Текст книги "Банкир"

– Да вы прямо маг! – не удержалась от радостного восклицания Лена.

Мужчина загадочно улыбнулся, с заговорщицким видом извлек из-под салфетки… грушу. Крупную, желтую, налитую соком.

– Вот это да!

– Не буду вам мешать. Да… Я тут картошечку варю, для себя, вы не против, горяченькой?..

– Еще как не против!

– Значит, через полчасика.

– Деликатный он наш – чем это мы можем заняться на полчасика, кроме как коньяк разлить… – хмыкнула девушка, когда гарсон удалился.

– Ну почему же… Можем еще и выпить.

– Тогда – разливай!

Я расплескал коньяк, выпили. Тепло разлилось как-то сразу, стало легко…

Закурили две крайние сигареты.

– Знаешь, Дорохов… Такое впечатление, что все, что было ночью, – будто не было… Или было, но не с нами… Но ведь оно было?! А мы болтаем так, словно люди не убивали друг друга…

– Понимаешь…

– Понимаю. Я все понимаю. Но… Знать, понимать – это одно… То есть когда по телевизору или по радио… А ощущать на себе… Если честно, то мне было жутко страшно!

– Но ведь все прошло…

– Нет, я чувствую… Ничего еще не прошло. И сейчас – просто «пикник на обочине»… Может быть, совсем ненадолго…

Девушка взяла бутылку, налила себе еще, выпила.

– И сейчас страшно. Дорохов, как мы во все это попали?.. Ведь не могли же те отморозки… Значит… Дорохов, ответь, наконец, чем ты занимаешься? Кто ты такой?!

– Чем занимаюсь – это проще… Деньгами. Или – очень большими деньгами.

Любимый спорт на пространствах СНГ. Если честно – любимый спорт на пространствах мира. Люди как-то незаметно для себя втянулись в добывание денег, и все остальные игры – просто производные от первой. Хотя… В любой профессии есть «свободные художники». То есть они занимаются тем, что больше всего им нравится, они превратили хобби в профессию, и деньги для них – не смысл, а производная от любимых занятий.

– Хобби… Знаешь, у кого самое хмыревое хобби?

– У кого?

– У телеведущих. Особенно политических шоуменов: это когда сидят несколько сытых или очень сытых и рассуждают о проблемах голодных… Ну а твое, как выяснилось, не самое безопасное…

Дверь дернулась – что-то быстро проводник с картошечкой подсуетился, – отъехала в сторону. В проеме материализовался молодой, лет тридцати с небольшим, мужчина, светлый, мельком взглянул на меня, с полсекунды смотрел на девушку, разлепил губы, равнодушно произнес: «Извините, ошибся», – и дверь закрылась.

– Ну и глаза у него… – произнесла Лена.

– У блондинов – у всех такие.

– Ты не рассмотрел… У этого… Даже не знаю, как сказать. Будто прозрачные льдышки… Бр-р-р… – Лена глубоко затянулась, затушила сигарету резким мужским движением. – Ну что… Рассказывай про деньги… Коли не шутишь.

– А с мыслями собраться?

– А чего с ними собираться? Они или есть, или нет. Ты не греховодник, я не исповедник. Может, так оно и лучше. Кстати, финансист, ты боевым искусствам в Шаолине обучался? У вас что там, филиал какого-нибудь «Кредитинвесттраста»?

– Тогда сначала нужно. Это совсем другая история…

– Может, ты только так думаешь? А история та же самая?..

Глава 42

Если радость на всех одна, на всех и беда одна, Море встает за волной волна, и за спиной спина, Здесь, у самой кромки бортов, друга прикроет друг…

Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг… – пропел я негромко.

– А, знаю. Это – «Старые песни о главном»…

– Когда-то, о чем здесь поется, было для меня больше, чем песней… Это была моя жизнь.

– Значит, тебе повезло больше, чем мне…

– Может быть. – Плеснул себе коньяк, выпил глотком. – Я был боевым пловцом.

– Пловцом? Здорово! Я кино видела! Морские диверсанты! Это как «морские котики» в США?

