Текст книги "Счастливая девочка растет"

Новая квартира

Ура-а-а! Мы на новой квартире! Папка четыре дня перевозил на грузовике вещи, и ему помогали его “мальчики” с работы, – по-моему, он их любит и они его тоже – нашего Папку невозможно не любить! Потом он перевёз туда Мамочку с Ёлкой и умчался в свою “Лимонию”!

Мамочка за два дня перевезла со старой квартиры на новую сначала меня, а потом Бабусю с Анночкой и Мишенькой.

И оказалось, что это не просто квартира, это две двухкомнатные квартиры. Папа не успел, и Мамочка вызвала кого-то, чтобы “прорубить” дверь между квартирами, а пока мы ходим из одной в другую через лестницу – это очень смешно!

Пришли двое мужчин – один немолодой, другой молодой. Долго курили, но потом прорубили отверстие в стене по Папиной линии, вставили туда дверь, вокруг замазали и чем-то закрасили. Мамочка пришла “принимать у них работу” и меня с Ёлкой взяла.

Дом этот строили пленные немцы. Комнаты очень красивые: потолок с лепниной и на стенах красивый бордюр с колокольчиками и листиками.

Дверь сделали, но вокруг гора чего-то непонятного и просто мусора. И Ёлка показывает Мамочке – они испортили бордюр над дверью, но его почти полностью можно восстановить.

– Попрошу вас унести всю эту гору мусора и восстановить бордюр! – говорит Мамочка пожилому мужчине – оба работают в нашем доме.

– Обижаешь, хозяйка! – улыбается пожилой. – Сейчас всё вынесем – не тебе ж таскать! А филёнку, – он покачал головой, – филёнку оттяну завтра с утречка. Да, – и он так уверенно сказал, – завтра приду оттяну филёнку!

Квартира потрясающая, но местечко, куда нас Папка завёз, “на краю света”, как сказала Ёлка. Во-первых, набережная Максима Горького вообще на город не похожа: набережной нет, всё как-то изрыто, дороги тоже нет – машины подъезжают с улицы Осипенко. А около нашего дома, почти вплотную, стоят несколько маленьких страшненьких деревянных домиков. Кошмар!

Вышли мы на Осипенко – у меня прямо сердце сжалось: разве это улица? Вся в булыжнике, трамвай – ды-ды-ды-ды-ды! Перепрыгнуть её можно в два прыжка. А Первая Мещанская – такая красивая, такая широкая! Прошлись по магазинам – они все очень маленькие, только “серый” оказался побольше, его почему-то все называют “военный”. Но в магазинах есть всё то же, что есть на Мещанской.

Ёлка хмурится, расстроена, а я вдруг вижу на прилавке её любимые конфеты.

– Ёлка, посмотри, – говорю, – леденцы в шоколадной пудре!

Ёлка обрадовалась, засмеялась, и мы сразу купили немножко леденцов. Но я понимаю: она не леденцам радовалась, я её очень понимаю!

Анночка сказала, что ей здесь нравится, мы с Ёлкой переглянулись и сказали: да-да!

Когда мы вернулись домой, я всё-таки немножко, совсем немножко, пожаловалась Мамочке. Она так смеялась!

– Нинуша, ты не представляешь себе, какая здесь будет чудная набережная! Маленькие домики снесут, землю всю сровняют, заасфальтируют, реку возьмут в гранит, посадят много деревьев – это будет одна из самых лучших набережных Москвы! – Она задумывается и говорит, но, по-моему, не мне: – Я всегда мечтала жить на набережной – ничего, что это не Нева, всё равно – моя мечта сбылась!

Папа приехал из своей “Лимонии”, сказал, что ненадолго, скоро опять уедет. Но сказал, что завтра сведёт меня в новую школу, – Ёлка доучивается этот год в старой, 609-й. Посмотрел дверь, покачал головой.

– Мастер сказал, что придёт завтра с утречка, чтобы оттянуть филёнку, – докладывает Мамочка.

– А когда это было? – спрашивает Папа.

