Текст книги "Ваша жизнь больше не прекрасна"

– А он разве все еще идет? – спросил, вернее, мрачно сыронизировал я.

– Слушайте, – на этот раз без всякого намека на продолжение перепалки продолжал ГМ. – Про акустические эксперименты Антипова вы, конечно, знаете. Предмет некролога требовал. Но все его последние работы засекречены. Владимир Сергеевич был увлечен идеей реконструкции человеческой речи. Не вообще речи, заметьте, а индивидуальной. А тут уже кроме технологических вставали проблемы психологические, лингвистические – пропасть проблем. Глубоко влез в синергетику. Важно было найти ниточку, за которую потянуть, а она могла вывести… Черт его знает, впрочем, куда она могла вывести? Для ученого мысль обладает самостоятельной тягой, в посторонних стимулах не нуждается. Так или иначе, человеческая речь была для Антипова такой ниточкой. Финансировали хорошо. У каждого ведомства были на это свои виды. Я, со своей стороны, знаю, что попытка реконструкции текста несуществующего, но возможного, была только одна. И то речь шла о тексте письменном, а не речевом. Это так называемый «Дневник Элеоноры». Многие до сих пор считают его мистификацией и литературной шуткой. Что недалеко от истины. Прецедент, однако, важен. Коротко. Элеонора была дочерью столяра Дюпле, в доме которого в годы революции жил Робеспьер. Она обучалась в монастырском пансионе, училась живописи у известного тогда художника Реньо и была влюблена в Робеспьера (кажется, взаимно, но создание семьи не входило в планы революционера). Отчего возникла сама идея реконструкции? Дело в том, что большая часть людей, близких Максимилиану политически и лично, погибли вместе с ним, а победители 9 термидора имели возможность уничтожить компрометирующие их бумаги. Элеонора была девушкой образованной, посещала заседания Конвента и Якобинского клуба, к тому же влюблена, то есть сверх меры наблюдательна. Для понимания феномена Робеспьера угол зрения идеальный. Но и необходимых для реконструкции материалов не счесть: от протоколов заседаний с выступлениями Робеспьера и динамики цен на парижских рынках до романов, которые были тогда популярны у девушек. Все это, однако, по сравнению с задачей, которую ставил перед собой Антипов, детские ребусы. Было, правда, и одно преимущество – возможность практической сверки полученных результатов. Тут и подвернулись вы. Ваш голос и манера известны всем, передачи выходят регулярно, способ звукового оформления вычисляем. Сведения о вашей жизни и характере Антипов собирал с присущей ему настойчивостью. Осталось выбрать предмет. Предугадать очередного покойника, конечно, не так уж трудно, но для реконструкции необходимо время. Костлявая же может и внезапно сымпровизировать. И вот на этом этапе Антипов предложил себя. Сам предложил, это точно. Суевериями не страдал. Пусть, говорит, в качестве экспериментального покойника буду я сам. Тем более субъект этот мне до некоторой степени знаком. Материалы на меня (на него, то есть) предоставим Трушкину вместе с известием о моей смерти, когда блок будет готов. Чистота эксперимента, таким образом, гарантирована. – До этого момента ГМ честно отрабатывал авантюрную манеру речи Антипова, но на слове «гарантирована» прервался и задумался. Потом прибавил: – Владимир Сергеевич, как и большинство из нас, не мог знать тогда, во что он ввязывается.

Я сунул руку в боковой карман и положил на стол квадрат черного пластика:

– Вот эта дискета.

ГМ, однако, не выказал в ответ на мой жест эмоций, которых я ждал от него. Ведь для завершения эксперимента не хватало именно дискеты с некрологом. Мне уже самому, при неприятном сознании того, что на меня собиралось досье, не терпелось сравнить произведение академика с собственной передачей. Но профессору, кажется, это было не интересно.