– Это – как морские волчары ВМФ! Когда работали наши пловцы, «тюлени» просто отдыхали! Всем составом!

– Слушай… А что – люди действительно тогда были такие… Как в песне?..

– Почему были?.. Наверное, и сейчас есть. Иначе не выжить.

– А как ты к ним попал?

– Долгая история…

– А мы никуда и не спешим. До Москвы – сутки ехать.

– История обычная. Я рос гуманитарным ребенком…

– Каким?

– Сильно умным. Папа – директор объединения, мама – филолог, искусствовед.

– Так ты из тогдашней «золотой молодежи»?

– Скорее – из «бронзовой». А если честно, тогда особо и не делились – золотая молодежь или серебряная… Пацан был как пацан. Наверное, чего не хватало в детстве – так это авантюрности. Короче – я был «очкарик без очков»…

– По тебе как-то не скажешь…

– Ну, не совсем чтобы… Маме хотелось, чтобы я был здоровым ребенком, и она отдала меня в плавание. Считала, что именно этот спорт развивает. Да и море она любила и хотела, чтобы я полюбил его тоже…

– И ты его полюбил?

– Ага. Но потом. А тогда я воду терпеть не мог! Впрочем, в бассейне вода другая… Она там – закрытая, запертая, а в море – живая…

– Ты хорошо плавал?

– А это с чем сравнивать… В двенадцать лет меня записали в неперспективные.

– Чего? Ты вроде не хилый.

– Рост.

– И рост подходящий…

– Нет. Для достижения хороших результатов, для рекордов, пловец должен быть рослым – никак не меньше метра девяноста… Такая тогда пошла разнарядка… А я – никак не дотягивал. Вообще-то это довольно противно – стать бесперспективным в двенадцать…

– Переживал?

– Угу. Порядком.

– Это ерунда! Вот как я переживала, когда в двенадцать была длинная, выше всех мальчишек класса, худая, нескладная, и дразнили меня Швабра!.. А ты, значит, был «очкарик без очков» и жутко комплексовал…

– …до четырнадцати лет. В четырнадцать пошел заниматься боксом. Сам.

Мама была в шоке, но меня выручила молчаливая поддержка отца – он сам в молодости прыгал на ринге, с самим Королевым…

– Это который – академик?..

– Лен, я понимаю, что новое поколение выбрало пепси, но не до такой же степени?!

– До такой! И чем выпендриваться, лучше скажи, кто это такой… Я не была дочкой искусствоведа, у меня мама всю жизнь в районной больнице медсестрой проработала. И музей у нас был один: истории комбеда деревни Куляпино Покровского района. Один из первых комбедов в стране, между прочим… Главная гордость райкома, другой не было. Там, в музее, хранились старый ржавый револьвер, несколько плакатов тридцатых годов и образцы достижений района за период социалистического строительства…

– Извини. Я – дурак.

– Ничего… У тебя было трудное детство. С годами перебулькает.

Спасибо на добром слове…

– Пожалуйста. Дор, да не обижаюсь я! Если у тебя один комплекс, у меня – другой… Я очень многого не знаю, но я буду знать… Если ты мне расскажешь, ладно? – Девушка улыбнулась. – Перерастем?..

– Перерастем.

– Ну вот и славно. Так кто такой Королев?

– Боксер. Когда-то – многократный абсолютный чемпион СССР, еще до войны.

Легенда. Отец за меня вступился: пока пацаны молодые, удары еще не могут нанести серьезного ущерба мозгу, а характер – воспитывают. Учишься не замечать боль тогда, когда тебе это мешает.

– Не самое приятное занятие…

– Зато – полезное. С «большим спортом» главное – вовремя завязать.

– А с девочками – развязать?

– Слушай, ты прямо Ванга!

– А что еще делать спортивному мальчику семнадцати лет, если он покинул «большой спорт»? Или – по девочкам, или – в бандиты, «зеленые» зарабатывать!

– Милая девушка, юноши семидесятых были милы, целомудренны и патриархальны. И к девушкам начинали приставать только после…

– …Восемнадцати?

