Текст книги "Семейная хроника"

Она стояла под душем и смывала грязь прошедших дней. Будто она прожила целую жизнь в этой тюрьме. Немного успокаивало лишь то, что вокруг было множество таких же женщин, как и она. Значит, не только с ней произошла эта жуткая ошибка, она коснулась и других. Женщины были разного возраста, национальности и общественного положения. Рядом с отпетыми преступницами, совершившими не одно убийство, были юные и нежные существа, которых пригнали сюда невесть за что. Они не понимали того, что происходит и за какие грехи их так жестоко наказывают. Были и пожилые женщины, и совсем старухи.

Ольге всегда казалось, что перед болезнью и старостью все люди одинаковые. Оказалось, что они одинаковы и перед бедой. Общее несчастье сплачивало и одновременно разделяло их. Здесь, как и в той мирной жизни, была четкая иерархическая лестница, были подчиняющие и подчиняющиеся. Было заметно, что главенствовали самые наглые и отъявленные бандиты. Интеллигенция жалась в стороне, пытаясь спрятаться, раствориться, сделаться незаметной, будто её и нет вовсе. Тех, кто сидел по пятьдесят восьмой статье, называли политическими, тех, кто попал сюда за воровство, убийство и другие преступления, называли уголовниками. Они отличались друг от друга даже при беглом взгляде. Не надо объяснять, что им доставались лучшие места, лучшие пайки. Они могли горлом выдрать различные привилегии.

В раздевалке, где всем выдавали одинаковые арестантские одежды, висело зеркало. Ольга взглянула на себя и отпрянула, на неё смотрела старая, седая женщина, с провалившимися глазами, со следами кровоподтеков на лице, большая часть зубов была выбита. Она вдруг подумала: а сколько же ей лет? Казалось, что не пятьдесят семь, а сто семь. Она будто за эту неделю прожила сто жизней. Увидела столько горя, сколько не видела за всю свою прежнюю жизнь. Её старые проблемы показались ей просто смешными по сравнению с тем, что случилось с ней теперь.

Всех переодели, выдали телогрейки, сапоги, теплые косынки и вывели на улицу. За воротами тюрьмы их ждали грузовые крытые автомобили. Вызывали пофамильно, сажали в машину и, когда автомобиль заполнялся, вызывали следующих. На улице зимний день клонился к закату. Только над крышами домов светилась розовая полоска солнца. Снег искрился и розовел в его лучах. Ольга будто в последний раз видела и этот снег, и этот город. От белизны и красоты слезились глаза. Но она смотрела, смотрела сквозь слезы, будто стараясь на всю жизнь запомнить этот день. Она прощалась со своим прошлым, с близкими. Нестерпимая тоска сжала сердце, предчувствие чего-то страшного, непоправимого охватило её. Словно жизнь уже закончилась, душа покинула её, а тело везут неизвестно куда. Она, Ольга Воропаева, пятидесятисемилетняя женщина, врач по профессии, исчезла из этой жизни, её больше не существует, а теперь есть только политзаключенная под номером двадцать семь ноль восемьдесят три, которой суд присудил двадцать пять лет заключения в лагере строгого режима. Получилось она сможет выйти на свободу только в восемьдесят два года. Зачем тогда жить эти двадцать пять лет? Зачем ей нужна будет свобода, когда она станет старой и беспомощной?..

Машины вдруг разом остановились. Женщинам приказали выходить по одной. Ольга легко спрыгнула с машины и огляделась. Они стояли на перроне одного из московских вокзалов. Было уже темно. Всех опять пересчитали и быстро погрузили в товарные вагоны. Поезд тронулся, протяжно завыл гудок машиниста, извещая о начале пути.

В вагоне все сидели прямо на полу. Кое-где валялась солома, грязные лохмотья. В каждом вагоне ехали солдаты из охраны, которые, напившись водки, развязно предлагали самым юным и красивым из заключённых свою любовь. Потом они уже и не предлагали, а просто хватали свою жертву и тянули её в угол вагона, где, не стесняясь никого, делали своё дело, вставали, отряхивались и пили дальше. Никто не роптал и не сопротивлялся. Все происходило в полной тишине, слышны были только пьяные окрики солдат, если жертва делала что-то не то или не так.

