Текст книги "Экономические очерки. История идей, методология, неравенство и рост"

Гордон много рассуждает о приостановке технологического прогресса в том, что касается оснащения офисов и жилых домов, но он ничего не говорит о перспективах использования информационных технологий в собственно «производственных» процессах. А здесь, по наблюдениям многих исследователей, потенциал информационных технологий еще очень далек от исчерпания (см., например: [Baily, Manyika, Gupta, 2013]).

Строго говоря, Гордон не строит никакого прогноза роста душевого ВВП или производительности труда, а просто экстраполирует показатели недавнего прошлого на ближайшее будущее. Исследователи, которые действительно пытались прогнозировать возможные изменения в производительности труда, рисуют намного более сложную и менее однозначную картину. Так, Д. Бирн, С. Олинер и Д. Сичел [Byrne, Oliner, Sichel, 2013] выделили около 40 параметров, от которых может зависеть будущая динамика производительности, и затем рассчитали серию альтернативных прогнозов в зависимости от того, какое из фактически наблюдавшихся в прошлом значений будет принимать каждый из них – максимальное, минимальное или среднее (последний вариант принимается ими как базовый). Базовый вариант прогноза выводит на ожидаемый годовой темп прироста производительности труда в несельскохозяйственном деловом секторе США для периода 2012–2022 гг. 1,8 %. (При наименее благоприятном сценарии он снижается до 0,88 %, при наиболее благоприятном – возрастает до 2,82 %.) Как видим, это практически совпадает с экстраполяционной оценкой Гордона: 1,6 %. Казалось бы, эти результаты подтверждают его пессимистические выводы.

Однако Бирн с соавторами обращают внимание на ненадежность официального индекса цен производителей применительно к микропроцессорам (основному элементу стоимости информационного оборудования), который разрабатывается и публикуется Бюро статистики труда США. Согласно этому индексу, падение цен на микропроцессоры достигло пика в 1998 г., затем стало постепенно снижаться, а к 2012 г. полностью остановилось (на аналогичные данные, напомним, ссылается и Гордон). Но такая динамика цен плохо согласуется с динамикой производительности микропроцессоров, которая на протяжении всех 2000-х годов быстро росла – примерно на 30 % ежегодно. Альтернативный индекс, разрабатываемый экспертами ФРС, показывает, что в этот период цены на микропроцессоры продолжали устойчиво снижаться (на 30–40 % в год). С учетом этой альтернативной динамики цен прогнозная оценка ожидаемого годового темпа прироста производительности труда возрастает с 1,8 до 2,5 %. Подобный сценарий означал бы возвращение показателя производительности труда на свою долговременную траекторию роста и в таком случае основания говорить о «стагнации» полностью бы исчезали. Все это позволяет Бирну с соавторами сделать вывод, что, вопреки Гордону, революция информационных технологий еще далека от завершения [Ibid.].

Данные о неравенстве, на которые ссылается Гордон, относятся к рыночному денежному доходу, т. е. к доходу без учета дополнительных неденежных выгод (таких как отчисления на медицинское страхование), а также до вычета налогов и предоставления трансфертов. Переход к данным о полных доходах рисует картину относительной стабильности структуры их распределения, без каких-либо признаков взрывного роста неравенства. Не учитывает он и того, что при прогнозируемых им низких темпах технологического прогресса масштабы неравенства должны будут начать снижаться, поскольку верхний 1 % населения, т. е. наиболее состоятельные получатели дохода, во многом формируется за счет инноваторов, добившихся признания их идей рынком. Но замедление технологического прогресса означает уменьшение числа сверхуспешных инноваторов, а уменьшение их числа означает снижение доли доходов верхнего 1 %.

Что касается фискальной коррекции (увеличения налогов и/или сокращения трансфертов для погашения накопленного государственного долга), то необходимость в ней будет в конечном счете зависеть от того, насколько высокими или низкими окажутся будущие темпы экономического роста. Если, например, они будут существенно выше, чем допускает Гордон, то никакой фискальной коррекции может вообще не понадобиться.

К числу «встречных ветров», с которыми придется столкнуться экономике США, Гордон относит глобализацию. Но это расходится с представлениями, выработанными в рамках современной теории экономического роста, согласно которым глобализация является фактором не замедления, а ускорения экономического роста за счет активизации процесса обмена научными и техническими идеями [Jones, Romer, 2010].