– Двух бутылок портвейна! Стандарт…

– Романтика… – хмыкнула девушка.

– Ревнуешь?..

– Вот еще! Если бы мне нравились сопливые пацаны – ты бы дальше бегал трусцой! В одиночку! А кто тебя дефлорировал лет «надцать» назад – мне абсолютно безразлично! Я тогда в пеленки писала. И – никаких памперсов, все натурально! А дальше?..

– Дальше… Как там у Владимира Семеновича?.. «Жил я славно в первой трети, двадцать лет на белом свете по учению…» А вообще – была дикая скука.

Знаешь, словно вокруг тебя воздушная плотная стена, и в ней – вязнешь… Будто в нокдауне… Постоянном.

– Знаешь, я читала в одной статье… Это период был такой, двенадцатилетний, по китайскому календарю. Он начался в год Быка, в шестьдесят первом, – начался взлет поэзии, прозы, живописи… Гагарина в космос запустили… В прозе появились имена… И фильмы… «Я шагаю по Москве»

Данелии, комедии Гайдая… Авторская песня… И все это длилось до семьдесят третьего, а потом – потом будто стена опустилась… У «шестидесятников», что блистали прежде, ничего не получалось, даже если хотели, прежние направления искусства превратились в элитарные тусовки, где скорее выясняли, кто гениальнее, чем творили… И во всех сферах – производственное направление!

– Это я помню… Сериал типа «Колеса истории». Сюжет: на заводе по производству чего-то железного появляется новый главный инженер. Молодой и перспективный. И предлагает новацию: чтобы подсчитать, сколько машин выпускает завод, нужно подсчитать количество колес и умножить на четыре! Но! На пути прогресса и соцсоревнования стоит ретроград-директор. Он заслуженный человек, назначил его сам Сталин в войну, директор командует по-армейски, завод для него – жизнь, и ничего, кроме завода, он не замечает и не хочет замечать. Даже – собственную дочь, влюбившуюся в перспективного молодого героя. Который по ночам кропает диссертацию о модернизации процесса производства всего, что с колесами, во всесоюзном, а значит, в мировом масштабе: это выведет СССР на передовые рубежи!

У главного инженера не все получается. Его выручают молодые рабочие: они ночами, тайно и бесплатно, как тимуровцы, считают колеса и пытаются перемножить полученное число на четыре в столбик… Но знаний недостаточно! И дочь директора устраивает им «воскресную школу» на даче батяньки – под видом отдыха с друзьями из университета. В дочь влюблен тайно ее бывший одноклассник, теперь – засекреченный физик-ядерщик; здесь же, на даче, он встречает простую рабочую девушку Машу, которая проникается нежностью к затурканному, но сильно умному очкарику, да и сам он понимает, что Маша и есть его настоящее счастье.

А рабочие, как и зритель, вдруг видят «зверя-директора» с человеческим лицом. Он самолично вскапывает грядки, ночами пытается штудировать статьи умных ученых по автоматизированной системе управления, плохо что понимает, страдает, тайно курит – он перенес четырнадцать инфарктов, и ему строжайше запрещено! – и смотрит на фото жены, геолога-испытателя, открывшей для страны крупнейшее месторождение обогащенного плутония и скончавшейся тихо у него на руках… А на стенах – фотографии: директор и Сталин, директор и молодой Брежнев (воевали вместе), директор и прогрессивный писатель-коммунист Пабло Неруда – дружили по переписке, а вот встречались только раз, когда еще до военно-фашистского переворота директор ездил в Чили передавать тамошним трудящимся свой богатый опыт…

Короче: на примере одного из цехов, уже перестроенного по новаторской технологии, перспективный молодой инженер показывает директору преимущества нового метода; выяснилось, что добрый усатый парторг, старый буденновец, тайно поддерживал молодежь и теперь смотрит на директора и на инженера-новатора с доброй отеческой улыбкой… Тот понимает, что молодым везде у нас дорога, и торжественно передает бразды правления в руки преемника! Первый секретарь горкома торжественно поздравляет директора и вручает ему военный орден Красного Знамени, искавший героя много лет, еще с Малой земли…

