Текст книги "Секретные операции абвера. Тайная война немецкой разведки на Востоке и Западе. 1921–1945"

Арман был искренним патриотом. Но если судить объективно, имелись сомнения, принесла ли его работа на Великобританию пользу его нации. Поляк и антикоммунист, он лил воду на мельницу и Советского Союза, который теперь оказался на стороне союзников, но в свое время напал на его страну именно в тот момент, когда Польша отчаянно сражалась с германскими частями.

Вот из каких соображений мне следовало исходить, если я хотел сыграть на его антикоммунистических настроениях и попытаться вдохновить его на совместную работу против Советского Союза. Если бы это удалось, то он бы пошел и на разговоры о работе против Великобритании. В конце концов ведь он понимал, что его ждет смертный приговор, если он предстанет перед военно – полевым судом.

Но, размышляя о способностях и взглядах Армана, всего этого мне показалось недостаточно. Чтобы привлечь такого человека, как он, сделать его обязанным нам и как можно сильнее к нам привязать, ему следовало что – то и предложить.

Размышляя так, я пришел к выводу, что необходимо разработать настоящий договор и заключить его с Арманом. Абвер должен был гарантировать ему, что арестованные 66 членов организации не будут преданы военному суду, если он обяжется заниматься в Великобритании шпионажем на нас.

Что касалось проведения операции, мысленно я представил ее себе так, что в определенный момент Арман при нашей незаметной помощи совершает побег из тюрьмы. Правда, его лжепобег следует продумать со всей тщательностью и разыграть так, чтобы у непосвященного, а позднее и у Интеллидженс сервис он не вызвал никаких сомнений.

Уже на следующий день я навестил Армана в тюрьме Фресне под Парижем. Арман казался искренне обеспокоенным судьбой своих сотрудников и сотрудниц, схваченных как вместе с ним, так и после его ареста. Это была благоприятная исходная позиция для начала нашего разговора.

– Ваши товарищи арестованы, – сказал я. – Уголовное дело еще не открыто. Вы сами понимаете, месье Арман, каким будет наказание, если суд вынесет приговор за военный шпионаж. Но возможно, вы что – то сможете сделать для своих товарищей.

– Как это понимать, господин подполковник? Меня ведь казнят в первую очередь.

– Вы поляк, польский офицер. Мне было бы интересно услышать, какие причины побудили вас вести шпионаж против Германии в пользу Великобритании, ради чего вы в течение целого года, занимаясь такой опасной деятельностью, день за днем ставили свою жизнь на карту. Вы же с самого начала давали себе отчет, что рано или поздно попадете в руки абвера.

– Ответ очень прост. Я отдавал все свои силы на благо моей страны. Как офицер, я считал это своим долгом.

– И вы действительно верили, будто ваша шпионская деятельность принесет пользу вашей родине? Если победит Великобритания, от этого выиграет и Советский Союз. Неужели вы думаете всерьез, что ваша страна и народ выиграют, если Советский Союз выйдет из этой войны победителем? Будет ли тогда у Польши свобода, государственность и будущее, о чем вы мечтаете и чего для нее желаете?

– Об этом я пока всерьез не задумывался. Я офицер и исполняю свой долг.

– Может быть, вам стоит все же подумать над моим вопросом. Мы, немцы, рассматриваем Советский Союз и коммунизм как самого большого врага Европы. Если вы взвешенно подумаете над общей ситуацией, возможно, обнаружите некоторые совместные интересы Польши и Германии в борьбе против Советского Союза и коммунизма. Я был бы рад, если бы вы пришли к таким выводам.

На этом я закончил наш разговор.

Когда я несколько дней спустя во второй раз посетил Армана в Фресне, ему уже, как казалось, ход моих мыслей не был антипатичен. Для него было бы крайне печальным, наконец сказал он, если бы его страна оказалась под коммунистической пятой.

При третьем разговоре Арман сам заявил, что он готов тайно работать в пользу Германии, если он этим сможет послужить своей родине и арестованным товарищам. Тут я решил, что пришла пора обсудить с ним разработанный мной договор. Наконец он окончательно решился после инсценированного побега через Южную Францию и Испанию отправиться в Великобританию и там по мере сил и возможностей вести шпионаж против всех держав – противников, за исключением Польши.

