Текст книги "Темные аллеи Бунина в жизни и любви"

И снова любовь?!

А между тем семью Буниных ждали новые испытания, о которых Вера Николаевна и подозревать не могла, ведь Ивану Алексеевичу было уже немало лет.

Это случилось летом на пляже в Грассе. Бунин сделал очередной заплыв и уже выходил на берег, когда к нему подошёл поэт Модест Гофман и представил молодую начинающую поэтессу Галину Кузнецову.

Личный секретарь Бунина Андрей Седых отметил, что Иван Алексеевич «любил окружать себя молодыми писателями и покровительствовал им».

Молодежь часто собиралась у него. Иван Алексеевич, по словам Веры Николаевны, «пустоты в доме не любил». Встречи с молодыми литераторами напоминали своеобразные семинары. А. Седых вспоминал:

«Читали вслух написанное, Бунин критиковал, – в своём писательском ремесле он был беспощаден, ненавидел лишние слова, всякую напыщенность, искусственно создаваемую “красоту”. Вычеркивал у молодых целые страницы и отдельные фразы, внушал суровое и критическое отношение к написанному».

В ту пору в моду входили всякие модернизмы и импрессионизмы. Конечно, в первую очередь это касалось живописи. Часто возникали разговоры и на эту тему. Бунин любил ссылаться на то, что сказала жена знаменитого Пикассо, дочь русского офицера, балерина Ольга Хохлова. Когда он стал писать её портрет, в своём амплуа, Ольга взглянула на холст и с возмущением заявила:

– Что это такое? Что за уродство! Нет, уж если хочешь писать портрет, то пиши так, чтобы я могла узнавать своё лицо.

Тем более художник-то был действительно талантливым и до увлечения всякими кубизмами и прочим писал отличные полотна.

Бунин со свойственными ему юмором и иронией как-то заметил, что если вы хотите подражать этим господам в литературе, то сядьте за пишущую машинку, закройте глаза и колотите по буквам как придётся, ну а затем издайте всё, что получилось, а дальше уже те, кто умеет выдавать уродство за шедевры, сделают своё дело.

О встречах с молодыми литераторами шла добрая молва. К Бунину в гости стремились молодые писатели и поэты, тоже, как и он, разлученные с Россией революцией.

И вот ему представлена молодая писательница, которая тоже попросилась в гости, чтобы принять участие в обсуждениях произведений.

Выяснилось, что Галина вместе с мужем находится, подобно Бунину, в эмиграции, что выехали они из России тоже сразу после революции. Бунин слушал рассказы о жизненном пути, о творчестве молодой поэтессы, но слушал рассеянно – он был совершенно очарован её красотой.

А потом они долго гуляли по берегу, и Кузнецова призналась:

– Вы мой кумир!

Было неудивительно то, что она знала творчество Бунина – эмигранты зачитывались его произведениями.

Они стали часто прогуливаться вдвоём, подолгу разговаривая о литературе.

Галина Кузнецова вспоминала, как Бунин во время этих прогулок декламировал Пушкина…

 
Дробясь о мрачные скалы,
Шумят и пенятся валы,
И надо мной кричат орлы,
И ропщет бор…
 

Прочитав стихотворение, он сказал: «Это чёрт знает как хорошо. Точнее и лучше сказать невозможно. Каждый раз, как я вспоминаю какие-нибудь пушкинские строчки, на меня точно столбняк находит. Я немею от восторга, от удивления. В мировой литературе не было ничего отдаленно похожего».

О Пушкине говорили много. Галина Кузнецова тоже любила произведения русского гения. Ну а для Бунина Пушкин значил неизмеримо много, ведь, по существу, он вошёл в его жизнь с самого детства, раннего детства, о чём Иван Алексеевич откровенно говорил в романе «Жизнь Арсеньева» устами своего героя.

Бунин о Пушкине и Пушкин как пророк

Действительно, неповторимый и неразгаданный Пушкин упоминается в романе «Жизнь Арсеньева» очень часто, и упоминается с необыкновенным восторгом. И это всё из жизни самого Ивана Алексеевича Бунина…

Вера Николаевна Муромцева-Бунина в книге «Жизнь Бунина» рассказала:

«Людмила Александровна (мать Ивана Бунина. – Н.Ш.) была культурнее мужа, очень любила поэзию, по-старинному нараспев читала Пушкина, Жуковского и других поэтов. Её грустная поэтическая душа была глубоко религиозной, а все интересы её сосредоточивались на семье, главное, на детях».