Прошел год. Завод тужится, как дизель, шестеренки крутятся, колеса вертятся, машины одна за другой скатываются с конвейера на поля и фермы страны, а также братских стран народной демократии и на совсем уж засушливые поля освободившихся стран Азии, Африки и Латинской Америки. Директор на даче стоит над кроваткой внука, делает ему гули-гули и отчетливо понимает, что теперь есть кому продолжить династию колесостроителей! Заключительный кадр: директор с парторгом сидят у костра, пекут картошку и поют песни гражданской войны. В их памяти: крутятся колеса тачанок, потом – колеса поездов («Наш паровоз вперед лети»), потом – колеса первых тракторов, потом – танков, потом – тягача, тащащего на космодром ракету с Гагариным. Заключительный кадр: Гагарин отмахивает рукой, говорит: «Поехали», ракета – в космос, крутятся шестеренки заводов, на нивах, у станков и кульманов трудятся счастливые советские люди.

Заключительные аккорды песни, которая являлась лейтмотивом всего сериала.

Конец. Ну как?

– Дорохов!.. Да ты этим деньги можешь зарабатывать!

– Мне чужого не надо. Своего хватит.

– Слушай… А ведь сейчас – год Быка… Может, нас ждет новый виток и новый расцвет культуры?

– Обязательно. А потом – ее застой.

– Нет, я серьезно…

– Да и я не шучу!

– Веришь в астрологию?

– Верю я в Бога. А астрология… Лен, на тебя влияет погода?

– Еще как! Когда солнышко – радостно, когда слякоть – пакостно…

– Стихами заговорила…

– С кем поведешься…

– Так вот: если на нас всех влияет атмосферное давление, дождик или снег, то представь, как влияют огромные сгустки массы и энергии – планеты, звезды, солнце…

– Согласна. Дорохов, мы отвлеклись… Как все-таки ты прямо из трудного босоногого детства попал в диверсанты?

– Сначала я попал в будущие экономисты.

– Круты повороты карьеры!

– Еще бы! Отец настоял, чтобы я поступил на экономический…

– Тебя интересовали финансы?

– Как бананы – бурого медведя! Папа считал, что за фундаментальной экономикой – будущее и знать, как составляются финансовые бумаги, никогда не вредно.

– Теперь выходит – правильно считал.

– Выходит – правильно. Но тогда тоска брала просто. Тем более – я еще в школе переучился… А в наше время – как в пушкинское – буйство было в моде. Я стал один из первых буянов, и к окончанию второго семестра… Как раз тогда исполнилось восемнадцать, и отец сам предложил армию…

– Нет, вы тогда были точно романтики… Сейчас в армию никого дубиной не загонишь!

– Тогда армия была другая. В особом фаворе были десантники. Туда я и устремился, и был уверен – попаду. Написал в личном деле, что у меня первый разряд по плаванию и боксу. Да и комсомольцы характеристику выдали мне вполне пристойную: шалопайство в студенческой среде было самым простительным грехом, а пьянство – как любимым развлечением руководителей всех рангов, так и любимым средством «порешать вопросы». В военкомате подумали внимательно и определили в ВМФ. На три годика.

– На корабль?

– Под Москву. Видно, папа все же постарался по наущению мамы. Вроде и за забором, и под боком. К тому же-я владел английским. И попал туда одним из немногих «малолеток» среди «вундеров».

– «Вундеры»?

– Это те, кто влетели в солдаты или матросы после институтов или универов, где не было военной кафедры. Год просидел на точке…

– Ракеты, что ли?

– Стратегическая радиоразведка. Потом… Потом – пошли в морской поход…

– По Подмосковью?

– По Средиземноморью. Большой десантный корабль, мы обеспечивали вроде как связь…

– Почему – вроде как?..

– Потому что – это я потом просчитал – под днищем этой «дуры», за шумом ее винтов, тихонечко так пилила к берегам дружественной нам Африки подлодка…

– Атомная?

– Думаю, дизельная. Что там транспортировали – не знаю, но вполне возможно, что и диверсантов.

– Морских?