Он принял с радостью нашу ответную гарантию, что находящиеся под арестом члены организации Reeseau Interallie не предстанут перед судом. Но при подписании соглашения Арман потребовал внести дополнение, что все усилия, прилагаемые им для победы Германии, делались им на благо его родины – Польши.

Складывалась крайне странная ситуация. Пойманный шпион ставит контрразведке вражеской страны, в руках которой он находится, условия будущего сотрудничества. Тем не менее можно было рассчитывать на то, что шеф нашей службы согласится и мы сможем заключить договор, введя дополнение, о котором просил Арман. Нашей службе приходилось хвататься за любую предлагаемую возможность, чтобы получать как можно больше точной информации из Великобритании.

Конечно, следовало учитывать и то, что Арман мог дать признательные показания в Интеллидженс сервис или своему польскому начальству, действующему в Лондоне, о заключенном с нами соглашении, и тогда вражеская разведка попытается передавать нам дезинформацию. Но даже из подобной дезинформации противника мы, в определенных условиях, могли выуживать важную информацию.

Чтобы как можно надежнее нас обезопасить, в проект договора включили еще один пункт, что абвер будет считать себя свободным от принятых обязательств в отношении арестованных шпионов Reseau Interallie, если Арман выдаст противнику заключенный с нами договор.

Нам показалось довольно своеобразным требование Армана, что его вклад после окончательной победы Германии должен пойти на пользу Польше. Верил ли Арман в победу Германии или его требование заключало иронию? У такого опытного контрразведчика, как Арман, нельзя было исключать возможность издевки. Тем не менее нынешнее положение дел в принципе не могло исключать счастливого исхода войны для Германии.

Японцы после нападения на Пёрл – Харбор сообщали о новых многочисленных победах. На Восточном театре фронт на юге после суровой зимы снова покатился дальше на восток, а в Северной Африке у фельдмаршала Роммеля имелись серьезные успехи. Арман в последние месяцы в тюрьме получал только немецкие газеты. Вполне возможно, что сейчас, благодаря многочисленным сообщениям в нашей прессе о победах, он действительно был убежден, что Германия выиграет войну.

Теперь нам необходимо только решение и согласие шефа службы в Берлине. Полковник Роледер, начальник службы контршпионажа, поддержал мой замысел, и адмирал Канарис дал санкцию. Текст договора в окончательной редакции подписали Арман и я. Тем временем наступил май 1942 года.

Теперь начались технические приготовления к запланированной операции. Ее кульминация приходилась на инструктаж Армана, на что в Великобритании ему следует в первую очередь направить свое внимание и каким способом передавать разведданные. Поэтому необходимо научить его собирать рацию из обычных радиодеталей. Кроме того, следовало освежить его радиотехнические знания.

В несколько недель Арман овладел необходимыми навыками.

Для инсценировки его побега, который не вызвал бы подозрения, что это уловка абвера, назначили день 14 июля 1942 года. Память о взятии Бастилии и начале Великой французской революции, которое приходилось на этот день, всегда выводили население на улицы. В прошлом году они были просто переполнены. И в этот раз ожидалось то же самое.

При прекрасной погоде Париж кипел от народа, обстоятельство, благоприятное для проведения операции. Под предлогом, будто Арман вызывается на допрос в одно из ведомств в Париже, его забрали из тюрьмы Фресне и повезли в открытой легковой машине. На одной из самых оживленных улиц Арман выпрыгнул из машины и скрылся в толпе. Его официальные конвоиры бросились за ним и имитировали погоню за сбежавшим арестантом столь правдоподобно, что сотни зрителей – французов, случайно оказавшихся на спектакле, уверились в подлинности побега.

Уловка удалась. Будет ли спланированная против британской Интеллидженс сервис контригра и в дальнейшем развиваться столь успешно?

С Арманом условились, что через несколько дней после разыгранного побега он попытается уйти в Париже в подполье и разыскать членов Сопротивления, чтобы найти у них убежище и с их помощью проинформировать о побеге какую – нибудь группу в Южной Франции, борющейся против Германии. Через три дня он должен прийти на явку в Париже. Я собирался дать последние инструкции.