Насколько легко впасть в ошибку, рассуждая о будущем, показывает аргументация Гордона о «встречном ветре» в форме предсказывавшегося им роста цен на энергоносители. Утверждения о неизбежности их удорожания продолжали делаться им даже в начале 2014 г. – всего за несколько месяцев до обвального падения мировых цен на нефть. Похоже, что в своих прогнозах он явно недооценил потенциал одной из ключевых инноваций последних лет – сланцевой революции.

Наконец, нелишне напомнить, что на протяжении нескольких последних десятилетий при прогнозировании возможных сдвигов в траектории экономического роста США практически все аналитики раз за разом промахивались мимо цели и их предсказания неизменно оказывались далекими от реальности [Byrne, Oliner, Sichel, 2013, p. 14].

ВЕРСИЯ 3: НУЛЕВАЯ НИЖНЯЯ ГРАНИЦА ПРОЦЕНТНЫХ СТАВОК

Версия, разработанная Л. Саммерсом, предстает как наиболее «хансеновская» как с точки зрения диагностики предполагаемых причин «вековой стагнации», так и с точки зрения выдвигаемых рекомендаций по ее лечению [Summers, 2013a; 2013b; 2014a; 2014b]. Как и Хансен, Саммерс усматривает суть «вековой стагнации» в хронической невозможности вернуть экономику в состояние полной занятости – в сохранении устойчивого разрыва между потенциальным и фактическим ВВП. При этом в противоположность Коуэну и Гордону он связывает главные недуги современной американской экономики не столько с факторами, лежащими на стороне предложения, сколько с факторами, лежащими на стороне спроса.

Саммерс критически настроен по отношению к традиционным представлениям, выработанным современной макроэкономической теорией, согласно которым основой при обсуждении долгосрочных экономических проблем должна выступать неоклассическая теория роста, тогда как краткосрочные проблемы должны анализироваться исходя из неокейнсианского предположения о жесткости цен и заработной платы. При таком подходе денежная политика оказывается не нейтральной только в краткосрочном периоде, тогда как в долгосрочном – механика экономического роста делает ее неоперациональной: с вмешательством государства или без него, но рано или поздно экономика все равно возвращается в состояние полной занятости. В отличие от этого Саммерс считает, что пребывание экономики на уровне ниже потенциала может приобретать хронический, долговременный характер. Отсюда – идея «вековой стагнации»: «К сожалению, почти все работы как в традициях новой классики, так и в традиции нового кейнсианства фокусировались на втором моменте, т. е. вариации показателей выпуска и занятости. Такой подход означает, что в конечном счете, с вмешательством политики или без него, работа рынка будет восстанавливать полную занятость и ликвидировать разрыв в выпуске. Все упирается исключительно в волатильность выпуска и занятости относительно их нормальных уровней. То, что случилось в последние годы, предполагает, что второй момент имеет куда меньшее значение по сравнению с первым моментом – поведением во времени средних уровней выпуска и занятости» [Summers, 2014a, p. 29].

Итак, «стагнация» в понимании Саммерса представляет собой неустранимый разрыв выпуска, который невозможно ликвидировать традиционными средствами денежной политики[212]212
  В терминах неокейнсианской теории это предполагает, что цены и заработная плата могут оставаться жесткими бесконечно долго.


[Закрыть]. Она, по его мнению, имеет все шансы сделаться «новой нормальностью», так что США и другие развитые страны еще долго не смогут вернуться к полной занятости и быстрому росту, если только не решатся задействовать неконвенциональные меры экономической политики [Summers, 2013b]. Наглядный пример того, что может их ожидать в ближайшем будущем, дает опыт Японии: стагнацию японской экономики тоже первоначально принимали за временное явление, а она растянулась на десятилетия.

В своих построениях Саммерс исходит из нескольких наблюдений [Ibid.]. Первое: до начала Великой рецессии в экономике США шло активное надувание финансовых пузырей, стандарты кредитования подвергались все более сильной эрозии, проводилась очень мягкая денежная и достаточно экспансионистская фискальная политика. Казалось бы, в этих условиях следовало ожидать высокой инфляции, сверхнизкой безработицы и ускоренных темпов роста, но ничего этого не было: никакого особого перегрева в экономике не ощущалось, коэффициент использования производственных мощностей не находился под каким-либо видимым давлением, инфляция была невысокой, экономический рост продолжал оставаться скромным. Иными словами, даже надувание финансовых пузырей не смогло привести к безусловному избытку совокупного спроса.

