Текст книги "Банкир"

Глава 63

– Зачем тебе было это нужно, Кришна?

– В этом мире все очень сложно, Сережа…

– В этом мире все просто! Честь – дороже! Или люди, или деньги! Деньги для тебя стали живыми, а люди – «куклами», вот и вся философия, и вся сложность…

Кришна с Валерианом влетели так стремительно, что охранники приотстали; один – возник на пороге, замешкался, озадаченный, Михалыч одним движением вытолкнул его из комнаты, закрыл массивную, как в бомбоубежищах, дверь, задраил ее кронштейнами…

– Ты был обязан выполнить то, что тебе назначено, я – то что назначено мне! – спокойно констатирует Решетов.

Отточенный, как бритва, тесачок, коим Тишайший зачищал контакты, от его шеи я убрал.

– Кришна, прекрати мести пургу! Я все-таки банкир, а не бухгалтер! И два плюс два еще складываю! Михалыч!

– Да?

– Ты в курсе, где тут что? В смысле – камеры видеонаблюдения и аудиопрослушивания?

– А как же! Не первый день здесь сидим!

– Вырубай к едрене фене! У нас с товарищем конфиданс будет! Полный!

– Минутное дело… – Тишайший ковырнул в нужных местах стену и одним ударом тесака перерубил коммуникации…

– Чего важного не задень…

– Поучи отца строгаться…

Подаю Решетову трубку аппарата связи:

– Сообщи своим псам, что ты жив, в добром здравии и собираешься дожить до победы мировой революции… А то им, чего доброго, придет в голову брать нашу халупу штурмом; тогда «царства свободы» тебе уже не видать, как морского дна!

Уразумел?

– Хм…

– Или, оставшись сиротами, эти замковые сторожевые начнут искать себе другие приоритеты…

Похоже, вторая перспектива озадачила Решето ва куда больше. Он снял трубку:

– Приоритет Бран вызывает приоритет Кербер.

– Кербер слушает Брана.

– Со мной все в порядке. Мы тут побеседуем. В течение сорока пяти минут никаких действий не предпринимать. Ждать распоряжений. Усилить охрану объекта.

Приказ понятен?

– Да.

– Действуйте.

– Есть.

– Коротко и ясно. В этом матюгальнике – никаких сюрпризов? – спрашиваю Михалыча, кивая на аппарат связи.

– А щас глянем, – бодро отозвался тот, в момент отвинтил три крепежных винта, с минуту изучал внутренности. – Нет. Можно беседовать, как в чистом поле. В грозу.

– Так и будем. Продолжим, Константин Кириллович? Мы говорили о цифрах…

– Ну и что ты сложил?

– Картинку.

– Интересно…

– Ты работал у отца. В чем вы не сошлись – не знаю, но разрыв ваш пришелся на девяностый – девяносто первый, это я помню… По-видимому, ты, находясь во Внешторгбанке, нашел очень хороший источник обогащения и соблазна не выдержал… Распродажа сырья, помощь в размещении западных инвестиций… А для того нужно было сначала «завалить» то, что имелось, так?

– Глупо переть со штыком против паровоза. Особенно если это бронепоезд…

– Ага. Это твоя игра, и ты ее делал…

– Времена меняются… Вместе с ними меняемся и мы…

– Отец не менялся.

– Он отстаивал отжившую доктрину.

– Россия не доктрина, Решетов. Это – тысячелетняя страна. И живут в ней, Константин Кириллович, десятки миллионов людей. Людей, а не марионеток, которыми можно манипулировать.

– К чему высокая философия, Дор? Я – финансист и, как и положено финансисту, стремился к прибыли. И о России я не забывал. Просто…

– Сначала ты, потом страна… Вместе с людьми… Ты продал всех, Решетов… Но у тебя не было структуры… И ты подгреб структуру «Вымпела-24», превратив ее в игрушку… А там ведь тоже люди работали… И полагали, что ты наследник Петра Юрьевича, нет?

– Если и так…

– Так. И еще – у тебя не было возможности выбирать. Если бы была, ты бы выбрал Замок! Но там сидели уже другие люди… Самое смешное, что душою ты был с ними, а обстоятельства тебя вынудили пойти по пути Петра Дорохова… А потом повязался деньгами, чужими деньгами, крупными… Кто подходил к тебе? Багров?

