Текст книги "Банкир"

Глава 55

…Галина Вострякова вылетела из двери, как ураган:

– Что с Аленкой?

– Ее похитили.

– Кто?

– Пока не знаю.

– Ты сам – кто?

– Ее друг.

– А это? – Она указала царственным перстом на раненого.

– Возможно, один из похитителей.

– Кто его подстрелил?

– Я.

– Вильгельм Телль?

– Сергей Дорохов.

– А по отчеству?

– Петрович.

– Ага. Тот самый?

– Это – смотря какой…

– «Дорэксбанк»?

– Ага.

– Круто. Пошли. Да, – она обратилась к охраннику, – врача этому, первую помощь и в себя приведите. – Наклонилась над раненым; он очнулся вполне, чтобы уразуметь, что происходит нечто не совсем для него приятное. Вострякова уставилась ему в глаза не мигая:

– Слушай внимательно, лишенец! Через три минуты ты мне расскажешь все, что знаешь. Если с девчонкой хоть что-то случится, я тебя псам скормлю! По кускам, сначала – яйца, потом – все остальное! Ты мне веришь?

Парень молчал, побледнев.

– Ты мне веришь? – снова переспросила Вострякова, четко отделяя одно слово от другого.

– Да. – Парень опустил глаза.

– Выполняйте, – бросила она охраннику. – Как только полностью очухается – немедля ко мне.

– Есть.

– Дорохов, ты – со мной.

Вообще-то я восхищаюсь женщинами! Но такого урагана не встречал никогда!

Американцы не зря называют самые сокрушительные и разрушительные тайфуны, время от времени обрушивающиеся на их в остальном вполне благополучную страну, ласковыми женскими именами… Тайфун Мария, тайфун Барбара, тайфун Галина…

Все из одного ряда.

Проходим в кабинет. Галя нажимает кнопку:

– Бехтерева ко мне. Поднимает на меня взгляд:

– Девчонка из-за тебя «вляпалась»?

– Да.

– Мудак!

С хрустом распечатала пачку «Лакки Страйк», бросила в рот сигарету, в одну затяжку спалила половину, выдохнула:

– И Ленка – дура романтическая. За что ее и люблю. И не лыбься: если с ней что-то серьезное случится, тебя – тоже скормлю, только – крокодилам!

Снова затянулась, закашлялась:

– Я ведь курить уже три месяца как бросила… М-да… В дверь постучали, она приоткрылась, вошел безукоризненный молодой человек, но не в принятом костюме, а в свитере и джинсах.

– Вот что, Бехтерев. Готовь свою братву…

– Машину? Две?

Женщина мельком взглянула на меня:

– Все наличные силы. Караван.

Парень улыбнулся:

– Большое дело?

– Больше не бывает. Времени тебе – четверть часа.

– Да за четверть…

– Сбор – у развязки на кольцевую.

– Да мы там всех ментов перевсполошим!

– Что-нибудь придумаем. Вопросы есть?

– Насчет оружия…

– С собой – ничего. На пикник едете. Вам привезут. Выполнять.

– Есть.

Одним движением Вострякова загасила сигарету в пепельнице.

– Слушаю тебя, банкир. Только все предыстории – как, зачем и почему, равно как и «Love story», – оставим до лучших времен. Коротко: кто, что угрожает, где находится. Слушаю.

Легко сказать – слушаю… Если бы я сам знал…

– Профессионально подготовленная группа. Им от меня нужна какая-то информация.

– У тебя она есть?

– Понятия не имею.

– То есть?

– Скорее всего – подстава.

– Тебя что, живцом выставили?

– Думаю, да.

– Кто?

– Не знаю…

– Правду, правду говори… А о ком догадываешься?

– Кришна.

– Решетов?!

– Да.

– Чушь. Его уже с зимы нет с нами.

– Как это – нет?

– Застрелен. В своем особняке. Пышных торжеств по поводу безвременной кончины никто не устраивал – это же не «атлет» какой-нибудь. Но все сведущие люди – в курсе. Да, Гончарова ты знал?

– Оперативник Кришны.

– Убит. Сегодня утром.

– Володя убит?

– Да. Как и Решетова – снайпер. С кем вы воюете, ребята, вы сами знаете?

– Я – нет. Может, Кришна знал?

