Электронная библиотека » Павел Северный » » онлайн чтение - страница 29

Текст книги "Связанный гнев"


  • Текст добавлен: 18 ноября 2019, 13:01


Автор книги: Павел Северный


Жанр: Приключения: прочее, Приключения


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Повторите еще разок. Может, ослышался?

– Нет, не ослышался, Бородкин. Твоя судьба в моих руках.

– Давно?

– Не шибко. Но это не важно. Имею сведения, при сем верные, о твоей причастности к революционным беспорядкам, от кары за кои ты до сей поры ловко увертывался.

– А доказательства?

– Без них не было бы и речи. Припомни верх-исетского купца Адриана Дроздова.

– Не знаю такого.

– Врешь! Знаешь его. Вот у него имеются все доказательства твоей преступной вины перед государем императором.

– Какие доказательства?

– Полицейская афишка, а на ней твой портретец.

– Покажите?

– В свое время увидишь. Пока слушай, что стану говорить. Слушай повнимательней и соображай. Начну с того, что по фамилии ты, может, и Бородкин, но только не мытищинский мещанин, а всего-навсего слесаришко Верх-Исетского завода. Понятно?

– Понятно.

– Участвовал ты в забастовках в пятом году, но от острога ушел. С перепуга сейчас на лицо не мучнись. Сказал, что пока судьба твоей жизни в моих руках. От самого тебя будет зависеть, как распоряжусь ей. Услышанное про себя гольная правда. Но про нее ни жандармы, ни полиция пока ничегошеньки не знают. Дымкин не донес на тебя. Потому ты ему надобишься. И впредь Дымкин не донесет, ежели у тебя для спасения ума хватит. Для этого есть у меня условия.

– Интересно.

Дымкин достал из кармана поддевки пачку бумажек и, издали показав Бородкину, вновь положил в карман.

– Уразумел? Крамольные листовки. Дам тебе их, ежели сегодня, ну хоть сейчас, сядешь со мной на тройку. Катанем мы на Дарованный. На нем уйма всякого начальства. Прикатим туда, а ты и ошарашишь всех признанием, что главный доверенный Сучковых Лука Пестов – главарь приисковых крамольников, и предъявишь полученные от меня листовки, подтвердив, что получил их от горбуна. Листовки тютелька в тютельку такие же, как отнятые у Травкиной. А дальше понимаешь, что Пестову тюремные харчи, а Сучковым убытки и неприятности.

Бородкин, слушая, переломил в руках деревянный аршин и, кинув обломки на прилавок, не отводил глаз от Дымкина.

– Еще что скажете?

Дымкин достал из кармана револьвер.

– Бородкин, смотри, соображай! Не замышляй супротив меня чего. Пулькой прошью!

Бородкин, сжав кулаки, смело шагнул к Дымкину. Купец, попятившись, зацепился каблуком за рогожу, падая, выстрелил, отколупнув пулей от потолка кусочек штукатурки. Бородкин успел наступить на руку с пистолетом и, схватив Дымкина за другую, вывернул ее назад, а купец вскрикнул от боли. Выстрел услышали работавшие на берегу мужики из артели Сорокина, вбежали в лавку.

– Помогите связать купца! Беду привез! На полке полотенце. Вяжите. Не бойтесь, за все отвечу.

Когда в лавку вбежал Сорокин, Дымкин сидел на полу, ругаясь, отплевывался, задыхаясь от душившей его злобы.

– Чего сдеялось, Макар Осипович? – спросил Сорокин.

– Листовки у него.

– Не скажи? Видел?

– В кармане поддевки. Только не тронь. Мы его сейчас свезем на Дарованный. На его же тройке доставим.

– Это разом. Вести?

– Давай.

Сорокин рывком за шиворот поставил Дымкина на ноги и вывел из лавки. Доведя до тройки, впихнул его в экипаж. Бородкин сел рядом с Дымкиным. Сорокин молча скинул с козел дымкинского кучера, сев на них, стегнул вожжами коренника по крупу и послал тройку с места вскачь…

4

Продолжение допроса началось после того, как жандармы в одиночестве пообедали в хозяйской столовой. Из Златоуста прибыл исправник Зворыкин, а после разговора с ним ротмистр Тиунов покинул Дарованный.

