Текст книги "Кругами рая"

– Ты так думаешь?

– А сейчас мне надо ехать.

– Куда? Ты оставишь меня здесь одну?

– Мне действительно надо. Прости. Завтра я приеду за тобой в милицию и мы отправимся домой вместе.

– Господи! – запричитала Евдокия Анисимовна. – Опять тайны! Как я устала от этих тайн!

Глава тридцать девятая. Последняя

В КОТОРОЙ ВСЕ КОНЦЫ НАКОНЕЦ СХОДЯТСЯ, НО НЕ ВСЕ УЗЛЫ РАЗВЯЗЫВАЮТСЯ

Алексей потерял счет дням, и слово «воскресенье» вернуло ему память. Впрочем, не всю: о том, что именно сейчас гарем Алика, приглашенный им на судаков, собирается у пустого дома, не вспомнил он и теперь.

В ту секунду, когда Алексей понял, что Анисьич приходится ему дядей, в нем вспыхнула догадка, что Ксюша – его, Алексея, дочь. Когда же мать сказала «воскресенье», перед ним встало все: ночная попытка Ксюши его напугать, возникшее уже в доме желание рассказать ей о себе, их хозяйничанье у печи, дождь зеленых яблок, сговор путешествовать ночью с самоваром, шоколадка, скандал и знаки, которыми они в это время обменялись. Сейчас он уже не сомневался, что едет к дочери, которая его ждет, и любит, и нуждается в его защите.

Чувства эти не с чем было сравнить. К другим, к маме в детстве, к отцу, к Тане его тянуло, иногда выкручивая все внутри, до обморока, а тут он сам был тягой. Расстояние от испуга, когда он впервые увидел лицо девочки без мимики, до этого превращения было космическим. При чем тут Корчак? Какое у его ребенка могло быть право на смерть? Марина в своем презрении к нему была прекрасна.

Только когда поезд подъехал к станции, Алексей подумал с равнодушным любопытством: «Интересно, Женьку уже арестовали?»

* * *

Тропинку к даче он нашел легко. Еще издалека удивился, что в окнах нет света. Впрочем, что ж такого? Пошли прогуляться. Поздно, правда. И, по словам Ксюши, в это время Марина должна уже быть в городе. Значит, Ксюша дома и, великая обманщица, выключила свет, чтобы все подумали, что она спит. А сама, наверное, подкарауливает его где-нибудь в кустах. Ну конечно!

У них же тайное свидание.

Дверь, однако, была заперта не на внутреннюю защелку, а наружным ключом. Алексей поворошил ветки кустов, обошел дом, несколько раз тихо окликнул Ксюшу. На скамейке валялись Ксюшины джинсы и носочки с любимой блохой, успевшие вымокнуть от росы. Остальное белье висело на веревках. «Они уехали. И, вероятно, очень торопились», – понял Гринин и медленно пошел к дороге.

Прогуливающаяся под руку чета Рудницких заметила его издалека.

– Они уехали, – сказала балерина. – У Марины умерла мама.

– Ксюша так плакала! – просвиристел Николай Федорович. – Вы знаете, мы ей очень симпатизируем. Она начала писать записку, но не успела. Мариночка нервничала. Записка так и осталась на столе. Мы ее с Наташей сохранили.

– Что было в записке? – поспешно спросил Алексей.

– Ксюша успела только написать: «Дорогая бабушка! Мы все очень виноваты перед тобой…». И всё. Она думала положить записку в гроб.

– Хорошей прогулки и спокойной ночи, – сказал Алексей, почувствовав досаду.

– И вам всего доброго. Держитесь, дорогой, – пробасила ему в спину Наталья Сергеевна.

Ах, какой дурак! Ведь он был уверен, что Ксюша оставляла записку для него. Даже узнав о случившемся, Алексей по инерции продолжал чувствовать себя в центре ситуации и был почти уязвлен. Как будто перспектива плыть с ним за садовым столом по туману и гудеть вместо парохода была хоть в какой-то мере сопоставима со смертью любимой бабушки. Жизнь, в который раз за последние дни, предложила ему подвинуться.

Сзади кто-то шел торопливым шагом. Алексей обернулся. К нему в белой рубашке спешил парень с рыбной базы. Загар его даже в сумраке вызывал зависть.