Игнатов? Герасимов?

– Да… Недооценил я тебя…

– Еще как! Зато тебя оценили люди Замка. Как и ты – эту превосходную структуру. И – начал мутить. Ты мутил три года, выдавая себя за обладателя «туннелей», созданных Дороховым. За обладателя громадных, частично свободных капиталов… Ты врал и Замку, и другим финансистам, которые тебе тащили деньги, как ты сказал, фургонами… Ты крутил эти деньги, строил свои пирамидки и успевал вовремя закрывать бреши… Всех отвлекли выборы: сначала парламентские, потом президентские… Дескать, все деньги пошли туда… Да и люди сами в стороне не стояли: нужно было вложиться всенепременно лично… Власть хочет кушать и кушает – много, жадно и сладко…

Но и у людей Замка, и у «промышленников», и у «криминалов» постепенно сформировались сомнения на твой счет… Мотивированные сомнения. Отмести их можно было только деньгами. Которых у тебя не было. Кстати, ты сам догадался, что я обладаю какой-то информацией?..

– У меня возникали подобные мысли… Но…

– Я не проявился… Поэтому ты и взял меня на работу? Можешь не отвечать: ты убивал двух зайцев: как бы косвенно подтверждал, что именно ты – наследник Дорохова-отца, и… Ты не мог представить, что человек, обладающий такими возможностями, какие давали скрытые капиталы и связи «Вымпела-24», не воспользуется ими! А я не пользовался! Потому что просто не подозревал об их существовании! И тогда – люди Замка спланировали и провели мое похищение! Они посчитали, что ты играешь какую-то очень сложную свою игру, и решили все упростить. Вот тут ты заволновался по-настоящему… Решил, что они знают то, чего не знаешь ты! Или – могут узнать…

– Предположим…

– Вот я и предполагаю… Кто-то из высших Замка – уж не знаю, по каким соображениям, – решил тебя устранить. Гончий – умница, он тебя предупредил, вы действительно разыграли комбинацию как по нотам. Замок решил, что ты мертв…

Ты озадачил Гончего, а сам в это времечко вышел на кого-то из людей Замка. Или – кто-то из них вышел на тебя! Кто? Магистр? Или Альбер?

– Альбер.

– А у Замка в это время ничего не ладилось с дешифровкой собранного материала…

– Уж очень у тебя натура разносторонняя, – вставил Тишайший. – Да и батюшка с матушкой в тебя вложили немало… В смысле общей культуры. Тут кто хошь мозги свернет!

– И еще загвоздочка, – продолжаю я, – пропал «объект». Без вести. А над тобой уже нависали: и «промышленники», и «криминалы», а? И тогда… Тогда ты сделал коронный ход: вышел на того, кто над Замком! Ведь ты же крутишься при политике не первый год… Это…

– Помолчи, Дорохов! – оборвал меня Кришна. – Болтать ты можешь все, что угодно! Но – не зарывайся! И сейчас за твою голову много не дадут, а если зарвешься – так и подавно!

– Это ты помолчи, Решетов! Соблазн оказался велик, а? Сохранить и бывшую структуру, и Замок прибрать к рукам? Вот тут-то ты и оказался самой настоящей куклой на ниточке, и тебе с нее не слезть! Никогда! Ты продал все и всех! Тебе предложили высший приоритет, так?

– У меня не было другого выхода…

– Ты не искал другого выхода, Решетов! Не искал! Зачем? Ты хорошо бы вписался в эти коридоры – ведь деньги стали для тебя живыми!

Закуриваю. Пальцы заметно дрожат. Чтой-то я разнервничался не к месту. И – не ко времени. Из этой норы еще вылезти нужно. Без инфаркта и паралича! А также сопутствующих процедур… И Лене, и Тишайшему, и Валериану, и мне, грешному.

Потому как освободители Курдистана, судя по всему, полегли где-то на наших славных равнинах.

– Все, что ты тут рассказал, – занятно, – спокойно улыбнулся Решетов. – Я действительно тебя недооценил… Теперь вот расплачиваюсь.