– Может. Теперь – не скажет. Если ты работал с Решетовым… Сука ты, понял?! Сука прокаженная! Тебе от таких девчонок, как Ленка, нужно за сто морских миль ходить… «Любовь» у них… Зачем им Ленка?

– Получить дополнительную информацию обо мне.

– Они могут применить…

– Да. Все, что угодно.

– Все, что угодно… Дорохов… А ты понял, что про крокодилов я не шутила?

– Да. Вполне.

– И твой банк тебя не спасет, даже если ты отпишешь мне всю наличность и безналичность. – Она вытащила новую сигарету. – Ты вроде симпатичный парень…

Она что, никого помоложе не нашла?

– Любовь зла.

– Убила бы! А кто голову тебе раскроил?

– Долго рассказывать.

– Галина Петровна, птенчик готов почирикать, – доложил кто-то по селектору.

– Заноси!

Парня доставили уже привязанным к стулу. Вострякова обернулась к «девятошнику»:

– Дай пистолет!

– Галина Петровна…

– Выполнять!

Мужик извлек из кобуры массивную спецназовскую «беретту».

– Как он тут заряжается?.. Ну!

«Девятошник» оттянул затвор, снял с предохранителя:

– Галина Петровна, вы…

– Молчать! – Она мгновенно направила ствол в лицо пленному и нажала спуск.

Выстрел грохотнул, словно взрыв бомбы! Пуля с противным чавканьем впилась в деревянную обшивку…

– Галя! – рявкнул «девятошник», неуловимым профессиональным движением выбил оружие, подобрал. Та лишь потерла ушибленную руку, бросила:

– Уволю, блин!

Быстро подошла к сидящему. Лицо его было смертельно белым.

– Кто послал?! Ну!

– Альбер…

– Кто? – Парень смотрел непонимающе… – Кто он такой? – раздельно произнесла она по складам.

– Главный.

– Самый главный?

– Нет.

– Не важно. Куда отвезли девушку?

– Я не знаю.

– А подумать?

– Поскольку… Поскольку Альбер приобрел приоритет Магистр, то скорее всего в Замок.

– Что за Замок?

– Территория. За городом.

– Карту! – выкрикнула Вострякова, и ее принесли так же спешно, как прежде оружие. Уже открытую на нужной странице. – Где? Показывай!

– Здесь. – Парень ткнул дрожащим пальцем.

– Что искать?

– «Хозяйство „Первомайское“.

– Ох, ни фига себе струя… – Вострякова как-то сразу обмякла, задумалась.

– Слушай, Дорохов, как ты влетел в такое дерьмо? Ты знаешь, чья это территория – «Хозяйство „Первомайское“?

– Да. Принадлежит…

– Знаешь – и забудь! Понял? Нечего тут именами шелестеть! Дело у нас простое – девчонку вытащить. А как сам ты выберешься потом и с кем и когда будешь объясняться – твое несчастье. Не мое, понял? Что, орлы, застыли?

Готовьтесь! Будем веселиться… – обратилась она к охранникам. – А теперь – оставьте нас. Вдвоем. И – этого вынесите. Как говорится – накормить, напоить и спать уложить. Да, штаны ему смените, а то сопреет в мокрых ненароком, ни одной тетке – даром не нужен… А женское счастье, как в песне поется, – был бы милый рядом… А с неработающим «прибором» это уже не милый будет, а бревно!

Охрана с пленным исчезла за секунду.

– Ну и что скажешь?.. – спрашивает меня Галина.

– Круто.

– Да не о том речь. Братанки Бехтерева против «Хозяйства „Первомайское“ – как куча мышей против своры котов. Согласен?

– Да.

– А твои люди?

– Профи – не много, да и если Кришна…

– Понятно. «Звоночек» в этот самый Замок уйдет раньше, чем ты трубку положишь.

– Именно.

– Слушай, а может, тебя обменять? На Ленку? Пожимаю плечами:

– Рад бы, только…

– Вот именно. Зачистят и ее, и меня, грешную, заодно. Да и… Что-то же она в тебе нашла, кроме того, что между ног болтается…

– Надеюсь.

– Надейся. Хотя – лучше б ты шахтером оказался. – Вострякова закурила очередную сигарету. – И чего я, дура, бросала, это ж такой кайф…

Помолчала минуту:

– Есть у меня один вариант… Только, Дорохов… Закрыл глаза, заткнул уши, и – тебя вообще здесь не было…

– Я понимаю… Вообще-то я не из болтливых.