– Да-да, – сказал он, – хорошо. Я слышал, что в отношении техники вас держат на голодном пайке. В здешних компьютерах для таких дискет, кажется, уже и входа нет. Но это неважно. Я продолжу. Популярность вашего странного жанра была, скажу вам, феерической. Особенно здесь. Владимир Сергеевич и сам хвалил вас. Любовь же народа постепенно переросла в мечту: каждому гарантировать фирменный некролог в исполнении мастера. То есть чтобы услышать его еще при жизни и только после этого умереть спокойно, если это все же будет необходимо. Фундамент мечты, если хотите: ты достоин большего, и я никому не позволю отнять это у тебя. Человек говорит это сам себе, потом (вот проникновение любви!) это же повторяет ему любимая женщина. Именно этого, то есть не самой популярности, а того, что здесь всякую мечту ставят на поток, Антипов и не учел.

Не могу объяснить, как я отнесся к попытке создания моего искусственного двойника. Странная любовь ко мне обитателей Чертова логова, во всяком случае, объяснилась. Слава пришла, откуда не ждал, но все-таки это была слава. И хотя любовь народонаселения не достает до сердца, но и отказываются от нее только чрезвычайные гордецы. С другой стороны, в этом ощущалось что-то вроде презрения высочайшего дрессировщика, которое я почувствовал еще, когда мне указали на мое место в периодической таблице Пиндоровского-старшего. Не то что прямо захотелось, как гоголевскому надворному советнику, выпрыгнуть в окно, но ноги произвели на месте невольное движение к побегу. Хотя физическое отсутствие окон в подземелье прямо говорило о том, что и в фигуральном смысле их еще придется поискать.

– А о вас, между тем, уже наводили справки и кроме Антипова, – продолжал ГМ. – Выяснили, что вы и сами как будто намереваетесь к нам. Так что принять вас, так сказать, в штат было делом времени. По тем же справкам, правда, выходило, что у автора есть характер, Пиндоровского информировали о нескольких отказах. Отказать покойнику в прощальном слове, да, для этого нужен характер. Такой камуфлет Пиндоровского не устраивал. Затея Антипова оказалась как нельзя кстати. Если эксперимент удастся, то в исполнителе и не будет особой нужды. А устраивать исчезновение, особенно беспаспортных, сделавших уже шаг к Переходу, здесь умеют. Это вы можете мне поверить. Но по мере приближения к концу эксперимента возникло еще одно обстоятельство, на сегодняшнюю минуту самое важное. Никто не мог подумать, что реконструкция голоса и речи не главное в работе Антипова. И реконструкция-то была дерзостью немыслимой. К тому же у нас привыкли: если засекречено, безлимитное финансирование, человек, можно сказать, торгует воздухом – значит, именно здесь, в том, чего нельзя пощупать и понять, и есть настоящее, и что может быть главнее? И потом, вот вы говорите – условность. Ведь ваши некрологи, простите, тоже чистая условность, пища для фантазии и самолюбия – не хлеб, не деньги (деньги, конечно, тоже условность, но в нынешнем обществе перешедшая в категорию абсолютного). И сами вы кандидатура случайная, мог на вашем месте оказаться какой-нибудь провинциальный певец рубашки, при интимно спотыкающейся речи которого и суставы в теле ноют от жалости к своему хозяину. То есть то что надо. Получается, игра случая плюс капризная нужда в словесном оформлении своей мнимой значительности. А люди с ума посходили. К вам уж очередь лет на пять. На руках готовы носить. Но и убьют, конечно, с удовольствием, если фокус Антипова сработает. Владимир Сергеевич, кстати, об этих планах ничего не знал. Для него важно было поставить правильный эксперимент, только и всего. А кто, кого и за что хочет уничтожить – этого в его категориальном аппарате не было. Вернее, тогда не было, при организации эксперимента. Вообще же ум у Антипова не отвлеченный и не узко-лабораторный, в чем вы легко убедитесь из дальнейшего. Но все же и определенная дальнозоркость, да, свойственна. На расстоянии видит до мелочей, а если подлость затевают под его носом – ни за что не учует. А как раз в свете разработки своей динамитной идеи неплохо ему было бы обзавестись нюхом, как у собак, которых он так любит.