– Переоценки ценностей не наступило? – спрашиваю я. Хотя сам знаю, и давно: переоценки ценностей не бывает. Если это на самом деле ценности. А не крашеная бумага. А если они и случаются – то результат убийственен.

Решетов только усмехнулся в ответ:

– Из Замка нельзя выйти. Живым. Здесь это знают все.

– Дурак ты, Решетов! В Замке нельзя жить живым – вот это точно! А выйти…

Все имеет свою цену.

– Цену? – оживился финансист.

– Ага. Даже одна живая душа дороже тысячи мертвых. А нас здесь – четверо.

Ты можешь оставаться. А мы – своей дорогой. С Божьей помощью…

– Да? И как ты себе это представляешь?..

– Разве четыре жизни абсолютно не нужных вам индивидов не стоят цифры с двенадцатью нулями?.. В самой популярной из валют? – довольно насмешливо спрашиваю я. Чего мне стоит эта насмешливость… Этак поседею с перенапрягу…

– Ты имеешь в виду…

– Ну да. Представь себе, банкир, что мне абсолютно наплевать и на власть, и на все остальное… Я, как примерный гражданин своей страны, хочу максимальной независимости от олимпов – и от кремлевского, и от всех остальных, оптом и в розницу… С наследством папы я немножко уже пошуровал: на жизнь мне хватит. Остальное – забирайте. И – пропадите пропадом с глаз моих! Из жизни моей! Навсегда!

– И насколько пошуровал?

– Не торгуйтесь, Решетов, вы не на базаре! Миллионов на сто ценными бумагами – разве ж это деньги?.. Рядом с вышеозначенной суммой?..

– А что остается?

– Я же продемонстрировал вам! А, Валериан? Этот господин внимательно наблюдал за экраном?

Лицо Горина кривится снисходительной улыбкой, он кивает, а в увеличенных толстенными линзами глазах – все та же неизбывная тяжелая печаль… А может, он по жизни меланхолик?

– Ну, тогда картина битвы всем ясна. Значит, так! Командуешь этим церберам, и мы всем дружным коллективом отъезжаем! На какой-нибудь приличной большой колымаге, но чтобы и ты туда поместился! На все у нас – час! Информация остается в оперативке компьютера. Вопросы? Пожелания?

– Предложение деловое. Я готов его принять. Но… Мне обязательно ехать с вами?

– А как же! У здешних ландскнехтов неистребимая тяга к «чистоте». Чего доброго, они просто-напросто возьмут да и впендюрят нам под днище полкило декоративного «пластика», а? Зачем нам это негритянское счастье? Это все, во-первых. Ну а во-вторых – у тебя не будет времени заниматься нами, а наоборот – будет насущнейшая необходимость поскорее вернуться в эти премиленькие стены, дабы какой чудик не подобрал этот клад с легким сердцем…

Кришна смотрит в одну точку. Что-то быстро просчитывает в уме. Сука. Я-то полагаю, он знал, что Гончарова собираются устранять, или даже сам передал приказ на это устранение. В любом случае – дал добро. И сейчас выстраивает какую-то каверзу.

– Чтобы соблазна не было, Константин Кириллович, Тишайший придумал тут одну штуковину, – невинно произношу я. – Можно попросить вас снять рубашечку?

– Что?

К Решетову подходит Михалыч, у него в руках – пояс не пояс, конструкция.

– Поясняю принцип действия – мы люди технические и любим ясность! Вот эта сбруя оборачивается вам вокруг пояса… Видите эти маленькие железные штучки?..

А эти проводки?.. А эту коробочку?.. Возможности нашей лаборатории вы представляете? Вот и прекрасно… Если у вас появится соблазн отдать приказ на наше уничтожение, то на такой случай – три пульта. Один будет в руках у меня, второй – у Дорохова, третий – у Лены. Валериан сегодня больно сумрачен и устал от пережитого – кнопочку может нажать по чистой случайности или не нажать вовсе, и человеколюбия… Ни у меня, ни у Дора таких комплексов нет. А девушка в случае чего надавит на «пуговицу» только потому, что вы лишите жизни или ее любимого, или мужа близкой подруги… Женское коварство вам известно, Константин Кириллович? Ну вот и отлично! А синхронный выстрел сразу трех снайперов невозможен. Так что хотя бы один из нас успеет тиснуть пимпочку и превратить ваше тело в кусок горелого мяса… Напряжение – около трех тысяч…

Крысы даже пискнуть не успевали! Это мы с Валерианом соорудили, – с неподдельной гордостью сообщил он, – пока раздумчиво слушали песнопения Дорохова: как-то не верилось, что в случае большого прорыва в деле дешифровки нас наградят поездкой на Канары, а не пулей в затылок. Мы были правы, а?