Второе: прошло уже достаточно времени после того, как панику на финансовых рынках удалось купировать и экономика США оттолкнулась от дна после глубокого спада в 2007–2009 гг. Как показывает опыт, чем глубже рецессия, тем энергичнее последующее восстановление. Но на этот раз ничего похожего на посткризисное ускорение не наблюдалось: несмотря на сверхмягкую денежную политику выход из кризиса оказался затяжным и очень вялым, безработица рассасывалась очень медленно, ожидаемого «подскока» темпов роста так и не произошло.

Третье: в последние десятилетия в США наблюдался устойчивый тренд к снижению реальных ставок процента. Однако произошедшего их падения оказалось недостаточно для возвращения экономики в состояние полной занятости: чтобы это стало возможно, они должны были бы упасть еще сильнее, но их дальнейшее снижение наталкивалось на нулевой нижний порог (zero lower bound) устанавливаемой центробанками номинальной процентной ставки, которая, по общему правилу, не может опускаться ниже нуля. В результате возникла ситуация, когда реальная ставка процента поддерживалась на уровне, устойчиво превышавшем его естественную (равновесную) норму. В отличие от естественной нормы процента, которая, по оценкам Саммерса, откатилась уже далеко в зону отрицательных значений (составляя порядка –2/–3 %), фактическая реальная ставка процента при низкой инфляции может быть в лучшем случае лишь слабо отрицательной – даже когда номинальная ставка оказывается снижена до нуля. Именно из-за того, что номинальные ставки жестко ограничены снизу нулевым порогом, реальные ставки оказываются неспособны упасть, насколько это необходимо, чтобы подтолкнуть сбережения вниз, а инвестиции вверх и таким образом способствовать достижению полной занятости. В подобной ситуации традиционные меры денежной политики, направленные на регулирование центробанками номинальных ставок, становятся бесполезными.

Четвертое: в условиях нулевых номинальных ставок снижение цен и заработной платы, скорее всего, будет только ухудшать положение, во-первых, побуждая потребителей и инвесторов откладывать расходы на будущее и, во-вторых, перераспределяя доходы от должников с более сильной склонностью к расходам к кредиторам с более слабой склонностью к расходам.

Ситуация в американской экономике, описываемая Саммерсом как «вековая стагнация», длится, по его мнению, уже около 20 лет. Однако до поры до времени она маскировалась регулярным надуванием финансовых пузырей: это позволяло сохранять видимость «нормальных» темпов экономического роста, но когда пузыри начинали лопаться, сразу становилось ясно, насколько хрупким он был на самом деле. (Саммерс задает риторический вопрос: какие темпы роста мы увидели бы в середине 2000-х годов без пузырей на жилищном рынке и рынке деривативов, без эрозии стандартов кредитования, без мягкой денежной и экспансионистской фискальной политики?) В подобной ситуации финансовая нестабильность оказывается ценой, которую приходится платить за поддержание более или менее приемлемых темпов экономического роста. С учетом этого Саммерс так определяет суть «вековой стагнации»: «невозможность, для экономики одновременно достигать полной занятости, удовлетворительного роста и финансовой стабильности при помощи конвенциональных мер денежной политики» [Summers, 2014a, p. 29].

В обычных условиях реальная ставка процента способна снижаться до тех пор, пока между желаемыми сбережениями и желаемыми инвестициями не восстанавливается равенство на уровне выпуска, соответствующего состоянию полной занятости. Соответственно любые изменения, происходящие в экономике, отражаются прежде всего на уровне процента, не затрагивая впрямую сбережения и инвестиции. Однако это предполагает полную гибкость процентных ставок. Поскольку же в современных экономиках они не являются полностью гибкими в сторону снижения (из-за существования нижнего нулевого порога), колебания в экономике начинают прямо влиять на объемы сбережений и инвестиций.