В «Жизни Арсеньева» герой романа признаётся:

«Пушкин поразил меня своим колдовским прологом к “Руслану…”. Казалось бы, какой пустяк – несколько хороших, пусть даже прекрасных, на редкость прекрасных стихов! А меж тем они на весь век вошли во всё моё существо, стали одной из высших радостей, пережитых мной на земле. Казалось бы, какой вздор – какое-то никогда и нигде не существовавшее лукоморье, какой-то “учёный” кот, ни с того ни с сего очутившийся на нём и зачем-то прикованный к дубу, какой-то леший, русалки и “на неведомых дорожках следы невиданных зверей”. Но очевидно, в том-то и дело, что вздор, нечто нелепое, небывалое, а не что-нибудь разумное, подлинное; в том-то и сила, что и над самим стихотворцем колдовал кто-то неразумный, хмельной и “учёный” в хмельном деле: чего стоит одна эта ворожба кругообразных, непрестанных движений (“и днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом”)».

Здесь прервём цитирование романа и обратим внимание на то, что во времена Бунина многое действительно казалось нелепым, казалось вздором, но вздором именно восхитительным. Однако Бунин заметил то, что прежде него уже было подмечено другим великим нашим поэтом.

Фёдор Иванович Тютчев восклицал в стихах:

 
Дума за думой, волна за волной
Два проявленья стихии одной:
В сердце ли тесном, безбрежном ли море,
Здесь – в заключении, там на просторе,
Тот же всё вечный прибой и отбой,
Тот же всё призрак тревожно-пустой.
 

Учёный, пушкинец (всё чаще теперь звучит именно пушкинец, а не пушкинист, что привычнее), так вот, пушкинец Валерий Михайлович Лобов отметил: «Эта стихия, которую мы воспринимаем в разных проявлениях как мысли, волны, просвещённости, революции и т. п., есть Вечное Движение, основной закон которого – равенство противоположностей, вечный прибой и отбой. Идеал русского общественного мировоззрения – ясное восприятие Вечного Движения».

Как видим, один великолепный, талантливый поэт, признанный русский поэтический гений Александр Сергеевич Пушкин, написал гениальные и далеко не всеми современниками понятые строки…

 
У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём, и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
 

Другой замечательный поэт, Фёдор Иванович Тютчев, интуитивно ощутил волновые законы движения, вложив их в стихотворные строки «Дума за думой, волна за волной», и пришёл к выводу, что «это всё вечный прибой и отбой». И вот Иван Бунин, почитатель таланта Тютчева, как и таланта Пушкина, ещё не зная научной разгадки пушкинского наследия, заключённого в «Тайном архиве», тоже обратил внимание на загадочные строки пушкинского «Лукоморья».

Бунина поражали и «неведомые» дорожки, и «следы невиданных зверей», и несколько удивляло, хотя и завораживало то, что написано «только следы, а не самые звери!». Но в произведениях Пушкина нет ничего случайного… И мы далее на этом остановимся подробнее.

В романе «Жизнь Арсеньева» Бунин вкладывает восхищение пушкинскими поэтическими строчками в уста главного героя, которого особенно привлекают: «И это “о заре”, а не “на заре”, та простота, точность, яркость начала (лукоморье, зелёный дуб, златая цепь), а потом – сон, наважденье, многообразие, путаница, что-то плывущее и меняющееся, подобно ранним утренним туманам и облакам какой-то заповедной северной страны, дремучих лесов у лукоморья, столь волшебного:

 
Там лес и дол видений полны,
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать рыцарей прекрасных
Чредой из волн выходят ясных
И с ними дядька их морской …
 

Бунин всегда, принимаясь за работу, выкладывал перед собой томики произведений любимых писателей и поэтов. Они настраивали на творчество, они становились добрыми учителями. Иван Алексеевич интуитивно чувствовал необыкновенную, титаническую силу Пушкина, чувствовал, что много, очень много неразгаданного в творчестве русского гения.

Пройдут годы, и тайны этих строк будут разгаданы пушкинцами. Будут разгаданы тайны наследия Пушкина, скрытые до времени.