Ольга сидела, закрыв глаза. Было холодно. От этого физического холода стыла и душа, и мысли, словно льдинки, бились в голове. Только бы не озвереть самой от всего, только бы сохранить хоть частицу человечности! Сейчас это волновало больше всего. Кормили один раз в день и очень скудно. Удивительно, но есть не хотелось. Не хотелось и говорить, и что-то делать, чему-то противиться.

Через несколько дней пути поезд остановился на маленькой, запорошенной снегом станции. Ольга даже не знала, где они находятся. Только по скудной растительности и необозримым просторам и по тому морозу, что встретил их, она поняла, что их привезли куда-то на север. Станция была без названия, да и станцией это назвать было трудно. Никакого станционного здания не было и в помине. Стояла просто будка путевого обходчика, да рядом с ней была проложена санная колея.

Всем приказали выходить из вагонов. Женщины с трудом спрыгивали на землю. Многие от слабости и болезней уже не могли стоять или ходить. Других выносили на носилках и складывали в стороне. Ольга поняла, что их уже не повезут никуда. Вагон с женщинами чередовался с мужским. Все испуганно озирались по сторонам, не понимали, куда и зачем их привезли. Рядом с вагонами стояли крытые грузовики. Всех опять построили перед вагонами и провели перекличку. Она посмотрела на рядом стоящую женщину, и ей показалось, что она раньше где-то её видела. Ольга тихо спросила, кто она и откуда. Та только улыбнулась ей какой-то неземной улыбкой, и лишь по этой улыбке Ольга вспомнила, что это та самая «женщина в сером», которую она увидела впервые, войдя в общую камеру.

Их вновь погрузили в машины и теперь уже долго везли по тряской заснеженной дороге. Машины шли с трудом, часто буксовали. Мужчины выходили, толкали грузовик сзади, и караван снова отправлялся в путь. Мороз был столь силен, а их одежда настолько призрачна, что Ольге, как и всем, хотелось только одного: поскорее добраться куда-нибудь в тепло. Она задремала, ей снился красивый сон, что она дома, греется возле печки. Ей радостно и спокойно. В камине потрескивают дрова, и льется тихая, печальная музыка. Это Танюша играет на пианино, а может быть, и не Танюша, а она совсем молоденькая играет с маменькой в четыре руки Шопена.

Машины вдруг разом остановились. Она проснулась от резкого толчка. Вставать не хотелось. Хотелось лишь вот так сидеть и видеть сладкие сны. Всех высадили и повели в длинный барак, рубленный из огромных круглых бревен. Вокруг был лес. Стояла первозданная тишина. Слышался лишь лай собак.

Конвойные опять провели перекличку, пересчитали заключенных и повели в барак. Там было тепло и сухо. Пахло свежесрубленными досками. В центре огромной длинной комнаты стояла печка, в ней потрескивали дрова, рядом стоял стол, на котором дымился самовар. Женщины, обгоняя друг друга, бросились к печке. Обняли её со всех сторон, стараясь хоть как-то согреться. Другие протягивали руки к горячему самовару. Ольга стояла в стороне, радуясь тому, что наконец закончился долгий путь и можно немного согреться и отдохнуть. В жизни появилась какая-то определённость.

Их привели в женский барак. Там также была огромная комната, посреди которой стояла печка и большой стол, по краям в два ряда были нары. В одном бараке с Ольгой опять оказалась «женщина в сером». Её соседство успокаивало, она была словно родная. Всем раздали одеяла и приказали ложиться спать. Через мгновение в комнате не было ни одного человека, кто бы ни спал.

