Текст книги "Семейная хроника"

30 ноября 1991 г., суббота, Москва, Центр

Ноябрь стоял удивительно тёплый. Даже природа замерла в полной нерешительности, не зная, что же делать дальше. Температура плюс два-три градуса, туман, пасмурно. В иные годы уже на лыжах катались этой порой, а здесь набухли почки на сирени, и если постоит такая погода, то и листья распустятся.

Завтра ожидается очередное повышение цен, хотя кажется, что выше уже некуда. Все бегают по городу в надежде успеть что-то ухватить, но, увы, в магазинах пусто, только коммерческие точки заманчиво пестрят роскошью и великолепием своих товаров.

Все бросаются на эту яркую приманку и обалдело шарахаются назад – цены! Они перевалили уже четырехзначную цифру, и никого не удивляет, что плащ, слегка утеплённый какой-то тоненькой прокладкой, стоит три с половиной тысячи, куртки, пальто – тысячу девятьсот… две тысячи… три тысячи рублей, и цены всё выше и выше.

Надо понимать, что и это не предел. Как будто молодчики, торгующие всем этим богатством, играют в какую-то фантастическую игру «кто больше!» Кто больше ограбит простых смертных, кто больше убьёт, кто больше, кто больше, кто больше!

Исчезают ценности духовные, интеллигенция живёт, как в кошмарном сне, ожидая конца света. Среди молодых только одна ценность доминирует – цена «упаковки», то есть сколько стоит твоя одежда, того же стоишь и ты.

Грустно идти по Москве. Улицы в центре все перекопаны, всюду грязь, запустение, хаос. Рекламные тумбы с обрывками афиш и объявлений чем-то напоминают революционный 1917 год. Все объявления только об одном: продам – куплю. Как будто нет других интересов, и люди пытаются закупить что-то на всю жизнь, чтобы потом залечь на дно и радоваться своему богатству.

Что это – начало новой эпохи? Тогда почему оно такое грустное и серое? Или конец старой? Тогда почему он так долго длится? Хаос и утопия, развенчивание всех идеалов, беспросветная тьма впереди.

Я не могу без маленьких радостей в жизни. Они нужнее, чем большие. Я не могу купить себе какой-нибудь пустяк, сшить новое платье или тем более пальто, не могу сходить всей семьей в театр, пообедать в ресторане, даже купить конфет – они только по талонам.

Вся жизнь по талонам – вино, водка, табак, сахар, а теперь ещё, наверное, и хлеб, и мясо, и молоко. Как будто кто-то издевается над нами или испытывает нас на прочность. Сколько вы сможете прожить? А мы живем, бегаем, как тараканы, пытаемся урвать какой-то кусок пищи и счастливы этим.

Раньше была маленькая зарплата, но в магазинах что-то было, можно было взять денег в долг, накопить, но что-то купить. Сейчас есть деньги, но так не хочется откармливать этих торгующих спекулянтов, потерявших какую-либо совесть, и это теперь называется – рынок!

Иностранцы смотрят на нас, насмешливо улыбаются, пьют пиво, пахнут дорогой туалетной водой, сверкают начищенными ботинками и презирают нас, радуясь, что мы дошли до жизни такой и почему-то называем её «демократией».

Обидно и больно смотреть на безумные очереди, где люди стоят и тупо смотрят в затылок друг другу, ненавидя стоящих впереди, думая только о том, чтобы досталось, чтобы схватить и бежать в следующую очередь.

Очередь за жизнью, куском хлеба, пачкой сигарет, бутылкой водки.

Деградирующая, дебильная Русь, что с тобой сделали!

Остатки той несчастной интеллигенции, которую убивали, уничтожали, расстреливали на протяжении семидесяти с лишним лет, ещё как-то пытаются поднять головы, заявить о себе, но их гнут, гнут.