– Догадалась. Был бы из болтливых – уже бы отпели. Если бы было кого отпевать. Зато Ленка бы счастливо чирикала на воле…

– Счастливо?

– Счастье – штука неуправляемая…

Вострякова взяла трубку телефона, подключила его к аппарату спецсвязи – массивный ящик стоял в углу, замаскированный какими-то папками, ветвился проводами. Набрала код-пароль, номер:

– Джалил… И тебе, дорогой. Ты мне нужен. И – твои люди. Да. Очень срочно и очень важно. На «втором» посту. Да. Нет, я буду сама. Спасибо. Положила трубку, застыла молча.

– «Чехи»?

– Нет. Курды.

– Наши?

– Нет.

– Справятся?

– Они воевали. Да и сейчас продолжают по мере, так сказать… А воевали – с легендарной службой безопасности Шах-ин-Шаха Ирана Мохаммеда Реза Пехлеви.

Богатейшего человека планеты. Ныне – покойного. Успешно воевали. Мы с тобой тогда еще в пеленки писали. В четыре ручья.

Женщина открыла дверцу стенного бара, налила рюмку коньяку:

– Будешь?

– Для храбрости?

– За удачу.

– За нее – буду.

Выпили. Галя перекрестилась, выдохнула:

– С Богом.

Глава 56

– Ты умеешь водить? – спрашивает меня Вострякова.

– Если не «боинг», то – легко.

– Не «боинг».

Мы вышли, я уселся за руль «Мерседеса-600», Галя – рядом, сделала знак рукой, чтобы отворили ворота; мотор завелся сразу, заурчал мощно и ровно.

– Неплохая бибика.

– Брось прибедняться, Дорохов! Ведешь себя как невинная овечка, а сам – натуральный козел пегой масти: из-за каких-то твоих художеств может пропасть хорошая девка, а ты лупаешь на меня бесстыжими глазенками, как примерный ученик на старую деву-директрису, и метешь пургу насчет «мерса»! «Неплохая бибика», – передразнила Галя. – Да твоя «ходка» в Неметчину за этими ладьями на колесах в хрестоматию афер еще войдет, будь спокоен! Самое удивительное, что все тогда остались довольны и счастливы: и чины, которым первыми достались самые крутые на ту пору «колеса», и дяденьки-немцы, и бандиты – ты же им золотую жилу указал; да и сам, поди, внакладе не остался, а? Что ты застыл?! Трогай, Гагарин хренов!

Кажется, что автомобиль не едет, а плывет в муторном мареве из дождя и снега. И не понять уже – где верх, где низ… Погода не балует. Как поется в какой-то песенке: «Сверху – гнусно, снизу – грязно, посредине – безобразно…»

Или наоборот. Не разберешь. Вокруг так же слепо и вяло шастают похожие «агрегаты», и если бы не тонированные стекла, в глазах и водителей, и пассажиров можно было бы прочитать только одно: скука скучная…

Перед выездом мы успели продумать диспозицию. Или – рекогносцировку.

Первая задача – не допустить «схода лавин»: чтобы к Замку не слетелась вся милиция и все столичное ФСБ, решили учинить легкое хулиганство: показательные выступления силами братанков Бехтерева близ малого подмосковного городка в противоположной от «Хозяйства „Первомайское“ стороне от кольцевой. Тем более там после „завала“ местного авторитета власть меняется по три раза на неделе, да и уставшие от безделья на исторической родине „чехи“, существенно оттесненные еще в девяносто третьем от прибыльных московских кладовых, похоже, решили побряцать оружием, поиграть мускулами и вернуться в обжитые ранее места.

Так что стрельба из всех видов автоматического оружия будет смотреться достоверно. Вполне. Главная задача у бехтеревцев – это не ввязаться «на дуру» в натуральную разборку с местными. Впрочем, начальник Галиного «педсовета» обещал подстраховать это дело и переговорить с авторитетными людьми, чтобы не принимали пальбу на свой счет.

Перед отбытием из офиса Вострякова поинтересовалась:

– Как у тебя с деньгами, банкир?

– На жизнь вроде хватало.

– Меня не интересует, как ты живешь, с кем и на что. Задаю конкретный вопрос: ты можешь добыть полмиллиона «зелени»? Естественно, «налом» и быстро?