Прежде всего давайте выясним, что же это за «Лукоморье» такое?

Размышляя о поэме «Руслан и Людмила», столь поразившей Бунина, В.М. Лобов приводит цитату из работы И.М. Рыбкина, по словам которого, пролог к поэме является завещанием Пушкина в иносказательной форме:

«У лукоморья дуб зелёный.

“Лукоморье” – Азовское море, неспокойное море имеет цвет луковой окраски из-за глинистых берегов и дна.

“Дуб зелёный” – дерево – символ знания, зелёный цвет – символ развития, молодости; крепкие знания.

Златая цепь на дубе том.

И днём, и ночью кот учёный

Всё ходит по цепи кругом;

Постоянно учёный человек изучает символ Космоса – круг.

Идёт направо – песнь заводит,

Налево – сказку говорит.

Движение по часовой стрелке – мужского рода, против часовой – женского.

Там чудеса: там леший бродит,

“Чудеса” – необычайное, парадоксальное; “леший” – самое страшное.

Русалка на ветвях сидит;

“Русалка” – самое приятное, прекрасное; ветви дерева – законо-познавательные науки.

Там на неведомых дорожках

На путях исследования.

Следы невиданных зверей;

– то есть особей, близких человеку, но пугающих неизвестностью.

Избушка там на курьих ножках

Стоит без окон, без дверей;

Имеется в виду тюремное заключение на весьма тощих основаниях. Как известно, заключённым недоступно пользоваться окнами и дверьми”.

Подробная расшифровка, сделанная И. Рыбкиным, может показаться на первый взгляд произвольной. Но чем дальше производится разбор пролога поэмы, тем достовернее звучат пояснения пушкиниста… Рыбкин отметил:

“Многими старинными книгами законо-познавательных наук пользовались с корыстными целями мудрецы, гадалки, колдуны. За хранение и использование таких книг они подвергались жестокому наказанию, вплоть до высшей меры.

Там лес и дол видений полны;

Там о заре прихлынут волны

“О заре” – имеется в виду начало заветного 1979 года; “прихлынут волны” – математические модели с затухающей и возрастающей периодичностью.

На брег песчаный и пустой,

– на бесчисленную мелочь пустых описаний многочисленных ничтожных событий.

И тридцать витязей прекрасных;

– 30 соответствующих математических моделей с чудесной силой и красотой, поясняющие закономерности происходящих явлений.

Чредой из вод выходят ясных,

“чредой” – по очереди один за другим, “из вод выходят ясных” – из волнообразных ритмов, ясных в своей удивительной простоте и правдивости.

И с ними дядька их морской;

– математическая наука о временных закономерностях. Там королевич мимоходом

Пленяет грозного царя;

По математическим моделям А.С. Пушкин предвидел, что грозный, самодержавно царствующий дом Романовых закончит своё существование, падёт ещё в преддверии социалистической революции при высоком радостном настроении народа. Поэтому главе революционной власти пленение бывшего грозного царя не вызовет затруднений. Оно пройдёт, и прошло, “мимоходом”.

Это всё видел Иван Алексеевич в тяжелые годы для России. Его всегда поражало, как же так могло случиться, что Русское Православное Самодержавие рухнуло стремительно и с такой лёгкостью. Но ответа он найти не мог, да и никто не мог дать ответа точного, потому что ещё не пришло время открыть правду о происшедшем.

Пушкин предупреждал о том в прологе к поэме “Руслан и Людмила”, но ключ к расшифровке до поры до времени не был открыт.

Там в облаках перед народом

Через леса, через моря

Колдун несёт богатыря;

“Там” – собрание научных книг, входящих в семейное хранение.

“В облаках перед народом” – высокое, труднодоступное пониманию народа.

“Через леса, через моря” – от территориально отдалённых цивилизаций, как, например, из эпохи возрождения Западной Европы.

“Колдун” – учёный законо-познавательных наук общественной цивилизации.

“несёт богатыря” – несёт знания огромной (богатырской) силы.

