кроме того, в эти дни, как видно, нигде не совершено сколько-нибудь крупное преступление, и все необходимые силы были брошены в Форт-Хадли. Иногда даже я замираю от благоговейного трепета перед той мощью, которую собирают в один кулак и пускают в ход, стоит только кому-нибудь произнести несколько слов наподобие тех, которые Рузвельт сказал Эйзенхауэру: «Соберите силы для вторжения в Европу». Коротко, ясно и по делу. Такова армия с наилучшей стороны. Но когда политики пытаются играть роль бравых вояк, а военные – роль записных политиков, пиши пропало. Это случается и в нашем ремесле, не только на войне, и поэтому я знал, что отпущенное мне время измеряется часами.

Кэл Сивер принес мне «Мидленд диспетч» – местную ежедневную газету. Во всю полосу протянулся заголовок: «В Форт-Хадли найдена мертвой дочь генерала».

Мы с Синтией прочитали репортаж о том, что капитана Энн Кемпбелл нашли раздетой, распростертой на земле, связанной и, очевидно, изнасилованной на учебном стрельбище. Статейка была достоверна наполовину, зато содержала единственное официальное заявление, сделанное капитаном Хиллари Барнс из службы информации и связи с печатью. Она сообщила, что совершено убийство, которое расследуется сотрудниками общеармейского Управления по расследованию преступлений.

Автор материала привел также высказывание шефа мидлендской полиции, который заявил: «Я предложил помощь полковнику Кенту, начальнику военной полиции Форт-Хадли. Мы поддерживаем с ним постоянную связь».

Берт Ярдли не упомянул ни об опустошенном доме потерпевшей, ни о своем желании получить на серебряном подносе мою бедную голову. Еще одна встреча с ним, и он начнет клевать меня в прессе.

– Это те самые кроссовки, в которых вы осматривали место преступления? – спросил Кэл у Синтии.

– Да. Вам нужны одни кроссовки или вместе с ногой?

– Одни кроссовки, будьте добры.

Синтия села на раскладной стул, стянула кроссовки и отдала их Кэлу.

– Где ботинки, в которых ты был там?

– Дома, на свободной территории. Забыл привезти.

– Могу осмотреть их на днях?

– Обязательно. Я сейчас вроде как ограничен в передвижении.

– Опять? Господи, Бреннер, что ты за человек? Каждый раз на ножах с местной полицией.

– Не каждый, а через раз, – уточнил я. – Кэл, пожалуйста, пошли своих на стрельбище номер пять снять отпечатки с полос от покрышек. – Я объяснил, где их найти, и он уже повернулся, чтобы уйти, но я задержал его. – И еще, Кэл: когда они там закончат, пусть проедут по Виктори-Гарденс, на Виктори-драйв, и тоже снимут следы с колес «форда-ферлейна» серого цвета восемьдесят пятого или восемьдесят шестого года выпуска с офицерской наклейкой на бампере. Лицензионного номера у меня нет, пусть поищут у тридцать девятого коттеджа.

Кэл посмотрел на меня, потом сказал:

– Если этот «форд-ферлейн» принадлежит военнослужащему, почему не подождать, пока машина не окажется на территории базы?

– Отпечатки мне нужны сегодня же ночью.

– Брось, Пол. Я не имею права собирать улики на неправительственной территории без разрешения местных властей. Ты и так уже нарушил правила.

– Все верно. Пусть не берут служебную машину. Коттедж сорок пять наверняка охраняется полицией, но легавый вряд ли торчит на улице. Он в доме. Скажи своим, чтобы действовали по-быстрому и осторожно.

– Нет, подождем, пока «форд» не окажется на базе.

– Ну, смотри. – Я положил ему руку на плечо, – я тебя понимаю. Будем надеяться, что к утру с «форда» не снимут резину. Будем надеяться, что и сама машина к утру не исчезнет.

– Ладно. Значит, Виктори-Гарденс. Испытываешь судьбу, горячая ты голова.

Кэл отошел к группе людей, которые метили слепки следов. Он отдал им кроссовки Синтии и, вероятно, стал разъяснять задачу предстоящей ночной вылазки, указывая большим пальцем в мою сторону. Люди удивленно глазели на меня.

У импровизированной стойки я взял две кружки кофе – одну для себя, другую принес Синтии, которая листала предварительные отчеты о результатах анализов.

– Спасибо. Посмотри вот это. – Она подала мне листки о снимках следов обуви. – Нашли отпечаток гладкой подошвы, седьмого размера, вероятно, женская туфля. Что делать даме на стрельбище?

Я перелистал отчет. В нем утверждалось, что след недавний.

– Интересно. Но может быть, он оставлен несколько дней назад? Дождей уж неделю не было.

– Верно, не было, – согласилась Синтия. – Все равно это надо иметь в виду.

Минут пятнадцать мы листали отчеты различных специалистов, потом Кэл подозвал нас к секции, где сидела женщина за микроскопом.

– С той расческой вы в точку попали, – сказал Кэл. – Откуда столько волос?

Я похлопал его по лысине:

– Не отсюда.