– Недели две назад! – смеётся Мамочка.

Квартира, конечно, потрясающая! Из-за того, что их две, у нас получается две кухни; из кухни, выходящей окнами на набережную, сделали Папин кабинет – там уже стоит его письменный стол, скоро уберут плиту, а раковину оставят – так Папка захотел. А настоящая кухня выходит на другую сторону – прямо на завод шампанских вин. Рядом с кухней комната – там живут Бабуся с Мишенькой. Из нашей огромной комнаты – если выйти на балкон, почти под нами “шампанские вина”, – если встать в левый угол балкона и высунуться, видны часы на Спасской башне – это куранты, а в воскресенье слышен их звон. Это здорово! Из своей кровати я могу Анку взять за руку, а Ёлку за ногу и сказать им “спокойной ночи!”. И ещё, прямо напротив, на Осипенко, две школы – женская и мужская. Но на набережную выйдешь – кошмар!

В общем, место ужасное, а квартира прекрасная – получились стихи!

Завтра пойду в новую школу – Папка поведёт. Уже конец апреля. У меня такая интересная мысль: первая школа была плохая, вторая – вполне приличная, значит, эта – очень хорошая!

Я всё время вспоминаю, что Мамочка говорила про набережную – наверное, так и будет. Самое замечательное, что сбылась её мечта – она всегда мечтала жить на набережной, но это не Нева, а Москва-река!

Может, она теперь и Москву полюбит, как я её люблю?

Новая школа

“Срочно явитесь в комендатуру!” – закричало у меня в голове, и я подскочила. Смотрю – сижу на кровати, где – не понимаю. Справа Анка сидит на кровати – на меня таращится, слева Ёлка лежит с открытыми глазами. Будильник стоит рядом на тумбочке – шесть часов на нём!

Ой, это же новая квартира!

“Дежурный! Срочно явитесь в комендатуру!” – мужской голос грозно приказывает, по-моему, из всех репродукторов Осипенки.

– Они что, с ума сошли? – И Ёлка тоже подскочила на кровати. – Шесть утра – орут на весь город!

“Солдат Селиванов! Срочно явитесь в комендатуру!” – завопила вся Осипенко. У нас на Мещанской никто так по утрам не орал.

Сидим слушаем – вроде больше не кричат. Ещё целый час можем поспать.

– Девочки, – говорю, – давайте быстренько поспим. – И на подушку.

“Солдат Селиванов! Срочно явитесь в комендатуру!” – рявкнул кто-то у меня над ухом.

Я подскочила, смотрю – девочки сидят, на будильнике шесть часов десять минут.

– Солдат Селиванов явно дрыхнет! – сердито говорит Ёлка. – Так что нам поспать больше не удастся.

– Чёрт бы его побрал! – говорю. – Мне сегодня в новую школу! Нет, девочки, – говорю уверенно, – никакой солдат Селиванов не помешает мне сейчас ещё поспать! – И падаю на подушку.

Открываю глаза. Папа стоит, смотрит на меня, улыбается. Я подскакиваю на кровати – Анки и Ёлки нет, на будильнике десять часов!

– Папка! – Я в ужасе. – Мы в школу опоздали!

– Мы никуда не опоздали, – говорит Папа очень уверенно. – Если бы ты там училась, ты бы опоздала из-за солдата Селиванова. Но ты там ещё не учишься. А я тебя могу привести в школу когда угодно – мало ли какие у меня дела!

– Как здорово, Папка! – Я хватаю, трясу его руку – он смеётся.

– Вставай, умывайся, завтрак на столе – пойдём в новую школу определяться!

Мы идём в новую школу. Переходим через горбатый мостик.

– Какой симпатичный! – радуюсь.

– Зимой он тебе таким не покажется, – говорит Папа.

– Пап, тут перила!

Переходим улицу, которая называется Новокузнецкая, по ней ходит трамвай.

– Ты уже взрослая, не буду тебя учить, как переходить улицу, по которой ходит трамвай, – говорит Папа серьёзно, но мне кажется, что учить всё-таки собирается.