– Столько стоят услуги курдов?

– Не только. Столько стоит позаимствовать вертолет со всеми причиндалами.

Плюс команда. Которую потом придется переправить отсюда. В места совсем отдаленные.

– Укокошить?

– Мы же с тобой не живодеры, Дорохов. Я понимаю, что труп молчаливее эмигранта, но есть у меня на примете боец со славным вертолетным прошлым; его святое желание – отвалить за дальний бугор, и побыстрее. После угона винтокрылой машины и той заварухи, что та может устроить, его будут искать. Но не найдут. Парень очень хочет воевать, и не где-то – на просторах Африки. Ну а молчать об этом маленьком инциденте будет как рыба об лед… Иначе и в Африке станет – не жилец. Ну да ты понимаешь… Так как с деньгами?

– С деньгами – хорошо, без денег – плохо. Пол-«лимона», да и «лимон», полагаю, наскребут, и быстро, вот только… Я ведь уже с полгода как – без вести живой…

– В смысле?

– Пропавший.

– В бегах, что ли?

– Галя, это та самая история, которую ты просила опустить, чтобы не загружать. И не отвлекать от основного мероприятия.

– И я – права.

– Кто бы спросил…

– То есть ты не можешь взять бабки из собственного банка?

– Там тоже телефоны имеются. Мое безвременное воскрешение может только осложнить ситуацию с Леной.

– Поняла, не дура. Дай извилинами пошевелить…

Думала она ровно секунд тридцать…

– Пиши вексель.

– На пять сотен штук?

– Боюсь, дешевле эта «пьянка» не обойдется. Если за все про все… Да и небольшой резерв не повредит.

– На чье высокое имя адресовать?

– На мое.

– Галь… Дело покамест складывается так, что, может статься, отдавать будет некому… А мои собственноручные каракули даже «Дорэксбанк» не примет…

– Дорохов, я девушка рисковая… Может статься – и получать будет некому, так что… Ладушки. Чтобы не подставлять партнеров, заскочим к юристу, пусть на расписон «портрет набьет», гербовый.

– Паспорта у меня нет.

– Ничего. Этот нотариус прямо в коридоре отыщет два десятка прощелыг, которые клятвенно подтвердят, что писали с тобой в горшок, пили брудершафт, и вообще – ты их родственник с пеленок.

Галя сняла трубку, набрала несколько цифр:

– Ефим Лазаревич? Ну а кто же еще?! Дельце минутное, расписочку собственноручную мне завизируй… Да, у клиента с собой паспорта нет, но он – это он… Ты правильно понимаешь, подсуетись. Со временем у меня полная напряженка… Как говорил рабби Гальперсон, хочешь кушать цимэс, имей мозги в голове! Он этого не говорил?.. Ну и не важно. Через тридцать минут.

Глянула на часы, секунду подумала:

– И – еще звоночек.

Автоматический набор пропел все семь цифр.

– Гусик? Дай-ка мне самого. Ничего, побеспокой… Владимир Маркович?..

Галя… Да понимаю, что баня – святое, а делишки не ждут… Тут закавыка маленькая… Ровно на пол-«лимона» «зелени»… На пару дней. Когда? Сейчас!

Владимир Маркович, какие вопросы? Как говорят одесские французы – не делайте мне улыбку, делайте мне дело… То, что ты – натуральный налетчик, я знаю с детства, но десять процентов в сутки – это не процент, это счетчик!.. Семь – ближе к истине, а вот пять – будет в самый раз… Владимир Маркович, на голом месте пятьдесят «косых» поднимаешь, и это ты называешь «плохой бизнес»? Сам понимаешь, охота пуще неволи… Как какая охота? Знамо дело, царская. У нас что – другая бывает? Через час у тебя. Целую нежно.

Вострякова встала из-за стола:

– Вот и славно. «Стрелка» с бойцами невидимого фронта освобождения Курдистана у нас через два часа, на все про все – успеваем, если поторопимся.

Подробности обговорим по дороге.

* * *

Лена была в смятении. Мучительно хотелось закурить; она встала, оглянулась на глазок в двери и показала ему язык. Завернулась в простыню, встала, взяла пачку сигарет со стола, распечатала, вытащила сигарету, чиркнула кремнем зажигалки и – замерла, так и не коснувшись пламенем ее кончика. А вдруг они что-то подмешали в табак?..