Женщина за микроскопом прыснула и снова прильнула к объективу. Кэл надулся и обратился к Синтии:

– Вы одна с мозгами в вашей паре – хотите взглянуть?

Синтия села перед микроскопом. Эксперт, специалист Лаббик, пояснила:

– Волос справа обнаружен в раковине умывальника в мужском туалете на стрельбище номер шесть. Волос слева снят со щетки.

Синтия, собственно, осмотрела двадцать волосков, снятых со щетки, чтобы убедиться, что все они принадлежат одному человеку. Статистика и логика говорят, что чужих волос на щетке быть не должно, но я для заключения проверю все до единого.

Меня подмывало сказать: «Ближе к делу, милая», – но рядовые эксперты обижаются, когда им не дают высказаться.

– Все прошедшие наблюдение волосы, – чеканила специалист Лаббик, – имеют, как мы говорим, классификационные признаки, то есть абсолютно совпадают с данным образцом. В суде они могут служить доказательством невиновности подозреваемого, но не доказательством виновности, поскольку оба образца не имеют корня и мы не можем определить доминирующий ген и пол подозреваемого.

– Я думаю, это им известно.

– Совершенно верно. Итак, образец, обнаруженный в рукомойнике, не имеет корня, но по стержню я установила, что у человека, которому он принадлежит, первая группа крови. Человек, чьи волосы сняты со щетки, также имеет первую группу крови. Кроме того, оба волоса принадлежат индивидууму белой расы, они совпадают по текстуре, цвету, отсутствию признаков искусственной обработки и общему состоянию здоровья.

Синтия подняла голову от микроскопа.

– Да, выглядят они одинаково.

– Я придерживаюсь мнения, – заканчивала доклад специалист Лаббик, – что волосы принадлежат одному и тому же лицу, хотя образец, найденный в рукомойнике, слишком мал и не может быть подвергнут спектральному анализу, который показал бы иные признаки идентичности. Кроме того, дальнейшие наблюдения могут повредить этот образец... Что касается волос, снятых со щетки, у некоторых имеются корни. Через час я доложу вам подробнее – ген и пол человека, которому они принадлежат.

– Понятно, – отозвался я.

Синтия встала и сказала специалисту Лаббик:

– Будьте добры, запечатайте образцы и приложите к заключению.

– Хорошо, мэм.

– Благодарю вас.

– Этого достаточно для ареста? – спросил у меня Кэл.

– Нет, достаточно для того, чтобы присмотреться поближе к этому субъекту.

– Кто он, этот субъект?

Я отвел Кэла в сторону.

– Этого субъекта зовут полковник Чарлз Мур. Ты сличишь следы его колес. Он ведает Учебным центром, непосредственный начальник потерпевшей. Хочу опечатать его кабинет, а потом перевезти его сюда.

– Тем временем, Кэл, – сказала подошедшая Синтия, – распорядитесь, чтобы сличили пальчики на щетке для волос с пальчиками на джипе, на мешке для мусора и на всем его содержимом.

– Понятно. Но даже если пальчики совпадают, то это еще не доказывает его присутствия на месте преступления. Мур и Кемпбелл были хорошо знакомы друг с другом. Он сумеет правдоподобно объяснить, почему его отпечатки есть и на джипе, и, допустим, на кобуре.

– Догадываюсь. Но ему труднее объяснить, почему он лапал мусорный мешок и разъезжал возле пятого стрельбища, – возразил я.

– Да, однако надо еще доказать, что он был там в момент убийства.

– Понимаю, поэтому я хочу, чтобы ты сравнил пальцы на щетке с пальцами на палаточных кольях. Если у нас будут снимки его колес и отпечатки пальцев совпадут, тогда петля на его поганой шее стянется туже.

– Ладно, ты сыщик, тебе и карты в руки. Я бы тоже голосовал за «виновен», но в наши дни все так перепуталось.

Кэл ушел.

– Если допросить Мура и предъявить доказательства, – сказала Синтия, – есть большая вероятность, что он признается в содеянном.

– Такая вероятность есть, но есть и другая: он утверждает, что ничего подобного не совершал. И тогда нас в два счета упекают под трибунал и там – тоже в два счета – определяют, что полковник вооруженных сил США не душил дочь генерала Кемпбелла и что уорент-офицеры Бреннер и Санхилл опорочили честного офицера, упустили время для поимки настоящего преступника, опозорили себя и армию.

Синтия задумалась.

– Хотя все улики против Мура, у тебя еще есть сомнения?

– А у тебя?

– Кое-какие есть. Я просто не представляю, чтобы Энн Кемпбелл проделывала свои штуки с этим типом. Не представляю, чтобы у него хватило духу задушить ее. Он, конечно, психопат, по всему видно, может подсыпать отраву в кофе, но чтобы голыми руками...

– Меня это тоже тревожит, хотя, с другой стороны... Может быть, она сама попросила его, умоляла убить ее. У меня был такой случай. Подозреваю, что он прибегал и к галлюциногенам, этой дряни у них в Учебном центре полно.