Текст книги "История второй русской революции. С предисловием и послесловием Николая Старикова"

«Полномочным съездом» должен был стать для большевиков Всероссийский съезд Советов, созванный на 20 октября. По смыслу их резолюций (см. выше резолюцию Коллонтай), они хотели апеллировать к этому съезду на решение демократического совещания и уполномоченных им органов о создании коалиционного правительства. К 20 октября большевики решили приурочить и свое выступление с требованием передачи всей власти Советам. Правительство было осведомлено об этом уже 10 октября, а 12-го вопрос о поддержании порядка в Петрограде был поставлен на совещании Керенского с его начальником штаба, военным и морским министрами, генералами Черемисовым и Барановским. По-видимому, тогда задача эта была признана легкой и спокойствие столицы – вполне обеспеченным. Двойственное отношение социалистической части правительства к большевикам продолжалось, несмотря на возраставшую угрозу с их стороны. В эти самые дни министр юстиции Малянтович счел возможным, уступая требованиям областного съезда, продолжать освобождение большевиков, арестованных после восстания 3–5 июля, даже таких, как Козловский и Раскольников, или главных вожаков пулеметного полка, солдат Семцовых и Сахарова. Он находил, что их нельзя преследовать по ст. 108 за «благоприятствование неприятелю», так же как нельзя было бы преследовать Льва Толстого. Напрасно один из товарищей министра возражал, что нельзя не считать «благоприятствующим неприятелю» такие действия большевиков, как отказ повиноваться военному начальнику, отобрание винтовок у желающих идти на фронт, взрывы на заводах, работающих на оборону, задерживание на станциях поездов со снарядами и т. д. («Русское слово», 14 октября)[115]115
  Все три товарища министра: Бальц, Скарягин и Демьянов – после этого подали в отставку и остались только тогда, когда Малянтович признал неправильность своих действий. Внешняя сторона этого эпизода рассказана в воспоминаниях Демьянова в IV томе «Архива русской революции».


[Закрыть].

Напрасно также военная контрразведка напоминала в эти дни специальным воззванием ко всем гражданам, что работа германских агентов в последнее время чрезвычайно усилилась и что «задачи тайной агентуры германцев и их союзников в России направлены к ослаблению нашей боевой мощи, окончательному подрыву наших экономических сил и к истощению нравственных сил населения путем обострения политической борьбы и доведения ее до формы погромов и анархии». («Русские ведомости», 15 октября).

Попытка предупреждения большевистского переворота. На серьезность приближающейся опасности на этот раз первыми обратили внимание вожди умеренного большинства «революционной демократии». До них прежде всего дошли сведения об энергичной агитации, которую большевики вели на фабриках и заводах столицы и среди солдат Петроградского гарнизона. Исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов первый высказал осуждение планам большевиков в резолюции 15 октября, принятой большинством 32 против 3 при 7 воздержавшихся. «Заслушав сообщение о созываемом на 20 октября Всероссийском съезде Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, на котором предполагается провести требование о переходе власти в руки Советов, – так гласила эта резолюция, – Всероссийский Совет крестьянских депутатов считает необходимым категорически заявить, что в данный момент этот акт может иметь глубоко печальные последствия для страны и революции, ибо может привести к гражданской войне, которая будет выгодна внешнему врагу, все глубже проникающему в нашу родную землю, и всем противникам трудового народа. Решить вопрос о власти в окончательной форме может только Учредительное собрание… Решение же этого вопроса накануне созываемого через полтора месяца Учредительного собрания будет не только вредной, но и преступной затеей, гибельной для родины и для завоеваний революции».

На следующий день, 14 октября, тот же вопрос был поставлен и в объединенном заседании обоих исполнительных комитетов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в связи с вопросом об обороне Петрограда. «В эти дни внешней опасности, – говорил докладчик Дан, – со стороны одной части революционной демократии, большевиков, ведется агитация за то, чтобы перейти от слов к делу. К какому делу? К чему ведет эта агитация?» «К миру и земле», – кричал с места Рязанов. «Но армия, – продолжал Дан, – понимает ее как призыв к неисполнению стратегических приказаний. Рабочие понимают ее как призыв к немедленному выступлению. Называют то 16-е, то 20-е число. Большевики должны ответить, правильно или неправильно понимают их; должны сказать, говорят ли они массам, что выступление будет сопровождаться кровавой войной, погромом. К нам, в ЦИК приходят рабочие и солдаты и говорят, что они не знают, надо им выступать или нет. С одной стороны, как будто надо, с другой, как будто не надо. Пусть же большевики прямо, честно, открыто скажут здесь: да или нет?»