Но что же могло вызвать настолько резкое снижение естественной нормы процента, причем не только в США, но и в других развитых странах? Прежде всего Саммерс ссылается на переизбыток сбережений (saving glut) в мировой экономике – идею, впервые высказанную А. Гринспеном [Greenspan, 2005] и Б. Бернанке [Bernanke, 2005]. Рынок наводнен сбережениями: домохозяйства недостаточно тратят на потребление, а фирмы недостаточно инвестируют (даже при номинальных ставках, близких к нулю). Инвестиций не хватает, чтобы абсорбировать всю эту огромную массу сбережений.

Однако для полного объяснения ссылки на «переизбыток сбережений» недостаточно. Если бы все ограничилось сдвигом кривой сбережений вниз, то реальная ставка процента действительно, как показано на рис. XIV.7, упала бы, но одновременно с этим возрос бы объем инвестиций. Чтобы этого не случилось, параллельно со сдвигом кривой сбережений вниз (ситуация «переизбытка сбережений») в том же направлении должна сместиться кривая инвестиций (ситуация «инвестиционного голода» – investment dearth). Только если сдвиги обеих кривых достаточно сильны, точка их пересечения, соответствующая естественной норме процента, может оказаться в зоне отрицательных значений.

Но почему так могло произойти? Саммерс ссылается на несколько причин, которые могли либо повышать склонность к сбережению либо понижать склонность к инвестированию. Во-первых, замедление роста населения (а возможно, и темпов технического прогресса) должно было вести к снижению спроса на новое капитальное оборудование, так как потребность в оснащении им новых работников становилась слабее. Во-вторых, снижение цен на капитальные блага (прежде всего, на связанные с информационными технологиями) означало, что за тот же объем сбережений можно было приобрести больший объем капитала. Из-за этого инвестиционный спрос опять-таки ослабевал. В-третьих, вследствие углубления неравенства, а также увеличения доли капитала в ВВП происходило перераспределение доходов от тех, у кого склонность к сбережению слабее (менее состоятельных; лиц, занятых наемным трудом), к тем, у кого она сильнее (более состоятельных; владельцев капитала). В-четвертых, растущие затруднения в сфере финансового посредничества, а также усиление регулятивного бремени увеличивали спрос на безопасные активы и тянули доходность по таким активам с учетом инфляции (т. е. реальные процентные ставки) вниз. В-пятых, шло активное аккумулирование резервов центральными банками различных стран, в первую очередь – развивающихся. В конечном счете сочетание отрицательных реальных процентных ставок с низкой инфляцией препятствовало достижению экономикой состояния полной занятости.

Рис. XIV.7. Сочетание «переизбытка сбережений» с «инвестиционным голодом», приводящее к отрицательной естественной ставке процента

Примечание. Сплошные линии соответствуют первоначальным, пунктирные – новым кривым желаемых сбережений и инвестиций (после их сдвига). До появления «переизбытка сбережений» и «инвестиционного голода» пересечение этих кривых происходит при естественной норме 2 %, после – при естественной норме –2 %. Если, например, при отсутствии инфляции реальную ставку процента невозможно опустить ниже нуля (из-за проблемы zero lower bound), то образуются избыточные сбережения, обозначенные на графике фигурной скобкой.

Саммерс оговаривается, что «вековая стагнация» – это не фатум, а чрезвычайное событие, от которого следовало бы застраховаться. Но как управлять экономикой с хронически нулевой номинальной процентной ставкой, превращающейся в системный тормоз экономической активности? Он видит два возможных подхода. Первый – пытаться воздействовать на реальный процент, снижая его либо путем неконвенциональной денежной политики (мер количественного смягчения), либо путем повышения целевого ориентира инфляции (скажем, с 2 до 4 %, за что, например, активно выступает О. Бланшар). Однако такой подход, опасается Саммерс, чреват возникновением пузырей и нестабильностью на финансовых рынках. Более предпочтительным ему представляется второй путь, связанный с подавлением сбережений и поощрением инвестиций, который не будет подрывать финансовой стабильности системы. Это – стимулирование совокупного спроса за счет массированных государственных инвестиций; снижения структурных барьеров для частных инвестиций; расширения экспорта; улучшения инвестиционного климата; сокращения неравенства.