А если в эти три дня Арман установит контакт с каким – либо подразделением Сопротивления и донесет им о явке? Он ведь по – настоящему свободен: слежка за ним была не в интересах абвера. Это могло бы повредить начатой контригре. Если бы Арман такое задумал, то уже через несколько часов мог оказаться в Южной Франции, где стал бы недосягаем для абвера.

Объявится ли он через трое суток? Не придет ли он к мысли: к чему рисковать, укроюська лучше на юге Франции?

Арман сдержал слово, придя на условленную встречу. Он был явно убежден в том, что абвер выполнит условия заключенного с ним договора. Впрочем, он уже вышел на одну группу Сопротивления, имевшую связь с Южной Францией.

Арман поехал на юг Франции. Несколько моих сотрудников следили за ним в этой поездке и установили, что он точно придерживается достигнутых договоренностей. После короткой остановки в Южной Франции он продолжил свое движение в направлении Испания – Португалия. Дальше абвер уже не мог сопровождать и контролировать Армана, окончательно вышедшего из сферы германского влияния. Как – то он, уже свободный человек, будет действовать дальше?

В августе 1942 года радиоцентр абвера, где принимали радиограммы от собственных нелегалов, на каждом сеансе, предназначенном для связи с Арманом, работал на прием. Шли неделя за неделей без какого – либо радиосигнала в эфире от Армана. Но я настоял на том, чтобы радиоцентр продолжал оставаться на его приеме. Возможно, сразу по прибытии в Лондон его арестовали или он еще не подыскал для себя подходящей квартиры и не нашел возможности собрать передатчик и скрытно отправить радиограмму.

Наконец – в конце января 1943 года – в эфире появились позывные от Армана. Устанавливался радиообмен, как и было с ним договорено. С напряжением ждали расшифровки первого сообщения, пришедшего по этому каналу из Лондона в абвер.

Разочарование мое было велико. Сообщение было крайне скудным, а именно: говорилось о наблюдениях за военными мероприятиями в Великобритании, но, с моей точки зрения, они были довольно малозначительны. Было совершенно понятно, что Арман сможет сообщать гораздо более обширные и важные сведения, если будет жить в Лондоне свободно. Приходилось сомневаться в его искренности и желании сообщать нам все, что ему известно о военных и политических событиях в стране. Или тот, кто сидел за рацией там, в Лондоне, был вовсе не Арман, а вражеский радист, передававший только то, что хотела Интеллидженс сервис? Следовательно, радиограммы могли содержать дезинформацию.

Мы передали донесения Армана в службу абвера и в заинтересованные оперативные штабы с просьбой произвести анализ и дать заключение.

К нашему великому удивлению, все эти службы оценили донесения положительно и просили пересылать и последующие радиограммы из этого источника.

Радиообмен по этой линии продолжался, пока было возможно, вплоть до 1945 года. Оперативные штабы до последнего проявляли интерес к этим донесениям из Лондона.

При этом абвер не смог обнаружить явных признаков дезинформации. Несмотря на это, я был твердо убежден: решал совсем не Арман, что передавать по этому радиоканалу из Лондона абверу. Арман, как необыкновенно способный разведчик, за эти два года радиообмена передавал бы самое ценное и мог бы сослужить Германии ценнейшую службу. Он этого либо не хотел, либо не мог, значит, не был свободен в своем выборе. К этому выводу я пришел не в последнюю очередь оттого, что в приходивших радиограммах никогда не запрашивали о членах Reseau Interallie, находившихся в руках немцев. Если бы Арман, который всегда беспокоился о своих сотрудниках, мог самостоятельно составлять радиограммы, то от него обязательно поступали бы запросы о месте нахождения и положении своих единомышленников.

Было очевидно, что Арман нарушил взятое на себя обязательство не посвящать третье лицо в заключенный с абвером договор. С вероятностью, переходящей в уверенность, предполагалось, что он давал показания английской Интеллидженс сервис, и те составляли радиограммы, которые германская контрразведка принимала в качестве донесений Армана. Но по всей видимости, вражеская разведка отказалась от попытки дезинформировать германскую контрразведку. Предположительно, она принимала во внимание положение неоднократно упомянутых 66 сотрудников и сотрудниц Армана. Учитывая это, английская секретная служба на протяжении двух лет посылала донесения абверу, которые с английской точки зрения были несущественными и не наносили большого ущерба Великобритании и ее союзникам, а для германских служб могли все – таки представлять известный интерес. В любом случае вражеская разведка в течение двух лет пыталась создавать у германской контрразведки иллюзию, будто Арман действующий агент.