Утром Ольга вышла на крыльцо. Солнце ещё не поднималось, но на горизонте была полоска яркого неба. Она поняла, что находится за Северным полярным кругом, а сейчас полярная ночь. Вокруг были необозримые просторы земли, ей казалось, что она где-то на самом её краю. С другой стороны прямо к избам подступал высокий еловый лес. Ольга пошла вперёд. Не было видно никаких ограждений. Да и кому придёт в голову, бежать из такой глуши. Да и куда было бежать… Ольге вдруг стало страшно. А вдруг здесь пройдет вся её жизнь, и она уже никогда не увидит ни родных, ни близких людей. Она шла вперёд, пока грубый мужской голос не окликнул её: «Куда идешь, стерва? А ну, давай назад к бараку». Ольга нехотя вернулась.

Всех собрали за столом и объявили, что здесь им предстоит прожить двадцать пять лет, это место их ссылки. Находятся они на берегу Белого моря. Будут жить в деревнях у местных жителей, а работать на лесоповале. Кормить их будут один раз в день, во время работы, и только тех, кто будет работать. Убежать отсюда невозможно. В лесу полно диких зверей. А реки и море судоходны лишь летом. Переписка с близкими запрещена. Раз в неделю им надо являться сюда в пересылочный пункт и отмечаться у участкового.

Ольга слушала и не понимала, что она успела сделать такого, что её сослали в эту глушь. В чем её вина? Почему она родилась для такой жизни? Почему ей выпало на долю столько страданий и несчастий? Но успокаивала лишь одна мысль – пусть она возьмет на себя страдания своих близких, а им пусть будет легче. И если в такой глуши живут люди, значит, и она сможет как-то приспособиться.

Днём её и ещё нескольких женщин привезли на отдалённый хутор, расселили в домах, объявили, где живёт их бригадир. Сказали, что ежедневно к восьми утра за ними будет приезжать машина и отвозить на работу, вечером привозить обратно. Остальное время в личном распоряжении. Завтра у них выходной. Ольгу поселили в старом деревянном одноэтажном доме. В нём жила старуха, которая почти не видела и плохо слышала. Звали её Ксения. Она не помнила, сколько ей лет. Судя по морщинистому лицу и сутулой фигуре, ей можно было дать и семьдесят, и восемьдесят, и все сто лет.

Она жила вдвоем с внучкой Верой. Девочке было четырнадцать лет. Родители погибли, она их почти не помнила. Лишь на стене висела фотография всей семьи десятилетней давности. Отец, Василий Иванович, настоящий рыбак с бородой, совсем ещё молодой, обнимал жену, Надежду Марковну, которая держала на руках маленькую Верочку. Фотографию сделал один из приезжавших сюда геологов, он квартировал в их доме.

Верочка была высокой, крепкой девочкой. Училась она в соседней деревне, там была восьмилетняя школа. Девочка была удивительно смышлёная, много читала. Она и физически была очень крепкой, могла легко сделать любую мужскую работу в доме. Больше всех на свете она любила бабушку, трогательно ухаживала за ней, мыла, кормила, стирала, готовила. Они не могли прожить друг без друга и часа. Верочка подробно рассказывала бабушке о том, где была, что видела, что случилось в соседней деревне.

Ольге отвели маленькую комнатку – «светелку», как называла её Верочка. В ней были узкая железная кровать, стол, два стула и этажерка с книгами. В небольшое окно были видны море и широкая полоса берега.

Ольга села на кровать. Силы оставили её. Хотелось только одного – расстаться с этой жизнью, уйти из неё любыми способами. Она в этом мире постоянно была чужой, никому не нужной. Будто неведомая сила пыталась постоянно вытолкнуть из этого водоворота жизни, лишить самых близких людей. Сначала умерли родители, потом ушёл муж, теперь Бог отнял у неё и дочь, и сына, и невестку. В этих горьких мыслях она и не заметила, как заснула.

Ольга проспала девятнадцать часов. Верочка не раз заходила в комнату, смотрела, жива ли их новая постоялица. Девочке было и страшно, и интересно. Ей объяснили, что Ольга Воропаева – враг народа и надо держаться от неё подальше и не слушать крамольных речей. Но девочке было непонятно, почему эта невысокая худенькая женщина с такими добрыми глазами была врагом и что же она такое сделала. Верочка сидела рядом, смотрела, как тихо всхлипывает во сне эта немолодая женщина, и хотелось прижаться к ней, уткнуться в колени, как когда-то в детстве к маме, и рассказать о своей судьбе.