– Или наземных… Вместе с оружием. Интересы державы были многообразны…

– Но ведь на это столько денег шло…

– Знаешь, милая барышня… Лучше расплачиваться деньгами, чем жизнями.

Мировая держава может чувствовать себя спокойно, если строит геополитику – то есть заботится о балансе интересов по всему миру…

– Это – империализм.

– Кто бы спорил.

– Сначала – свои интересы поддержать, потом – у чужих кусок оттяпать…

– Это и есть политика – другого пути нет. Иначе придется расплачиваться уже не деньгами, а кровью. Собственной кровью, на своей территории…

– Ну это-то я понимаю…

– Таков мир… Государства играют по тем же правилам, что и хищники в дикой природе…

– Таков мир… – грустно повторила девушка. – А знаешь, жаль, что он именно таков…

– Может быть. Но в другом я не жил.

– Знаешь, Сережа… А ведь смысл любой жизни в том и состоит, чтобы, несмотря на жестокость мира, сохранить в себе доброту… Сохранить душу…

Чтобы она была у твоих детей. Чтобы она была всегда. Может, в этом и состоит бессмертие?

– Бог знает.

– И далеко вы плавали?

– Что? – Я не сразу даже понял, о чем она.

– Ну, куда вы плавали на этом своем корабле?

– Плавает – дерьмо. А корабли – ходят.

– Ну, ходили.

– До Гибралтара, потом – вдоль побережья Африки. Там и произошел тот случай, что и переменил мою служебную карьеру, – со «слухача» – в «морского волчару»…

– А что случилось?

– Посреди Средиземного моря я кувыркнулся за борт!

– Упал?

– Ну вроде того. Короче, дурачились мы с одним пареньком – Бойко его фамилия, как сейчас помню, Сашка Бойко, на баке. Слово за слово, он как-то неловко меня толканул – а парапет там низенький, – и я за борт – бульк! Сашка растерялся, пытался круг спасательный оторвать, провозился минуту – да тот привайнован был намертво, без толку. Потом, как выяснилось, рванул к командиру докладывать…

А дело было ночью… Выныриваю, смотрю – этот плавучий ящик удаляется от меня медленно так, неспешно, сияя огнями палубных надстроек. И снизу, с воды, кажется совершенной громадиной… Ну я и сделал дурость – припустил за ним что есть сил кролем, хотя этот стиль и раньше терпеть не мог, и теперь не люблю…

– Догнал?

– Лена… Корабль идет медленно только в сравнении с торпедным катером или самой торпедой. А рядом с пловцом… Мне тогда почему-то название фильма вспомнилось: «…И корабль плывет». Сам фильм я и посейчас не видел… Хорошо, вовремя одумался… Чего силы тратить, думаю себе, сейчас Сашка доложится, стоп, машины, спустят ботик – и привет! Как бы не так… «…И корабль плывет…» Здоровый, как дом, он постепенно так удалялся… Вспоминались почему-то какие-то романы про пиратов, потерпевших кораблекрушение, оставшихся на плоту и кушающих друг друга по жребию… Потом пришла мысль об акулах, но не особенно страшная: акул я никогда в жизни не видел, так сказать, в «живой природе», да и в аквариуме тоже, а для человека – чего он не знает, того и нет.

Иначе жить было бы совсем невмоготу.

– Так что, корабль так тебя и бросил?

– Он меня не бросил – просто ушел.

– Как это – просто ушел?..

– Для того, чтобы это корыто стопорнуть, необходимо было распоряжение Главного штаба ВМФ, причем лично заместителя командующего. А у нас – как всегда: никто будить по такой мелочи адмирала не решился… Короче, судно скрылось, вокруг ночь средиземноморская, плескаюсь где-то посередке моря, где примерно нахожусь – без понятия малейшего, и курить хочется зверски, хоть плачь! Вот, думаю, попал… Потом… Потом решил – лучше плыть, чем на месте стоять, – вода в любом море-окияне ниже температуры человеческого тела, поэтому нужно двигаться. Иначе сведет тело: от страха, от усталости даже больше, чем от холода… И – рыбам на корм. А это – унизительно.