Несмотря на оценку поступающих якобы от Армана радиограмм, абвер со своей стороны выполнял взятые на себя обязательства: бывшие соратники Армана не предстали перед военным судом. Абвер также постарался, пока это было в его власти, обеспечить хорошее обхождение с арестованными. Развитие событий на позднейших этапах войны сделало невозможным содержание арестованных под арестом во многих городах, но в Париже всех задержанных, в том числе подозреваемых в шпионаже, освободили из тюрем, когда германские части в августе 1944 года ушли из столицы Франции.

С большой долей уверенности можно предположить, что какое – то число бывших сотрудников и сотрудниц Армана, находившихся под арестом у немцев, пережили войну. Сопричастным делу Reeseau Interalliee повезло, что абвер в 1942 году, когда принималось решение об их участи, был еще достаточно могущественным, чтобы взять арестованных под свое покровительство.

Бывший польский капитан Роман Чернявски, по кличке Арман, по дошедшим до меня сведениям, также находился в числе тех, кто пережил мировую войну. Будто бы он является офицером английских ВВС.

«Красная капелла»

Борьба с вражескими шпионско – диверсионными группами на оккупированных французских территориях осенью 1941 года и последующей зимой требовала приложить все силы, чтобы – любой ценой – как можно быстрее устанавливать и обезвреживать террористические группы, непрерывно наносившие удары по немецким военнослужащим. В результате этого органы абвера стали действовать в контакте с ГФП, как только те где – либо обнаруживали доказательства или всего лишь намеки на то, что определенные лица занимались антигерманской деятельностью. Подобный метод работы, с профессиональной точки зрения, в корне неверен. Но в этот отрезок времени надеялись, что при обысках квартир подозрительных лиц и в ходе их допросов удастся напасть на какие – либо следы, которые помогут установить разыскиваемых террористов.

Аресты 9 октября 1941 года по делу «Порто» в конечном счете были проведены именно из таких соображений. Однако расследование этого дела, как уже упоминалось, так же мало приблизило к обнаружению террористов, как и различные другие незначительные случаи, происходившие осенью 1941 года во Франции. Произведенный 17 ноября захват Reseau Interallie тоже не дал никаких нитей к разыскиваемым преступникам. Арестованные по этому делу лица не имели отношения к нападениям из – за угла на немецких военнослужащих. А нападения все учащались.

Эти теракты имели ужасные последствия. Командующий войсками во Франции, генерал от инфантерии Отто фон Штюльпнагель и комендант Парижа (Большой Париж), генерал – лейтенант Шаумбург, предприняли целый ряд жестких карательных мероприятий против французского населения.

Рестораны и увеселительные заведения в Париже закрывались с пяти вечера и до пяти утра. Всем жителям строго запрещалось появляться на улицах с шести вечера и до пяти утра. В метро в указанное время прекращалось всякое движение. В городе с миллионным населением это приводило к невероятной сумятице и хаотичному скоплению транспорта, когда метро закрывалось. Евреи на оккупированной французской территории облагались денежной контрибуцией в один миллиард франков, что было равно примерно 50 миллионам марок. Большое число людей, в первую очередь уголовников, евреев и коммунистов, были депортированы на Восток на принудительные работы. Стали вновь прибегать к практике расстрелов заложников. 13 декабря 1941 года казнили четверых французов за хранение неразрешенного оружия, а на следующий день висело объявление:

«100 евреев, коммунистов и анархистов, о которых известно, что они имеют отношение к виновникам нападений, будут расстреляны…»

Тем самым наказывалось все население Парижа, привлекалось к ответственности и приводилось в крайнее возбуждение. Люди считали несправедливым столь жестокое к себе обращение, ведь в течение года они вели себя дружелюбно и лояльно по отношению к иностранным военнослужащим. Взметнулась широкая волна гнева и ненависти к немцам, бошам.