Эти три строчки “Лукоморья” указывают на приложенное к семейному хранению собрание научных книг в количестве свыше 14 тысяч томов. В него входили все произведения древних и о древних общественных цивилизациях, которыми пользовались русские классики, создавая основы законо-познавательных наук нашей социалистической цивилизации. Это собрание научных книг, свободное по положению в XIX веке от цензурных ограничений, по предположению А.С. Пушкина и последующих наследников-хранителей, должно было и действительно дублировало такие научные работы русских классиков, как трудный для хранения, но очень ценный, “сожжённый” том “Мёртвых душ” Гоголя».

А.С. Пушкин. Художник В.А. Тропинин

Бунин весьма и весьма критично относился к социалистам. Об этом мы уже говорили в главе, посвящённой аресту старшего брата самого Ивана Алексеевича и (в романе) аресту старшего брата Алёши Арсеньева Георгия.

Произведения Бунина говорили о том, что не всё в порядке на Русской земле, с болью написаны строки о тяжёлом положении крестьянства, то есть о том, что было постоянно перед глазами у юного, начинающего поэта и прозаика, проза которого была поэзией.

Зачитываясь Пушкиным, Бунин находился под обаянием произведений русского гения. Но он, в силу того, что пророчества Пушкина были ещё закрыты от широких масс, не мог вникнуть в истину написанного в прологе, расшифровку которого дал в своей работе И. Рыбкин гораздо позднее. Пушкин видел, что происходит на русской земле, но он видел и то, что произойдёт в будущем вплоть до эпохи «сияния Руси», предначертанной свыше.

Существуют разные варианты расшифровки загадочного пролога, но несмотря на то, что разные авторы открывают в тайнах лукоморья что-то своё, пушкинские идеи передаются верно, хотя и разными фразами.

В поэме Пушкин коснулся и судьбы, и предопределённости, и неотвратимости событий.

Валерий Михайлович Лобов пишет, что «“У Лукоморья” – это скрытое особым ключом, творчески точное описание всего того, на чём основывалось всё его предыдущее творчество и всё, что он предвидел на Руси в конце II и в начале III тысячелетия. Именно этот “ключ” к образам его произведений и к донской рукописи имел в виду “скупой рыцарь”:

 
Я каждый раз, когда хочу сундук
Мой отпереть, впадаю в жар и трепет.
Не страх, но сердце мне теснит
Какое-то неведомое чувство…
находя… приятность.
Когда я ключ в замок влагаю: приятно
И страшно вместе».
 

Так что же это за ключ? Это ключ к разгадке произведений. Пушкин оставил его в 1829 г. в надёжных руках. И.М. Рыбкин, руководитель домашнего музея А.С. Пушкина и ведущий хранитель рукописи Пушкина в Таганроге, так объяснял пролог «У Лукоморья»:

«Согласно завещанию, эти труды должны быть “обнародованы” – переданы народу – с 1979 по 1998 год. И домашний музей А.С. Пушкина открылся в Таганроге 27 января 1979 года».

Почему Пушкин оставил свои труды именно атаману Кутейникову и каким образом ему удалось познакомиться с этим славным донским атаманом? В 1827 году император Николай I вызвал в Петербург Дмитрия Ефимовича Кутейникова для назначения его атаманом Войска Донского. Пушкин встретился с ним на казачьем подворье. Там и попросил атамана принять на хранение свои научные труды. Кутейников был достойным генералом, надёжным человеком. Пушкин помнил отзывы о нём Николая Николаевича Раевского, знавшего атамана по боевым делам. Ну а о добрых отношениях Пушкина с Раевским и дружбе с его сыновьями достаточно хорошо известно.

Среди прочих работ Пушкин оставил на хранение Кутейникову свою пророческую таблицу «Россия – не Европа». Кутейников сберёг работы Пушкина – нелегко было найти их там, в казачьих краях, врагам России и Пушкина.

Что ещё мог передать русский гений на хранение атаману Кутейникову? По словам Лобова, атаману были оставлены:

«Научная работа, написанная на 200 листах в особенно запутанном виде на старофранцузском языке, была ночью передана в Новочеркасске Наказному атаману Войска Донского Дмитрию Ефимовичу Кутейникову. Кроме этого, были переданы “ключи от путаницы” и письменное завещание: всё хранить 150 лет в семейном кругу рода.

Род Кутейниковых держал рукописи Пушкина в секрете вплоть до 27 января 1979 года. Именно эту дату поэт назвал как начало оглашения Архива. Последний хранитель Архива, бывший преподаватель истории, потомок знатного казачьего рода Кутейниковых-Багратионовых-Морозовых, Иван Макарович Рыбкин в этот день открыл домашний музей научных работ Пушкина в Таганроге.