…Прошло долгих четыре года. Жизнь постепенно налаживалась. Ольга привыкла к суровой прелести этих мест. Здесь жили удивительные люди: сильные духом, мужественные, крепкие, немногословные. Мужчины весной уходили на рыбачий промысел. Ольга не уставала любоваться их красотой и силой. Они могли сделать любую работу, касалось ли это рыболовства или работы на лесоповале. Могли сложить дом, смастерить мебель, так сварить уху, что ни один самый прекрасный повар не сравнился бы с ними.

Осенью Ольга с другими женщинами ходила на болото за ягодами или в лес за грибами. Их здесь было великое множество. Казалось, что вся земля усыпана плодами. Когда она уставала, то просто ложилась на землю и собирала их лёжа.

Сначала было странно, что в дни летнего солнцестояния солнце не заходит за горизонт. Оно освещало удивительные красоты этих нетронутых человеком мест. Вдоль морского берега стояли огромные валуны. Будто неведомые пришельцы разбросали их здесь с какой-то целью. Море не зря называлось Белым. Оно замерзало только километров на десять от берега, дальше вода стояла вперемешку со льдинами. Судоходство было невозможно, и деревенька была надолго оторвана от Большой Земли.

Лето было коротким. Множество комаров досаждало своими укусами. Самыми красивыми временами года здесь были осень и весна. Осенью надо было заготовить запасы на зиму. Удивительная красота этих мест завораживала. Деревья утопали в золоте. Рядом с огромными елями и соснами, что росли в лесу, были и причудливые карликовые березы, которые цеплялись своими корнями за мерзлую землю. Вокруг было множество озёр и рек. Огромные лесные пространства будто ограждали эти места от всего мира.

Весной бескрайняя морская гладь отражалась в небе. В лугах расцветали травы. Нехитрые лишайники и мхи расстилались по берегам. В глубине были луга, поросшие высокой и сочной травой, множество ягеля и толокнянки, целые поля лечебных трав. Ольга научилась собирать и лечить этими травами. За эти годы она и внешне стала похожа на жителей этих мест. Могла сделать любую деревенскую работу и работала на лесоповале не хуже мужчин. Все удивлялись, откуда в этой маленькой худенькой женщине столько жизненных сил! Ольга очень привязалась к Верочке, и та полюбила её как родную мать. Она учила Верочку всему, что знала сама. Ольге приходилось часто лечить больных. Её врачебный авторитет стал уже непререкаем в этом глухом краю. К ней ехали за помощью из самых отдаленных деревень. Ей пришлось открыть даже небольшую амбулаторию.

Верочка помогала во всем. Внимательно слушала и схватывала всё на лету. Ольге приходилось делать и небольшие операции, и самой принимать роды. Начальство само не раз пользовалось её помощью, и вскоре ей разрешили не ездить на лесоповал, а работать в маленькой больничке. Ей выделили старый дом, где она устроила небольшой стационар. Помогали старик фельдшер из местных жителей и акушерка из таких же, как Ольга, политзаключённых. Чистота и порядок в их маленькой «больничке» были образцовые.

Жизнь продолжалась. Люди знакомились, сходились, образовывались семейные пары, рождались дети. Официальных браков никто не заключал, ссыльным не разрешалось создавать семьи, но беда сплачивала людей сильнее, чем все юридические узы. У Ольги тоже была своя семья – Верочка, старуха Ксения и она.

Среди ссыльных было много интеллигентных людей – художников, литераторов, актёров, педагогов. Все они кроме работы на лесоповале ещё успевали заниматься и творчеством. В их маленьком деревенском клубе звучала и музыка, и стихи, ставились даже небольшие пьесы. Верочке очень хотелось стать знаменитой… Она мечтала о славе. О том, как она станет известной художницей или актрисой или просто передовиком производства, но обязательно знаменитой, и её фотографию напечатают в газетах, и Ольга и бабушка будут ею гордиться! Но как было выбраться из этой глуши? Она понимала, что надо учиться.