– Пап, мне одиннадцать лет, я уже по всему городу одна езжу, – говорю ему так спокойно и рассудительно. – Ты лучше объясни, откуда здесь взялись эта комендатура и солдат Селиванов!

– От нас в трёхстах метрах в сторону Устинского моста – штаб военного округа Москвы. На Осипенко много военных казарм – отсюда комендатура и солдат Селиванов.

А вот и новая школа – № 528, по-моему, она ещё лучше 609-й! Вошли в школу и прямо к завучу. У Папы теперь два костюма – один расходный, другой праздничный. Сегодня он в праздничном, на пиджаке – лауреатская медаль и планки от орденов и медалей. Папа не любит ходить с наградами, но им “настойчиво рекомендовали в общественных местах появляться с наградами”.

Папа стучится, заходим в кабинет. В кабинете сидит мужчина и курит трубку. Увидев Папу, сразу встаёт ему навстречу – они жмут друг другу руки, что-то говорят, а я, хоть и знаю, что это неприлично, разглядываю его, не могу глаз оторвать. Мужчина в военной форме, но без погон, на нём высокие чёрные кожаные сапоги, он курит трубку – правда, сейчас, говоря с Папой, положил её куда-то. Он немолодой, очень маленького роста, но думаю, что не злой и не вредный. На кого он так похож?

– Скажите, – и голос у мужчины очень просительный, – а Шнирман Александр Львович, он случайно вам не родственник?

– Он мой родной старший, вернее старший средний, брат! – Папа удивлён.

Завуч, а зовут его Самуил Григорьевич, бросается на Папу, трясёт ему руки, и лицо его, по-моему, всё лицо дрожит от волнения.

– Я с Александром Львовичем четыре года проработал! Здесь госпиталь был во время войны, он у нас главным врачом был, а я завхозом! – От волнения он опять начинает курить. – В самом начале войны он был очень сильно ранен – едва выходили!

– Да! – говорит Папа, но не говорит, что это он его “выхаживал”.

– Его комиссовали и назначили в наш госпиталь главврачом. Он такой умный, такой образованный и порядочный! – Последнее Самуил Григорьевич говорит прямо с почтением.

А у меня в это время столько быстрых мыслей в голове: дядя Шура здесь работал четыре года, а я сейчас здесь буду учиться! Война и мирная жизнь. Я совсем забыла про войну, не в том смысле, что забыла, а в том, что почти не вспоминаю. И вот, в этой школе был госпиталь, как в “Мадриде”! Замечательно, что война закончилась, а я буду учиться в бывшем госпитале, где дядя Шура, которого я люблю, был главврачом!

Идём по коридору, останавливаемся около одного из классов, заходим туда. Девочки встают, учительница волнуется, Самуил Григорьевич поднимает руку и очень смешно и важно говорит:

– Садитесь!

Девочки садятся.

– Привёл вам новую подругу. Шнирман Нина! – Он показывает на меня рукой. – Будет с вами учиться. У неё Папа – лауреат, а дядя – очень умный!

От такого “представления” я чуть не захохотала, но, наверное, так улыбнулась, что многие девочки тоже улыбнулись. Я смотрю на них и думаю: хорошие девочки, будем дружить. Как здорово!

Папа привёл меня на четвёртый урок, а когда кончился пятый и все стали собираться домой, я вдруг решилась и сказала громко:

– Девочки! Кто живёт в районе улицы Осипенко, поднимите, пожалуйста, руку! – Сразу три девочки подняли руки, и тогда я сказала: – Пошли домой вместе!

Мы идём домой вчетвером – Таня, Маша, Женя и я. Обо всём говорим, хохочем, я рассказываю про старые школы. Доходим до Осипенко. Тане надо идти по Осипенко в район “серого” магазина. Женя живёт в доме “водников” – он торцом выходит на Осипенко, а Маша – в маленьком домике прямо за ним. Я говорю:

– Сегодня я пойду с Женей и Машей, а завтра с Таней! Вот такой у нас будет график, согласны?