За разговорами Тишайший закрепляет на Решетове «пояс верности», шутит черно:

– Испытания проводить будем вольт этак на пятьдесят, чтобы вы уж не сомневались?

– Нет. Я вам верю.

– А вот это – правильно.

– Я хочу еще раз проверить компьютер, – произносит Решетов. – Там началась какая-то свистопляска…

– Нашими стараниями…

– Ну об этом-то я догадался…

– Но ведь не сразу?! Что и требовалось… Когда персоне, подобной вам, в руки суют такую власть, а потом на ваших же глазах этот «скипетр» исчезает, будто мираж… Тут трудно сосредоточиться и просчитывать варианты… Тут – время действовать!.. – самодовольно прорицает Тишайший. – Но… Вы играетесь в эти игры, и вам они кажутся такими же интересными для всех… А нам вот, кроме любви и солнца, ничего бы и не надо…

– А питаться – манной небесной?.. – зло перебил его Решетов.

Похоже, нравоучительный монолог Михалыча ему поднадоел, тем более что тот, сопереживая нашему с Кришной собеседованию, изрядно облегчил бутылек с коньячком… Да и в «поясе верности» он чувствует себя не вполне уверенно… Да и Лена достаточно туманным взглядом, еще не вполне отошедшая от наркоты, изучает выданный ей пульт.

– Не беспокойтесь, сама установка еще не задействована… Пусть девочка потренируется, а? – решил вернуться к черному юмору Михалыч, но тут он поймал такой тяжелый и жесткий взгляд Решетова – что ни говори, а воля у него железная, да и к власти привык, – что замолчал и пригласил жестом радушного хозяина к компьютеру:

– Прошу.

Решетов вывел на монитор «оглавление» и начал быстро, выборочно просматривать файлы… Щеки его порозовели, похоже, он забыл и о «поясе верности», и о Замке, и обо всем на свете… Был «капитаном» этого «звездолета»… Пожалуй, перспективы и возможности – почти неограниченные… В полном безмолвии прошло пять минут… Десять…

– Может быть, уже пора? – отрываю я финансиста от столь приятного занятия.

– Все без обману, боярин, не сумлевайтесь. Компьютер – единичен, никаким другим не дублируется во избежание утечек; на «вход» не работает; монитор на вашем Центральном на этот раз Тишайший не включал. Вряд ли ваши церберы волокут в финансовых делах, но во избежание… Так что… Надежно, как в банке. Полагаю, вам все ясно…

– Да. Мне ясно все, – отрывисто произносит Кришна. Смотрит на меня долгим взглядом. – Мне одно непонятно…

– Да?

– Почему ты от этого отказываешься? Ведь это – власть… И к тому же ты – банкир, это – твое, неужели тебе не хочется…

– Нет. Оттого, что поводок длинный, свободнее не становишься.

– Тогда самые свободные – это нищие бомжи.

– Нет. Они не свободны уже тем, что нищие. А у меня, как ты заметил, средств достаточно. Для жизни. А во власть – играйтесь вы.

– Ну что ж…

Решетов подходит к одному из аппаратов, снимает трубку:

– Приоритет Бран вызывает Кербера.

– Кербер слушает Брана.

– Первое. Обеспечить автомобиль с полным баком. К подъезду. Еду я сам.

Второе. Никакого сопровождения. Третье. Никакой самодеятельности. Освободить подземный коридор для свободного выхода к воротам. Никаких людей по дороге. Ни с оружием, ни без. Никаких! Вам ясно?

– Да.

– Выполняйте.

– Есть.

– У вашего Кербера не возникнет соблазна э-э-э… проявить инициативу?