Верочка окончила школу и поступила в техникум лесного хозяйства в районном центре. Она теперь жила в общежитии и скучала по родному дому. Ей было тесно и душно в городе без дорогих сердцу просторов. Ольге уже разрешили выезжать в райцентр, и она при каждом удобном случае навещала Верочку. Верочка занималась в самодеятельном хоре, они ездили по деревням с концертами. Везде их тепло принимали, и Верочке казалось, что вот они – слава и успех нашли её.

В июне сорок первого года были выпускные экзамены. Верочку оставили работать в леспромхозе их городка. Ольга радовалась, что они будут рядом, и Верочка сможет навещать их. К двадцать первому июня Верочке сшили красивое светлое платье на выпускной бал. Высокая, стройная, темноволосая, в новом платье и туфельках на небольшом каблучке, она была самой красивой выпускницей. Ольга сидела в зале, когда всем вручали дипломы. Она заплакала от умиления, когда Верочка вышла на сцену и кроме диплома ей вручили ещё и почетную грамоту за участие в самодеятельности.

Потом был концерт и танцы. Когда Верочка, кружась в вальсе, проносилась мимо Ольги, ей казалось, что это она, семнадцатилетняя барышня, танцует на своем первом балу в Дворянском собрании. Молодые люди наперебой приглашали Верочку. Успех кружил голову, вот оно начало новой и такой счастливой жизни! Она так часто видела себя в мечтах вот такой красивой, вальсирующей обольстительницей. Все молодые люди от неё без ума, но она любит лишь одного – самого достойного! Всё впереди! Жизнь безгранична! Её ждет любимая работа и много, много счастья!

Разошлись лишь на рассвете. Счастливые, улеглись спать. Разбудил всех громкий крик в коридоре: «Война, война! Вставайте скорее! Немцы напали на нашу землю!» Ольга испуганно вскочила. Она ничего не понимала. Какая война? Почему с немцами? Ведь они недавно подписали мирный договор с Германией. Все в напряжении слушали сообщение по радио.

Ольге вдруг стало нестерпимо страшно. Жуткий холод леденил душу. Она, потерявшая всю семью и привязавшаяся к чужой девочке, как к своей дочери, теперь больше всего боялась потерять и её.

Потекли рабочие будни. Мужчин забирали на фронт. Охрана заметно убавилась. Ольга несколько раз писала заявление районному начальству с просьбой отпустить её на фронт. Писала, что она – врач, её опыт и знания могут пригодиться стране. Ей нечего терять, и в шестьдесят один год она вполне может лечить и выхаживать раненых. Вдруг она на фронте встретит своих детей или узнает что-нибудь о них? Да и как можно было отсиживаться здесь, в глуши, когда Отечество в опасности? Она внимательно слушала вести с фронтов. Когда немцы подходили к Москве, очень переживала: а вдруг дети сейчас там и им угрожает реальная опасность?

В этой глуши ей трудно было представить себе тот масштаб событий, который происходил в стране. Работы становилось всё больше, с уходом мужчин на фронт всё легло на хрупкие женские плечи. В начале тысяча девятьсот сорок второго года Верочка приехала в деревню неожиданно среди дня, чем очень напугала Ольгу. У неё тревожно забилось сердце от предчувствия чего-то страшного. Верочка села рядом с Ольгой, обняла за плечи и сказала спокойным голосом: «Я ухожу на фронт, не могу оставаться здесь, в тылу, когда там идут такие тяжёлые бои. Ты только не плачь! Береги бабушку. Я буду часто писать». Ольга заплакала, прижалась к Верочке, будто не Верочка её приемная дочь, а она, Ольга, маленькая девочка, которую надо успокаивать.