– Как? И собак? Я думал, только соловьев. Он вообще, что ли, природолюб?

Профессор усмехнулся.

– Понятие любви для его характеристики, кажется, лишнее. Не то что в нем любви нет, но сам он сделан из других материалов. Такой современный Диоген, натренирован не в удовольствии, а в отказах. Только что у статуй подаяния не просил (Диоген Синопский, если вы помните, просил подаяния у статуй, чтобы приучить себя к отказам). По убеждению Владимира Сергеевича, природа устроена более экономно, чем человеческое общество, и если бы человек сохранил в себе ее аскетическую повадку, то, возможно, не только преуспел бы в добродетели, но вернул утраченные навыки и способности. Не зверя он в человеке боялся. Напротив, иногда, выпив, оглашал воздух вопросом: «Кто вернет плоть ее законному владельцу?» Зло он видел, так сказать, в обюрокрачивании эфемерного.

– Очень заковыристо, – сказал я, думая, впрочем, о своем. Едва пережив заочную любовь масс, я вынужден был теперь примерить на себя и возможность быстрой и, очевидно, жестокой расправы.

– Простите, потерял нить, – сказал я. – Что сие значит?

– Я, собственно, уже подошел к пороховой бочке антиповских идей. Хотя, говоря по чести, если она кого и способна уничтожить, так только своего владельца.

ГМ сломал уже две сигареты, третью долго мял, наконец, сунул ее в рот и жадно закурил. Меня этот срыв в порочную привычку почему-то обрадовал. Я тут же вспомнил о своих сигаретах. Что со мной происходило все это время, если я забыл о них? Это напоминало запрет на курение в самолете, который в силу безвариантности не доставлял особых мучений. Но теперь всё: трап спущен, двери открыты… Я закурил с удовольствием, как будто вернулся на родину.

В рассказе ГМ о «пороховой бочке» Антипова было много путаницы. Неумение изложить внятно открытие друга раздражало и его самого. Общие посылки ГМ артикулировал, правда, отчетливо, но тоже с примесью досады – они были неприятны ему своей простотой, тем, что попахивали научпопом. На проторенных тропинках невозможно поскользнуться, как бы говорил он, но и научным открытием это не назовешь. Когда же приходилось прибегать к специальным терминам, вроде «эгоистичной ДНК», «эффекта Брюс», «генов-мошенников» или «фенотипической пластичности», ГМ конфузился и выделял голосом гуманитарные приставки: эгоистичный, мошенники, пластичность. Для честности тут же передавал слова академика, что эгоистичные ДНК вовсе не эгоистичны, а гены-мошенники не являются мошенниками. Здесь в ГМ вызывала раздражение, напротив, темнота и увертливость научной диалектики.

Своим тоже гуманитарным умом я из этого рассказа зацепил, вероятно, не много, но поскольку труды Антипова до сих пор не опубликованы, придется вам довольствоваться моим отраженным пониманием.

По Антипову выходило, что современная цивилизация, и прежде всего в ее российском варианте, подошла к решающей фазе самоуничтожения. Новости тут никакой. На эту тему (ГМ прав в своей досаде) не писал разве самый ленивый газетчик. И то, что мы народ рабов в каком-то там поколении, тоже общеизвестно. То есть, разумеется, произносящие эту фразу понятия не имеют о том, передаются рабские свойства генетическим путем или речь идет только о силе привычки. Большинство, не заглянув даже в школьные учебники, склоняются к тому, что дело именно в генетике, испытывая при этом злорадный восторг, который к лицу именно холопам.

Между тем уже более ста лет ученые пытаются выяснить, влияют ли эпигенетические, то есть вторичные, факторы на формирование генома? Впервые различие между естественным и органическим отбором провел американец Болдуин. Он же и декларировал, что дополнительные факторы влияют, да, и не менее эффективно, чем естественный отбор.