В этой ситуации громом разнеслась весть об объявлении войны США 7 декабря 1941 года, породившая в широких слоях населения Франции возмущение всем германским и одновременно надежду на поворот в войне.

Абвер с самого начала отговаривал от расстрела заложников. Было совершенно очевидно, что террористы, осуществлявшие вероломные нападения, являлись орудием Москвы. Жестокость по отношению к французскому населению, до того спокойному и лояльному, могла привести лишь к напряженности, которая в первую очередь была на руку Советскому Союзу. В тот период Советский Союз препятствовал нежелательному и опасному установлению дружественных отношений и началу переговоров между Германией и западными державами. Командующий оккупационными войсками во Франции, генерал Отто фон Штюльпнагель, разделял точку зрения абвера и отчаянно, но тщетно отбивался от данного Гитлером приказа.

Упомянутые нападения на членов французских антикоммунистических партий недвусмысленно показали, в каких кругах следовало искать злоумышленников. Кроме того, в декабре 1941 года появилось яркое доказательство того, что Москва орудует на оккупированных регионах на Западе с помощью агентов, руководимых по радио.

В начале декабря 1941 года подразделение радиоперехвата в Брюсселе запеленговало один радиообмен, который раньше никогда не фиксировался. Запрос в Центр радиоперехвата в Берлине показал, что засеченный передатчик был неизвестен и там. Поскольку речь не шла об радиообмене немецких служб или нелегалов, подразделение радиоперехвата сообщило о своих наблюдениях отделу абвера в Брюсселе. Речь могла идти лишь о радиообмене вражеских агентов. Служба абвера решилась на немедленный захват.

В ночь с 12–го на 13 декабря 1941 года служащие отдела абвера в Брюсселе и радиоперехвата произвели аресты. Вражеский радист как раз завершал сеанс связи. С ним удалось арестовать и других агентов. Однако перед арестом они все – таки смогли уничтожить письменные документы, обработкой которых как раз занимались. Арестованные на допросе вели себя образцово: ни слова не сказали о своих секретных заданиях и рабочих приоритетах. Тем временем зашифрованные радиограммы, отправленные в последние дни с этого передатчика и перехваченные службами контрразведки, не были дешифрованы. Поэтому оставалось неясным, какой шпионаж или диверсионную работу вели арестованные агенты и каких результатов они добились. Точно установили лишь одно, что агентурный передатчик передавал свои донесения в Москву советской разведке. Поэтому служба абвера в Брюсселе дала этому делу наименование «Красная капелла».

Только в результате дальнейших, полученных в последующие месяцы сведений стало понятно, что захваченная в Брюсселе агентурная группа принадлежит широко разветвленной шпионской организации, которая уже с давних пор насаждалась из Москвы десятками агентурных групп по всей Европе. Первоначально, разумеется, эта организация должна вести в первую очередь тайную работу против западных держав. Но после вступления германских войск во Францию ее перенацелили на Германию.

Офицер абвера в Брюсселе, капитан запаса Пипе, сотрудник отдела контршпионажа, которому была поручена разработка дела, обладал, как говорится, хорошим нюхом. Дни и ночи напролет работая над дальнейшим распутыванием, он почуял шанс в своей жизни. Преимущественно благодаря следственной работе отдела абвера в Брюсселе, в конце мая – начале июня 1942 года начались новые аресты вражеских агентов, руководимых из Москвы. Среди арестованных оказался и радист, работавший на коротковолновом передатчике «Герман». Используемые советской разведкой кодовые наименования отдельных передатчиков «Аламао», «Ватерман», «Герман» и другие одновременно являлись и наименованиями агентурных групп, отправлявших свои донесения через соответствующие коротковолновые передатчики.

При этом втором аресте в Брюсселе «красного передатчика» брюссельскому отделу абвера улыбнулось счастье. Среди разных документов он захватил чрезвычайно важные, составленные по – немецки, незашифрованные отчеты. Содержание их подкрепляло твердое подозрение, что агентурная группа «Герман» обладала наисекретнейшей военной информацией, о которой войсковые штабы и службы не могли иметь никакого представления. Например, там были донесения о планировании немецкого наступления в направлении Сталинграда; запланированном продвижении на Кавказ; точнейшие сведения о германских люфтваффе и производственных мощностях авиапромышленности, а также запасах горюче – смазочных материалов.