У Верочки была повестка, на следующий день её должны были уже отправить на курсы медсестёр и потом сразу на фронт. Они проговорили до утра. Спать не хотелось. Ольга просила Верочку, если вдруг она попадет в Москву, узнать что-нибудь о её близких. Она написала адреса всех знакомых. Уговаривала беречь себя, зря не геройствовать, ведь Верочка – это последнее, что у неё осталось в этой жизни. Да и как она могла уберечь, спасти её в этой страшной войне… Ольга уже не плакала, она только смотрела на Верочку, будто стараясь запомнить лицо, голос, манеры.

Утром они простились, не зная, увидятся ли ещё когда-нибудь. Верочка обняла бабушку, та тихо плакала, понимая, что вряд ли они встретятся. Ксения уже не вставала, и только забота и уход Ольги поддерживали в ней тлеющую жизнь.

После отъезда Верочки Ольга жила только ожиданием писем от неё. Казалось, что даже память о собственных детях как-то отдалилась. Они часто вспоминали и во всех подробностях обсуждали с Ксенией, какая замечательная у них Верочка и как хорошо им было всем вместе.

Шли дни, они складывались в месяцы. Письма с фронта приходили редко. Верочка в них подробно описывала свою жизнь. В одном из писем призналась Ольге, что нашла на фронте свою любовь. Писала, что он – врач-хирург и они в одном медсанбате уже целый год. Она теперь опытная операционная сестра, а он – великолепный хирург. Они очень любят друг друга, но не расписаны, потому что нет у них сейчас такой возможности. Он очень красивый и старше её. Из простой семьи. Любит, заботится, как может. Вот бывает и так – кругом страшная война, а она счастлива со своим Андреем, только очень боится потерять его. Иногда бывает такая бомбёжка, что и медсанбату тоже достается. Но она верит, что война скоро кончится, они приедут домой и будут жить все вместе, а Ольга – нянчить внуков.

Ольга прочитала письмо и заплакала. Как жаль, что она не может увидеться с Верочкой, познакомиться с Андреем. Пугало и то, что Верочка так близко к передовой, а пули не разбираются, куда лететь. Ольга продолжала писать письма с просьбой отправить на фронт, но ей отказывали, теперь она писала ещё на московский адрес детям, потому что ей наконец разрешили вести переписку, но все письма были безответными.

Из деревни забрали на фронт всех мужчин, приходили уже и первые похоронки. На лесоповале работали теперь лишь женщины да немногие из заключённых-мужчин, которые тоже всеми силами рвались на фронт. Многие из заключённых умерли, не выдержав испытаний и болезней. Ольга теперь тоже работала и на лесоповале, и в своей маленькой больничке. Её часто вызывали и ночью. Иногда приезжало за ней начальство из райцентра и везло куда-нибудь на отдаленные острова, где в строгой изоляции содержались заключенные. Она лечила их, старалась подбодрить каждого, как могла, помогала им, привозила лекарства, газеты, нехитрые гостинцы, а главное, свою доброту и внимание.

Однажды Ольгу привезли к тяжелобольному заключённому. Это был мужчина лет сорока, хотя по виду ему можно было дать и все восемьдесят. Седая щетина на лице, ввалившиеся безжизненные глаза. Ольга его выслушала, посмотрела горло, померила температуру. Она уже спокойно могла ставить диагноз и без рентгена, и без анализов. Это был случай тяжелой пневмонии. Ольга попросила охрану разрешить ей самой ухаживать за этим человеком. Видно было, что, если его до сих пор не расстреляли и не оставили умирать в камере, значит, это не простой заключённый.

Ольге разрешили остаться в лазарете. Она ухаживала за всеми больными, но Вадим, так звали мужчину, был почему-то дороже всех. То ли уход, то ли лекарства помогли, но Вадим пришёл в себя, лихорадка спала, и он теперь уже мог сидеть в кровати и разговаривать. Они беседовали при каждой возможности, будто жизнь возвращалась к Вадиму с этими рассказами. Он безоговорочно доверял Ольге. Давно забытое материнское тепло исходило от неё.