Большевики отвечали лишь протестами и шумом, стараясь заглушить оратора и сорвать собрание. Когда им это не удалось, они потребовали часового перерыва для обсуждения предложенной Даном резолюции. По возобновлении заседания Пятаков произнес резкую демагогическую речь и внес резолюцию о переходе власти к Советам. После продолжительных прений всеми, кроме воздержавшихся большевиков и левых эсеров, была принята следующая резолюция Дана: «Принимая во внимание опасное военное положение Петрограда, которому угрожает вражеское нашествие, и ту погромную агитацию, которую давно ведет контрреволюция.., Центральный исполнительный комитет рабочих и солдатских депутатов и исполнительный комитет крестьянских депутатов обращается ко всем рабочим, солдатам и крестьянам и ко всем жителям Петрограда с призывом сохранять полное спокойствие… и считает при данных обстоятельства недопустимыми всякого рода выступления, способные только вызвать погромное движение и привести к гибели революцию».

Обратила внимание на грозившую опасность и несоциалистическая часть правительства. А. И. Коновалов неоднократно настаивал перед Керенским на принятии действенных предупредительных мер на случай восстания, на точном выяснении, какие именно части войск будут поддерживать Временное правительство и на составлении соответствующего плана обороны. Разговоры об этом велись 13 и 14 октября. Ответы Керенского были уклончивы: меры приняты, опасаться нечего, военное положение дает достаточные средства обороны в случае надобности. 14 октября Коновалов настоял на заслушивании доклада начальника штаба Петроградского военного округа генерала Багратуни – единственного сколько-нибудь компетентного лица в составе округа, и его впечатление было, что никаких мер не принято, никакого плана нет, и правительство, несомненно, будет застигнуто восстанием врасплох. Вечером 14-го Керенский уехал в Ставку и вернулся только к вечеру 17-го, все еще имея в виду в ближайшие дни уехать снова – и надолго – на Нижнюю Волгу, в Саратов и другие города «для ознакомления с настроением народа», как он говорил. Коновалов продолжал категорически возражать против этого плана. Недовольный повторными настояниями, Керенский просто стал уклоняться от бесед и от прямых ответов на прямые вопросы. Единственными мерами, принятыми в эти дни, были приказы главного начальника Петроградского военного округа полковника Полковникова, типичного представителя новейшего «революционного» командования, выдвинутого на свой пост отнюдь не по цензу профессиональной опытности, а по цензу революционной благонадежности. В этих прокламациях 17 октября не было недостатка в сильных словах. «Всякий, кто способен в настоящее время призывать массы к гражданской войне», объявлялся здесь «безумным слепцом или же сознательно действующим в угоду императора Вильгельма». Напоминалось о строгом запрещении Временным правительством «всякого рода митингов, собраний и шествий, как бы они ни устраивались», и, наконец, даже была налицо угроза «самыми крайними мерами для подавления всякого рода попыток нарушения порядка». Петроград, Кронштадт и Финляндия со всеми войсками были непосредственно подчинены главнокомандующему Северного фронта (Черемисову), и для разрешения деликатного вопроса о выводе из столицы войск Петроградского гарнизона он созвал съезд делегатов в Пскове.

Практические меры большевиков. Большевики на эти бумажные меры и формальные распоряжения отвечали практическими шагами. Первый такой шаг был предпринят в заседании петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 16 октября. По предложению Троцкого, был создан главный штаб предстоящего восстания под названием военно-революционного комитета. Троцкий привел очередные демагогические аргументы: «Нужно оборонять Петроград от… буржуазии, которая хочет опереться на войска Вильгельма против революционной демократии». «Наученные опытом корниловщины, мы не можем подчиняться распоряжениям органов, не очищенных от контрреволюционных элементов. Мы должны создать свой собственный орган, чтобы сознательно идти сражаться и умирать». Меньшевики-оборонцы протестовали «против гибельных для революции авантюр», меньшевики-интернационалисты высказались против выступления масс в данный момент; но большинством голосов проект создания военно-революционного комитета был принят, и Троцкий благословил этот новый орган на «немедленную и плодотворную работу».