Скажем, по вашему освобождению. На вашу жизнь мне, честно сказать, наплевать, а вот мне страсть как жить охота… – интересуется Тишайший.

– Здесь приказы не нарушают. Это принцип.

– Да? А Альбер?

– Именно поэтому он мертв. И это знают все.

– А вот это приятно… Ну что, двинулись?

– Двинулись.

Отмыкаем тяжеленную дверь и выходим, так сказать, на оперативный простор.

Спускаемся в подземный этаж. Коридоры залиты мертвенно-белым люминесцентным светом. Впереди, уверенным шагом. Тишайший, за ним – Решетов, потом Лена и Валериан, я – замыкающий. Штука довольно неприятная: хотя никаких людей нет, но постоянно чувствовать на себе взгляд десятков камер слежения, этих бездушных зрачков… И кто знает, сколько подземных этажей в Замке, сколько еще невидимых приоритетов и уровней, на каждом из которых смогут легко принять решение о ликвидации. Именно так: не о расстреле, не об убийстве – все это слишком по-человечески, – а об устранении или ликвидации. Словно люди – просто препятствия на поле для игры… Что за игра?.. Солдатики, кегли или – Королевский Кро-кей… Бог знает.

Ворота отворены; у входа стоит весьма презентабельный «мерседес»: как определенные люди не курят ничего, кроме «Мальборо», только потому, что ниже им не положено, так и банкирам не положено кататься ни на чем ниже бронированных «мерсов». Усаживаемся. Тишайший возится под днищем с каким-то приборчиком: проверяет на «пластик». Ну что ж, береженого – Бог бережет.

Сажусь за руль.

– Мы прокатимся до автострады. Не возражаешь? – спрашиваю Решетова.

– Обратно мне что, пешочком?

– А это как знаешь. Можешь на такси… С деньгами проблем нет?

– Хм… Все шутишь… Знаешь, уезжай отсюда, Дорохов. Совсем уезжай.

Романтики в этой стране долго не живут.

– Это циники долго не живут. Нигде. А Русь без романтиков – это как поле без одуванчиков. Такого просто не бывает.

Автомобиль срывается с места. Замок остается позади. Темные башни на черном фоне выглядят несуразными громадинами, непонятно как и зачем поставленными среди векового бора.

Глава 64

Ловушки Замка Джалил обошел играючи. Работал он спокойно: будто и не было недавней смерти боевых товарищей, глупой, нелепой… Да, все в руках Аллаха, и бойцы должны умирать в бою, но… Здесь и боя-то не было; в том, что они попали в засаду так бездарно и глупо, Джалил винил только себя: мужчина не должен доверять женщине свою жизнь и жизнь своих людей – никогда ни одна женщина не может принять более мудрого решения, чем опытный боец. Потому что это так.

Хотя… Он не мог не отметить, что держалась Галина молодцом. Только когда Дмитриев решительно отстранил ее от руководства дальнейшим, только когда Джалил молча поддержал русского, Галина разрыдалась…

Все в воле Аллаха…

…Джалил передвигался бесшумно, как горная кошка; ему было почти шестьдесят, но если из этих шестидесяти сорок шесть лет твоей профессией была война… Война тайная, диверсионная…

Конечно, Джалил мог бы вызвать из Подмосковья еще одну группу, но… Он знал, что отомстить за павших воинов он должен сам.

Когда-то, еще будучи совсем молодым, он прошел свое первое обучение в армянском Курдистане. Тогда русские помогали. Помогали здорово. Теперь…

Теперь они никак не могут разобраться у себя. Удар, который им нанесла Америка, – силен, страшен; для любой страны он был бы смертелен, но Россия – велика и непостижима… Хотя… Еще не ясно, выдержала ли она этот удар… Как всякий большой хищник. Империя оправлялась медленно, зализывая раны, не уставая отмахиваться от целых стай шакалов и стервятников, собравшихся в предвкушении добычи… Он, Джалил, знал разных русских. Всяких. Знал жадных, продажных, трусливых настолько, что они позорили своим существованием слово «мужчина». Но были и другие. Таких Джалил тоже знал. Некоторых из них уже нет в живых. Они не верили в Аллаха и в своего Бога, Ису, тоже не верили… Но то, что они называли «долг», и было Богом. Как бы там ни было, Джалил верил, что когда-нибудь он встретит и их в садах Всевышнего, да будет благословенно Имя Его!