Вадим рассказал, что долгое время работал в наркомате, занимал там довольно высокий пост, но кто-то написал на него донос, и его забрали. Долго держали в московской тюрьме, били, допрашивали, а потом привезли сюда. Ольга очень хотела спросить про Сергея, но боялась – вдруг он не знаком с ним или не может говорить о своих товарищах? Однажды Вадим обмолвился, что был долгое время дружен с Сергеем Покровским. Ольга чуть не потеряла сознание, услышав родное имя.

Вадим и Сергей были знакомы ещё со студенческой скамьи, они вместе учились, и Сергей втянул Вадима в революционную борьбу. Потом они вместе работали. Когда Ольга сказала, что она – мать Сергея, мужчина обнял её и как-то по-детски заплакал. Было удивительно, что такой взрослый человек рыдает, как маленький мальчик.

Они сидели, обнявшись, и долго плакали. Наконец-то через столько лет судьба свела её с человеком, близко знавшим Сергея. Ольга уже не могла остановиться от расспросов. Что он знает о судьбе Сергея, о Танюше? Но, к сожалению, Вадим знал лишь немного. Он знал, что Сергей уехал в Париж, знал, что арестовали Ольгу и Татьяну и что в тот же день взяли и Наталью у неё на квартире. Он позвонил другу в Париж по дипломатическим каналам и просил его оставаться там, потому что здесь, в России, ему грозила смертельная опасность. Сергей был очень взволнован, хотел немедленно приехать, чтобы помочь спасти всех. Вадим пытался убедить его не делать этого, объяснял, что Сергей может только всё испортить, погубить всех и погибнуть сам. Вадим очень надеялся, что друг послушал его.

Вадима взяли через два дня после их разговора с Сергеем, поэтому он ничего не знал о его судьбе. Теперь Ольге оставалось только надеяться на то, что Сергей остался с отцом в Париже. Всё-таки Борис уже давно жил там и смог бы помочь сыну устроиться. Но в то же время, зная характер сына, она слабо верила, что он не вернется в Россию, чтобы попробовать спасти близких. И снова оборвалась тоненькая ниточка надежды. Она расспрашивала Вадима, не слышал ли он что-нибудь о Танюше и Наталье. Вадим был знаком с ними, но ничего не знал, их пути нигде не пересекались.

Ольга часто обсуждала с Вадимом, почему же случилось так, что все они были столь близоруки. Знали, что идут аресты. Почему же никто этому не противился? Люди спокойно одевались и шли, как животные на живодёрню. Только животные не знали, куда их ведут, а люди прекрасно знали, а те, кто оставался, тупо радовались, что это ещё не их черед. Вадим, как и Ольга, не мог понять, кому и зачем это было надо. Все они работали честно и добросовестно. Пришли в революцию с самых первых дней, терпели лишения, рвались к победе. И чем они заслужили такой финал? И даже сейчас, когда страна в смертельной опасности, их держат здесь, в тюрьме, не отпускают на фронт.

Вадим тоже просил отправить его в штрафной батальон, понимая, что там воюют люди, заведомо обречённые на смерть, но ему отказали и в этом. У Вадима была семья – жена и сын. Он также не знал ничего об их судьбе. Такая жизнь не имела никакого смысла. Многие из его сокамерников кончали жизнь самоубийством, многих расстреляли, другие погибли сами от болезней и лишений.

Но жизнь брала свое. Лечение помогло, и Вадим поправлялся на глазах. Ольга привозила из деревни нехитрые продукты, лекарства, но оживал он не столько от питания и ухода, сколько от её человеческого участия. Когда Вадим окончательно поправился, его увезли из лагеря, и Ольга никогда больше с ним не виделась…

К Ольге стали относиться более доверительно. Она лечила и выхаживала некоторых из заключенных, которых по тем или иным причинам надо было срочно вернуть к жизни. Стране был нужен их ум и интеллект. Однажды судьба свела её с Иваном Тимофеевичем Забелиным. Это был высокий интересный мужчина, одного с ней возраста. Несмотря на тяжёлые условия жизни и серьёзную болезнь, выглядел он подтянуто и строго. Он заметно выделялся среди других заключенных. Кашель мучил всё сильнее и сильнее, он резко худел, никакие лекарства не помогали. Врачи ставили диагноз пневмонии и туберкулеза, но Ольга, осмотрев его, поставила более грозный диагноз – рак легкого…