И, действительно, «работа» предполагалась немедленная. Был уже готов целый план выступления в ночь на 17 октября. Массы должны были двинуться к центру города с трех сторон: с Охты, из-за Нарвской заставы и из Новой деревни. Второй отряд должен был захватить мосты через Неву и занять Петропавловскую крепость. Третий отряд должен был занять дворцы. В два часа ночи по этому поводу спешно собралось Временное правительство и выслушало доклады Керенского, Верховского и Никитина о принятых мерах. С четырех часов ночи заседание продолжалось в кабинете Керенского с высшими чинами округа, и были приняты меры к усилению охраны Зимнего дворца. Для этого были приглашены юнкера-артиллеристы и две школы прапорщиков из Ораниенбаума, хотя Полковников и продолжал уверять, что большинство гарнизона относится к выступлению отрицательно.

В последнюю минуту большевики отменили свои приготовления. Почему они это сделали, неясно. Верховский, как мы видели, приписывал себе заслугу отсрочки большевистского выступления и объяснял их решение тем, что они испугались того впечатления, которое произвели сведения об их планах на Северном фронте. Подобно Корнилову, Верховский грозил, очевидно, тем, что фронт пойдет на Петроград. Как бы то ни было, эта угроза оказалась впоследствии беспочвенной. Правда, что и сам кандидат на роль Корнилова в промежуток покинул свой пост. Возможно, что ввиду принятых правительством ночью мер большевики захотели еще раз проверить свои силы. Наконец, съезд Советов, к которому приурочивался момент выступления, 17 октября был отсрочен Центральным исполнительным комитетом Совета рабочих и солдатских депутатов с 20 октября на 25-е. В связи с этим могла перемениться вся диспозиция боя. Но бой был только отложен. Большевики говорили теперь, что они, собственно, не назначают еще вовсе дня своего выступления.

Отсрочкой выступления большевики воспользовались прежде всего для закрепления своих позиций среди петроградских рабочих и солдат. Троцкий появлялся на митингах в разных частях Петроградского гарнизона. Созданное им настроение характеризуется тем, что, например, в Семеновском полку выступившим после него членам исполнительного комитета Скобелеву и Гоцу не дали говорить. Троцкий дал лозунг – ждать инструкции от Всероссийского съезда Советов. 19 октября состоялось собранное военным отделом петроградского Совета закрытое заседание полковых и ротных комитетов. Присутствовавшие делегаты оказались большевистски настроенными, и в их заявлениях была лишь та разница, что не всем было ясно отношение к выступлению ЦИК петроградского Совета, а в некоторых частях вопрос о выступлении еще не был формально обсужден. Так, представитель Измайловского полка заявил, что солдаты его части верят только Совету рабочих и солдатских депутатов и выступят по первому его зову против Временного правительства. Делегат Егерского полка заявил, что полк выступит по приказу петроградского Совета для свержения правительства и передачи власти Советам. Представитель Волынского полка заявил, что солдаты его части не будут исполнять приказаний правительства. Делегат Павловского полка сообщил, что полк не признает ни правительства, ни ЦК, а вопроса о выступлении не обсуждал. Представитель Кексгольмского полка пришел с готовой резолюцией о немедленном созыве съезда Советов, который принял бы меры к прекращению войны. Представитель XX Стрелкового полка указал, что полк требует немедленного окончания войны и передачи земель комитетам. Представитель Гвардейского и Флотского экипажа заявил, что матросы правительству не верят, ждут приказа от «Центрофлота» и требуют прекращения соглашательской политики. Гренадерский полк и представитель 2-й Ораниенбаумской школы прапорщиков (размещенной в Зимнем дворце) заявили, что выступят в защиту правительства только по приказу исполнительного комитета Совета. Кавалеристы говорили, что они останутся нейтральными, хотя и есть несколько казачьих сотен и ударных батальонов, которые сочувствуют Временному правительству.