Переходя к критической оценке подхода Саммерса, отметим, что он содержит немало белых пятен. Так, несколько неожиданно выглядит его комментарий об отсутствии в середине 2000-х годов перегрева в американской экономике. Разве падение безработицы до уровня ниже 4,5 %, ускорение инфляции до почти 4 % и бум цен на жилье не свидетельствуют о том, что в эти годы она функционировала с превышением своих возможностей [Taylor, 2013]?

Далеко не очевидно предположение о формировании в мировой экономике «переизбытка сбережений», которое Саммерс склонен принимать за установленный факт. По расчетам Б. Эйхенгрина, на протяжении нескольких последних десятилетий глобальная норма сбережений колебалась в очень узком диапазоне 23–24 % [Eichengreen, 2014]. Возникает вопрос: достаточно ли ее прироста, скажем, на 1 п.п., чтобы говорить о возникновении «переизбытка»? (Стоит добавить, что по мере роста потребительских расходов в Китае глобальную норму сбережений уже в ближайшее время, возможно, ждет ощутимое снижение.)

Ключевая для Саммерса идея отрицательной естественной нормы процента плохо согласуется с положительными темпами экономического роста и накопления капитала, которые экономика США демонстрировала в течение рассматриваемого им периода: ведь пересечение кривых сбережений и инвестиций в зоне отрицательных значений предполагает, что инвесторы должны получать на свои вложения отрицательную отдачу, т. е. чистый убыток. Естественно ожидать, что это должно было бы запускать процесс дезинвестирования и, значит, вызывать падение ВВП.

Непонятно также, каким образом в мире отрицательных реальных процентных ставок возможно надувание «пузырей», на которые постоянно ссылается Саммерс как на единственное средство (помимо перенастройки экономической политики государства) для закрытия разрыва между фактическим и потенциальным выпуском [Kling, 2013].

Если, как он утверждает, американская экономика уже около двух десятилетий подряд страдает от «вековой стагнации», то тогда нужно объяснить, что же мешало балансировке сбережений и инвестиций в конце 1990-х или в начале 2000-х годов, когда проблемы нулевой нижней границы процентных ставок еще не существовало. Он такого объяснения не предоставляет. Кроме того, Саммерс, похоже, не допускает возможности ухода реальных процентных ставок в сколько-нибудь серьезный «минус». Но при номинальных ставках, равных нулю, и темпах инфляции порядка 2 % реальные ставки могут опускаться до –2 %. Как следствие, для того чтобы описываемый им сценарий мог реализоваться, естественная норма процента должна «провалиться» еще глубже – до –5/6 %, что интуитивно представляется совершенно неправдоподобным.

Более тщательный анализ не выявляет также никакого долговременного тренда к падению естественной нормы процента, что составляет отправной пункт рассуждений Саммерса. Подобный тренд действительно обнаруживается, но только для реальных ставок, рассчитываемых как номинальные ставки минус ожидаемый темп инфляции: сначала они возросли с примерно 2 % в начале 1960-х годов до примерно 6 % в начале 1980-х годов, но затем начали снижаться, опустившись ниже нуля к настоящему времени. Однако, как справедливо отмечают Б. Бэкуорд и Р. Поннуру, полученные таким образом оценки реальных ставок не соответствуют понятию естественной нормы процента, поскольку включают премию за риск, которая может сильно варьировать во времени [Beckworth, Ponnuru, 2014]. Премия за риск была низкой в начале последних 50 лет, высокой в середине и снова низкой в конце. И если очистить реальные процентные ставки от премии за риск, то видимость тренда исчезает и оказывается, что на протяжении всего этого полувекового периода они оставались очень стабильными, колеблясь вблизи отметки 2 %. На пике циклических подъемов они могли уходить выше этого уровня, на пике кризисов смещаться в зону отрицательных значений. Поэтому если и можно обнаружить что-то нетипичное в последнем экономическом кризисе, так это прежде всего затяжной характер выхода из него, вследствие чего реальные ставки процента, скорректированные на премию за риск, продолжали оставаться отрицательными дольше, чем это было в предыдущие рецессии. Но если это так, то тогда «стагнацию», в которую последние годы погрузилась американская экономика, было бы правильнее интерпретировать как циклическую, а не «вековую».