– И куда же ты поплыл? Извини, пошел?

– К Италии… Сориентировался по звездам – звезды в теплых морях крупные и близкие, – и на север. Знаешь, любопытно: представил себе карту еще школьную, почему-то по истории; раз на юге – Африка, на севере – Апеннинский и Балканский полуострова, где-то посередке Кипр с Критом маячат. И стало совсем не страшно: на карте-то море – маленькое! Вот так и греб часа два… брассом.

– Ну ты вообще-то…

– Вообще-то да… А часа через два меня яхта подобрала. Уже светало. По правде, мне казалось, что я в море полсуток болтаюсь, бояться ее начал…

– Ее?

– Ну да. Море – женщина. У нее и характер такой… Только это я потом узнал.

– А океан?

– Океан – мужчина. Суровый и красивый.

– Ты прямо поэт…

– Да нет… Просто… Если этого не знать – там не выживешь.

– А что за яхта тебя подобрала?

– Да чехи. Спортсмены не спортсмены – что-то вроде того. Вытащили, провели в каюту, дали кофе, сигарет… А у меня после первого глотка и двух затяжек так желудок свело, что… Но ребята вроде и не удивились: у них тазик в самый раз наготове был! Потом налили коньяку – вот он хорошо пошел, укутали в два пледа, еще рюмку, потом – уже кофе и сигареты. Короче, кайф.

– И долго тот кайф продлился?

– Часа четыре. Я даже покемарить успел. Ну а потом сдали, как водится, на борт родного судна. Оказывается, командование отрадировало: «Человек за бортом»

– и продолжило свое движение. Скорее всего яхта принадлежала чешским особистам.

– Все хорошо, что хорошо кончается.

– Как говаривал голос за кадром в известном рекламном сериале: «Марина…

И это только начало…». По возвращении из похода на базу в Севастополь меня отселили в отдельный кубрик и мною стал заниматься следователь.

– Из КГБ?

– Армия и флот не любили стороннего вмешательства – расследование проводил товарищ из ГРУ.

– А, я читала…

– Резуна?

– Нет. Там другая фамилия…

– Фамилия как раз та. Суворов – псевдоним. И хотя расписал он из ГРУ монстра страшного, там было как везде: были люди, а были – завзятые мудаки.

Кстати, автор как раз из последних. Он так и не понял, что предатель – он и в Африке предатель.

Ну а мне попался тогда натуральный козел. Стопроцентный. Лет уже за сорок, капитан, по-морскому – каплей, и майора он не просто желал – жаждал! И тут ему такая пруха: мальчонка за борт вывалился. И вопрос этот худой, землистого цвета муж-чинка поставил предельно кратко: «С какой целью вы, матрос Дорохов, выпрыгнули за борт советского военного корабля?» Сначала я пробовал пошутить, но каплей шутить был совершенно не намерен и начал разрабатывать меня, как любитель бочкового пивка вяленую воблу: «Какие тайны хотел запродать супостату, нехороший человек?»

– А ты знал какие-то тайны?

– Ничего, кроме рабочих шифров, но для нищего и сухарь – пряник.

– Тебе еще повезло, что не подобрали какие-нибудь испанские или итальянские туристы; все же чехи демократические…

– Это я еще тогда понял. Знал бы, в какой стороне церковь, – свечку бы обязательно поставил. И не одну. Мотал меня каплей недели две: мусолит одно и то же, достал, сил нет. И понял я – самому из бодяги той уже не выпутаться.

Желание стать майором, «кап-три», давно у этого геморроидального кащея превратилось из нормального карьерного устремления в идею фикс… Выпускать добычу он не собирался.

Мои матросики тоже это поняли. Их и на допросы тягали, особливо Сашу Бойко, но его показания не вписывались в версию «дезертирства с военного судна на боевом дежурстве с целью сдачи в плен противнику».