Все периферийные здания он уже обошел. Везде прикрепил по несколько кусков «пластика», выставил детонаторы. Остался главный Замок. Темная тяжкая громадина закрывала полнеба и была совершенно несуразна здесь, в центре этой славянской страны… И Джалил вдруг подумал, что такое строение было бы уродом везде: и в его родных горах, и в горах Армении, и в песках Палестины, и в джунглях Вьетнама… Везде.

Если периферийные посты он обходил более-менее, то посты вокруг Замка…

Среди охраны царило оживление, и это мешало Джалилу; он не понимал почему – ведь здание пусто, не светится ни одного окна, пока…

Тоненький, как лезвие ножа, пучок света все же пробивался из одного из окон; Джалил понял: Замок внутри не просто освещен, он залит светом… И вскоре увидел почему: одна за другой к внутренней стоянке стали причаливать большие, мощные машины; оттуда в сопровождении охраны выбирались персоны и исчезали под сводами главного входа.

М-да… Оформить «пластиком», эквивалентным по мощности десяти большим авиационным бомбам, этот бастион стало почти невозможно, но – все в руках Аллаха. Нужно просто ждать. Джалил застыл на месте и словно слился с безлунной ночью.

* * *

«Чертог сиял, гремели хоры…» Эта пушкинская строчка крутилась в голове Константина Кирилловича Решетова неотвязно, словно старая заезженная пластинка.

Несмотря на поздний час, он не чувствовал усталости, хотя день выдался не просто напряженный, а, как бы это помягче сказать… трудный денек. Очень трудный.

В дисциплинированности Шульца, или приоритета Кербер, он убедился на собственном опыте. С одной стороны – хорошо, такие люди просто необходимы, потому как любое дело губит всегда не противодействие «врагов», а вольнодумство «соратников»: каждый пытается сделать как лучше, внести, так сказать, свою «творческую лепту», и начинание сыплется, как трухлявая осина. Гончаров был инициативнее, в похожей ситуации он что-нибудь бы, но придумал… Хотя… Будь он поглупее – был бы жив. Он что-то явно начал просчитывать в отношении его, Решетова, а это… Нет. Команда должна быть исполнительной и дисциплинированной. Если уж выбирать между умом и преданностью, нужно выбирать преданность. Умников покупают за деньги. А тех, что не продаются за деньги, покупают за большие деньги.

А Сергей Дорохов его удивил. Искренне удивил. Решетов подозревал в нем большую амбицию. У Петра Юрьевича амбиция была – дальше некуда; его нельзя было купить, он служил идее. И жил потому всю свою жизнь с одной женщиной, в не очень-то роскошной квартире… Даже дача у него была государственная, он ее не стал выкупать, хотя, имея громадные деньги, мог позволить себе такое, что и нынешние вряд ли способны увидеть даже в мечтах…

Дорохов-старший в этом смысле был похож на Суворова: в битвах – цезарь, вне битв – чудаковатый старик, строящий гренадеров по коридорам бедного поместного дома и попивающий наливку тайком от ключницы…

Сергей сдержал слово. Высадил его на большаке и помчал в сторону столицы.

Впрочем, в том, что сдержит, Решетов не сомневался: отец был такой же… Ну и дурак. Впрочем, совет ему Константин Кириллович дал от души: убирайся, уезжай из этой страны. Притом… Притом, что Решетов прекрасно знал: Дор ему не последует. И через какое-то, скорее всего не очень долгое время его не станет.

Потому что он. Бран, не склонен прощать ничего и никому. А свое унижение – в особенности. Вслед за Дором, а может еще и раньше, исчезнут и эта длинноногая кукла, и этот еврей-очкарик с клювом на том месте, где у людей – нос, и этот «шутник и затейник» Тишайший… Как он веселился, когда, высаживая Решетова из машины, открыл «страшную тайну»: «Вы, уважаемый, в школе слабо физику изучали!