– Рудницкие сказали мне, что вы здесь. Что ж не заходите?

– Простите, – сказал Алексей, – я забыл, как…

– Как меня зовут. Это дело поправимое. Ночью, одни, на дороге… По имени-отчеству будет смешно. Алик!

Он протянул руку.

– Так вот откуда это… – начал было Алексей, но Алик его прервал:

– Я в курсе вашей беды. Тем более надо к людям. К тому же ведь вы все это и затеяли.

– Простите. Это был какой-то пароксизм, – сказал Алексей. – С утра уже начал наносить вред здоровью. А тут эти бесконечные звонки…

– Понимаю. Меня они тоже достают.

– Так, значит, праздник все же будет?

– Он уже вовсю идет.

– И гости не удивлены?

– У нас уникально похожи голоса. Все были уверены, что я вернулся из Штатов. Усмешки только по поводу слова «малыш». Не моя манера.

– Какой ужас! – воскликнул Алексей и засмеялся. – Нет, я не могу после этого там появиться.

– Ерунда. Ну, давайте пока прогуляемся. Туда мы еще успеем.

Алексей чувствовал себя на редкость легко с Аликом. Интересно, что, едва войдя в дом, он себе примерно таким и представлял хозяина. Алик угостился из протянутой ему пачки сигаретой, и они закурили.

– Ну, как вы про все узнали и что сами всем распорядились, это я себе примерно представляю, – сказал Алексей.

– А что же Штаты?

– Легенда. По-существу, просто дезертировал. Мне кажется, как автору Грини вам это должно быть понятно.

– Вы действительно академик?

– Нет, членкор. Гриню-то зачем уморили? Думаю, народ не поймет.

– Я, честно говоря, удивился, обнаружив у вас диск. Что ж, стоит воскресить?

– Ну, это вы уж сами с ним, по-родственному решите. Но сейчас, когда чуть не всех опустили до маргиналов, ваш Гриня – неплохой пример выживаемости.

– Никогда про это не думал. Хотя такое дезертирство,

как ваше, ему бы, я думаю, понравилось.

– Не сомневаюсь. Он меня отчасти и натолкнул. Ребята предложили вместе порыбачить. А я с детства мечтал посидеть на борту, посмотреть на кильватерную дорожку. Хорошо думается.

– Здесь на даче думается тоже неплохо. Если бы не телефон.

– Сочувствую. «Ал-ё-о…»

Алексей не мог ошибиться – это была Танина интонация. Значит, ее голос был одним из самых частых в этом телефоне и, может быть, даже порядком надоевших.

– Ну и как? Как думалось, спрашиваю?

– Синодик загубленной жизни в общем-то невелик. Записывать не надо. Да и от себя, как известно, не убежишь. Таня звонила мне иногда прямо в море и спрашивала: «Ты еще на вахте?» – Алик засмеялся. – У нас с ней, вероятно, самая долгая история отношений, хоть в Гиннесс подавай – с первой группы детского сада.

– Кстати, Женьку уже арестовали? – спросил вдруг Алексей и, попав на удивленный взгляд Алика, поправился: – То есть я хотел узнать, что по Дашиному делу?

– Связи не вижу, поэтому отвечаю по порядку. Женька пьет у себя, пока в одиночестве. Анисьича еще маринуют. А Даша жива и здорова. Правда, лицо немного помятое. Пойдем на берег, – предложил Алик. – У меня с собой фляжка коньяка. Посидим на камнях.

Они свернули с дороги и начали спускаться вдоль водопада.

– Я этот народ не очень понимаю, – продолжал Алик.

– Да и подробностями, честно говоря, не интересовался. Влюбилась она вроде бы в вас. Сначала по телевизору. А тут вы сами являетесь, и прямо в соседи. Вселенная, понятно, крутанулась под ногами. Парня своего послала. Тот обиделся и уехал в город к друзьям. То есть сказал, что уехал. А сам затаился и выследил. Когда вы пренебрегли и не пришли к водопаду, парень оказался рядом. Она ему, пережив отчаянье, обрадовалась. И словно бесы в них вселились, начали куролесить. У того портвейн с собой был, это им еще добавило куража. Наткнулись на заблудившегося Анисьича. Дашка стала говорить с ним голосом русалки и показывать грудь. Парень сзади щелкал по затылку и ржал. Старый чуть с ума не сошел. И то ли Анисьич для равновесия схватился за лифчик, то ли у молодежи свои игры были. Только порванный лифчик остался в лесу. А молодые поймали тачку и отправились в город, догуливать. Через два дня нашли их на чьей-то квартире, прервав, как рассказывают, впечатляющую оргию. По их показаниям, шла ночная съемка эротического фильма для внутреннего, разумеется, употребления. Вот и все. Я не комментирую. На Дашу жалко смотреть.