На допросе в конторе за столом теперь сидели корнет Савицкий, следователь Мордюков, а Тиунова заменил исправник Зворыкин.

Для присутствия на допросе были вызваны главный доверенный Лука Пестов, бухгалтер Рязанов и смотритель Жихарев. И без приглашения в конторе были Новосильцев и доктор Пургин.

Допрашивали Лидию Травкину. Она стояла ссутулившись, опустив голову с растрепанными волосами. На все задаваемые следователем вопросы не проронила ни единого слова. Ее молчание бесило Мордюкова. Который раз повторяя одни и те же вопросы, он только переставлял в них слова, все время то повышая, то понижая голос, стукал кулаком по столу.

– Твоя молчаливость, Травкина, только углубляет твою омерзительную вину. Чего притворяешься дурочкой? Заверяю, что в конце концов найду способ прекратить твою немоту.

Травкина, вскинув голову, взглядом, полным ненависти, оглядев следователя, отрывисто спросила:

– Бить станешь?

– Разве сказал об этом?

– Зато подумал. Аль не бил меня в бане, когда явился с листовками?

– Врать вздумала? Да ты просто животное.

– Только себя самого за человека признаешь? Винишь меня в том, в чем не виновата. Сычиха-то созналась, а ты все одно вяжешься?

– Помолчи!

Травкина засмеялась.

– Вот ведь как. То велит говорить, то молчать. Грызешь меня глазами, а рукам воли дать нельзя. Потому знаешь, что Травкина не пугливая ярочка. Чать, не успел позабыть, как выкинула из бани, что все листовки потерял.

– Травкина!

Мордюков, встав уперся сжатыми кулаками в стол. Травкина, смеясь, спросила:

– Боишься подойти? Я тебя при всем народе выкину из конторы как куль с дерьмом.

– Молчи, Травкина!

Но Мордюков, закашлявшись от крика, сел, опустив голову на руки.

– Задохся? Душит тебя злоба на простого человека за то, что не признает тебя важным царским слугой. Жалеешь, поди, что не наедине допрашиваешь, то бы уж дрались с тобой. А тут нельзя тебе власть надо мной показать. Господа сидят. Могут за меня заступиться.

Мордюков, справившись с кашлем, осмотрев бывших в конторе, остановил взгляд на Жихареве.

– Утром, Жихарев, вы сказали мне, будто два раза видели Травкину и студента Рязанова, когда они разговаривали у запруды старой мельницы с монастырским служкой по имени и прозвищу Ваня-Образок.

– Так точно, видел такое происшествие.

– Сказали также, что подозреваете Травкину и Рязанова в тайном сговоре со служкой. Что вас заставило так подумать? Чем можете доказать свои подозрения?

– А вот чем, господин следователь. Во второй раз, как они меня приметили, Травкина шибко торопливо выхватила из рук Вани бумажки и сунула за пазуху.

– Какие бумажки?

– Вот про это ничего не могу доложить.

– Почему не узнали от Травкиной, какие это бумажки?

– Не посмел. Травкина баба не без силенки. А потом, просто совестно к ней за пазуху лезть.

– Прискорбно, Жихарев, что таким нерешительным живете перед женским полом. Должность твоя обязывает быть смелым, особенно в настоящее тревожное время на промыслах. Сами себя вините, что ваши такие ценные на первый взгляд показания потеряли из-за вашего головотяпства всякую ценность. Сами-то с этим Ваней когда-нибудь разговаривали?

– Обязательно разговаривал. Сколько раз его по утрам чаем потчевал. Из себя он заморенный.

– О чем он вам рассказывал?

– Да ни о чем. Потому паренек молчун. Спросишь, ответит. А сам, упаси бог, лишнего слова не проронит.

– О чем его спрашивали?

– Больше про монастырскую жизнь?

– Он ее хаял?

– Хаять не хаял, но жалился, что игумен у них драчливый.

– И все-таки, Жихарев, допускаете возможность, что этот Образок мог быть связным между подпольщиками на промыслах?

– Точно утвердить не могу, потому не поймал его за этим занятием.

– Именно, что не поймали.

Мордюков, покачав головой, осмотрев Рязанова, спросил:

– Скажите, Рязанов, правду ли сказал Жихарев, что видел вас и Травкину в обществе служки?

– Возможно.

– Может быть, поделитесь с нами, о чем беседовали при встрече втроем?