Обессиленно уселась на кушетку, подумала немного… А зачем? Зачем им что-то туда подмешивать, если она и так полностью в их власти… Она прекрасно осознавала, что никаких пыток она просто не выдержит, боялась жутко… Но…

Ее, как ни странно, теперь успокаивала мысль, что Сережа пропал, что его не достали… Ей почему-то казалось, что, пока не достанут его, и ей не причинят зла… И еще… Еще она знала почти наверняка, что небезразлична ему, что…

Или… Или – ей это только показалось?..

Ни о чем уже не думая, она чиркнула кремнем и пыхнула сигаретой. Если так – то все равно… Пусть… Теперь она плакала, словно о чем-то ушедшем, не сбывшемся, или о своем детстве, или об отце, или о собачке Ладе, попавшей под колеса грузовика, когда ей самой-то было лет шесть, или Бог еще знает о чем…

Говорят ведь: не родись красивой, родись счастливой… А она никогда и не считала себя красавицей… Кем ее только не обзывали, особенно в возрасте «гадких утят»: и «журавлем в юбке», и «целкой-недотрогой», а пацаны-погодки дразнили: «Эй, девушка, что это у вас за две нитки болтаются?..» Потом делали круглые глаза и добавляли как бы удивленно:

«Так это ноги?!» Под восторженное ржание крашеных давалок и презрительные плевки вслед «мамкиной целке»…

Все изменилось за год. Она уехала в Москву, в медучилище, а когда вернулась в Покровск – взрослой, шестнадцатилетней красавицей, словно шагнувшей с обложки иноземного журнала в патриархально-пьяную жизнь райцентрика, – у ее бывших одноклассников только что челюсти не поотпадали… К ней стал клеиться главный местный братан со странной кличкой Ящур; у Лены тогда хватило ума представиться подружкой крутого московского парня, и Ящур отлез мгновенно. Зато пошли про нее слухи, один горше другого; бабы глядели осуждающе и злорадно, девки, которые перетрахались со всеми племенными и сутулыми «жеребцами» городка, обзывали ее «позорной шлюхой»: они-де чистые бляди, они – по симпатии, а эта длинноногая – за деньги! Иначе – откуда у нее такой крутой прикид?

А «крутой прикид» Ленка честно заработала, дежуря у постели больной старушки Вероники Павловны Кривцовой; сын ее занимался бизнесом в каком-то кооперативе, платил очень неплохо; на все домогательства нестарого еще и довольно спортивного мужчины она ответила отрицательно и однозначно, а Вероника Павловна, смертельно больная и не подозревавшая об этом – боли снимал наркотик, – полагала, что Лена – невеста сына, радовалась, что ее «беспутный кот» наконец-то решил жениться, и строила планы, как будет нянчить внуков… Умерла она тоже на руках у Лены…

…А в конце того каникулярного лета она просто-напросто влюбилась в парня. Вернее – это он влюбился в нее, а девочка так устала уже от завистливых или осуждающих пересудов, что внимание видного паренька ей было просто необходимо… Ему она и отдалась вечером после купания в реке Стремне, спокойно и нежно… Парень, кажется, был потрясен тем, что подруга оказалась девственницей, сиял от гордости, как чайный самовар, немедля растрезвонил об этом всему городу; ему не поверили, а он во всеуслышание объявил Одинцову своей невестой. Тут уже подключились и ее родители, а ей настолько наскучила вся эта местечковая возня, что она, сославшись на необходимость наверстать какие-то не сданные ею курсы в училище, укатила в Москву за две недели до начала учебы… И еще через неделю познакомилась с Галей Востряковой и ее мужем, Алексеем Тишайшим…

Потом… Потом годы понеслись, как скаковые лошади… Все было интересно; был успех, были деньги, были мужчины, незаурядные мужчины, а вот любви… Любви не было… Вот только теперь… Может быть, для того, чтобы это почувствовать, нужно было просто подрасти?.. И понять самое простое: отдавать куда приятнее, чем брать?.. Вот только… Если она ошиблась снова… Да и если не ошиблась – все равно…

Она огляделась… Белые стены, белые шкафы со стерильными инструментами, белые покрывала… И поезд, и Дорохов, и все остальное, прошлое, показалось только сном, а явью, жуткой явью была эта безлико-стерильная комната, в которой никто никого не лечит… В которой – только умирают… Мучительно умирают…

Внезапно ей показалось, что она сидит здесь бесконечно долго, сутки, трое!..