И мы все смеёмся и радуемся!

Иду уже одна по набережной – весь сегодняшний день вспоминаю то быстро, то медленно. У меня здесь будут подруги – это чудесно! И одна мысль меня просто останавливает: Самуил Григорьевич не похож, но хочет быть похожим на Сталина. Смешно. И глупо! Значит, вот о чём в той маленькой главе “Культ Сталина” из маленькой книжки “Москва 1937”. И вдруг всё это как-то от меня отдалилось – вижу, но издалека!

Я стою на набережной, смотрю на наш дом – он красивый, – на речку, на другую сторону реки. А у меня в груди, в голове и вокруг меня какая-то лёгкая, изумительная радость – мне так хорошо!

Может быть, это весна?!

Подсмотрела

Правильно Мамочка сказала: это не квартира, это хоромы. Из-за того, что тут две квартиры, у нас не четыре комнаты, а пять – Папин кабинет сделан из второй кухни. И две ванные, и две уборные! Теперь мы вчетвером уходим утром почти в одно время – Папа на работу, а мы в школу. И если учесть, что некоторые, не указывая пальцем, невозможно долго умываются, то две ванные нам очень-очень пригодятся!

Сегодня после школы мы ходим по квартире – по-моему, мы втроём не в себе, но Мамочка – в себе! Она нам рассказывает, что где будет стоять, и мы сходим с ума от радости. А потом идём и сидим в столовой-гостиной, там уже почти всё есть, кроме стульев. Мы сейчас сидим на креслах и старых венских стульях, а Мамочка говорит, что скоро будут новые стулья – одинаковые, и надо подкараулить в магазине “вертушку” для рояля. Мамочка говорит, что Папа через несколько дней уедет в “Лимонию”, а когда вернётся, всё это будет! Да, и в этой комнате никто не спит – у Мамочки с Папой своя спальня!

Скоро будет ужин – мы сидим в нашей комнате. Сейчас здесь только три кровати, две тумбочки и бельевой шкаф, а будет ещё три письменных стола, тахта – это такой диван, – шкаф для книг и шкаф для платьев.

Сидим на своих кроватях – все чем-то заняты. Я Джека Лондона читаю – так пишет, что сердце замирает. Слышу звонок в ту дверь – там всегда Папка приходит. Я вскакиваю и бегу его встречать. Прибегаю в ту прихожую – там темно, я сразу, ещё в коридоре, останавливаюсь, потому что вижу: Папа с Мамой стоят неподвижно в темноте, Папа обнимает Маму, а Мамины руки и голова у него на груди. Кажется, что они замерли – совсем неподвижны!

Я тихо-тихо задом иду на цыпочках, задом вхожу в столовую, поворачиваюсь, так же тихо захожу в нашу комнату, сажусь на кровать и беру книжку. У меня сильно и быстро бьётся сердце – чувствую, Ёлка на меня смотрит, тогда я как будто прямо впиваюсь в книжку. Мне немножко стыдно, что я подсмотрела, но ведь я не нарочно – случайно получилось!

Значит, вот она – самая важная и прекрасная тайна взрослых: они стоят в прихожей, прижавшись друг к другу совсем неподвижно. Никуда ничего не ушло – они по-прежнему Мышка и Ёжик, Жоржик и Вака!

Почти девятнадцать лет назад они ехали из “Норда” в открытой машине, а у Мамочки в руках был букет астр, подаренный ей Папой.

И сейчас они стоят в тёмной прихожей, стоят совсем неподвижно…

Папа обнимает её и прижимает к себе.

А Мамочка положила голову и руки ему на грудь!

Я счастлива каким-то огромным, разлившимся вокруг меня счастьем!

Потому что это – ЛЮБОВЬ!!!

Иллюстрации

1945

Нина.

Нина делает стойку.

Соревнование – прыжки в мешке.

Алёша и Анночка.

Приз, полученный Ниной за 1‑е место в конкурсе пения.

Маме пишет из ссылки Володя Петропавловский, друг детства и юности.