На смену партийной аристократии, которая была уже, как правило, в возрасте, пришли молодые «нувориши», уверенные в себе и непогрешимости своей касты.

Они не отличаются большими талантами и красивой внешностью, их объединяет отсутствие стыда, полнейшая самоуверенность, бескомпромиссность, отсутствие любых других идеалов, кроме одного – денег! Как быстро они нашли себя в новом для нас капиталистическом мире, как быстро поменяли одежду и идеологию!

Зло высмеивают сегодня то, что чтилось ими ещё совсем недавно. Честно ли, порядочно ли, это уже никого не волнует. Всех захватила золотая лихорадка. Честно – нечестно, не важно, важно – чтобы больше, оттолкнуть других – я, я, я, мне, мне, мне!

Врачи скоро перестанут лечить бесплатно, водители такси заломили такие цены, что этот вид транспорта перестал существовать вовсе, перекусить в кафе стало так дорого, как раньше пообедать в ресторане, на рынке цены фантастические! Если не прекратится эта вакханалия, то куда мы придём? Чем всё это закончится?

Богатство теперь определяется не интеллектом, не твоим вкладом в общественный прогресс, а наоборот, умением урвать, обмануть.

И то, что веками наказывалось и отрицалось, теперь становится мерилом твоей значимости. Огромное число просящих милостыню, которые вызывают не сострадание, а подчас чувство раздражения своим наглым видом и нежеланием найти хоть какой-то честный выход.

Оркестры и музыканты, играющие в переходах и около магазинов, блатной репертуар 60-70-х годов. Это ностальгия, ностальгия по хорошей, сытой жизни, по вере в несокрушимость родной страны.

Сейчас трудно воспитывать, приводить примеры, сравнивать. Всё перемешалось, и хочется только одного – скорее в рынок, скорее в капитализм, скорее жить, как живут там, у них, потому что жизнь только одна и не наша вина, что нам выпало жить в переходную эпоху, что развенчиваются все идеалы, что уходит из-под ног точка опоры.

Всю жизнь ты честно трудился, пытался делать добро, и оказалось, что ты смешон в этом своем желании построить общество порядочных людей. Тебя воспитывают, на тебя показывают пальцем, хохочут тебе вслед – романтик застойных времен, чокнутый, дурачок интеллигентный – так тебе и надо.

В стране волков надо быть волком, не умеешь – уходи в себя, придумывай вымышленную жизнь, живи в ней, как в скорлупе, если хочешь сохранить свои идеалы, Может быть, на том свете только и оценят твои потуги и старания.

Раздражают очереди, отсутствие элементарных продуктов питания и одежды. Словно война – не война… Злые люди, готовые убить из-за случайной неловкости. Злая жизнь. Но жить всё равно надо, надо искать выход, надо сражаться, отстаивать свою точку зрения, свои идеалы. Иначе – конец.

30 ноября 1991 года, суббота, Москва, Центр

Будильник прозвенел, как всегда, в половине седьмого, как будто извиняясь за своё вторжение в чужой сон. Он звенел недолго, понимая, как не хочется вставать в такую рань.

Наташа сквозь сон нажала на кнопку, она никогда не вставала сразу, а продолжала ещё несколько минут наслаждаться возможностью медленного выхода из сновидений, но жизнь неумолима, надо было заставить себя подняться, умыться и идти на работу.

В последнее время она даже перестала завтракать дома, чтобы хоть как-то удлинить эти блаженные минуты, сохраняя силы для нового дня.

Каждым утром это ощущение глобальной усталости всё больше накапливалось, всё труднее становилось заставить себя подняться, неведомый маховик притягивал к кровати, и даже в выходные дни не приходило ощущение отдыха.

Недавно, отвечая на вопросы одного из тестов «Любите ли вы свою работу?», она часто использовала предлагавшееся, как один из вариантов ответа, слово «усталость». С ней она вставала и ложилась, с неё начинался и ею заканчивался рабочий день.