Однако при тогдашнем состоянии науки идеи Болдуина были только замечательным прозрением и сводились к увлекательным разговорам. Открыл эволюционную роль модификаций харьковский зоолог Лукин, с примечательным отчеством Иудович. Именно Лукин впервые показал на уровне натуралистических фактов, что эффект Болдуина в природе есть.

Речь о том, что ученые называют фенотипической пластичностью, иначе говоря, приспособленчеством, которое вообще-то полезно, поскольку работает на выживание. Способность приспосабливаться охраняет организм от стрессовых воздействий среды, создает как бы буфер, противостоящий отбору, определяемому средой.

Примеры из жизни растений и животных были известны даже мне. Ну, например, то, что у листьев, находящихся в тени, площадь поверхности больше, чем у «солнечных листьев», благодаря чему компенсируется низкая освещенность.

Еще нагляднее наследование приобретенных признаков в поведенческой адаптации животных. Например, если появился новый хищник, от которого можно спастись, только забравшись на дерево, жертвы могут научиться залезать на деревья, даже если раньше этого не делали. Если это будет продолжаться достаточно долго, те особи, которые быстрее учатся залезать на деревья, получат селективное преимущество, то есть будут оставлять больше потомков. Следовательно, начнется отбор на способность влезать на деревья. Таким образом, фенотипический признак, появлявшийся в результате обучения, со временем может стать инстинктивным (врожденным) – изменившееся поведение будет «вписано» в генотип. Ну и лапы при этом тоже, скорее всего, станут более цепкими.

То же и в человеческом обществе. Если поведенческие решения и стереотипы, принимаемые людьми, передаются от поколения к поколению в виде культурных практик и традиций, то их следует рассматривать как фактор, формирующий человеческий геном.

Получается, что геном рабства тоже возможен, во всяком случае, это не пустая выдумка лихих журналистов и популярных историков. Что-то, значит, и в этом есть, отметил я для себя по ходу рассказа.

Изменение фенотипа, однако, возможно и без изменения генома. То есть перенесите растение на свет, и листья примут свою обычную форму. Для наследуемых изменений в фенотипе, повторю, необходимо время, стабильное, однонаправленное влияние среды на несколько поколений. Например, распространение мутации, позволяющей взрослым людям переваривать молочный сахар в лактозу, произошло в тех человеческих популяциях, где вошло в обиход молочное животноводство. В России эти условия были выполнены безупречно, то есть тоталитарные механизмы работали даже более стабильно, чем производство молока.

Однако и это еще не всё. Так называемый дрейф генов был доказан только в лабораторных условиях. В природных популяциях он возможен, только если срабатывает эффект «бутылочного горлышка». Под этим милым определением скрывается сокращение генофонда (то есть генетического разнообразия) популяции вследствие критического уменьшения ее численности. И здесь, в результате войн, эмиграции и ГУЛАГа, Россия была образцовой лабораторией. К этому следует прибавить, что для реализации всех этих явлений еще одним условием является изолированность группы. Его выполнение в условиях «железного занавеса» оставляю без комментариев.

Изменение биологической среды и прочие технологические процессы Антипов выносил за скобки. Этим занимаются все ученые мира, что сказывается даже в осторожных резолюциях Всемирной организации здравоохранения, как например: «Предполагается, что медицинские последствия, такие, как раковые заболевание, изменения в поведении, потеря памяти, болезни Паркинсона и Альцгеймера, СПИД, синдром внезапной смерти внешне здорового ребенка и многие другие состояния, включая повышение уровня самоубийств, являются результатом воздействия электромагнитных полей». Антипов смеялся: «предполагается», «изменения в поведении», «потеря памяти». Какие отважные ребята! На его взгляд эти изменения были очевидны.