Иван Тимофеевич был прекрасный рассказчик. Он много читал, разбирался практически во всех вопросах и науки, и литературы, хорошо знал искусство. Когда он говорил о чём-то, все замолкали, слушая только его. Глаза сверкали, он был похож на фантаста-мечтателя. Умел так увлечь своими идеями, что все удивлялись, почему они раньше думали по-другому. Через месяц после общения с ним Ольга поняла, что всерьёз влюбилась в этого человека.

Она понимала, что он тяжело болен и жить ему, может быть, осталось совсем немного, но она видела и другое, что её жизнь до встречи с ним была простым времяпровождением. Этот человек теперь занимал всё сердце. Это не была уже та страсть, которую она испытывала в своё время к Борису. Это была любовь зрелого человека, вполне осмысленная, если вообще любовь может быть таковой.

Иван Тимофеевич тоже всё чаще ловил себя на мысли о том, что ему дорога эта женщина, что его привлекают её душевное тепло, столь трогательная забота о нём и его товарищах. Они подолгу беседовали, им было интересно вместе. Вскоре медицинская комиссия поставила ему диагноз – рак легкого и, учитывая, что жить ему осталось совсем немного, отправила его на материк. Ему разрешили поселиться в той же деревушке, где жила Ольга.

Он пришёл к ним в дом. Ксения к тому времени была ещё жива. Она уже ничего не видела и лежала, не вставая. Она только взяла его за руку и тихо сказала Ольге: «Этот человек очень добрый, люби и береги его, дочка». Так началась борьба Ольги за свою любовь.

Она к тому времени уже знала от местных старух многие тайны лечения травами. И каждый день заваривала Ивану целебный чай. Он ожил, кашель уже не так беспокоил его. Потихоньку начал делать кое-какие дела по дому. Ольга не уставала смотреть на него. Ловила каждую возможность пообщаться с ним. Как будто боялась упустить что-то очень важное. Наконец-то судьба смилостивилась к ней и даровала ей встречу с человеком, которого она искала всю свою жизнь. И он, тоже истосковавшийся, измученный всеми перипетиями судьбы, с таким же упоением пил из этого животворного источника любви. Они говорили, говорили, рассказывая по минутам всю свою жизнь. Устав, молча сидели, обнявшись. Даже спали они, взявшись за руки, будто боялись, что кто-то сможет их разлучить. Ольга знала о страшном диагнозе, знала, сколько с ним можно прожить, но старалась не думать об этом, уговаривая себя, что это диагностическая ошибка.

Ольга пошла к председателю сельсовета и попросила их расписать. Тот сказал, что хоть это и не положено среди заключенных, но Ивана Тимофеевича будто уже списали в связи с болезнью, а Ольга своим безупречным поведением заслужила это, и разрешил им на свой страх и риск расписаться.

Ольге было это очень важно. Она просила Ивана, чтобы он согласился ещё и обвенчаться в деревенской церкви. Ольга была счастлива, Иван Тимофеевич тоже светился от радости. Они обращали на себя внимание. Их не волновало, как они выглядели со стороны. Может быть, кому-то казалось смешным, что венчаются два пожилых человека, но они выглядели такими умиротворенными.

Иван Тимофеевич овдовел десять лет назад. Он похоронил жену в лагере, куда их забрали вместе в тысяча девятьсот тридцать пятом. Она умерла через несколько месяцев от побоев. Он не знал, что стало с его двумя уже взрослыми сыновьями. В той жизни он был видным инженером-конструктором. Очень грамотным специалистом в своей области. Он был суров со своими подчиненными, требовал безоговорочного служения делу. Кому-то нужно было занять его место. На него сочинили донос, и он оказался в лагере.