Стоп! Еще не вечер, и нечего распускать нюни… Какие сутки! Пять выкуренных сигарет – это час или чуть меньше, плюс время полной прострации – это еще час… Ничего, все еще будет хорошо… Она встала, подошла к шкафчику с инструментами, стараясь рассматривать их с профессиональным интересом медика, обнаружила маленькую дверцу – за ней оказался туалет и умывальник…

Ополоснув лицо холодной водой, Лена почувствовала себя вполне сносно.

Выключила свет… Снова включила… Снова выключила… Какая-то мысль болталась в голове, но она так и не смогла ее внятно разобрать…

Неожиданно Лена почувствовала, что устала. Очень устала. Подошла к кушетке, решив немножко полежать, завернулась в простыню и незаметно для себя уснула. Ей снилась мама.

Альбер прошел по коридору, склонился к глазку на дверце. Девушка спала, завернувшись в простыню. Оперативник закурил неизменную сигарету, задумался. Он выполнил все указания Брана. У девчонки сейчас – сильнейшее нервное истощение.

Чего добивался Бран, Альбер догадался легко: профессионалы знают, что психическое воздействие для достижения той или иной цели куда предпочтительнее физического; ожидание насилия, истязания, особенно в соответствующем интерьере, заставляет работать воображение «клиента» и превращает его в тряпку к моменту решающего разговора… Тем более если вы предполагаете использовать объект впоследствии, вам не нужна физическая развалина, вам нужна послушная «кукла».

Именно для того, чтобы девушка ощутила свою абсолютную беззащитность перед чужой, неведомой ей и, возможно, злой волей, ее заставили раздеться донага и оставили такой в белой комнате, где не было ничего, кроме никелированного металла и небьющегося стекла…

Прошло уже часа два, как девушка пребывает в «медкабинете»; за это время она успела «дойти»; потом, Альбер знал это по опыту, наступает безразличие и сонливость, и если человек засыпает, то сон – краткий и беспокойный… При пробуждении человек чувствует себя особенно плохо: он беззащитен, обескуражен, испуган неизвестностью до последней крайности… Вот тогда-то с ним и нужно начинать работать. Любой, кто предложит выход из ситуации, кажущейся глухим тупиком, представится пленнику, уже поверившему в обреченность собственного положения, если и не другом и спасителем, то хотя бы человеком, не желающим ему зла: мнимые ужасы, которые пленник пережил в своем воображении, уже закрепились в его подкорке, и вербовщику остается только «освободить сидельца» из пут вымышленного страха и набросить на него куда более крепкий аркан…

Эта девка была абсолютно безразлична Альберу. Так, разменная «восьмерка» в колоде, где играют девять тузов и пять джокеров… Он – в игре, и ставка здесь – власть. Не та, телевизионно-экранная ее версия, когда хорошо оплаченные статисты четко следуют прописанному сценарному действу, а власть истинная, настоящая, которая для игроков является синонимом жизни. А потому игра становится фатальной для любого из его участников при любом повороте «барабана судьбы»… Только в отличие от «русской рулетки», где проигравший выбывает, а выигравшие продолжают так же тяготиться унылым существованием, при котором победитель не получает ничего, в рулетке властной – получаешь все… Или – это только иллюзия? Но тогда и весь мир наш – иллюзия, и не больше того… «И в руки масть крапленая идет, а значит – душу класть на отворот, на карту, мерцает разум тучею хмельной, ты выбрал случай – жгучее вино азарта…» Где-то он это слышал? Ну да, на той кассете, где был записан Доктором допрос финансиста…

«Лучше один раз напиться живой крови, чем всю жизнь питаться падалью…»

Он, Альбер, – в игре; ставки растут, на банке – очень много, и непонятная «восьмерка», девчонка, выпавшая из неизвестно кем крапленной колоды, беспокоила Альбера только потому, что он знал: в такой игре, как эта, может сыграть любая карта… И еще – Альбер помнил: Бран делает свою игру, он, Альбер, свою, но исход любой ставки в поединке всех со всеми, именуемом жизнью, чаще решает не плеть, но меч. И – горе побежденным.