Больше всего при разговорах с Антиповым ГМ интересовался, конечно, механизмами происходящего в России. Но именно здесь начинался, как он говорил, настоящий театр, до которого академик был охоч. Антипов то приговаривал словами из детского стишка Плещеева: «Будет вам и белка, будет и свисток!..», то начинал дьявольски хохотать:

– «Эффект Брюса», дорогой! Вернее, «Брюс», потому что мадам Хильда была все-таки женщиной. Он, видишь ли, состоит в том, что беременность самки мышей и полевок, только что осемененной одним самцом, может блокироваться запахом мочи другого самца. – ГМ недоумевал: при чем тут полевки? – Не понимаешь! – кричал академик. – Они же обоссали всю страну и всех обесплодили. А ты думаешь, почему у нас каждые пятнадцать минут рекламируют лекарства от импотенции? – Палец его вздымался высоко вверх: – От них несет мочой! У них детское недержание! Включи «ящик», обормот. Вглядись в их лица, когда они предстают перед народом. Говорю тебе, как старый физиогномист. Мышцы лица напряжены, движения, как у деревянных кукол, взгляд рассеянный, глаза то и дело тянутся вбок или к небесам и готовы закатиться. Это они прилюдно спускают себе в штаны. Зуб даю!

При всей экспрессии этого высказывания его вряд ли можно было считать аргументом. ГМ бормотал в ответ что-то протестующее. Друг же продолжал язвить:

– Не куксись (препротивное, кстати, слово). Отсутствие юмора, знаешь ли, простительно только одному литературному персонажу. Только одному! Не мнишь же ты себя?

Иногда они вели с Антиповым, как называл это ГМ, «стариковские разговоры».

– Замечали вы, Костя, что на закате, при низком солнце предметы и люди выглядят более рельефно, что ли, но в то же время не совсем правдоподобно и как бы карикатурно? Лица неестественно загорелые, присыпанные песком или землей, а глаза живут отдельно и смотрят на тебя с меланхоличной пристальностью, как на юлу, в ожидании, что она вот-вот прекратит свое небесное фуэте и ляжет набок. Да и все вещи, и даже деревья… Они словно бы замерли в парении и ждут темноты, чтобы упасть. Очень, я вам доложу, неблагополучное состояние. Мир повернулся к тебе вполоборота, намереваясь уйти. Не «до свиданья» же ему говорить. Да и он к вежливости себя не принуждает, напротив, хочет показать на прощанье, что будет жить наперекор дохлым твоим заветам. Не так, может быть, ответственно, нежно и возвышенно, а зато веселее. Да. Отсюда и знаменитые стариковские жалобы. А вы думали?

Антипов во время этих разговоров, конечно, подсмеивался над собой, но жаловался все равно обыкновенно, по-стариковски. Ум человеку в таких случаях только и пригождается, что для усмешки. Можно увидеть свою старость со стороны, но лет от этого все равно не убавится.

«Бабы расхотели рожать, – жаловался старик Антипов. – В старые времена рожали помощника, теперь нахлебника. Вот материнский инстинкт и иссяк. Любовь тоже упразднена за ненадобностью. Ведь любовь это трата, а человеку и на себя сил едва хватает. Хиреет народ, крови мало. Продукта своего никто глазами не видит, нет и радости. И заинтересованности в другом нет. Поскольку совместная деятельность отсутствует. Все, как божьи коровки, ползут по световой дорожке, которую положил перед ними фонарик нового дня.

Жизнь насекомая. А значит, нет и мысли о смерти. Был давеча на родине. Старушка Прасковья померла. Сыновья ее так нашумелись от кручины, что уже и могилу вырыть не в состоянии. Глава волости сам гроб сколачивал да сам с мальчишками хоронил. А те пришли в себя только на пятый день. Праздник кончился. А что отмечали-то?

Или возьми киллеров. Они ведь не из ненависти (куда ни шло), за деньги только убивают. И не от голода и обиды, как, допустим, Федька Каторжный, который был проигран в карты, если помнишь, и в животе карасей разводил. У Федьки, у того даже убеждения были и какая-никакая вера. Он по вторникам да по средам только дурак, а в четверг и умнее других будет. А эти дураки пожизненные. Федор Михайлович с ними только соскучился бы, и ни слова про них гений его не смог бы вывести.