В более общем плане, по-видимому, прав Т. Коуэн, заметивший, что в рассуждениях Саммерса причина и следствие, похоже, поменены местами: не недостаточно низкая реальная ставка процента стала причиной замедленного роста экономики США, а, наоборот, низкие темпы роста ВВП создали условия для удержания процентных ставок на минимальной отметке [Cowen, 2013].

Как показывают демографические прогнозы, в ближайшие годы на американский рынок труда выйдет поколение «нулевых», которое по своей численности даже превосходит послевоенное поколение бэби-бумеров. Для оснащения капитальными благами этой огромной массы новых работников потребуются значительные инвестиции, что, вопреки Саммерсу, должно активизировать инвестиционный спрос.

Как ни странно, но увеличение демографической нагрузки вследствие старения населения (имеется в виду ухудшение соотношения между численностью лиц пенсионного и трудоспособного возрастов) также в предстоящие десятилетия будет подталкивать совокупный спрос вверх. «Нормальная» динамика доходов и расходов по ходу жизненного цикла выглядит так: в молодости большинство индивидов потребляют больше, чем зарабатывают (из-за необходимости оплаты учебы, обзаведения жильем, содержания детей и т. д.); в среднем возрасте начинают активно сберегать на старость (расходы становятся меньше доходов); после выхода на пенсию начинают жить на сделанные сбережения, так что расходы вновь оказываются больше доходов. Соответственно увеличение доли пенсионеров в общей численности населения должно будет стимулировать потребительский спрос и дестимулировать сбережения, способствуя их уменьшению.

Наконец, трудно не согласиться с оценкой Р. Гордона, что идея «вековой стагнации» Саммерса выглядит сегодня несколько анахронично: странно, но она появилась именно тогда, когда американская экономика вступила на путь постепенного выздоровления, когда безработица пошла резко вниз и когда разрыв между фактическим и потенциальным ВВП сжался до минимума [Gordon, 2014b]. Все это позволяет предполагать, что проблема, которой озабочен Саммерс, носит не столько долгосрочный, сколько краткосрочный характер, и является скорее циклической, нежели хронической.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В долгосрочной перспективе годовые темпы прироста душевого ВВП США выглядят поразительно стабильными, на протяжении уже многих десятилетий удерживаясь в районе 2 %. Отклонения вверх во время бумов или вниз во время спадов были обычно непродолжительными и рано или поздно компенсировались. Конечно, при этом вклад отдельных факторов – отработанного времени, качества рабочей силы, капиталовооруженности труда, совокупной факторной производительности – мог сильно меняться от одного периода к другому, но, как правило, эти изменения оказывались взаимопогашающимися (уменьшение вклада со стороны одних факторов компенсировалось увеличением вклада со стороны других), так что экономический рост продолжал идти примерно одним и тем же устойчивым темпом [Lindsey, 2013].

Однако в последние годы американская экономика испытала одновременное замедление практически всех составляющих экономического роста. Отсюда – пессимистические ожидания того, что в предстоящие десятилетия рост душевого ВВП в США может опуститься намного ниже исторической «нормы» 2 %.

На этой почве возродился интерес к стародавней идее «вековой стагнации» и возникли новые, более современные, ее версии. В «ростовых» версиях упор делается на факторах, лежащих на стороне предложения, в «кейнсианских» – на факторах, лежащих на стороне спроса. Не все они, на наш взгляд, равноценны. Если у Коуэна и Гордона предположения о будущем характере экономического роста строятся на фактических наблюдениях, то у Саммерса получается скорее так, что одни предположения надстраиваются над другими предположениями. Похоже, что многие современные макроэкономисты оказались настолько заворожены идеей нулевой нижней границы процентных ставок, что готовы использовать ее в качестве универсальной отмычки для объяснения едва ли не всех наиболее серьезных проблем, с которыми приходится сейчас сталкиваться экономикам развитых стран.

В случае США об ослаблении многих источников экономического роста сегодня можно говорить с большой степенью уверенности. Так, почти полностью приостановлено или даже повернуто вспять действие таких важнейших его драйверов, как накопление человеческого капитала и наращивание продолжительности рабочего времени. Наибольшая неопределенность, как и всегда, сохраняется в отношении ожидаемой динамики показателей производительности, т. е. будущей траектории технологического прогресса. Одни исследователи выступают в роли технооптимистов, другие – технопессимистов. Но все согласны с тем, что только его ускорение сможет компенсировать те негативные эффекты, источником которых будут выступать другие механизмы экономического роста.