Детский праздник. 20 ноября – день рождения Нины. За столом: Анночка, двоюродные сестры Алла и Белла, Нина, подруги по двору Лена и Дагмара, Элла и Инна Садовская.

Анночка.

Эллочка с Мишенькой на руках.

1946

Платок, обвязанный Ниной в подарок Маме на день ее рождения.

Платок, обвязанный Эллой.

Вот такой большой велосипед подарили Эллочке Папа с Мамой.

Нина и Элла во дворе своего дома на 1-й Мещанской.

Праздник. Слева направо: Элла, дядя Миша (Михаил Александрович Садовский), Мама, Папа, неизвестная женщина, дядя Серёжа (Сергей Львович Соболев), тётя Зина (Зинаида Николаевна Садовская), тётя Ася (Ариадна Дмитриевна Соболева), неизвестный мужчина.

Пионерский лагерь “Поречье”.

Родительский день.

Нина, Анна и Элла с Папой.

Мишенька.

У рояля.

Печатает на Папиной пишмашинке.

Мама и Нина с новым бантом.

Праздник. На переднем плане Элла и Нина.

Ленинград, лестничная площадка в доме на улице Писарева. Эллочка и Мама.

Ленинград, в гостях у Михлиных: тётя Витя, Эллочка, дядя Зяма и Мама.

Кисловодск, Мама и Папа отдыхают в санатории Академии наук. Мама на лестнице.

Папа.

Столовая санатория.

Мама – Гвоздь Кавказа

1947

Анночка.

Москва, 1-я Мещанская улица. На переднем плане: Нина, Анна, Элла и Мишенька.

Папино сорокалетие, но сам он, вероятно, “уехал в Лимонию”.

Мамин день рождения. Мама любуется чашкой, которую мы ей подарили.

Нина, Элла, Миша, Мама и Анна.

Праздник. Элла, Анна, Нина.

За роялем Эллочка, Нина играет на скрипке.

Нина пишет из лагеря домой.

Мама с Мишенькой.

Папа с Мишенькой за письменным столом.

В купе поезда, Нина едет с Папой в Ленинград.

Ленинград, ул. Писарева, “дом с эркером”.

Осколок, взятый Ниной на память в разрушенном Петергофе.

Ленинград, ул. Писарева, зал с эркером и камином. За роялем Нина.

Квартира семьи Шнирманов в Ленинграде.

Зал с эркером и камином.

Папа, Георгий Шнирман, в столовой квартиры на ул. Писарева, 1914 г.

Папа и дядя Шура, 1933 г.

Дядя Миша и Папа, 1935 г.

Три брата: Михаил, Александр, Георгий. Ленинград, 1949 г.

Дядя Миша.

Ленинград, Нина у Финского залива.

Эллино письмо родителям в Кисловодск.

Письмо Нины.

1948

Москва, 1‑я Мещанская. Нина читает газету.

Папа за своим письменным столом.

Мамочка стоит между роялем и буфетом в родительской спальне.

Мамин уголок. На этой полке с нотами до 1946 г. стояла фотография Оли Малеиной.

Оля Малеина – балерина, Мамина лучшая подруга.

Папа и Мама.

Наша ванная на 1‑й Мещанской перед переездом.

Прихожая. Элла у дверей.

Книга Л. Квитко, которую мы так любили в детстве.

Стихотворение “Колыбельная”.

Ужин перед переездом.

Бабушка с Мишенькой в родительской спальне.

Сборы на новую квартиру. Мама с Эллочкой.

Последняя ночь на старой квартире.

Последняя ночь на старой квартире. Эллочка.

Анночка.

Ниночка.

Мишенька.

Мишенька закрывает дверь на цепочку.

Новая квартира на набережной Максима Горького (сейчас она называется Космодамианской). Мама, Нина и Мишенька.

Столовая в новой квартире. Одна из первых совместных трапез.

Вид из окна Бабушкиной и Мишенькиной комнаты.

Вид из окна родительской спальни.

Новая квартира с уже прорубленной дверью.

Три сестры в своей спальне.

Мишенька растет.