Потому и понятие греха потеряло всякий смысл. Оно подразумевает, что душа у человека живая, что она вибрирует и может однажды изойти в муках от раскаянья. Ну а если душа эта способна распознавать только вкус бифштекса и запах купюр? А ты туда же: покажи да докажи! Люди уже и междометиями разговаривать между собой разучились. Тебе мало собственных глаз, что ты требуешь у меня формул?»

Но Антипов был бы, конечно, не Антипов, если бы ручеек его ворчания не выходил к большим обобщениям. Тут, правда, ум его хоть и продолжал сверкать скептическим острием, но уже ни в кого конкретно не метил.

«Вот, например, все сегодня говорят об исчезновении интереса к жизни, – рассуждал академик, – а в этом нет ничего странного. Самые высокие человеческие порывы произрастают из какой-нибудь близкой и очевидной нужды. Ведь и все художества и изобретения природы направлены на сохранения вида и рода. Тут она даже работает, на наш недомысленный взгляд, с избытком. Известно, что ДНК в организмах намного больше, чем строго необходимо для их построения. Индивидуальный организм воспринимает это как парадокс. Но природа ведь и заботится не о нем отдельном, а обо всех сразу. Мы, может быть, никогда не поймем, зачем саламандре понадобилось в двадцать раз больше полностью различных генов, чем обнаружено у человека. И почему саламандрам с западной части Северной Америки необходимо иметь во много раз больше ДНК, чем однородным саламандрам с восточной части?» По мнению Антипова, всякое творчество – избыточность. Кажущаяся избыточность, потому что конечной целью ее является жизнестроительство и его защита. Мы со своей бесталанной кочки говорим «щедрая», а она просто делом занята. Восторгаемся: «красиво», а она знает только одно – «полезно», «необходимо».

Человек тоже так начинал. Все его великие изобретения родились из потребности выжить. Но процесс «освобождения идей» закончился давно, когда в руках кроманьонца появились первые орудия. В позднейшие эпохи они стали отличаться техникой исполнения, материалом, совершенствованием форм, чем угодно, но не заключенной в них идеей.

Цивилизация, конечно, сделала нас более независимыми от дикой природы, но как биологический вид человек стал деградировать. Постепенное замещение врожденных инстинктов приобретенными превратило его и вовсе в жалкое, надуманное существо. Что киллеры? Любой гражданин готов глотку перегрызть другому уже не за кусок хлеба, а за коробку с эклерами. Интерес вообще подогревается не реальной нуждой, а мыслью о вкусе и преимуществе. Вот за это да, за это могут убить. Отпихивают друг друга локтями в надежде получить какую-нибудь лицензию, на которой сварганил чернильную печать такой же плут, как они сами.

То есть, видишь ли ты, и вдохновение, и страсть, и даже страх остались в той же силе – природа! Но предметы их стали ничтожны. Представь, на съезде нашей генеральной партии раздали бюллетени с именем одного единственного кандидата. Это бы еще ладно. Фокус в том, что не было там ни графы «за», ни графы «против». Можешь, конечно, проголосовать против, но для этого надобно достать авторучку, тем самым совершить саморазоблачительный жест и явить себя как внутреннего врага. Что, казалось бы? Запрета на профессию нет, ГУЛАГа нет, здоровье кремлевское – вынимай ручку и ступай хоть на свою дачку, хоть в бизнес, хоть в Штаты – экспертом по России. Между тем на эту золотую тысячу элиты нашелся только один смельчак. И вот я тебе о нем с восторгом, можно сказать, рассказываю. А весь и поступок: вынул из кармана авторучку.

Теперь жадно возмечтали о бессмертии. Им-то оно на что, скажи помилуй? Ан нет – наука посулила, поблазнила, стоит денег, значит, надо иметь. Думаешь, почему они все так заботятся о своем здоровье? Они и носятся как сумасшедшие не от темперамента или заботы, а потому что быстрый шаг прописан для здоровья врачами. А корпорация «Бессмертие» обещала, что к 2045 году каждый сможет купить себе новое тело. Они хотят дожить до этого праздника и превратиться в бессмертных киборгов. Там уж и искусственный мозг подоспеет. Что ими при этом будут управлять на расстоянии, их нисколько не волнует. Привычка как-никак есть.