И все же большинство прогнозов о будущих темпах роста душевого ВВП в США, принадлежащих наиболее авторитетным исследователям в этой области, приходят к выводу, что избежать его торможения – как минимум на 0,5 п.п., а может быть и еще сильнее, – практически невозможно (см. табл. XIV.2). Скорее всего, это торможение будет не настолько сильным, чтобы говорить о «стагнации», но в том, что темпы роста в предстоящие десятилетия будут существенно ниже, чем раньше, сейчас мало кто сомневается. По-видимому, помочь избежать этого могут либо глубокие структурные реформы, направленные на исправление институциональных искажений в американской экономике, либо неожиданное ускорение технологического прогресса.

Таблица XIV.2

Альтернативные прогнозные оценки среднегодовых темпов прироста ВВП США, %

Источник: [Lindsey, 2013].

И последнее замечание: вступление американской экономики в эпоху более низких темпов роста производительности в начале 1970-х годов совпало – случайно или нет – со взрывным скачком мировых цен на нефть. Может быть, начавшееся не так давно резкое снижение нефтяных цен, если оно продлится достаточно долго, приведет к настолько серьезной перестройке структуры относительных цен, что благодаря этому откроется новый период ускоренных темпов роста производительности?..

ЛИТЕРАТУРА

Афонцев С.А. Мировая экономика в поисках новой модели роста // Глобальная перестройка / под ред. А.А. Дынкина, Н.И. Ивановой. М.: Весь Мир, 2014.

Полтерович В.М. Гипотеза об инновационной паузе и стратегия модернизации // Вопросы экономики. 2009. № 6. С. 4–22.

Baily M., Manyika J., Gupta S. U.S. Productivity Growth: An Optimistic Perspective // International Productivity Monitor. 2013. Vol. 25. No. 1. P. 3–12.

Beckworth D., Ponnuru R. Stagnant Economics: The Case Against “Secular Stagnation” // National Review. 2014. October 6. P. 34–36.

Bernanke B. The Global Saving Glut and the U.S. Current Account Deficit / Sandridge Lecture. Richmond, VA: Virginia Association of Economists, 2005.

Brynjolfsson E., McAffee A. The Second Machine Age: Work, Progress, and Prosperity in a Time of Brilliant Technologies. N.Y. W. W. Norton & Company, 2014.

Byrne D.M., Oliner S.D., Sichel D.E. Is the Information Technology Revolution over? // International Productivity Monitor. 2013. Vol. 25. P. 20–36.

Cowen T. The Great Stagnation: How America Ate All The Low-Hanging Fruit of Modern History, Got Sick, and Will (Eventually) Feel Better. N.Y.: Penguin Group, eSpecial from Dutton, 2011.

Cowen T. Are Real Rates of Return Negative? Is the “Natural” Real Rate of Return Negative? // Marginal Revolution. 2013. November 18. <http://marginal revolution.com/marginalrevolution/2013/11/are-real-rates-of-return-negative-is-the-natural-real-rate-of-return-negative.html>.

Eichengreen B. Secular Stagnation: A Review of the Issues // Secular Stagnation: Facts, Causes, and Cures / ed. by C. Teulings, R.L. Baldwin. CEPR: CEPR Press. A VoxEU.org eBook, 2014.

El-Erian M.A. New Normal // PIMCO Secular Outlook, May 2009. <http://media.pimco.com/Documents/Secular%20Outlook%20May_09%20Email-Web%20FINAL3.pdf>.

Fernald J.G. Productivity and Potential Output Before, During, and After the Great Recession / Federal Reserve Bank of San Francisco Working Paper Series. Working Paper 2014–15. San Francisco: Federal Reserve Bank of San Francisco, 2014.

Fernald J.G., Jones Ch.I. The Future of US Economic Growth // American Economic Review. 2014. Vol. 104. No. 5. P. 44–49.

Field A.J. The Most Technologically Progressive Decade of the Century // American Economic Review. 2003. Vol. 93. No. 4. P. 1399–1413.

Goldin C., Katz L.F. The Race between Education and Technology. Cambridge, MA: Belknap Press, 2008.