И каплей попался. Неосмотрительно так забыл свой «дипломатик» в кубрике, хватился – чемоданчик на месте, но служебного удостоверения – нет как нет. Ни часть покинуть, чтобы вернуться в семью, ни обратно через посты пройти. А «ксива» у него. была, надо полагать, хитрая… Короче, проторчал он в части трое суток и сам уже все давно смекнул… Сидим на очередном допросе, он меня по тридцать второму кругу гоняет, но уже как-то неуверенно… Да и мне эта бодяга надоела – сил нет, да и терять особо нечего было, окромя дисбата…

Завернул я ему: матросы, дескать, кино смотрели… Смешное… Там посол шведский рыцарский орден с груди потерял… А вот поискать по-человечески – поленился… Сидит мой каплей, с «кап-три» мыслями прощается, но если у меня выбор небогатый, у него – вообще никакого. Скажем, пошли он меня, прояви, так сказать, командирскую принципиальность – «кап-три» ему все одно не видать, а загремел бы он с Черноморского побережья на славный Северный флот в такую холодную дыру, где даже чукчи не живут…

– Дор, чукчи на Чукотке…

– Ага, в чуме. Не важно. Короче, договорились просто: меня, как кругом обмерянного и проверенного, отпускают спать в общий кубрик, а я напрягаю братву на поиски утраченного. Дескать, поля окрестные матросики по травинке переберут, но «ксиву» сыщут. Встречаемся следующим утром, спрашивает:

«Как поиски?»

Отвечаю:

«Ищут».

«И долго будут искать?»

«Пока не найдут».

«А когда найдут»?

«Да уж очень запарились ребята без своего боевого товарища, матроса первой статьи Дорохова. Сами понимаете – людей не хватает, смена на смену, не спят почти. Пашут как молодые, когда тут качественно поищешь? Пора бы разрешение приступить к работе подписать. А кляузу – в архив. Проверено: мин нет».

– А обмануть он тебя не мог? Подписать разрешение, а дело потом возобновить…

– Так это ему же – вилы в задницу! Ты какой «следак», если мечешься, как пьяный заяц? Короче, порешили полюбовно. Ему «ксиву», мне – доброе имя. Но дело этим не закончилось.

– Не закончилось?!

– Не-а. В армии не порядок, там распорядок. А уж во флоте-и подавно.

– Судя по прессе, там сейчас вообще бардак.

– По прессе… Милая барышня, «свободная демократическая пресса», как раньше пресса «партноменклатурная», пишет только то, что заказывают. А чего не заказывают – того не пишет.

– Как это гнусно…

– Такова «селява»…

– Ладно, рассказывай дальше.

– У нас как заведено: раз матрос не предатель, значит, герой. Тонул, понимаешь, в далеком море, можно сказать, во вражьем окружении, но чести краснофлотца не посрамил, не переметнулся!

– К кому?

– Вот это не важно! Важно, что – герой! Раз так – надо награждать! А награда матроса – заслуга воспитавшего его отца-командира. Все продумано! Иными словами, представили меня к медали Ушакова.

– А такая есть?

– Сейчас не скажу, не знаю. А раньше – была. Редкая, между прочим, награда: по идее она была идентичная пехотной «За отвагу», но и в войну получили ее немногие… Короче: командир части катает представление, матросики встречают в кубрике героя. Должен я был за спасение утопающего из лап злого дядьки братве выставить? Да как положено! Закончилось мое освобождение из узилища грандиозной пьянкой, в которой приняли участие четыре кубрика. Плюс мы с матросом Бойко и старшим матросом Михайловым покинули расположение части в направлении общежития торгово-кулинарного училища… Э-эх!.. Взысканий мне объявлять не стали, но и заслуженная награда героя не нашла. Баш на баш. Вот такая история…

– Какая история, Дор! Что ты бедной девушке голову морочишь? Это и есть твое пребывание в морском спецназе?

– Нет. Это я байку травил.

– Врал?

– Милая барышня… Байка – это, как говаривал Бургомистр…

– Какой Бургомистр?

– Из фильма. «Тот самый Мюнхгаузен…» Помнишь?..

– Смутно.

– Байка – это не факт. Это гораздо больше, чем факт. Так оно и было на самом деле. А с боевыми пловцами… С ними все было прозаичнее и строже.

– Рассказывай.