Без всякого сомнения, предатель, от которого на коротковолновый передатчик красных «Герман» поступали эти донесения, должен был сидеть в высоком государственном кресле. Значение этих предательских донесений вообще не поддавалось оценке. Если они уже были переданы по линии «Германа» в Москву, это предательство могло означать для немецких армий, уже продвинувшихся в юго – восточном направлении, крупные потери и поражение. Поэтому необходимо срочно довести существо дела до сведения компетентного руководства, чтобы предпринять соответствующие меры для выяснения источника предательства и прежде всего для безопасности немецких войск на юго – восточном театре боевых действий.

Удачливый офицер абвера, капитан – резервист Пипе, по поручению своего руководства незамедлительно выехал из Брюсселя в Берлин и там изложил шефу III отделения заграничной службы абвера, полковнику генерального штаба фон Бентивеньи, существо дела, предоставив изъятые шпионские материалы.

Шеф абвера, адмирал Канарис, тотчас подключился и подготовил доклад высшему руководству. И началась свистопляска. Абвером и РСХА, включившимся только теперь, летом 1942 года, начался розыск предателя, передававшего через передатчик «Герман» чрезвычайно важные сведения. «Красную капеллу» раскрыли исключительно силами абвера.

РСХА создало отдельное подразделение, занимавшееся делом «Красной капеллы», а служба радиоперехвата выделила свои лучшие силы, чтобы ближним и дальним перехватом пеленговать другие радиопередатчики «Красной капеллы». В течение нескольких недель установили предателя, от кого радист «Германа» получал донесения о планах германского наступления на Востоке и о тактико – технических данных германских люфтваффе. Им оказался капитан ВВС Шульц – Бойзен, получивший у русской разведки псевдоним Коро и служивший в министерстве авиации Германа Геринга.

Перед арестами попытались установить круг лиц Коро. Выявлено следующее: Коро был связан с множеством лиц, преимущественно художниками, писателями и студентами, большинство из которых можно однозначно рассматривать как людей левой ориентации. РСХА с помощью сыщиков и постоянных постов наблюдения установило ближайший круг Коро. Ведь он еще не знал, что радиопередатчик «Герман» раскрыт, и потому не мог предупредить своих друзей и помощников.

В результате полицейских розысков вскоре стало известно, что множество лиц, общавшихся с Коро, были решительными противниками национал – социализма и в соответствии со своим мировоззрением и политической позиции искали пути и способы, как причинить ущерб национал – социалистическому правительству, разрушить его планы и помешать его действиям.

Таким образом, относительно быстро сотрудники РСХА, работавшие по этому делу, выяснили, что речь идет об обширном круге сопротивления, в который входили и лица, ведущие шпионаж в пользу советской разведки.

Теперь расследование дела «Красной капеллы» пришлось передать из абвера в РСХА. В соответствии с договоренностью, достигнутой в Праге в мае 1942 года между Канарисом и Гейдрихом, проведение следственных действий и вытекающих из них допросов и других мер дознания, даже в случаях, относящихся к компетенции абвера, полностью передавались в распоряжение РСХА.

Вследствие всех этих причин несколько месяцев спустя после обнаружения в Брюсселе агентурной радиостанции «Герман» выяснилось, что специально созданное РСХА для разработки «Красной капеллы» подразделение работает непосредственно со службой радиоперехвата и вместе с ними принимает решения по допросам и руководит мероприятиями, тогда как военная контрразведка из дела почти полностью выключена. Правда, помощник отделения абвера IIIf в Брюсселе, в основном благодаря которому были произведены первые успешные аресты агентов «Красной капеллы», мог постоянно поддерживать тесный контакт с сотрудниками специально созданного подразделения РСХА.

В конце августа 1942 года ответственные сотрудники РСХА решили произвести аресты Коро и его ближайших сотрудников, хотя и понимали, что расследование еще далеко не завершено и отсутствуют неопровержимые доказательства преступных деяний большинства лиц из окружения Коро. На одном из совещаний, предшествующем арестам, представители РСХА даже признались в этом сотрудникам абвера. Но они заявили, будто Коро предупрежден и будто бы произошли некоторые события, которые делают бессмысленной дальнейшую отсрочку его ареста. Кроме того, они надеялись из допросов арестованных получить необходимые доказательства.