Это состояние ощущалось как некое физическое тело, которое давило своей массой, не давало спокойно и радостно жить.

Именно усталостью она пыталась объяснить спады в настроении, всё чаще появлявшееся желание пожалеть себя, «поплакаться в жилетку».

Но надо было жить, и она стряхивала с себя эту неуёмную старуху по имени «усталость». Наташа даже представляла её себе с костлявым, худым и вечно недовольным лицом.

Начинался ещё один день, ещё один круг. Она иногда представляла себя такой рабочей лошадью, которая всё время ходит по кругу, постепенно стареет, дряхлеет, слепнет, а всё равно продолжает это хождение по неизменному кругу.

Дорога к метро, а потом пятьдесят минут в вагоне поезда. Она ехала через весь город, с юга на север. По возможности старалась сесть, закрывала глаза и отключалась от всего окружающего мира, думая о своём.

Выходила из метро – опять та же картина – женщины, стоявшие у выхода и предлагающие сигареты, старуха-нищая с собакой, которая каждый день сидела на своем стульчике рядом с переходом.

Она завязывала платком голову или лапку собаке, чтобы вызвать жалость и сострадание у прохожих. У старухи был довольно наглый вид. А иногда она ещё выкрикивала что-то в пьяном угаре, и люди лишь изредка подавали, и то не ей, а собаке.

В переходе стояли одни и те же нищие, бомжи или беженцы с детьми. У Наташи к ним было двойственное чувство: с одной стороны, их было жаль – только крайняя нужда заставит человека стоять с протянутой рукой, а с другой – у многих из них была и пенсия, и квартира, и дети, а попрошайничество стало образом жизни.

Её раздражали и постоянные просители в метро, которые ходили по вагонам, она многих уже узнавала в лицо, редко кто из нищих вызывал действительно чувство сострадания, и она подавала. Чаще хотелось сказать: «Идите и работайте, как я и другие». Они будили неприязнь и к собственной нищете, и она, молча, проходила мимо.

Знакомая дорога до больницы. Эта ежедневная прогулка позволяла проснуться и настроиться на рабочий лад, она вспоминала о больных, обдумывала предстоящие операции, как бы неприметно включалась в работу.

Как только она входила в двери больницы, волна чужих бед и несчастий сразу окутывала её. В приемном отделении сидели грустные люди, ожидая помощи, а уставший за ночь персонал, мало обращая на них внимания, занимался своими делами, спеша сдать смену.

Наташа входила в лифт, нажимала свою кнопку и понимала, что единственное, чего бы ей сейчас хотелось, это не подниматься наверх, а, наоборот, выбежать из лифта и проделать весь обратный путь домой, но она не могла этого сделать, и лифт привычно поднимал её на нужный этаж.

Она входила в ординаторскую, спрашивала: «Как дела? Какие новости?» В ординаторской уже сидел Лёва, её коллега-хирург, который приходил на работу раньше остальных, в восемь утра. Он уже успевал посмотреть своих больных и писал истории болезни.

Они радостно здоровались, как будто не виделись целую вечность. В ординаторской сидела и перевязочная медсестра Олеся, у неё рабочий день начинался ещё раньше, в семь утра. Она одна воспитывала сына и, чтобы хоть как-то прожить, брала ещё и санитарскую ставку и успевала с утра перемыть полагавшиеся ей палаты и туалет.

В 8.30 она уже делала перерыв в работе и читала Лёвину газету, которую тот каждый день покупал в киоске. Они обменивались впечатлениями по поводу событий в мире, личной жизни, обсуждали больничные новости.

В 8.45 начиналась пятиминутка в отделении. Дежурные сёстры устало докладывали о больных, что с ними приключилось за ночь. Потом уже врачебная конференция всего корпуса.