Они пили по очереди из металлической крышки, которая была на фляжке.

– Вот случись что-нибудь подобное у нас, – продолжал Алик, – сколько было бы мучений, стихи бы небось пошли, слезы в подушку. А у этих раз – и все, конец ситуации. Развернулись и поехали в обратную сторону. Я их про себя называю «шампиньоны». И за то их ругают, и за то, и за то. А по-моему, все с ними нормально, одного только не хватает – у них нет воображения.

Лунная дорожка начиналась прямо у ног, такая в безветрии ровная и чем-то припорошенная, что ее хотелось собственными ногами испытать на прочность.

Комментировать действительно ничего не хотелось. Но Алексей должен был задать Алику только еще один вопрос.

Раньше ему казалось, что при встрече им будет не избежать откровенного разговора о Тане. Но сейчас… Вот только как бы правильнее сформулировать? Наконец Алексей решился:

– Скажи, ты знаешь Ксюшиного отца?

– Наблюдал несколько раз, – ровным голосом ответил Алик, видимо, ничуть не удивившись вопросу. Перебирают знакомых. О чем же еще и беседовать? – У Марины был период, когда чуть не каждый вечер к ней приезжала одна и та же компания. Мне они не слишком нравились. Вообще все это выглядело странным. Ну, в частности, что все много пили и Марина с ними на равных. Хотя раньше только пригубливала. А тут все они как будто страшный эксперимент ставили, с артельным упорством, до первой жертвы. Один всегда оставался на ночь. Потом все как-то так же само собой закончилось. Компании больше не приезжали. Приезжал несколько раз этот, будущий отец Ксюши, уже по осени, но дело всякий раз заканчивалось ссорой, и ночевать он больше не оставался. Что из этого получилось, ты знаешь. Я так и не понимаю. Если она просто искала донора, то зачем позволяла попойки? А если любила?.. Да нет, не любила она его. Любовь ведь, как электричество, через атмосферу передается. Не любила.

Это было в то лето, когда они расстались, понял Алексей. Значит, Марина тоже развернулась и поехала в обратную сторону.

Они шли вдоль залива и оба молчали. Алексей вспомнил, как мчался сегодня к дочери. Теперь неизвестно, правда, к чужой или своей. Он решил, что непременно приедет сюда еще. Пусть пройдет время. Может быть, в августе. И устроят они с Ксюшей свой пароход. Почему бы и нет? А может быть, купят путевки и поплывут вместе, ну, допустим, по Волге.

– Лет пять назад, – усмехнулся Алик, – я нашел на берегу выброшенную прибоем японскую босоножку. С тех пор помимо воли все время ищу вторую. Скоро мы как раз к тому месту выйдем. Впрочем, не выйдем, давай сворачивать. Пора навестить гостей.

На этот раз подъем преодолевался легко.

– Подожди. Надо освободиться, – сказал Алексей.

Звучно поливая корни старого дерева, Алексей оглянулся на Алика. Тот застенчиво отвернулся от него и превратился в звездного мальчика, который пытался разглядеть в небе не только свою планету, но и свой садик на ней, свой домик и, может быть, даже керамическую кошечку, притаившуюся на подоконнике за занавеской.

Отсюда уже был виден поселок, дача Алика с распахнутыми и освещенными окнами, в которых, как в кукольном домике, ходили маленькие человечки, не имеющие пока ни имен, ни лиц, ни характеров, ни судьбы. Алексей не предвкушал радости уюта. Его вела некая окрыленностъ и при этом смиренная тоска человека, которому предстоит заново давать имена и пройти пешком той дорогой, вдоль которой до того он только летал, что ли, или ездил, изредка выглядывая в окно.