Я давно уже слушал ГМ невнимательно, думая о своем и, как всегда, с запозданием укладывая и переживая новую информацию. Но иронические слова о бессмертных киборгах попали как раз в болевую точку. Моих, то есть, размышлений.

Академик был, похоже, ханжа!

Самое большое препятствие для создания наномозга или как это еще называется – думать, что человек уникален и неповторим. Уже в начале пути это препятствие необходимо было преодолеть, от этого представления отказаться. Разве можно иначе пытаться оцифровать личность, а тем более дух, который принадлежит не единичному ведь человеку и не исчерпывается его индивидуальными свойствами?

Зачем же в таком случае Антипову понадобилось создавать для меня киборга-двойника? Удваивать реальность. Шпионил за мной. Да он сам типичный продукт этого Чертова логова, понял я. Ему хотелось, повинуясь, быть может, мрачной минуте, утвердиться в мысли, что человек и в самых своих глубинах вычисляем, предугадываем.

Так физиологи якобы раскрыли тайну человеческой веры, заметив, что после или даже посреди гиперстресса людей посещает внезапное состояние покоя и блаженства. Все дело, оказывается, в критическом уровне содержания эндорфинов. Что вам еще надо знать о происхождении религии?

У Антипова комплекс Люцифера, вот что. Ведь человек, как известно, текуч. Ухватив его в этот миг, надо тут же начинать погоню за вторым, третьим, миллиардным. Кому это по силам?

Оставался, правда, вопрос: как сочетается это в Антипове с апологией природы и с желанием вернуть плоть ее законному владельцу? Может быть с помощью технологий он хотел проникнуть как раз в секрет Создателя?

Я все меньше понимал этого человека, но впервые, кажется, почувствовал к нему неприязнь. Как к таракану или клопу, который неприятен прежде всего тем, что появляется неожиданно и заползает как на свою территорию в самые интимные места.

От профессора я не стал скрывать всего этого, когда он обратил внимание на мой отсутствующий вид.

– Вы знаете, – сказал ГМ, – порой мне казалось, что как раз в случае с вами Владимир Сергеевич мечтал о провале. Да. С одной стороны, азарт владел, конечно, несомненно. А ну как копию нельзя будет отличить от оригинала? И хорошо, говорил. Трушкин – человек крепкий, талантливый. Грош цена достижению, если его можно взять цифрой. А в иные минуты начинал сомневаться. Мол, есть у него (то есть у вас) особый срыв голоса, синкопы в интонации, промежутки между которыми заполнены каким-то замирающим смыслом, что ли, ну, то есть тем, что не стало речью, а возможно, и не собирается стать ею. Их поди угадай. В каком, то есть, месте и что значат? Будто легкая звенящая скорбь. Видишь, говорил, я уже трачусь на скверные поэтизмы. Потому что, не ухватить. Кажется, будто рассказчик задержался в провожатых, оказался незаметно для себя на том берегу, и оттуда позваниванием подает нам какой-то веселый сигнал. Вот этот бубенчик – как передать? И о чем он звенит, черт возьми? Уж не о том же, что его привел в восторг карнавал мертвецов?

От столь подробного и возвышенного отношения к своим похоронкам я бы при жизни наверняка поплыл и разгоревался от радости за стаканом-другим в самом непритязательном обществе. А потом кричал не знающим моей цены домочадцам: «Мне никто не нужен!» Признание, равно как и непризнание, пробуждали живущего во мне мустанга, сиречь гениальность, который с новой силой осознавал бремя отпущенной ему воли.

Но сейчас во мне не дрогнул ни один сентиментальный мускул.

– У Антипова есть семья? – спросил я.

– Марья Власьевна умерла восемь лет назад, после того, как сын их погиб во время какой-то перестрелки. Он служил в милиции. Никого. Насколько я знаю.