Сия вит конструкция, благодаря которой вы сбросили кило три живого веса, потея от страха за наше неловкое обращение с таким деликатным механизмусом, работать не способна по определению… Ну а так как вы не физик, поясню конкретнее: это натуральная туфта!» Похохатывая, фигляришка приставил железяки пояса себе к виску, сделал губами «пах», закатил глазки и «тиснул пимпочку», как он выражался…

Ну что ж… Клоунишка свой выстрел в этой дуэли сделал. За ним, Решетовым, выстрел остался. Он не Сильвио и выстрелит точно в сердце. В самое сердце. Ни этого «пояса верности», ни своего страха, ни унижения он не простит. Никому.

Никогда.

Константин Кириллович наполнил толстенный бокал превосходным, густого янтарного цвета коньяком, вдохнул аромат еще довоенного урожая… Какой идиот выдумал, что деньги портят?.. И где набрался этой дури Дорохов-банкир, сын финансиста?.. Деньги… Деньги, по-настоящему большие деньги придают жизни даже очень обеспеченного человека вот такой вот едва уловимый, изысканный аромат… избранности. Избранности! Когда ты можешь повелевать, помыкать всеми, а тобой – никто!

Деньги… Сколько об этом ни размышляй, лучше пушкинского «Скупого рыцаря» не выйдет… Бедный Филипп… Он был рожден рыцарем, а не жидом, он чахнул над своими сундуками, он не знал, что деньги можно растить! Будто цветы, будто детей, но они, в отличие от первых, не увянут и, в отличие от вторых, не отплатят неблагодарностью… Они – то, что всегда в твоей и только твоей власти… А ты – в их?.. Чушь!

В твоей, только в твоей власти…

Решетов вернулся в Замок действительно на попутке. Машины четыре проскочили мимо, причем последняя обдала его грязью с головы до пят. Тормознул какой-то дальнобойщик. Ехать было недалеко, шофер попытался завести разговор, но видя, что мужчина не в духе, отстал. Выходя, Решетов подумал было кинуть на сиденье сотку «зелени» – меньших купюр у него просто не было, но поостерегся: чего доброго, этот флибустьер дорог, почуяв деньги, еще и грохнет его, теперь одного из богатейших людей планеты, за пару штук, что лежали в его портмоне.

Вот был бы номер! Пробормотав нечто вроде:

«Благодарствуйте», – он поспешно спрыгнул с подножки и хлопнул дверцей, услышав в ответ: «Да с нашим удовольствием, па-па-ша!» «КамАЗ» рванул с места, обдав его ядовитым выхлопом.

Еще с полчаса он брел, спотыкаясь, по проселку к «Хозяйству „Первомайское“. Лес обступал его плотно, черно и страшно, и ему чудилась в этом лесе скрытая враждебность, словно кто-то древний следил за ним, чужаком здесь, и просто пережидал время, чтобы уничтожить… Вспомнились совсем уж некстати слова какого-то старика, которого он знал очень давно: „Вот он я весь, на полянке, – что на ладошке, а шаг назад сделал – и нет меня, и не сыщешь…“

Детство… Словно в другой жизни было… Увидев наконец мертвенно-яркий свет люминесцентных ламп над воротами на Территорию, Бран вздохнул облегченно, словно вернулся домой…

Первым делом он подошел к компьютеру. Сердце билось, будто пойманная птичка; ему казалось, что информация исчезнет с монитора, испарится, словно пустынный мираж… От этих «яйцеголовых» кудесников всего можно ожидать…

Лихорадочно он начал просматривать файл за файлом…

Но она – существовала. Эти громадные, бесчисленные капиталы – в его власти! Словно невидимые войска, выстроенные в когорты и легионы, они выполнят любой приказ! Его приказ!

Он давно понял то, чего не мог понять Дорохов: полководец становится великим, если над ним нет ни царя, ни Бога. Александр Суворов был исключительно талантлив – ну и кто его помнит за пределами России? Так, оловянный солдатик на службе у бездари при мантии… А Наполеон?! О, этого человека знают все! Он сумел сделать то, что не под силу целым народам, его «Я хочу» перекраивало границы государств и посылало на смерть сотни тысяч воинов… Никто из историков по сию пору так и не объяснил, зачем Наполеону понадобились Египет, Испания, Россия… Что было в этом громадном передвижении войск, кроме величественной, мировой, но все же игры выросшего корсиканского мальчика, одно имя которого заставляло, да и сейчас заставляет трепетать сердца честолюбцев и авантюристов, девственниц и куртизанок, диктаторов и монархов?.. Кто может сравниться со звездой?!