Из поколения в поколение хранители Архива придерживались определённых традиций. …Архив, переданный на хранение Кутейникову, представлял собой 30 отдельных свитков в кожаной папке, каждый из которых был помечен датой обнародования. Статьи были написаны на очень качественной бумаге, с водяными знаками владельца фабрики, что позволило им прекрасно сохраниться. Пушкин был полиглотом, поэтому материалы написаны на французском языке, но можно встретить слова на итальянском, немецком, латинском, иврите, персидском языках. Информация была зашифрована, поэтому хранителям пришлось заниматься и переводом тайных знаний Пушкина».

Итак, было оставлено на хранение тридцать отдельных свитков! И не просто написанных, а тщательно зашифрованных так, что сразу, запросто и не расшифруешь. По словам Лобова, лишь «…в 1998 году в Таганроге было завершено обнародование тайного архива Пушкина (тех самых “философических таблиц”).

Пушкин предстаёт в них как учёный, математик, прекрасно знающий многие языки, в том числе уже и устаревшие, неупотребляемые в его годы. Откуда? Остаётся только гадать. Впрочем! Ведь он гений. А о гении трудно рассуждать обычным людям.

О своём архиве Пушкин упоминал в очень многих произведениях. По мнению Лобова, даже имя главной героини романа “Евгений Онегин” связано с этим архивом. В 1829 году Пушкин уложил свой архив в Тайный Ларец – отсюда Татьяна Ларина».

А вот стихотворение «Для берегов отчизны дальной…».

О чём оно? Человеку, не посвящённому в тайны Пушкина, может показаться, что оно о тоске по родине человека, уезжающего в дальние края.

 
Для берегов отчизны дальной
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный, в час печальный
Я долго плакал пред тобой.
Мои хладеющие руки
Тебя старались удержать;
Томленье страшное разлуки
Мой стон молил не прерывать.
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила: «В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим».
Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где тень олив легла на воды.
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой —
А с ними поцелуй свиданья…
Но жду его; он за тобой…
 

В.М. Лобов обращает наше внимание на слова «исчезли в урне гробовой». Что исчезло? Труд, важный труд, который не исчез вовсе, а вернётся через долгие времена, то есть «скрылась до времени его наука, обещавшая ответный “поцелуй” через сотни лет».

Ещё в 1823 году Пушкин написал:

 
Придёт ужасный час… твои небесны очи
Покроются, мой друг, туманом вечной ночи,
Молчанье вечное твои сомкнёт уста,
Ты навсегда сойдёшь в те мрачные места,
Где прадедов твоих почиют мощи хладны.
Но я, дотоле твой поклонник безотрадный,
В обитель скорбную сойду я за тобой
И сяду близ тебя, печальный и немой,
У милых ног твоих – себе их на колена
Сложу – и буду ждать печально… но чего?
Чтоб силою… мечтанья моего…
 

Как оценила критика, как оценили литературоведы? Очень просто: незаконченный и неотредактированный отрывок. Но разве может такое быть у Пушкина?

Ну а что касается романа «Евгений Онегин», то не все ведь обратили внимание на то, что, кроме двух любовных линий Евгений Онегин – Татьяна Ларина и Ленский – Ольга, есть и ещё одна, тайная, которая ускользает при чтении, поскольку читателя захватывает основной сюжет. Вот эта линия…

 
У ночи много звёзд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жён и дев блестит одна.
С какою гордостью небесной
Земли касается она!
Как негой грудь её полна!
Как томен взор её чудесный!..
Но полно, полно; перестань:
Ты заплатил безумству дань.
 

Вот она, Законо-познавательная Наука, которая «блестит одна» и с «гордостью небесной, // Земли касается она».

По словам авторов книги «Русский пророк Пушкин», Александр Сергеевич «указывал будущим поколениям, что воспринимать его только поэтом – невежество». И об этом он сказала в «Евгении Онегине»:

 
И чье-нибудь он сердце тронет;
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!
 