– О какой беседе спрашиваете? Что может быть общего между мной и послушником? Лично с ним встречался, когда опускал в его кружку пятаки на украшение Божьего храма. Надеюсь, не будете отрицать истину, что в Российской империи благолепие храмов создается на трудовые гроши простого русского народа с надеждой, что Господь сохранит его от всех окружающих на земле царских напастей.

– Занятно, но непонятно, почему опускали пятаки, Рязанов, именно у запруды старой мельницы, а не в каком другом месте.

– Господин следователь, о запруде вам наболтал Жихарев. От меня вы подобного не слышали. Откровенно говоря, не понимаю, почему заставляете меня присутствовать здесь.

– Необходимы мне как свидетель для проверки показаний обвиняемых. Кроме того, на промыслах сейчас чрезвычайное положение, поэтому могу привлекать любого, кого посчитаю для себя нужным.

– В этом не сомневаюсь. Любого невинного человека можете обвинить в любом нужном вам преступлении.

– Не забывайтесь, Рязанов! В противном случае попрошу вас освободить помещение.

– С удовольствием! Потому присутствовать на вашем допросе довольно скучно, ибо у вас нет фактического мало-мальски ценного материала для обвинения. Могу уйти?

Мордюков, сдержав злость, промолчал, а Рязанов ушел в свою комнату. Зворыкин, вынув из портсигара папиросу, закрывая его, громко щелкнул. Потом в его руке вспыхнула спичка, и он закурил. Мордюков спросил Пестова:

– Скажите, вы лично когда-нибудь видели на этом прииске Ваню-Образка?

– Конечно. Он с самой весны неизменный посетитель всех промыслов Южного Урала. Парнишкой его помню, а теперь на глазах стал юношей.

– Считаете, что он может под видом сбора на украшение храма заниматься противозаконными делишками с теми, кто именует себя революционерами?

– На этот вопрос ответа не дам. Считаю, что без обвинения меня в чем-либо вы не должны его задавать.

– Я только спрашиваю вас. Вы как главный доверенный госпожи Сучковой обязаны знать, что творится у вас под носом законного и незаконного. Убежден, что Травкину и всех остальных, причастных к происшедшему на прииске, знаете очень хорошо, но упорно не хотите оказать нам посильной помощи отыскать истину после обнаружения крамольных листовок.

– Отыскать эту истину ваша обязанность, господин Мордюков.

– Что вас удерживает от оказания нам помощи?

– Это просто не входит в мои обязанности доверенного.

– Разве чистота чести вашей хозяйки вам безразлична?

– Не вижу в происшедшем ничего такого, что могло бы угрожать чести Софьи Тимофеевны.

– Вам мало листовок как вещественного доказательства?

– Для меня и для вас самих не совсем понятно, каким образом листовки оказались у старателей Дарованного после признания Сычихи.

– Не сомневайтесь, господин Пестов, что я выясню точно причину их появления, но тогда и вам придется отвечать мне на вопросы более точно.

– Не откажусь, если буду согласен с вашими причинами.

– Савва Павлыч, давайте не толочь воду в ступе. Травкина баба упрямая, и здесь вам ничего путного не скажет. Вы узнаете надобное от нее в другое время. Сейчас отправьте ее в баню, а пока допросим цыганку, потому урядника она покалечила не на шутку.

На сказанное Зворыкиным, пожав плечами, Мордюков приказал стражнику увести Травкину и ввести цыганку Эсфирь, которая на террасе, собрав возле себя женщин, спокойно ворожила.

Введенная стражником Эсфирь подошла к столу своей обычной походкой. На ней черная атласная юбка до пят с двумя воланами широких оборок по подолу. Розовая батистовая кофта порвана, и виден сосок на чашечке упругой левой груди. Правый глаз заплыл от багрового синяка. Мочка правого уха в запекшейся крови. Во рту горящая папироса.

– Здравствуйте, господа начальники.

– Брось папиросу, – сказал исправник Зворыкин.

– Докурю, брошу. Ты меня не угощал. Разве здесь церковь, что нельзя курить. А ты постарел, господин Зворыкин. Сильно постарел, а ведь был совсем видный мужчина.

– Не балагань!

– Разговаривать с вами стану после того, как вернете сережку, кою ваш фараон вырвал из уха…

– Прикройте грудь, – капризно с брезгливостью сказал Савицкий.