Вот тебе и письмо вдовы. Ах, Варгафтик, или кто там за ним? Мало-мальски не потрудились даже над правдоподобием легенды. Запойное презрение к качеству продукта. Если все только потенциальные покойники, то чего, действительно, усердствовать в подробностях?

– Вы обещали сообщить что-то важное, – сказал я. – Хорошо бы к делу.

У ГМ снова поползли по лбу морщины. И он снова закурил, не забыв, впрочем, поднести огонек зажигалки мне. Лицо его посерело, будто посыпанное вулканическим песком. Я вспомнил рассказанную им фантазию о старости и закате и тут же пожалел профессора. За жизнь он привык к вниманию студентов, которые ловили внезапные повороты его мысли, а афористичную шутку мысленно укладывали в будущий мемуар.

– Простите, – сказал я, – времени у меня действительно мало.

– У вас его практически нет, – мрачно произнес ГМ. – Но мое затянувшееся вступление было необходимо. Если вы согласитесь спасти Владимира Сергеевича, то решение это должно быть сознательным.

– Его необходимо спасать?

– И это можете сделать именно вы.

– Новая загадка. Ну давайте.

– Антипов собирается завтра выступить на митинге. Что он там скажет – одному Богу известно. Но в том, что это его выступление будет последним, сомнений, к сожалению, нет.

То, что, по его убеждению, вторая природа принесла людям ворох дополнительных инстинктов, вы уже знаете. Человек убивает другого не за кусок хлеба, а за модный предмет комфорта. Доносчики, расширявшие жилплощадь за счет соседа, теперь представляются едва ли не образцовыми животными. Достаточным стимулом для подлости и агрессии служит положение в обществе и внимание окружающих. Страх существует, да, но он переместился из жизненно необходимых сфер в области престижные. Страх не получить место, должность, навар от сделки, льготный трансферт, быть не приглашенным на элитную тусовку.

Задавить человека на автомобиле для поддержания звездного статуса, пустить в общепит отравленные продукты, чтобы сэкономить на фриз усадебной колонны, лишить жилья десятки семей во имя буколического вида из окна, взять в рабство из сладостного инстинкта власти, а не для завоевания его самки, допустим, как у зверей, – это все обычные, причем чисто человеческие явления. Какая любовь к ближнему? Нет даже звериной осторожности и защитного инстинкта.

Отношения с жизнью лишены осязаемого контакта, происходят через клерков, присланных от анонимных представителей анонимных посредников. С заказчиком уже не только смерти, но и жизни никто лично не знаком. Любой мальчишка объяснит, зачем у него в кармане камушек, гайка, цветное стекло или веревка. Взрослый носит при себе типографские листки бумаги, которыми дорожит, за которые убивает, не давая себе нужды даже вникнуть в их смысл.

Если раньше путь к благополучию пробивался с помощью ума, таланта, физической силы, на худой конец, или профессиональных навыков, то теперь для этого необходимы способности иного порядка. Человек больше не нуждается в творческом совершенствовании, но только в карьерном преуспеянии. Поэтому: мимикрия, подавленные эмоции, умение просчитать шаги соседей в близкой или средней перспективе, знание психологии заказчика, хозяина и прочее при отрицательных показателях ответственности и профессионализма. Попросту говоря, страна превратилась в страну халтурщиков. Рушатся плотины, падают самолеты, тонут корабли, пропадают в космосе ракеты… – ГМ на мгновение умолк. – Общество в своем развитии продвигается короткими перебежками, как во время пожара или стрельбы, каждый озабочен лишь сохранением собственной жизни и состояния. Оно больше не справляется с организацией сбалансированного мира. Общей заботы нет, и никакие комплексные методы решения проблем не помогают. Раньше этому до некоторой степени способствовала религия, теперь от Бога в лучшем случае откупаются. Технические аварии неизбежно приведут к техногенной катастрофе. Плохо закрученный болт рано или поздно разнесет вдребезги Вселенную.