После всех этих докладов выступил Троцкий и прямо указал на цель собрания. «У нас нет решения о сроке выступления, – подтвердил он, – но правительство желает пойти на открытую борьбу с нами, и мы примем бой; Петроградский гарнизон воспротивится выводу войск на фронт». Затем был оглашен ряд постановлений петроградского Совета о непрерывной связи его со всеми частями гарнизона. Тут предусмотрено было и назначение специальных комиссаров петроградского Совета во все войсковые части, и дежурство у полевых телефонов, и ежедневное осведомление о планах только что выбранного военно-революционного комитета. Словом, устанавливались уже подробности связи с гарнизоном в ожидании немедленного выступления.

Относительно общего положения в городе корреспонденции «Русских ведомостей» 20 октября сообщили следующие факты: «На окраинах, на петроградских заводах Невском, Обуховском и Путиловском большевистская агитация за выступление идет вовсю. Настроение рабочих масс таково, что они готовы двинуться в любой момент. За последние дни в Петрограде наблюдается небывалый наплыв дезертиров. Весь вокзал переполнен ими. На Варшавском вокзале не пройти от солдат подозрительного вида, с горящими глазами и возбужденными лицами. Все окраины производят в этом отношении ужасающее впечатление. По набережной Обводного канала бесцельно движутся толпы пьяных матросов… Имеются сведения о прибытии в Петроград целых воровских шаек, чувствующих наживу. Организуются темные силы, которыми переполнены чайные и притоны… Комиссар Нарвского подрайона сообщил управлению милиции о появлении на Балтийском заводе значительных групп матросов… В связи с ожидаемым выступлением большевиков в частных кредитных учреждениях отмечается усиленное требование клиентами банков принадлежащих им ценностей». Это объясняется «убеждением широких масс населения, что выступающие большевики прежде всего обратятся к разгрому частных коммерческих банков».

23 октября – день петроградского Совета. В таком напряженном ожидании прошли 20, 21, 22 октября. Патрули ходили по улицам; изредка показывались таинственные автомобили с людьми в солдатской форме, стрелявшими в воздух из револьверов и винтовок. У Зимнего дворца стояли броневики, легкая артиллерия и пулеметы. Подступы к дворцу и к штабу охранялись караулами. На воскресенье 22-е, в день Казанской Божьей Матери, казаки назначили крестный ход, а большевики объявили «день петроградского Совета». Троцкий на общем собрании полковых комитетов в Смольном объявил, что это будет «смотр наших революционных сил». Однако ввиду казачьей демонстрации Петроградский гарнизон вынес резолюцию, в которой приглашал «братьев-казаков» на «завтрашнее собрание», объяснял цель «советского дня» как «сбор средств на революционную печать» и предостерегал против «провокации наших общих врагов» – корниловцев и буржуазии.

23 октября прошло спокойнее, чем ожидалось. Испуганное население осталось дома или держалось в стороне. Митинги были немноголюдны, и выступавшие на них большевистские ораторы не встречали единодушного сочувствия аудитории. Хотя казацкий крестный ход был отменен, тем не менее не знавшая об этом толпа демонстрантов собралась у Исаакиевского собора и образовала довольно внушительное шествие к Казанскому собору. К вечеру толпа разошлась, и день закончился мирно. Но в то же время делались последние подготовительные шаги к решительному выступлению, и, быть может, именно этим объясняется умеренный тон большевистских ораторов, приглашавших своих сторонников воздержаться от выступлений и накапливать силы к моменту, когда петроградский Совет подаст сигнал к захвату власти.

В центре предстоящего выступления стоял организованный 20 октября «военно-революционный комитет», предназначенный заменить штаб Петроградского округа в руководстве Петроградским гарнизоном. В ночь на 23-е комитет приступил к осуществлению своей миссии. Члены военно-революционного комитета явились в штаб округа и потребовали допущения к контролю всех распоряжений штаба с правом решающего голоса. Полковник Полковников ответил на требование категорическим отказом. При штабе уже имелось одно «революционное учреждение» – это было особое совещание представителей Центрального исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов и солдатской секции петроградского Совета. Но теперь борьба шла между Центральным комитетом и петроградским Советом, и последний орган решил непосредственно взять революционную власть над штабом в руки своего комитета. После отказа Полковникова один из членов особого совещания при штабе, член солдатской секции солдат Огурцовский заявил, что при таких условиях он не может работать со штабом. Тогда Полковников принял компромиссную меру: он обратился с телефонограммами ко всем полковым комитетам Петроградского гарнизона с приглашением непосредственно послать своих представителей в штаб. При обнаружившемся уже тяготении гарнизона к военно-революционному комитету можно было предвидеть, что из этого выйдет. Представители полковых комитетов были избраны, но, по предложению военнореволюционного комитета, они отправились не в штаб к Полковникову, а в Смольный «для выработки единообразной тактики и для принятия резолюции об отношении к штабу округа». После продолжительных прений на этом собрании (23 октября) было решено отправить во все части Петроградского гарнизона телефонограмму, в которой говорилось, что штаб округа, отказываясь признать авторитет военно-революционного комитета, тем самым порывает с революционным гарнизоном и с петроградским Советом и становится «прямым орудием контрреволюционных сил». Телефонограмма отдавала далее следующие приказания: «Никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные военно-революционным комитетом, недействительны. Все распоряжения петроградского Совета относительно следующего дня остаются в силе. Всем солдатам гарнизона вменяется в обязанность бдительность, выдержанность и служебная дисциплина. Революция в опасности. Да здравствует революционный гарнизон». Делегация из 6 лиц должна была поехать в штаб округа и заявить там, что отныне штаб может сноситься с гарнизоном только через военно-революционный комитет.

В то время как в Смольном вырабатывались эти решения, в штабе округа происходило совещание гарнизонного и бригадного комитетов с участием представителей исполнительного комитета рабочих и солдатских депутатов, такого же комитета крестьянских депутатов и петроградского Совета. Члены последнего заявили, что присутствуют только для информации, а член совета подпоручик Дашкевич предъявил требование о контрассигновке всех распоряжений штаба военно-революционным комитетом. Представители штаба объяснили, что они не могли принять комиссара военно-революционного комитета, потому что у них уже есть комиссар – представитель центрального исполнительного комитета Малевич, и прежде назначения другого они должны выждать, как разрешится конфликт Центрального комитета с петроградским Советом.

Правительство не могло, наконец, не обратить внимания на действия большевиков, которые становились тем бесцеремоннее и агрессивнее, чем дальше они оставались безнаказанными. По настоянию А. И. Коновалова, Керенский 23 октября вызвал в Зимний дворец министров для обсуждения создавшегося положения. Все единодушно находили, что самочинное образование военно-революционного комитета должно считаться преступным деянием, тем более что оно совершено на театре военных действий. Обращено было внимание на нерешительность действий Полковникова и на необходимость сосредоточить оборону столицы и правительства в руках одного и более опытного руководителя.

Выше уже отмечено настроение А. Ф. Керенского в последние дни существования Временного правительства и его постоянные колебания в случае необходимости принять скорые и решительные меры. Это настроение роковым образом отразилось и на данном вопросе. В своей позднейшей статье «Гатчина» («Современные записки», Кн. X. 1922) Керенский слагает с себя ответственность, перекладывая ее отчасти и на своих партийных товарищей, в следующих выражениях: «Около 20 октября (мы видели, что это началось значительно раньше) большевики начали осуществлять в Санкт-Петербурге свой план вооруженного восстания для свержения Временного правительства. Эта подготовка шла довольно успешно, в частности, и потому, что остальные социалистические партии и советские группировки, относясь ко всем сведениям о готовящихся событиях… как к “контрреволюционным измышлениям”, даже не пытались своевременно мобилизовать свои силы, способные в нужный момент оказать сопротивление большевистским затеям внутри самой революционной демократии».

Мы видели внутренние причины паралича «остальных социалистических партий». Но и сам А. Ф. Керенский относился к предстоящему выступлению крайне легко. В ответ на опасения министров он заявлял, что он очень рад этому выступлению как лучшему способу окончательно разделаться с большевиками.