Начинался день, полный забот и проблем. Вылезали какие-то огрехи и недоделки: то не было нужного анализа у больной, то возникали другие непредвиденные обстоятельства. Надо было срочно оформить выписку больных. Как всегда, дел с утра было много.

Усталость на какое-то время уходила в сторону, просто было не до неё в этом водовороте неотложных проблем. Потом операции – это самое интересное и полезное за весь рабочий день. Если вдруг случалось, что их отменяли, то создавалось впечатление, что вроде и делать нечего, раз ты не в операционной, как будто напрасно прожил день.

После операций – осмотр поступивших больных, решение каких-то неотложных вопросов по обследованию и лечению, перевязки.

Всё это сопровождается беготней по длинному коридору, телефонными звонками, беседами с пришедшими родственниками пациентов. День пролетал незаметно.

Часам к трём вновь давала о себе знать госпожа «усталость». Наташе казалось, что она опять водворяется ей на плечи и окутывает свои плащом. Хотелось посидеть, отдохнуть, а ещё бы лучше – лечь полежать.

Рабочий день подходил к концу, надо было собираться в обратный путь, а там ждал новый рабочий день, теперь уже на кухне.

Самым счастливым мигом за целый день был тот момент, когда она выходила на улицу, покидая больницу. Ей хотелось оставить рабочие проблемы и думать о чём-то совершенно не связанном с работой, но так как чаще всего они шли до метро вместе с Ларисой, врачом из Наташиного отделения, то невольно всю дорогу обсуждали больничные дела.

В метро она опять старалась сесть, закрыть глаза, отключиться, часто Наташа даже засыпала, и какая-то неведомая сила будила её на нужной станции.

Дома уже ждали дела: надо было приготовить что-то поесть, выслушать проблемы каждого, помочь, если это было в её силах, хотелось и просто сесть и почитать газету. Домашние дела продвигались с трудом и занимали всё больше времени. Раньше она могла с легкостью, придя с работы, ещё заниматься и диссертацией, и шить, и вязать. Сейчас это казалось уже фантастическим сном.

Ложась спать, Наташа думала: «Господи, какое счастье, что закончился этот день и можно лечь и вытянуть уставшие за день ноги, воспользоваться короткой передышкой перед следующим днём».

Ей казалось, что жизнь течёт всё быстрее и быстрее, она теперь только успевала считать пятницы. Совсем недавно они прощались с Ларисой в метро до понедельника, а теперь уже снова пятница.

Наташа думала, что сейчас она замечает недели, а потом так же быстро будут бежать месяцы, а там и времена года – осень, зима, опять лето.

И так вся её жизнь промчится вихрем, и ей нечего будет вспомнить, кроме сумасшедшей работы и усталости, которая убивала в ней душу, наполняла все клетки её тела пустотой.

Наташа будто погружалась в полусонное состояние, стала хуже видеть, слышать, воспринимать. События постепенно приобретали размытые контуры, жалости на всех уже не хватало, хотелось жалеть только себя.

Надоело всё время быть сильной, хотелось, чтобы кто-то приласкал, понял, что она на самом деле слабое, нежное, требующее внимания и ласки существо. Хотелось сказки, той красивой жизни, о которой пишут в книгах или показывают в мыльных операх, но была суровая реальность, которая ранила душу, то чистое и прекрасное, что в ней ещё оставалось.

Всё труднее становилось бороться с этой усталостью. Иногда казалось, что придёт время – и сама Наташа превратится в эту самую усталость со скорбным лицом и отсутствующим взглядом.

Главным чувством, которое удерживало её в этой жизни, была любовь к детям, их проблемы заставляли жить, вставать каждое утро, бороться с усталостью, работать.

Ей верилось, что пройдут эти трудные времена, наступят другие, более счастливые и радостные. Она сможет заниматься тем, чем ей захочется – писать, творить. Не надо будет вставать на работу, можно будет путешествовать, увидеть весь мир.