– Чем прикрыть? Шаль отобрали. Кофту не сама порвала. Почему красоту прикрывать? Ты видишь, как смотришь на нее, что даже стеклышко из глаза выронил.

– Почему на Дарованном оказалась? – выкрикнул Мордюков.

– Чего кричишь на женщину? Я не глухая старуха, а молодая, и нравлюсь всем мужикам. К тебе на свидание не сама пришла, а фараон привел.

– Как осмелилась бить урядника?

– Чего спрашиваешь? Била. За ребенка заступилась. Зачем нагайкой хлестал парнишку?

– Да он случайно ударил мальчика. По ошибке ударил.

– Тогда и я по ошибке его била. Но мало била. Скажи бабам спасибо, а то бы слепым по земле шагал.

– Судить тебя будут за избиение урядника при исполнении служебных обязанностей.

– Не пугай! Может, урядника будут судить, ежели мальчишка помрет?

– Где плеть?

– Какая плеть?

– Где башкирин, у которого брала ее?

– Ты видел того башкирина?

– Не задавай вопросы, а только отвечай.

– Буду спрашивать. Глаз мне кто подбил? Тот самый урядник, которого плетью парила. На пару с фараоном бил меня ночью в бане. Поглядите, какие синяки налепили. Вот на эти гляди.

Эсфирь задрала юбку, показав на бедрах синяки.

– Повидали? Пятнышки вашего закона! Неужли у царя для народа такой закон? Может, полиция такой закон надумала?

Докуренную папиросу Эсфирь потушила о скатерть на столе, в помещении сразу запахло паленой шерстью.

– Увести! В сарай запереть! Пить и жрать не давать! – кричал Мордюков, разбрызгивая слюну с оттопыренных губ.

Подошедшего стражника Эсфирь оттолкнула.

– Сзади меня топай.

– Вон отсюда!

На крик Савицкого, оглянувшись, Эсфирь сокрушенно сказала:

– Со стеклышком в глазу, а все одно дурак.

Послышался веселый перезвон колокольцев и бубенцов. Едва стражник вышел за цыганкой, как в контору Сорокин и Бородкин ввели упиравшегося Дымкина в расстегнутой намокшей поддевке с непокрытой головой.

Внезапное и такое необычное появление Дымкина со связанными назад руками всех ошеломило.

Мордюков, Зворыкин и Савицкий даже встали на ноги. У них у всех одинаковое выражение лиц, полное растерянности, граничащей с испугом.

Тишину оборвал голос Зворыкина с нотками сочувствия к приведенному купцу.

– Кто связал тебя, Осип?

– Я со старателями. После его выстрела в меня в лавке на Серафимовском, – ответил Бородкин.

Достав из кармана револьвер, Бородкин положил его на стол.

Корнет Савицкий, сразу взяв оружие в руки, осмотрел его, понюхав кончик ствола.

– Расскажите, Осип Парфеныч, о таком странном приключении с вами? Вы, кажется, совсем трезвый? – спокойно спрашивал Мордюков, оттопыривая губы, потирая лоб то левой, то правой ладонью. Дымкин упорно молчал и только сплевывал на пол обильную слюну.

– Отвечайте, Дымкин, на вопросы! – прикрикнул Савицкий, но купец, исподлобья взглянув на жандарма, продолжал молчать.

Привоз Дымкина с балкона видели Олимпиада Модестовна, Софья, Нина Васильевна, Глинская и вскоре появились на лестнице.

– Тогда скажите, Бородкин, что у вас произошло с Дымкиным? И какое вы имели право его связать.

– Дымкин явился ко мне в лавку на Серафимовском, чтобы уговорить совершить провокационную подлость.

– Именно какую подлость? Попрошу точнее.

– Не перебивайте меня, Мордюков. Все скажу. Предлагал обвинить Луку Никодимовича Пестова в причастности к революционному подполью, а для подтверждения его виновности как доказательство предъявить листовки.

– А где они? У вас.

– В кармане у Дымкина.

– Обыскать! – приказал Савицкий стражникам.

Два полицейских, выполняя его приказ, кинулись к Дымкину. Одного он сразу пихнул ногой в живот, а второй полицейский, вывернув правый карман, рассыпал по полу выпавшие из него листки бумаги.