Потери… Потери забываются, остается слава! Бессмертие – как завистливая людская мечта о всемогуществе!

Теперь в его, Константина Решетова, власти послать своих «воинов», выстроенных в колонки цифр, невидимых и бессмертных, когда угодно и куда угодно! О том, что в России – новый император, узнают немногие, но это отнюдь не умалит его могущества…

Первым делом Константин Кириллович пробежал пальцами по клавиатуре и поставил свой код на всю информацию. Потом – изъял ее на диск, загрузил в личный «ноутбук». Потом… Он не знал возможности стоящего в этой комнатке «чуда техники», а потому…

– Приоритет Бран вызывает Кербера…

– Кербер слушает Брана.

– Жду вас в блоке «В» с двумя взрывниками.

– Есть.

Когда трое одетых во все черное появились, Бран кивнул на суперкомпьютер:

– Уничтожьте. Полностью.

– Есть.

Движения профессионалов были выверенными и четкими. Они быстро совершили все необходимые манипуляции; Бран наблюдал.

Массивная, бронированная дверь закрылась; взрыв показался негромким; когда через минуту взрывники вместе с Браном вошли в комнату, суперкомпьютер был разрушен. Полностью.

Бран не успокоился до тех пор, пока техники не разыскали среди обломков все основные и дублирующие процессоры, поврежденные, но не уничтоженные, и не превратили их в труху. Теперь действительно все.

Бран возвратился в кабинет. Не удержался, включил компьютер… Теперь эти деньги будут служить ему, его славе… И его слава станет славой этой страны, возвеличит ее, как слава Наполеона возвеличила Францию…

Колонки цифр мерцали серым на зеленоватом фоне… Казалось… Казалось, именно они знают, кто здесь кому служит… И – чему…

Теперь… Теперь нужно закрепить успех… Как выражались во времена кавалерийских атак – «войти в город на плечах отступающего противника»! Нужно было закрепить и свою победу, и свое новое положение… Необходимо немедленно связать себя десятками нитей со всеми, кто что-то значит в этой стране… Кто обладает деньгами, а значит, властью… Нет, они не сопливые мальчонки, чтобы являться по его телефонному звонку, но ответственных людей, профессионалов-финансистов, способных понять то, что он им скажет, непременно пришлют.

Те, кто управляет Замком, кто привык считать эту структуру своей собственностью, вынуждены будут считаться с ним, Браном, и только с ним: профессионала можно заменить, полководца – заменить нельзя! А потом… Придет время, и эти поймут, кто был в чьей игре ферзем, а кто – жертвенной пешкой! Но изменить уже ничего не смогут. Никогда.

Бран вывел на монитор записную книжку. Набрал первый телефонный номер. Ему не нужно было подыскивать слова: он знал, что скажет.

Хм… Что есть «слово»? Ступенька на пути к власти. А потом – сама власть.

Лимузины, «мерседесы», «роллс-ройсы» съезжались к Замку. Из салонов вылезали персоны, исчезали под сводами главного входа; их провожали в зал, оформленный в старинном стиле, украшенный картинами мастеров парадного искусства эпохи сталинского классицизма. Гости неторопливо рассаживались вокруг овального стола. Они ждали. То, что сказал им Константин Кириллович Решетов, монстр в их мире, требовало не только пристального внимания и изучения. Это требовало выбора. Немедленного выбора. Все ждали выхода хозяина. Огромные напольные часы гулко пробили четверть двенадцатого.

Решетов, одетый в дорогой, безупречно сшитый костюм, оглядел себя в огромном зеркале и остался доволен. Именно так должен выглядеть властитель.

Стиль, а не роскошь – вот что отличает человека по-настоящему могущественного.

Он подозвал порученца. Взял у него список гостей… Он знал персон, которых они представляют. Но… Ни Владимира Семеновича Герасимова, ни кого-то из его структур в этом списке не было… Ну что ж… Старик сделал свой выбор.

А он, Решетов, – свой.