Но всё это будет когда-нибудь потом, наверное в следующей жизни. А пока – утро, в половине седьмого, как всегда, звонит будильник.

Март 1996 г.

Дорогой Антон Павлович!

Я пишу Вам из дня сегодняшнего в век прошедший. Усадьба Ваша Мелихово стоит, как и сто лет назад и, даст Бог, простоит ещё много раз по столько. Благодаря стараниям людей, любящих, помнящих и чествующих Вас.

Ярким солнечным утром в середине июня одна тысяча девятьсот девяносто девятого года всё так же поют птицы в саду. Первые лучи солнца пробиваются сквозь листву тополей, посаженных Вами около дома.

Они поднялись до самых небес и тихо шелестят, словно старики, ворча о чём-то увиденном и пережитом. Жаль, что они не могут рассказать о Вас, а может быть, мы просто не понимаем их язык.

В деревне заливисто кричат петухи, лают собаки. Наверное, и сто лет назад они вот так же извещали о начале нового дня. Пруд перед домом затянут серебристой ряской, но там водятся караси, и можно забросить удочку и поймать что-нибудь и сегодня.

Вокруг дома заботливо высажены цветы. Они цветут всё лето, щедро даря свои ароматы и краски. Сегодня – царство пионов. Белые, розовые, они с восхищением склоняют тяжелые головы. Кусты полны молодых бутонов, терпеливо ждущих своей очереди показать миру красоту и совершенство форм.

Все огородные культуры тоже растут в изобилии. Огород приносит весомые плоды, будто чья-то лёгкая рука, возделав его в первый раз, позаботилась и о грядущих поколениях.

От веранды можно неспешно прогуляться по аллее – «аллее любви», как назвали её когда-то Вы, так она зовётся и сегодня. Можно посидеть на скамейке в тени высоких деревьев. Помечтать о несбывшейся любви или, наоборот, вспомнить о пережитых приключениях.

Конюшня и хозяйские пристройки стоят в ожидании работы. Вокруг дома скошена трава, и этот запах напоминает о скоротечности лета. Так часто бывает в этих местах, оно, не успев начаться, быстро катится к исходу. Скоро день начнет убывать, и не будет уже того буйства яркой сочной зелени, какое бывает только весной и ранним летом.

Ваш дом, светло-коричневый, под зеленой крышей, с белыми ставнями – повёрнут к солнцу. Веранда выходит окнами на восток, и первые лучи солнца заглядывают сюда каждое утро.

Перед домом так же висит колокол, в который можно позвонить любому. Будто дотронуться до Вашей руки, ведь Вы касались его, значит, это будет рукопожатие через сто лет.

Флигель тоже ждёт прихода своего хозяина, а Ваши мысли и чувства хранятся там, будто в шкатулке.

Пожарный сарай стоит, слава Богу, без дела. Зато пруд облюбовали утки и весело крякают, обучая плаванию потомство.

Природа замерла в ожидании дня, событий, свершений. Скоро он наступит, и толпы Ваших поклонников и людей, впервые открывших для себя Ваше имя, приедут в гости.

Они пройдут по комнатам, тихо и незаметно дотронутся до принадлежавших Вам вещей, вкусят запахи дома и унесут с собой частицу хозяйского тепла и гостеприимства.

В прихожей висит Ваше пальто. Оно терпеливо ждёт, когда его наденут и пойдут на прогулку или по другим неотложным делам. Обувь начищена и готова сопровождать в самый далекий путь.

В кабинете всё выглядит так же, как и сто лет назад. На письменном столе любимые фотографии, дорогие сердцу вещицы. Удивительно, что писали Вы самой обыкновенной ручкой с чернилами. Хочется присесть на диван и смотреть, как Вы пишете, стараясь уловить мысли и чувства, не переставая умиляться мастерству и лёгкости пера. Унестись вместе с Вами в неведомую страну под названием «творчество». Будто сама атмосфера этого кабинета может позволить любому стать таким же великим.