Новосильцев успел поднять несколько штук. Стражники, подобрав все до единой, положили на стол.

Мордюков, только скользнув по ним глазами, уверился, что они опять одинаковы с обнаруженными на Дарованном.

– Перестаньте молчать, Дымкин. Откуда у вас прокламации. Отвечайте, черт возьми? – спрашивал Савицкий.

Но купец, закусив нижнюю губу, молчал, от злости из его глаз скатывались частые слезы.

– Попрошу внимания, господа, – обратился к жандармам Новосильцев. – У меня в руках листок, а на нем печать полицейского управления города Златоуста и очень разборчивая подпись уважаемого исправника господина Зворыкина.

– Неужели? – спросил Зворыкин.

– Вот взгляните. Ведь это же ваша подпись. – Не отдавая листок, Новосильцев показал его исправнику.

– Признаете, что ваша?

– Моя без всякого сомнения.

– Господин полковник, позвольте мне листок, – попросил Мордюков.

– Извините, выполнить вашу просьбу не могу. Слишком важное доказательство.

– Я требую от вас отдать листок.

– Вы его не получите. Очень интересно, каким образом листки с печатью марта прошлого года могли оказаться у Дымкина? Разве, господин Зворыкин, вы храните революционные листовки дома?

– Да разве помню. Может, конечно, и завалялись где две-три пачки.

– А почему их штемпелевали, да еще за вашей подписью?

– Был строгий приказ связывать пачками по сто штук.

Зворыкин, откашливаясь, встал на ноги, звеня шпорами, походил по конторе, а, подойдя к Дымкину вплотную, сдавленным шепотом спросил:

– Когда, сволочь, успел их у меня своровать? И зачем они понадобились тебе?

Дымкин немигающим взглядом впился в Зворыкина, тот, не выдержав поединка глаз, отвернулся и еще более сдавленным шепотом спросил:

– Отвечай, падаль, когда своровал, пользуясь тем, что пускал тебя в дом?

Дымкин заговорил:

– Врешь, Зворыкин! Не крал я их у тебя. Продал ты мне их. Вспомни. Сколько сторублевок выторговал? Молчишь, полицейская шкура. Знал, что со штемпелями, а все одно подсунул, да еще наказал мне передать стражнику Еременко, чтобы он через фельдшера Грудкина подкинул их старателям на Дарованном. Аль не правду говорю.

После сказанного Олимпиада Модестовна сошла с лестницы и направилась к Дымкину. Увидев ее суровое, но торжественное лицо, купец попятился, а старуха спокойно заговорила:

– Стало быть, это ты надумал честь внучки погубить? Вспомни, что сказала тебе в Сатке в доме Ираиды Кружковой. Господи, как же ты до сей поры живешь среди нас на русской земле!

Опустив глаза, Олимпиада Модестовна увидела, что совсем возле нее стояла у стола тяжелая дубовая табуретка, и закричала:

– Нельзя тебе дозволять поганить собой русскую землю!

Схватила обеими руками табуретку, ударила ею Дымкина по голове. Раздался хруст, слабый вскрик купца, и он рухнул на пол. Из пробитого черепа текла на пол обильная кровь.

Лицо Олимпиады Модестовны разом посерело, покрытое крупными каплями пота. Взгляд стал мутным, она никого не могла узнать вокруг себя. Трижды размашисто перекрестилась.

– Не дозволила ему совершить поношение чести Сучковых. Все глядели, как убила. Окаянный он.

Софья с криком кинулась к старухе:

– Бабушка! Бабушка!

От голоса внучки Олимпиада Модестовна вздрогнула с тяжелым вздохом. Софья обняла бабушку, но не смогла удержать в руках ее грузное тело, и оно упало на пол. Софья продолжала выкрикивать:

– Бабушка, бабушка!

Доктор Пургин припал ухом к груди упавшей, а встав на ноги, спокойно сказал:

– Отжила!

Новосильцев, Бородкин и Пестов подняли мертвую и положили на стол. О трупе Дымкина как будто все позабыли…

Жандармы и Зворыкин поспешили выйти из конторы, но в двери входили намокшие под дождем мужики и женщины.

В тишине ясно было слышно, как стекавшая с крыши дождевая вода булькала, пузырясь в лужах возле крыльца на террасу конторы…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации