Текст книги "Дело Уичерли"

Глава 22

Час от часу не легче. Было уже три часа утра, когда я увидел в темноте неоновые огни мотеля в Болдер-Бич и свернул с шоссе к кампусу. В поднимавшемся с моря густом тумане колледж казался городом мертвых. Над луной вырос нимб.

На втором этаже студенческого пансиона «Океанские пальмы» сквозь занавески квартиры, где раньше вместе с Долли Лэнг жила Феба Уичерли, пробивался свет. Но сейчас мне нужна была не Долли, а миссис Донкастер.

На мой стук она прореагировала почти мгновенно, словно давно ждала меня.

– Бобби, это ты, Бобби? – послышался за дверью ее голос. Я постучал еще раз, потише. Дверь приоткрылась, и в щелку, из-за цепочки, выглянула седая голова миссис Донкастер.

– Можно войти? – спросил я. – Мне необходимо кое-что сообщить вам.

– Про Бобби?

– Да, про вашего сына.

Она сняла с двери цепочку и отступила назад, растворившись во мраке.

– Постойте, я включу свет, я ведь всю ночь просидела в темноте.

Миссис Донкастер включила торшер. В выцветшем фланелевом халате, с заплетенными в косы жидкими, спадающими на плоскую грудь волосами она выглядела совсем старой и беззащитной.

– Бобби попал в аварию? – театральным шепотом спросила она.

– Можете называть это аварией. Пожалуйста, сядьте, миссис Донкастер, нам надо поговорить.

Не выдержав моего взгляда, она попятилась назад и, тяжело вздохнув, опустилась на стул:

– Его убили.

– Убили, только не его.

– Говорите, что случилось, я должна знать.

– Думаю, о том, что случилось, вы знаете больше меня, – сказал я, садясь рядом с ней на табурет. – Сегодня ночью возле Медсин-Стоуна найдено тело Фебы Уичерли. Труп опознан, машину с ее телом сбросили со скалы в воду с сорокафутовой высоты.

Миссис Донкастер подняла глаза на фотографию усатого мужчины, улыбавшегося ей из висящей над торшером черной рамки, и заморгала, словно я влепил ей пощечину:

– А при чем тут мой сын?

– Жители Медсин-Стоуна видели, как второго ноября Бобби проехал по шоссе в машине Фебы Уичерли. А мне вы прошлый раз сказали, что субботу и воскресенье он пролежал в постели.

– Так и было.

– Так не было, и вы это прекрасно знаете.

– Я могла ошибиться, – сказала она, проглотив слюну. – Возможно, Бобби заболел гриппом неделей позже.

– Может быть, вы хотя бы сейчас расскажете, как в действительности обстояло дело?

Миссис Донкастер тупо кивнула, и лежавшие у нее на груди седые космы вздрогнули, словно умирающие серые змеи.

– В тот уик-энд, – начала она, накручивая одну из косичек себе на палец, – Бобби куда-то уезжал. Куда – говорить отказался. Утром он позвонил мне с автобусной станции и попросил, чтобы я его встретила. Вид у моего бедного мальчика был краше... – Тут она опять взглянула на свою икону в траурной рамке и поправилась: – ...хуже некуда.

– И сколько же времени он отсутствовал?

– Всего одну ночь.

– И вы даже не поинтересовались, где он провел эту ночь?

– Ну конечно, интересовалась. Я неоднократно спрашивала его, был ли он с этой девицей, Фебой Уичерли, и он каждый раз отвечал, что не был. – Тут она внезапно осознала весь ужас создавшегося положения и, заломив руки, охрипшим от волнения голосом продолжала: – Я всегда делала для него все, что было в моих силах. Думаете, просто воспитывать сына одной, без мужа? Что ж делать, если тебе лгут в глаза?

– Не лгать самой.

– У меня не было другого выхода. Он – мой единственный сын, и я пыталась защитить его. А впрочем, у вас нет никаких доказательств, что Бобби виновен в смерти Фебы. И я никогда в это не поверю: он не мог ей сделать ничего дурного, ведь он был к ней очень привязан, может даже чересчур.

Она запнулась. Сморщенное старушечье личико, кутается в халат, глаза бегают.

– А где Бобби сейчас, миссис Донкастер?

– Не знаю. А и знала бы, все равно бы не сказала.

– Странную вы избрали линию поведения. А еще считаетесь уважаемой женщиной.

Она опустила глаза на свое бесформенное тело.

– Бобби – это все, что у меня есть.

Да, мальчишке не позавидуешь.

Она медленно подняла глаза.

– Мне пришлось очень нелегко. Сколько я ломала себе голову, как быть для него и отцом и матерью одновременно. Я знаю, он ненавидит меня, он всегда меня ненавидел. Еще бы, мужчину может воспитать лишь мужчина. Но мне все-таки казалось, что живем мы неплохо. – На глаза у нее навернулись слезы, и она прикрыла лицо руками. – Что мне делать?

– Сказать всю правду. Где сейчас ваш сын?

– Не знаю. Клянусь. – Она покачала головой, и слезы побежали по ее впалым щекам.

– Если бы сейчас я мог с ним встретиться и поговорить, возможно, удалось бы пролить свет на случившееся.

Старуха оживилась:

– Значит, вы тоже не верите, что это его рук дело?

– Не хочу верить. Хуже всего то, что он от меня прячется.

– Бобби не прячется, ведь уехал он только вечером. Уходя, он сказал, что у него важное дело.

– Где?

– На этот вопрос он отвечать отказался, хотя в принципе это на него не похоже: от меня у него никогда не было секретов. Но в этот раз, когда я стала его расспрашивать, он молча вышел, сел в машину и уехал, даже не посмотрев в мою сторону.

– Какая у него машина?

– Все та же колымага, «форд» первой модели.

– Бобби был встревожен?

– Скорее, возбужден. Мне даже стало как-то не по себе.

– Почему, миссис Донкастер?

– Сказать по правде, последние месяцы у меня из-за него все время душа не на месте. А тут еще этот телефонный звонок: после него он забегал, заметался – точно кошка по раскаленной крыше. Даже ужинать не стал.

– Про телефонный звонок я слышу от вас впервые.

– Правда? Странно, что я вам ничего про него не рассказывала. Ведь из-за этого звонка он и уехал.

– Кто ему звонил?

– Он не сказал. Вообще на эту тему говорить отказался.

– Звонили из Болдер-Бич или из другого города?

– Понятия не имею. Дело в том, что ему – то ли по ошибке, – то ли специально – позвонили не по моему телефону, а по телефону Долли Лэнг.

– Значит, трубку взяла Долли Лэнг?

– Именно. Когда Бобби уже уехал, я попыталась выяснить у нее, кто звонил, но эта лиса сделала вид, что ничего не знает. – В глазах старухи вспыхнул злобный огонек, слезы высохли – все душевные раны мгновенно затянулись. – Может, вам она скажет правду. Вы ведь мужчина.

По внешней лестнице я поднялся на второй этаж. Мысли лезли в голову такие же расплывчатые, как моя собственная тень на стене здания в этот ранний час. У Долли еще горел свет. Вероятно, она слышала мои шаги по коридору, ибо не успел я постучать, как она с готовностью высунула за дверь свою птичью голову.

Но ее ожидало разочарование.

– А, это вы...

– А вы кого ждали?

– Никого, – с напускным легкомыслием ответила Долли. – В такое время суток я обычно гостей не жду.

Те же свитер и джинсы. Бледная, грязная – такое впечатление, что за то время, что мы не виделись, она ни разу не помылась и не причесалась.

– Простите, мисс Лэнг, что пришел в столь поздний час, но, к сожалению, время выбирать не приходится. Впрочем, вы, я вижу, еще не ложились.

– Я на Великий пост никогда не сплю. Пост, правда, еще не наступил, но я уже к нему готовлюсь.

Девушка была явно возбуждена и говорила без умолку. Глаза – как блюдца. В комнате, у нее за спиной, что-то отчетливо и громко пробормотал спросонья женский голос.

Долли тихонько прикрыла за собой дверь и вышла в коридор.

– Соседка но комнате спит, – пояснила она. – Ей что пост, что не пост... Ну-с, чем порадуете? – с вызовом спросила девушка. За это время она стала как-то старше, агрессивнее и в то же время менее уверенной в себе.

– А вы меня чем порадуете, Долли?

– Нечем вроде бы. Можем, если хотите, о погоде поговорить.

И она, наподобие механической птицы, стала водить головой во все стороны. На городок с океана надвигалась пелена предутреннего тумана. Казалось, вместе с улицей, домами в нем растворяется и сама ночь.

– Какой сильный туман, – проговорила она.

– Да, и пора бы его развеять.

– Хорошо бы. Ненавижу туман. Почему-то он ассоциируется у меня с завернутыми в саван покойниками. – К горлу подкатил комок, она вздрогнула. – Не обращайте внимания, это я кофе перепила. Чтоб не заснуть.

– Мы не могли бы пойти куда-нибудь поговорить?

– Не хочу никуда ходить, – заявила Долли плаксивым, как у маленькой капризной девочки, голоском. – Можно поговорить и здесь, если надо.

– Надо, и даже очень. Сегодня вечером Бобби Донкастеру звонили по вашему телефону.

– По моему телефону?

– Только не прикидывайтесь дурочкой, Долли. Для него этот телефонный звонок – вопрос жизни и смерти.

Ее серое взволнованное личико ткнулось мне в плечо.

– Странно, мне он сказал то же самое. Я пообещала ему никому об этом звонке не рассказывать.

– А мне расскажите.

– А в чем дело? Этот звонок имеет отношение к Фебе?

– Почему вы так решили?

– По его реакции. Понимаете, он просиял, когда... – Девушка осеклась. – Я обещала никому не рассказывать, даже его матери, она за это ужасно на меня разозлилась.

– Я же не его мать.

– Вижу. Зато вы сыщик, а это еще хуже. Я не хочу, чтобы у Бобби были из-за меня неприятности.

– Неприятностей у него и без вас хватает. Поймите, я хочу найти его раньше, чем это сделает полиция.

– Полиция?! Его ищет полиция?

– Сейчас нет, а завтра уже будет.

– Что же он такого сделал?

– На этот вопрос я вам, к сожалению, ответить не могу. Впрочем, мой ответ вам вряд ли придется по душе. Если хотите оказать ему – да и мне – реальную помощь, расскажите об этом телефонном звонке со всеми подробностями.

– Но я не знаю никаких подробностей. Бобби попросил меня выйти из комнаты.

– А с кем он разговаривал?

– Говорю же, не знаю.

– А я решил, что трубку взяли вы.

– Да, но говорила я с телефонисткой. Она сказала, что к телефону вызывается мистер Роберт Донкастер, Я спустилась и его позвала.

– В котором это было часу?

– Кажется, без четверти шесть, – неуверенно ответила Долли.

– А телефонистка сказала, из какого города звонит абонент?

– Да, из Пало-Альто. Там ведь находится Стэнфордский колледж, и я сдуру решила, что это Феба звонит. Я и сейчас никак заснуть не могу, всякие мысли в голову лезут. А вдруг, думаю, Феба памяти лишилась, запомнила только имя Бобби и свой собственный номер телефона...

– Можете не волноваться, Долли, – отрезал я, обращаясь не столько к ней, сколько к самому себе. – Звонила не Феба.

– Да, я знаю. Бобби сказал, что это не она, а уж мне бы он врать не стал, тем более раз речь о Фебе идет.

– А он не намекнул, кто звонил?

– Нет, сказал – по делу.

– А что он еще сказал?

– Больше ничего, только ужасно благодарил за то, что я его позвала. А уже через пять минут Бобби вскочил в машину и помчался в сторону шоссе. Я сама из окна видела.

– Говорите, он был возбужден?

– Очень возбужден.

– В каком смысле? Находился в приподнятом настроении или был навеселе?

– Даже не знаю, – ответила она после паузы. – Всю зиму он проходил как в воду опущенный, а тут вдруг весь напрягся. Но чувствовалось, что вместе с тем он ужасно счастлив. И счастье это было какое-то... понимаете... неземное, как будто он на поиски Святого Грааля отправляется[11]11
  Святой Грааль – чаша, из которой, согласно средневековой легенде, пили Христос и апостолы во время Тайной вечери.


[Закрыть]. – Долли посмотрела на луну, от которой теперь осталось едва заметное тусклое пятно, и зябко поежилась. – Меня пробирает дрожь, мистер Арчер. Ума не приложу, что все это значит.

– Я тоже, Долли. И все-таки вы не могли бы уделить мне еще пару минут?

– Конечно, если только вам от меня будет прок.

– Уже есть, и немалый. Скажите, вы ведь психолог: Бобби, на ваш взгляд, человек неуравновешенный?

– И даже очень. Впрочем, все мы невротики. Мы с Фебой часто говорили, что он находится под сильным влиянием матери, однако он с этим влиянием борется.

– Каким образом?

– Взрослея, Бобби постепенно освобождается от ее воздействия, вырывается на свободу. В этом году они с матерью несколько раз ужасно ссорились. Такой крик стоял, что на втором этаже слышно было.

– Дело доходило до драки?

– Нет, конечно, драться они не дрались, но скандалили крупно.

– Он ей угрожал?

– Нет, не думаю. Бобби хотел бросить учиться и начать самостоятельную жизнь, а мамаша была против.

– И вы полагаете, он мог уйти из колледжа и устроиться на работу?

– С него станется.

– А он угрожал кому-нибудь физической расправой? Вам или, скажем, Фебе?

Долли невесело рассмеялась:

– Вы тоже скажете. Нет, конечно. Бобби за всю свою жизнь мухи не обидел. Это, кстати, Фебе в нем и не нравилось. Она даже называла его «христианским рабом». Помните:

Я был царем Вавилонским,

А ты христианским рабом[12]12
  Рефрен из баллады «Непобедимый» английского поэта Уильяма Эрнста Хенли (1849-1903).


[Закрыть].

– А в принципе на насилие он способен, как вам кажется?

– На насилие по отношению к Фебе? – уточнила она, прижав к груди руки. – Вы к этому клоните?

– Да.

Долли покачала головой резкими судорожными движениями.

– Фебе он никогда не причинит вреда, в этом сомневаться не приходится. Я ни разу не видела, чтобы парень был так влюблен в девушку, как Бобби. Честное слово. А что, с Фебой что-то случилось? – спросила она, схватив меня за локоть.

– К сожалению, да, Долли.

– Она умерла?

– Увы.

Словно обжегшись, Долли отдернула руку и в тот же миг упала на меня, буквально упала. В следующий момент я сжимал ее в своих объятиях и гладил ее взъерошенные волосы. На любовную пару мы, впрочем, были мало похожи.

– Черт побери! – сказала она неожиданно звонким голосом. – Я перестала молиться, когда была еще ребенком. А снова начала в ноябре. Два месяца я молилась каждый вечер. А Феба все равно умерла. Значит, бога нет.

Я стал объяснять ей, что она не права, что бог, если он есть, ведет себя непредсказуемо, как, впрочем, и простые смертные. Однако Долли скоро надоело слушать банальности, она отвернулась и, прижавшись лбом к дверному косяку, стала вертеть ручку двери. Казалось, она не решается – или не в силах – открыть ее.

– Мне очень не хотелось, чтобы вы узнали о смерти подруги от меня, – сказал я, – но, согласитесь, это все же лучше, чем прочесть некролог в газете.

– Да, благодарю вас. Как она умерла?

– Этого мы пока не знаем. Но ее нет в живых уже два месяца. – Я коснулся ее плеча. – Могу я обратиться к вам с еще одной просьбой?

– Да, пожалуйста, только сейчас мне очень не по себе.

– Позвольте мне позвонить из вашей комнаты.

– Боюсь, это невозможно, соседка ведь спит, а она терпеть не может, когда ее будят.

– Я буду говорить шепотом.

– Хорошо, звоните.

Я вошел. На диване, завернувшись в одеяло, спала девушка с волосами цвета сливочной тянучки. Телефон стоял на письменном столе рядом с громоздкой, допотопной пишущей машинкой, в которую был вставлен все тот же, напечатанный лишь наполовину лист бумаги. Я присел к столу и еще раз перечитал недописанное предложение:

«Многие специалисты считают, что в антиобщественном поведении преобладают социоэкономические факторы; существует, однако, иная точка зрения, согласно которой отсутствие любви...»

Буква "е" выпадала из строки. Старый «Ройал», "е" выпадает из строки... Я достал анонимные письма, которые дал мне Вилли Мэки, и быстро сравнил шрифт писем и научной статьи – совпадает! Стало быть, письмо Гомера Уичерли, угрожающие подметные письма и курсовая Долли напечатаны на одной и той же пишущей машинке. На этой.

– Что вы делаете? – шепнула она мне на ухо.

– Я тут кое-что обнаружил... Скажите, откуда у вас эта машинка?

– Вообще-то она принадлежит Фебе. А теперь я ей пользуюсь. А что, нельзя?

– Боюсь, мне придется забрать машинку с собой.

– Зачем?

– Для дела, – уклончиво ответил я. – Вам случайно не известно, где Феба взяла ее?

– Нет, но машинка старая, ей, должно быть, лет двадцать. Вероятно, Феба купила ее в комиссионном магазине. Впрочем, на нее это не похоже. Она любила новые вещи.

Тут соседка Долли перевернулась на другой бок и сонным голосом проговорила:

– Что ты там делаешь, Долли? Ложись спать.

– Спи.

Девушка послушалась – повернулась к стенке и уснула, а Долли спросила:

– Зачем вам эта машинка?

– Сам пока не знаю, – ответил я, всматриваясь в напряженное маленькое личико – загнанный заяц, иначе не скажешь. – Почему бы вам не послушаться совета соседки и не лечь спать? Согрейте себе молока и ложитесь, а я позвоню и уйду. Вам надо выспаться.

– А что, это идея, – сказала она с некоторым сомнением в голосе, пошла на кухню и загремела там кастрюлями.

А я тем временем позвонил в справочную:

– Говорит Роберт Донкастер. Вчера вечером, около шести часов, мне звонили из Пало-Альто. Не скажете, с какого номера?

– Простите, сэр, – ответила телефонистка, – но мы фиксируем только номера заказа.

– Значит, нет возможности выяснить, кто мне звонил?

– Не знаю, сэр. Сейчас соединю вас со старшим оператором.

В трубке сначала раздался щелчок, потом «ждите ответа», а через мгновение громкий голос женщины постарше:

– Говорит старший оператор. Что вы хотели?

– Меня зовут Роберт Донкастер. Вчера около шести вечера мне позвонили из Пало-Альто. Я хочу выяснить номер моего абонента.

– Если вам звонили «автоматом», то узнать номер вашего абонента мы не можем.

– Нет, разговор заказывался.

– Тогда номер абонента вам дадут в Пало-Альто.

– А по какому номеру мне позвонить?

– Такого рода услуги мы оказываем только в случае крайней необходимости.

– Это как раз тот случай.

Старший оператор поверила мне на слово:

– Хорошо, сейчас попробую вас соединить. Ваше имя, сэр?

– Роберт Донкастер.

– Номер телефона?

Я продиктовал ей номер, считав его с телефонного аппарата.

– Вам перезвонить или подождете?

– Подожду, спасибо.

Я сел и стал слушать обрывки голосов, беспорядочных разговоров, названия городов: Портленд, Солт-Лейк-Сити... Наконец, заглушая все эти таинственные и далекие звуки, в трубку ворвался громкий голос старшего оператора:

– Записывайте номер, мистер Донкастер. Дейвенпорт 93489, Пало-Альто.

– А чей это номер?

– Этой информации мы не даем даже в случае крайней необходимости. Фамилию абонента вы можете узнать, если сами явитесь на телефонную станцию в Пало-Альто. А можете позвонить по этому номеру, – добавила она.

– Да, конечно. Соедините меня, пожалуйста.

Было еще рано, линия связи не загружена, и вскоре я услышал на противоположном конце провода длинные гудки. Шестнадцать гудков.

– Простите, сэр. Ваш номер не отвечает. Соединить вас попозже?

– Нет, спасибо, я позвоню вам сам.

Я записал номер телефона и уже собирался уходить, но тут из кухни вышла Долли с дымящейся чашкой молока в руке и белыми молочными усами над верхней губой.

– Спокойной ночи, – сказал я. – Спите спокойно. И молитесь.

Она рухнула на стул и закрыла лицо руками – чем не обиженный слабоумный ребенок?

– Какой в моих молитвах смысл?

– Молитесь, а вдруг на том конце провода все-таки кто-то есть?

Глава 23

Я перетащил допотопный «Ройал» к себе в машину и поехал на другой конец города в гостиницу «Болдер-Бич», где без десяти пять утра было тихо, как в кладбищенском склепе. Ночной портье посмотрел на меня привычным взглядом, в котором читался вопрос: «А вдруг этот сомнительный тип потенциальный клиент?»

– Что угодно, сэр?

– Мистер Гомер Уичерли еще здесь?

Прямого ответа на свой вопрос я не получил.

– Мистер Уичерли просил не беспокоить его в столь ранний час. Может быть, вы хотели что-нибудь ему передать?

– Я работаю на Уичерли. В котором часу он просил себя разбудить?

– В восемь, – ответил портье, сверившись с расписанием.

– Пожалуйста, позвоните и мне в это же время. Мне нужен номер. Сколько он стоит?

Портье ответил:

– Недешево.

Он вежливо хмыкнул, протянул мне ручку, и я расписался в книге гостей. Тут же передо мной вырос негр-швейцар, который отвел меня в комнату окнами во двор, и я, скинув пиджак и брюки и даже не помывшись, нырнул под чистый пододеяльник и мгновенно уснул.

Проспал я три часа, заплатив за это удовольствие по пять долларов в час. Но мозг продолжал работать и во сне. Я видел, будто на экране, как я же сам, выбившись из сил, ухожу под воду и медленно опускаюсь на дно, мимо меня в ледяной прозрачной воде скользят утопленники, их волосы, словно водоросли, колышутся под напором подводных течений. Я ясно вижу ее, кожа свисает с костей лохмотьями, а рыбки заплывают в пустые глазницы.

Проснулся я с именем Фебы на пересохших губах. В голове – или где-то рядом – стоял оглушительный звон. Я открыл глаза и, к своему ужасу, обнаружил за окном свет. На столе у кровати разрывался телефон. Я приподнялся на локте и с трудом поднял трубку, которая весила ничуть не меньше чугунной гири.

– Вы попросили разбудить вас в восемь утра, сэр, – напомнил мне женский голос.

– Я? Не может быть!

– Да, сэр.

– Постойте, а мистеру Гомеру Уичерли вы уже звонили?

– Да, сэр, только что, сэр.

– Будьте добры, соедините меня с ним.

– Хорошо, сэр.

Я хотел было сесть в кровати, но тут произошла странная вещь: все перед глазами пошло ходуном, стена перевернулась в воздухе, а кровать выскользнула из-под меня и куда-то провалилась.

– Алло! – Гиря почему-то заговорила голосом Уичерли. – Кто это?

– Это Арчер, – ответил я, покрываясь холодным потом от жуткого ощущения невесомости.

Комната стала вертеться медленнее. Я хотел было привстать, но был отброшен назад и придавлен к постели. «Почему Феба должна была умереть? – вертелось у меня в голове. – Почему именно я обязан рассказывать Уичерли о ее смерти?»

– Арчер? Откуда вы звоните?

– Я здесь, в вашем отеле. У меня есть для вас новости.

– Новости?! Вы нашли ее?

– Нет. Так вы еще ничего не знаете?

– А что я должен знать?

– Это не телефонный разговор. Можно я зайду к вам в коттедж минут через пятнадцать?

– Конечно, о чем речь.

Я положил трубку. Комната перестала вертеться, стены, пол, потолок заняли причитающиеся им места. Воспользовавшись этим, я встал с кровати, на скорую руку принял душ и побрился. Из зеркала в ванной на меня смотрели насмерть перепуганные глаза.

По дороге к Уичерли я вытащил из багажника пишущую машинку.

– Что это у вас? – удивился он, открывая дверь.

– Пишущая машинка «Ройал» образца 1937 года. Узнаете?

– Занесите ее в комнату, дайте я как следует на нее посмотрю.

Я последовал за ним в гостиную и водрузил машинку на чайный столик у окна. Уичерли подошел и уставился на нее своими бесцветными глазами.

– Если не ошибаюсь, это старая машинка Кэтрин. По крайней мере у нее была похожая. Откуда она у вас?

– На «Ройале» печатала соседка Фебы по комнате в студенческом пансионе. Эта машинка досталась ей от вашей дочери.

Уичерли кивнул:

– Да, вспомнил. Кэтрин, уезжая, оставила эту машинку дома, а Феба забрала ее с собой в колледж.

– А где была машинка на прошлую Пасху?

– У меня дома в Медоу-Фармс. Кэтрин держала ее в гостиной. Под рукой.

– Она профессиональная машинистка?

– Была когда-то. Прежде чем выйти за меня замуж, она ведь работала секретаршей. С тех пор у нее эта машинка.

– А вам она когда-нибудь печатала? Прошлой весной, например?

– Да, иногда Кэтрин меня выручала, – сказал Уичерли и с нескрываемой злобой добавил: – Разумеется, если у нее было время и подходящее настроение.

– Прошлой весной вы получили анонимные письма, в связи с чем написали Вилли Мэки. Это письмо печатала вам миссис Уичерли?

–Скорее всего. Да, точно, его напечатала мне она. Я попросил об этом Кэтрин, так как не хотел, чтобы посторонние знали, что я обращаюсь в сыскное агентство.

– А вы сами не печатаете?

– Нет, так и не научился.

– Даже одним пальцем не умеете?

– Нет, такие вещи мне не даются. – Он нервно провел рукой по волосам. – А почему вас все это интересует?

– Вчера я встречался с Мэки, и когда он узнал, что я работаю на вас, то рассказал мне об эпистолярных опытах «Друга семьи». Мне кажется, подметные письма напечатаны на этой машинке.

– Черт побери! – С этими словами Уичерли всем своим весом плюхнулся на обтянутый мохером диван и прикрыл ладонью рот, словно боялся растерять зубы. – Вы что же, хотите сказать, что автор этих писем – сама Кэтрин?!

– Таковы факты.

– Вы просто не читали этих писем. Кэтрин не могла их написать, это невозможно.

– В деле Уичерли все возможно. А кто еще имел доступ к пишущей машинке?

– Да кто угодно: домочадцы, прислуга, гости. Кэтрин занимала отдельное крыло, сама она дома бывала редко, к тому же дверь в ее гостиную не запиралась. Поймите меня правильно, я свою бывшую жену не выгораживаю, но эти письма – не ее рук дело. Не могла же она клеветать на саму себя!

– Почему же, и такое бывает.

– Но с какой целью?

– Чтобы нарушить мир в семье, разорвать брачные узы. Вообще в ее поведении логики искать не следует.

– Вы намекаете, что Кэтрин была не в себе?

– Не была, а есть. Я видел ее позавчера вечером, мистер Уичерли. Не знаю, в каком она была состоянии девять месяцев назад, но сейчас Кэтрин в плохом виде.

Он поднял руки и, сцепив пальцы, завел их за голову, словно боялся обжечься.

– И ради этого вы пришли ко мне? Я-то думал, вы расскажете что-нибудь утешительное про Фебу. – Тут Уичерли уронил руки на колени и стал теребить пуговицы на обивке дивана. – К чему все эти экскурсы в прошлое? Я и сам знаю, что Кэтрин способна на все. Думаете, я не заподозрил, что эти письма – ее работа?

– И поэтому отказались от услуг Мэки?

Он кивнул. Теперь он сидел низко опустив голову, словно у него не было сил поднять ее.

– Скажите, обвинения в этих письмах не голословны? Кэтрин действительно изменяла вам прошлой весной?

– Думаю, да. Правда, доказательств у меня не было, да и искать их мне не хотелось – поверьте, я любил свою жену.

Верить ему на слово я был не обязан.

– С начала прошлого года, – продолжал он, – Кэтрин стала все чаще и чаще отлучаться из дома. Куда она ездила, где бывала, от меня скрывалось. Говорила, что сняла себе комнату под мастерскую и уезжает туда рисовать.

– Кэтрин снимала квартиру в Сан-Матео, – уточнил я. – Не исключено, что в этой квартире она была не одна. Вам не приходит в голову, с кем она могла там жить?

– Нет, не приходит.

– А вы когда-нибудь расспрашивали ее об этом?

– Напрямую нет. Честно говоря, не решался. Не хотелось с ней связываться. Она ведь иногда совершенно собой не владела.

– А бывало, чтобы она грозила убить кого-нибудь?

– Много раз.

– Кого же?

– Меня, – угрюмо отозвался он.

– А теперь я задам вопрос, который вам наверняка не понравится. Не вы ли сами сочинили письма за подписью «Друг семьи»?

Тут выяснилось, что собой не владела не только Кэтрин, но и ее бывший супруг. Уичерли вскочил с дивана и, побелев от ярости, стал кричать на меня и размахивать кулаками:

– Как вы смеете! Топтун, ищейка!

Как он только меня не обзывал! Я дал ему выговориться, и вскоре, бросив: «Придет же такое в голову. Вы, должно быть, совсем с ума сошли», он, словно подмоченный фейерверк, что-то прошипел напоследок и иссяк.

–С сумасшедшими ведь не спорят, вот и ответьте на мой вопрос.

– Я к этим мерзким письмам никакого отношения не имею. Для меня они были тяжелым потрясением.

– А для Фебы?

– Она расстроилась, хотя виду не подала. Ей это вообще свойственно: виду не подаст, но принимает все очень близко к сердцу.

– А как восприняла анонимки ваша жена?

– Кэтрин держалась хладнокровно. Иначе бы я не попросил ее напечатать письмо, адресованное Мэки. Мне хотелось посмотреть, как она на это письмо отреагирует.

– И как же она отреагировала?

– Совершенно спокойно – что, вообще говоря, на нее не похоже. Все это время Кэтрин вела себя идеально, а затем, через неделю после Пасхи, она уехала в Рино, и вскоре я получил письмо от ее адвокатов, требующее развода.

– Вас эта перемена в ней удивила?

– Знаете, к тому времени я уже давно перестал удивляться.

– А как к разводу отнеслась Феба?

– Для нее это было как гром среди ясного неба.

– Когда родители разводятся, дети ведь обычно берут чью-то сторону. А на чьей стороне оказалась Феба?

– На моей, разумеется. Я ведь вам уже говорил, почему. Похоже, мы с вами топчемся на месте.

На месте я топтался только потому, что боялся сообщить ему о смерти Фебы – ведь после этого задавать дальнейшие вопросы будет бессмысленно. А вопросов еще было много.

– Помните день вашего отплытия, когда миссис Уичерли поднялась на борт парохода?

– Пожелать мне счастливого пути, – съязвил он. – Еще бы не помнить.

– А вам известно, что Феба сошла на берег вместе с матерью?

– Первый раз слышу. Из моей каюты они ушли одновременно, это верно.

– Они вместе уехали на такси и вроде бы вполне ладили – во всяком случае, Феба согласилась приехать вечером к материв Атертон.

– Откуда вы все это знаете?

– Такова моя профессия – знать и задавать вопросы. Кстати, о вопросах: вы в тот вечер сходили на берег?

– Послушайте, такое впечатление, что вы меня в чем-то подозреваете!

– На то я и сыщик, чтобы подозревать. Между прочим, вы мне не сказали, что ваш пароход отплыл не по расписанию второго вечером, а третьего утром.

– Да, верно, совсем забыл, отплытие задержалось.

– Допускаю, что это вы еще могли забыть, но вы наверняка помните, сходили вы в тот вечер на берег или нет.

– Нет, если это вас так интересует, не сходил. Должен, однако, сказать, что вопрос ваш оскорбителен, как, впрочем, и все остальные вопросы. Я вообще не понимаю, с какой стати вы меня допрашиваете? Вы держитесь возмутительно, и я этого не потерплю, слышите?! – Еле сдерживаясь, он злобно посмотрел на меня и бросил: – Что вам, собственно говоря, надо?

– Мне надо прояснить ситуацию, которая привела к гибели человека, а верней сказать, трех людей, четвертый же до сих пор находится между жизнью и смертью. Скажите, мистер Уичерли, вы на сердце жалуетесь?

– Нет. Во всяком случае, незадолго до отплытия я был у врача, и тот остался мной вполне доволен. А почему вы спрашиваете?

– Вчера ночью у Карла Тревора был инфаркт.

– Что вы говорите? Какой ужас, – отозвался Уичерли каким-то искусственным голосом. В его глазах появилось что-то лисье. – Как он сейчас?

– Не знаю, но у него это уже второй инфаркт, притом тяжелый. В данный момент он лежит в больнице в Терранове.

– В Терранове? Что он делает в этой дыре?

– Поправляется, надо думать. Вчера мы с ним ездили в Медсин-Стоун, где у берега под водой была обнаружена машина. Как выяснилось, машина вашей дочери. В машине нашли труп. Женский труп. Тревор опознал его, и ему стало плохо.

– Это была Феба?

– Да.

Уичерли отвернулся к окну и надолго застыл в каком-то неловком положении: казалось, горе обездвижило его. Когда же он вновь повернулся ко мне, лисьего прищура в глазах уже не было.

– Так вот о чем вы хотели мне сообщить, – почему-то басом проговорил он. – Моей дочери нет в живых.

– Увы. Есть, правда, некоторая несогласованность в фактах. По одним сведениям, Феба погибла вечером второго ноября – около полуночи ее машину видели в Медсин-Стоуне.

– Кто был за рулем?

– На этот вопрос я пока затрудняюсь ответить. По другим же сведениям, Феба целую неделю после второго ноября прожила в квартире своей матери, в Сан-Матео. Во всяком случае, там жила девушка по фамилии Смит, очень похожая на Фебу.