Множество книг на полках. Все они готовы помочь в нужную минуту, поделиться своими мыслями. На стенах – картины, фотографии. Вы так же смотрели на них, когда отрывали взгляд от бумаги и о чём-то задумывались.

На всех фотографиях Вы серьёзны. Глаза умные и проницательные, и всегда грустные. Всё Ваше творчество такое же умное, ироничное, грустное, а иногда даже трагическое.

Вы всегда тонко понимали жизнь и видели, что она совсем не такая, как хотелось бы. Рядом с красотой и богатством соседствовали нищета и болезни. В кабинете Вы также принимали больных. Наверное, и профессия врача делала Вас грустным, потому что трудно быть весёлым, постоянно видя перед глазами человеческие страдания.

Зато как приятно потом насладиться плодами своего труда, если больному стало легче и лучше! Врач по натуре ещё и прекрасный психолог. Ведь надо лечить не только тело, но и душу пациента. Ваша литература всегда была тем самым лекарством для души.

Утренний прием – самый плодотворный. Голова свежая, мысли ясные. Выбор лекарств не велик, но зато Вы сами колдуете над порошками, взвешивая и решая, что и сколько надо назначить. И в этом есть что-то от средневековых алхимиков, которые пытались получить драгоценное золото из минералов.

Прием закончен, кабинет пустеет. Теперь можно целиком отдаться творчеству. Перо то легко скользит по бумаге, словно Вы пишете о чем-то давно продуманном и наболевшем, то вдруг застынет в руках, и только задумчивые глаза выдают напряжение мысли и чувства, так знакомые любому писателю.

В Вашей литературной манере удивительно сочетаются глубина мысли и краткость изложения. Будто скульптор неведомой рукой отсекает всё ненужное от глыбы мрамора и оставляет после себя шедевр, которым не устают восхищаться многие поколения.

Мысли прерывает звон колокольчика. Он извещает всех о том, что пора завтракать. В доме установлен строгий распорядок дня. Все заняты своими делами, и только завтрак, обед и ужин – это то время, которое объединяет всю семью. Завтрак строго в семь утра. День у всех начинается рано, потому что надо успеть многое сделать.

В столовой чисто и уютно. На стенах любимые картины. Посередине комнаты – большой стол с нарядным сервизом. Во главе стола сидит матушка, рядом с ней отец, сестра Маша, брат и Вы. Сначала готовили рядом в маленькой кухне, но запахи пищи по всему дому мешали, тогда построили отдельный флигель, и теперь прислуга приносит еду оттуда. Ваш отец Павел Егорович, вёл подробный дневник, и благодаря ему мы знаем не только меню, но даже количество блинов, которое было съедено каждым из гостей на одном из обедов.

После завтрака – опять работа. Так хочется с головой уйти в литературу, но мешают мысли о тяготах семьи, о кредиторах, о долгах. Вы – кормилец большой и дружной семьи, все финансовые проблемы легли на Ваши плечи.

От этих невеселых мыслей настроение совсем испортилось. Что-то давно никто не приезжал в гости. Эта уединённая жизнь начинает раздражать, и Вы садитесь за письма. Каждое из них – это отдельный рассказ или поэма, где с присущим юмором Вы подробно описываете своё бытиё и сетуете на проблемы.

Но вот и эта работа наскучила. Хочется подвигаться, размяться. Двери в гостиную распахиваются. Там тихо. Только из сада доносятся голоса. Это Мария Павловна в огороде что-то громко и властно объясняет прислуге. Матушка занята на кухне приготовлениями к обеду. Брат Михаил уехал в соседнюю деревню по хозяйским делам. И только отец в своей комнате что-то пишет, стоя за конторкой. Вы присаживаетесь к роялю. Негромко наигрывая знакомые мелодии, погружаетесь в мир музыки, её звуки медленно уплывают в сад.