Однако для последней цели надо же было готовить силы. А. Ф. Керенский говорит в упомянутой статье: «Со своей стороны правительство готовилось к подавлению мятежа, но, не рассчитывая на окончательно деморализованный корниловским выступлением Санкт-Петербургский гарнизон, изыскивало другие средства воздействия. По моему приказу с фронта должны были в срочном порядке выслать в Санкт-Петербург войска, и первые эшелоны с Северного фронта должны были появиться в столице 24 октября. В то же время (то есть после 20-го или даже после 23-го) полковник Полковников, командующий войсками Санкт-Петербургского военного округа, получил приказ разработать подробный план подавления мятежа. Ему же было предложено своевременно взять на учет и сорганизовать все верные долгу части гарнизона».

Мы видели, как далека была от этих гладких официальных выражений та реальная обстановка, среди которой пришлось работать Полковникову. По словам А. Ф. Керенского, Полковников «каждое утро лично представлял ему рапорт, причем постоянно докладывал, что во вверенных ему войсках – частей, которыми может располагать правительство, вполне достаточно», чтобы справиться с готовящимся восстанием. Мы только что видели, что в это самое время, когда Керенский отдавал Полковнику приказы и выслушивал рапорты, министры требовали замены Полковникова более энергичным и опытным человеком. В статье «Гатчина» Керенский признает основательность этих указаний, но опять распространяет ответственность с себя на все правительство. «К великому сожалению, – говорит он, – «мы, члены правительства, слишком поздно узнали, что как сам Полковников, так и часть его штаба вели в эти роковые дни двойную игру и примыкали как раз к той части офицерства, в планы которой входило свержение Временного правительства руками господ большевиков». Такое настроение действительно было – и не только в среде офицерства. Но обвинение Полковникова в сознательной «двойной игре», по-видимому, идет слишком далеко.

Военно-революционный комитет со своей стороны не дремал. На многолюдном заседании петроградского Совета 23 октября в присутствии многочисленной публики член комитета Антонов сделал доклад о первых двух днях деятельности комитета. «Почти все части гарнизона, – докладывал Антонов, – уже признали власть комитета и его комиссаров. К нему начали обращаться и разные столичные учреждения. Наборщики одной типографии запросили комитет, следует ли исполнять заказы, которые они признали «черносотенными», и комитет постановил, чтобы ни один подозрительный заказ типографиями не исполнялся без его санкции. Рабочие Кронверкского арсенала пожаловались, что по распоряжению штаба из арсенала выдается значительное количество винтовок. Комитет послал в арсенал своего комиссара, который задержал 10 тысяч винтовок, предназначенных для отправления в Новочеркасск. Комитет постановил вообще, чтобы рабочим выдавали оружие со складов и заводов не иначе, как по его ордеру». Далее Антонов заявил, что «военно-революционный комитет не только осведомлен о мерах, которые правительство принимает на случай восстания, вызывая войска с фронта и из разных городов, но уже и принял со своей стороны меры. Так одна пехотная часть, направлявшаяся к Петрограду, задержана у Пскова. Одна пехотная дивизия и два полка в Вендене отказались идти на Петроград. Комитету пока неизвестно, что произошло с отрядом юнкеров, вызванных из Киева, и с ударными батальонами, но скоро и об этом будут получены сведения». Антонов отметил, между прочим, в своем докладе, что, несмотря на угрозы штаба и Центрального комитета, комиссары военно-революционного комитета до сих пор не арестованы. «Да их и не посмеют арестовать», – прибавил он под гром аплодисментов.

Действительно, выслушав в тот же вечер доклад Полковникова[116]116
  Доклад Полковникова правительству 23 октября, следовательно, не был так оптимистичен, как утверждает Керенский о его рапортах себе.


[Закрыть], правительство обсуждало вопрос о немедленном аресте военно-революционного комитета, но… решило ждать дальнейшего развития действий! В ожидании Керенский обсуждал с Малянтовичем вопрос о возбуждении против членов комитета судебного преследования… Физиономия города под впечатлением этого бездействия власти и безнаказанности революционных действий заметно изменилась. Начались самочинные обыски красногвардейцев, в разных местах производилась стрельба. На летучих митингах солдаты, матросы и рабочие призывали население подчиниться лозунгам большевиков.