Остаётся напомнить, что Лета – в древнегреческой мифологии река забвения, разделяющая царства живых и мёртвых. Отсюда известная присказка: «Канул в Лету», Аониды – музы, богини поэзии, а Лавры здесь – венок из ветвей лавра, который является символом победы, славы.

Вот такие тайны скрывает «Тайный Ларец».

Итак, в 1829 году Тайный Ларец передан. Он отложился у Пушкина, по мнению В.М. Лобова, в образе «любимой безнадёжно», и поэт ему «желает “любимой быть другим” спустя более 150 лет». Вспомним строки: «Как дай вам Бог любимой быть другим!»

Кто-то скептически улыбнётся, ведь это стихотворение посвящено прекрасной, горячо любимой женщине! В том-то и мастерство Пушкина: говорить о Науке как о том высшем, что дано человечеству, дано во имя возможности выжить и победить зло.

Ну а относительно женщины вот что можно сказать. Так ведь и не выяснено биографами и литературоведами, которой из женщин посвящено стихотворение. Вот вам и лучшее доказательство правоты Валерия Михайловича Лобова.

Биографы и литературоведы до сих пор спорят, кому посвятил Пушкин одно из популярнейших своих стихотворений «Я вас любил!», ставшее великолепным романсом.

Он написал его в 1829 году, а это год передачи Тайного Ларца с Архивом на хранение атаману Дмитрию Ефимовичу Кутейникову. То есть разлука с Архивом, а точнее, не просто разлука, а прощание навсегда. Ведь Пушкин знал, каким временным периодом ограничена его жизнь.

Пушкин говорил:

«Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной мысли. Никакая власть, никакое правление не может устоять против всеразрушительного действия печатного снаряда… Действие человека мгновенно и одно; действие книги множественно и повсеместно».

Именно поэтому с такой тщательностью скрывал Пушкин Тайный Ларец, которому было суждено стать сокрушительным для тёмных сил зла печатным снарядом.

В.М. Лобов приводит строки известного стихотворения:

 
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит —
И славен буду я…
 

И как продолжение их предлагает прочитать пророческие строки из стихотворения Пушкина «Андрей Шенье»:

 
…Исполните моё последнее желанье:
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдёт, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
…и, может быть, утешен буду я
Любовью; может быть, и Узница моя,
Уныла и бледна, стихам любви внимая…
 

Восторженное и трепетное отношение к творчеству Пушкина и к памяти самого поэта Бунин сохранил на всю жизнь. Писательница Г.Н. Кузнецова – о ней подробно будет рассказано в завершающих главах книги – вспоминала, что однажды, когда зашёл разговор о необходимости создания художественной биографии Александра Сергеевича Пушкина, Бунин заявил:

«Это я должен был бы написать “роман” о Пушкине! Разве кто-нибудь другой может так почувствовать? Вот это, наше, моё, родное, вот это, когда Александр Сергеевич, рыжеватый, быстрый, соскакивает с коня, на котором ездил к Смирновым или к Вульфу, входит в сени, где спит на ларе какой-нибудь Сенька и где такая вонь, что вздохнуть трудно, проходит в свою комнату, распахивает окно, за которым золотистая луна среди облаков, и сразу переходит в какое-нибудь испанское настроение… Да, сразу для него ночь лимоном и лавром пахнет… Но ведь этим надо жить, родиться в этом!»

Это было сказано уже в эмиграции, 22 декабря 1928 года. Тогда же Кузнецова и записала слова Ивана Алексеевича в свой дневник. А 28 февраля 1932 года она сделала следующую запись:

«Вечером Иван Алексеевич читал мне стихи Пушкина. Читает он их так, как, пожалуй, сам Пушкин должен был читать: то важно, то совсем просто, то уныло… Но лучше всего у него вышло: “О, если правда, что в ночи…”, которое он прочёл глухим, таинственным, однообразным тоном, нигде не повышая его. Я напомнила, что Метнер в музыке кончает вскриком, как бы уже зовом в присутствии призрака: “Сюда! сюда!” Он покачал головой: “Неправда. Этот зов, в сущности, беспомощен”».

Пушкин, по мнению Бунина, «был совершенно непогрешимый инстинкт, какое-то чудовищное, небывалое чутье». Он также говорил: «Его проза суховата, но как необыкновенно прекрасна. Пушкина надо читать всю жизнь. Закрыть книжку на последней странице и начинать снова с первой».