Взгляд останавливается на картинах брата Николая. Боль за его жизнь давно поселилась в сердце. Вы делаете всё, чтобы понять, поддержать, вылечить. Но жестокая и коварная болезнь по имени алкоголизм съедает не только душу, но и тело. Рядом с Вами медленно умирает талантливый, добрый и нежный человек.

От бессилия хочется кричать или, наоборот, забиться в угол и тихо плакать. А ведь работы Николая по-настоящему талантливы, и он мог бы стать большим мастером!

Вы заглядываете в Машину комнату. Она маленькая, но очень уютная. Все вещи хранят тепло её рук. Любимая сестра, посвятившая Вам всю свою жизнь. Она так и не вышла замуж и не родила детей. Вы были её единственной любовью.

Благодаря стараниям Марии Павловны сохранился и Ваш дом в Ялте, и Мелихово. Великая труженица, она, как и другие члены семьи, могла бы многого достигнуть в творчестве.

В доме бывало множество талантливых художников. Маша брала у них уроки живописи. Если бы она могла и дальше развивать и совершенствовать свой талант, то была бы известна и в широких художественных кругах.

Сколько же молодых людей сваталось к этой умной, интеллигентной и обаятельной девушке. Но Вы каждый раз своим молчанием отклоняли их предложения. Маша советовалась с Вами, боясь нарушить то равновесие, которое было в семье, но Ваш эгоизм перевешивал на чаше весов.

Вы молчали, опустив голову, и она понимала, что надо отказать и отказывала. А потом горько плакала, уткнувшись в подушку, только ей, доверяя свои девичьи тайны и страдания.

Всё в семье, так или иначе, зависело от Вашего мнения и решения. Вы рано стали кормильцем, но тем самым на Вас ложилась и миссия вершителя судеб. Иногда вы принимали правильное решение, иногда, как потом показывала жизнь, ошибались.

Быть может, жизнь Марии Павловны была бы ярче, плодотворнее, если бы она вышла замуж, нарожала детей. Но она растворилась в Вас, и Вы один стали путеводной звездой в её долгой и интересной жизни.

Но вот опять звенит колокол у крылечка дома, зовёт всех к обеду. Значит уже полдень, и пора вновь отдохнуть от дел, и вся семья опять в сборе. После обеда – сон. Встают все рано – в пять утра, поэтому полдень – как раз время для небольшой передышки. Потом поездки по деревням, надо посмотреть, как строится новая школа, наведаться в Лопасню, заглянуть на фабрику в Новосёлках. Дел много, надо всё успеть.

К вечеру съезжаются гости. Теперь гостиная полна народу. Молодёжи набилось столько, что сидели прямо на полу. Спорили, шумели, говорили все разом, перебивая друг друга. Музицировали, иногда ставили целые спектакли.

Как-то Вы поспорили с друзьями, что сможете за полчаса написать новеллу о любом из самых простых предметов на выбор. И действительно, через полчаса все внимательно слушают рассказ об обычном портсигаре или пепельнице.

Скольких интересных людей принимала эта гостиная! В воздухе постоянно витал аромат любви. Сколько пылких признаний слышали эти стены. В разгар веселья Вы могли незаметно удалиться и, закрывшись в своей спальне, писать, писать, словно боясь, что потеряете мысль или упустите драгоценные минуты творческого подъёма.

Но вот из гостиной раздаются жалобные звуки гитары. Это Лика, божественная Лика поёт романсы. Вы не можете устоять, и никакой творческий порыв не в силах удержать Вас за столом. И вот Вы уже внимаете чудесному пению. Будто заряжаетесь неведомой энергией и от этой женщины, и от музыки.

Романс закончен, и Лика уже весело хохочет над чьей-то шуткой, а Вы любуетесь этой женщиной, понимая, что она околдовала Вас на всю оставшуюся жизнь. Но судьба гения, наверное, тем и сложна, что Вы не вольны поступать, как велит сердце. Вся жизнь в услужении только одной музе – литературе. Отсюда постоянное недовольство собой, своим творчеством, вечное искание, и этот поиск не завершится никогда.