24 октября газеты опубликовали воззвание петроградского Совета к гражданам, солдатам и населению столицы. В первом из них было повторено, что штаб «порвал с революционным гарнизоном и петроградским Советом», сделался «прямым органом контрреволюционных сил» и что «военно-революционный комитет снимает с себя всякую ответственность за действия Петроградского военного округа». Солдатам подтверждалось, что «никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные военно-революционным комитетом, недействительны». А населению объявлялось, что во все воинские части и «особо важные пункты столицы и ее окрестностей» назначены комиссары, противодействие которым есть «противодействие Совету рабочих и солдатских депутатов (не сказано которому)» и без утверждения которых никакие приказы и распоряжения не подлежат исполнению. Граждане приглашались оказать этим комиссарам «всемерную поддержку». Со своей стороны военный комиссар Центрального исполнительного комитета при штабе Малевский обращался к комитетам Петроградского гарнизона с контрвоззванием, в котором призывал сохранить спокойствие и напоминал, что «всякое выступление вызовет гражданскую войну, выгодную для врагов революции». Конфликт стал, таким образом, публичным и открытым. Все оптимистические сведения, доставлявшиеся в Зимний дворец до глубокой ночи, будто бы удалось ликвидировать столкновение «совершенно безболезненно», оказывались неверными. Военно-революционный комитет не только не признавал Центрального комитета, но даже не изъявлял желания подчиниться и петроградскому Совету в случае, если последний пойдет на компромисс. Московский «Социал-демократ» заявлял в этот день с полной откровенностью: «Гражданская война началась. Война объявлена, и военные действия начались. Мы должны твердо сказать себе это. Керенский и его агенты – наши открытые враги: никаких переговоров с ними. С врагами не разговаривают – их бьют».

24 октября: речь Керенского и банкротство Совета республики. При таком положении дальше молчать нельзя было и правительству. И Керенский, наконец, заговорил. Он выступил в тот же день, 24 октября, на заседании Совета республики со своей, увы, последней речью. Он рассказал историю своих – не приготовлений, а переговоров, которые тянулись так долго и до тех пор, как это нужно было противнику, чтобы приготовиться. «Несмотря на целый ряд выступлений, уговоров и предложений, которые шли от целого ряда общественных организаций, – рассказывал Керенский, – и в особенности весьма внушительное заявление, которое было сделано вчера представителями всех приехавших сюда делегатов фронта, мы не получили в срок заявления об отказе от сделанных (военно-революционным комитетом) распоряжений. Нам в 3 часа ночи было сделано только заявление, что принципиально все пункты, предъявленные как ультиматум со стороны военной власти, принимаются». «Таким образом, – счел нужным прибавить Керенский, – в 3 часа ночи организаторы восстания принуждены были формально заявить о том, что они совершили акт неправомерный, от которого отказываются». Это, очевидно, и считалось «безболезненной ликвидацией» восстания, и с места раздались восклицания: «Оригинально». «Но, – продолжал Керенский, – как я ожидал и был уверен по всей предыдущей тактике этих людей, это была очередная оттяжка и сознательный обман. В настоящее время прошли все сроки, и мы того заявления, которое должно было быть в полках, не имеем. Но имеется обратное явление: именно самовольная раздача патронов и оружия, а также вызов двух рот в помощь революционному штабу. Таким образом, я должен установить перед временным Советом республики полное и ясное состояние известной части населения города Петербурга как состояние восстания».

Керенский произнес эти слова довольным тоном адвоката, которому удалось, наконец, уличить своего противника, как он уличал Корнилова, в том, что тот тщательно и искусно скрывал. Он и в эту минуту заботился прежде всего о «юридической квалификации», как он тут же выразился. Но с места послышалось ироническое: «Дождались». И Керенский при возраставшем шуме на крайней левой, прибавил: «Мной предложено немедленно начать соответствующее судебное следствие, предложено произвести соответствующие аресты»… Аресты кого? Приказ об аресте Ленина был отдан уже несколько дней тому назад, но Керенский сам ядовито, как он думал, заметил, что «вожаки имеют обычай и чрезвычайную способность скрываться», и им «никакие тяжкие последствия восстания» не грозят.