31 августа 1942 года Коро был схвачен. В последующие месяцы и вплоть до 1943 года шаг за шагом проводились последующие аресты лиц, входивших в ближайший круг Коро или связанных с ним. В целом на территории рейха было арестовано около 400 мужчин и женщин, подозреваемых в причастности к агентурным группам советской разведки, действующей в Германии («Красная капелла»). С помощью допросов, обысков на квартирах и установления лиц, исследования деятельности и прошлого арестованных удалось добыть дополнительный обвинительный материал против Коро и некоторых его сотрудников.

Прежде всего выявили, что Коро примерно в начале июня 1941 года встречался с резидентом агентурных групп русской разведки в Европе, от которого получил радиопередатчик с шифрами и соответствующие инструкции. Его радист уже установил радиосвязь с Москвой, но она оказалась утраченной, поскольку инструкции с расписанием сеансов связи, доставленных этим резидентом, то ли были неполными, то ли ими неправильно пользовались. Поскольку его канал связи не функционировал, Коро передавал важные донесения в Москву через соседнюю организацию «Красной капеллы» в Бельгии.

Таким образом, расследование Коро и его окружения оказалось далеко не безрезультатным. Подготовлены неопровержимые доказательства, что организация передавала шпионские сведения врагу, которые могли иметь тяжелые последствия для воюющих на Восточном фронте армий. Кроме того, получены новые сведения об агентурных группах, работавших в Европе на советскую разведку. Тем не менее произведенное задержание, с профессиональной точки зрения, было преждевременным. Большую часть связанных с Коро арестованных пришлось отпустить, поскольку не смогли доказать их преступных деяний. Но позднее стало очевидным, что советская разведка еще минимум год после ареста Коро получала шпионские донесения из Германии, которые по значимости не уступали сведениям, передаваемым им в Москву.

Следовательно, в тот период в германских военных или гражданских органах действовали и другие шпионы советской разведки.

После захвата в Брюсселе радиста красных Германа с несколькими его помощниками, само собой разумеется, велось расследование не только на территории рейха, но и на всех оккупированных Германией территориях по установлению других агентурных групп советской разведки. При этом успешнее всего действовал радиоперехват, в течение нескольких месяцев установивший примерное местоположение около дюжины или более того коротковолновых передатчиков, которые с территории, контролируемой Германией, передавали информацию в Москву.

Потому уполномоченные органы РСХА и абвера прикладывали все усилия и использовали все возможные средства, чтобы обнаружить радистов красных и парализовать деятельность находящихся с ними на связи агентурных групп. Началась лихорадочная борьба с разветвленной организацией «Красная капелла». Службы радиоразведки абвера беспрерывно перехватывали зашифрованные радиограммы, направляемые установленными «передатчиками красных» в Москву, но расшифровать их было крайне сложно, поскольку враг использовал неизвестные шифровальные коды. Значительно усиленный персонал так называемых взломщиков шифров систематически занимался, не зная кода, работой по дешифровке, требовавшей почти сверхчеловеческого напряжения.

Затем службы радиоперехвата с помощью всех имеющихся подразделений ближней пеленгации попытались точно определить местонахождение «передатчиков красных», приблизительно засеченных службой дальней пеленгации, в то время как подразделения абвера и гестапо (тайная государственная полиция) в эти места направляли осведомителей, чтобы выявить там работавшие или предполагаемые агентурные группы.

Правда, сил для контршпионажа на оккупированных территориях было еще меньше, нежели на территории рейха. К тому же подпирало время. Во что бы то ни стало «передатчики красных» должны быть нейтрализованы. А из перехваченных шифрованных радиограмм выяснилось, что они ежедневно отправляют донесения в Москву. Поэтому почти во всех случаях аресты проводились сразу, как только на основании радиоперехвата появлялись перспективы неожиданно захватить радиста красных во время радиосеанса, невзирая на то, будут или нет установлены агенты, от которых радист получал донесения для передачи в Москву.