Только близкие видят и понимают это состояние, когда вдруг среди общего веселья Ваши глаза погрустнеют, словно закроются ставни, и Вы вновь погрузитесь в свои мысли.

Нелепо искать в Ваших литературных героях каких-то конкретных прототипов. Каждый герой будто соткан из сотни знакомых и вовсе не знакомых людей. Трудно сказать, где грань реального и вымышленного лица. Писатель пропускает через себя мысли, чувства, переживания других – и получается рассказ, новелла или повесть. Меня всегда восхищало Ваше умение увидеть и передать главное в нескольких словах, показать самое сокровенное, что есть в душе героя.

И только близкие люди видели и знали, скольких усилий всё это стоило. Сколько бессонных ночей, сколько понапрасну прожитых дней, когда не получалось так, как хотелось бы.

Спад настроения, раздражение, болезни, вычёркивающие из жизни драгоценные часы творчества! Зато сколько неподдельной радости и счастья наполняло Вас, когда всё получалось, всё нравилось и принималось с восторгом другими. Как сладостен успех, и как горька неудача для художника!

Личная жизнь каждого мастера интересна для обывателя. Будь то простые человеческие чувства или помыслы, они сближают гения и простого смертного. Всем хочется узнать, как Вы жили? Что было необыкновенного в жизни? Что Вы видите и знаете, чего не знают и не видят другие? Как научиться искусству вот так же легко писать, чтобы казалось, будто строки льются без всякого усилия, словно чья-то неведомая рука движет перо по бумаге.

Сейчас собирается по крохам любая мелочь, связанная с Вашим творчеством. Каждое письмо, рукопись бережно хранятся и тщательно изучаются. А удивительные встречи, которые происходили в гостиной сто лет назад, продолжаются и сегодня.

Летом и зимой сюда, в Мелихово, приезжают композиторы и певцы, актёры и чтецы. В небольшом, но очень уютном концертном зале каждое воскресенье играют и Ваши пьесы, и пьесы других авторов. Знаменитые и совсем ещё юные певцы и музыканты исполняют на этой сцене и романсы, и сложные оперы. И кажется, что все мы, зрители, – Ваши гости. А Вы просто отлучились ненадолго по своим делам, а потом тихонько войдёте в зал, сядете где-нибудь в уголке и будете слушать и улыбаться своим мыслям.

В усадьбе часто слышны детские голоса. Сегодня дети приезжают сюда и помогают содержать в порядке Ваше большое хозяйство. Они играют Ваши пьесы прямо в саду. Вы всегда любили детей, строили для них школы, писали книги, лечили, учили видеть жизнь. И как приятно сегодня смотреть, как они внимательно слушают экскурсовода, задают вопросы.

Мелихово сегодня ещё и большая театральная мастерская. Могли ли Вы себе представить, что Вашу «Чайку» будут играть актеры из разных стран на девяти языках сразу в одном спектакле. И сценой будет веранда Вашего дома и лужайка перед ней. Здесь проводят свои мастер-классы известные актёры МХАТа и режиссёры из Америки, Дании, Швеции, Прибалтики.

Выставки, посвящённые Вашему творчеству, с большим интересом принимаются и в Германии, и в Венгрии, и в Болгарии, и других европейских странах. И всё это благодаря стараниям людей, любящих и знающих Ваше творчество.

А тех, кто ещё не побывал у Вас в гостях, я приглашаю приехать в Мелихово. Это недалеко от города Чехов. Сюда можно добраться и на поезде, и на автобусе. Здесь всегда ждут и будут рады любому.

С уважением, ваша искренняя почитательница Нина Осмоловская.

Июнь 1999 г. Мелихово.