Текст книги "Политический порядок в меняющихся обществах"

Радикальное преторианство: социальные силы и формы политического действия

В середине XX в. олигархические преторианские режимы все еще можно было встретить в некоторых наиболее отсталых латиноамериканских и ближневосточных обществах. На другом конце спектра в Аргентине появилось массовое преторианство в форме перонизма; к нему предстояло прийти в будущем большинству модернизирующихся стран. Большинство преторианских обществ в Азии, Африке и Латинской Америке находилось в середине пути расширения границ политической активности. Социальные корни радикального преторианства лежат в разрыве между городом и селом. Первый приходит на смену второму в качестве главной сцены политического действия и становится постоянным источником политической нестабильности. «Усиливающееся влияние» города в политической жизни села ведет, как предсказывал Харрингтон, к ослаблению политического порядка²¹. В радикальном преторианском обществе город не может обеспечить фундамент для стабильного управления. Масштабы нестабильности зависят от того, в какой мере правительство может и желает использовать село для сдерживания и умиротворения города. Если оно может проложить мост между городом и селом, если оно может мобилизовать поддержку со стороны сельских районов, то оно сможет сдержать и перенести городские брожения. Если село пассивно и безразлично, если и сельская элита, и сельские массы отстранены от участия в политике, то правительство оказывается заложником городских беспорядков и действует по указке городской толпы, столичного гарнизона и студентов столичного университета. Если же село выступает против политической системы, если сельские массы оказываются мобилизованными на противостояние существующему строю, то правительство сталкивается уже не с нестабильностью, а с революцией и перспективой фундаментальных перемен. Отличительной чертой радикального преторианства является городская нестабильность. Стабильность этой нестабильности есть следствие того, что село исключено из политической жизни.

Выступление более прогрессивных, прозападных или радикальных офицеров, приводящее к свержению традиционных политических институтов или олигархического правления, открывает путь для вхождения в политику других элементов среднего класса. Между свержением монархии или олигархии силами военных и появлением на политической сцене других групп среднего класса может, однако, пройти немалый промежуток времени. На этом раннем этапе радикального преторианства политическая жизнь обычно характеризуется постоянными интригами и конфликтами между слабо структурированными группами, состоящими в основном из военных. Так, например, обстояло дело в Турции в период между 1908 и 1922 гг. и в Таиланде в течение трех десятков лет после «революции 1932 г.». Так же обстояло дело и в Латинской Америке после «прорывных» переворотов. Клики полковников и генералов при этом борются за власть, но ни одна из них не может обеспечить достаточно надежную опору для своей власти, поскольку не желает вступать в диалог (и делиться властью) с кем-либо за пределами армии и мобилизовать на свою сторону другие общественные силы. Но после того, как ослабевают традиционные источники легитимности, на смену военным в конечном счете приходят другие группы среднего класса, которые стремятся участвовать в политике, следуя собственными путями. Среди них техническая и гуманитарная интеллигенция, торговцы и промышленники, юристы и инженеры. Две наиболее активные общественные силы в преторианской системе на среднем уровне ее развития – это обычно интеллигенция и особенно студенты, с одной стороны, и военные, с другой. Между участием студентов в политике и участием в ней военных наблюдается высокая корреляция. Оба эти явления характерны для преторианского общества.

В радикальном преторианском обществе диверсификация политической активности приводит к тому, что формы политического действия сильно различаются при переходе от одной группы к другой. Группы, участвующие в жизни политической системы, намного более политически специализированы, чем это имеет место в более развитой и интегрированной политической системе. В то же время, однако, эти группы отличаются меньшей функциональной специализацией и дифференциацией, нежели в более развитой системе. В университете, к примеру, и работа преподавателей, и обучение студентов организованы на принципах неполной занятости. Университет часто не обладает высокой степенью корпоративной идентичности, и основные университетские функции – обучения и исследования – менее развиты и менее престижны, чем другие выполняемые им функции, политические и социальные. Уважение к образованию и академическим ценностям может находиться на низком уровне; студенты могут рассчитывать на то, что их жизненный успех будет определяться социальным статусом или простым подкупом; профессора могут назначаться исходя из неакадемических соображений. Речь, короче говоря, идет о том, что достигнут лишь очень низкий уровень институциализации академических ценностей. Как академический институт, призванный выполнять особые функции в обществе, университет может не иметь достаточной степени институционной автономии.

Это отсутствие функциональной автономии, однако, нередко сочетается с высокой степенью политической автономии. Во многих странах Азии и Латинской Америки, к примеру, университет признается лежащим вне пределов сферы действия полиции. Действия, которые считаются незаконными и запрещены за пределами университетского городка, не преследуются, если они совершаются на территории университета. «В царской России, – пишет Липсет, – согласно правилам действовавшей временами университетской автономии нелегальные революционные группы могли проводить свои встречи на университетской территории, и полиция не имела права вмешиваться. В Венесуэле в недавние годы террористы извлекали выгоду из этой традиции университетской автономии, используя университетскую территорию как место убежища от полиции»²². Политическая автономия студенчества есть до некоторой степени пережиток корпоративной автономии студенчества и других гильдий, которая существовала в эпоху Средневековья. Автономия студентов есть отчасти следствие того, что традиционно они рекрутируются из высших классов. У юношества, происходящего из рядов истеблишмента, больше возможностей для его подрыва, чем у тех, кто лишен таких связей. «Можем ли мы направить на них наши пулеметы? – вопрошал один из офицеров иранской полиции в разгар крупной студенческой демонстрации против режима. – Мы не можем этого сделать. В конце концов, это наши дети»²³. Наследие традиции в виде корпоративных привилегий и социального статуса дает в модернизирующемся обществе университету, его преподавателям и студентам ту политическую базу, которой у них нет в обществе современном.

То сочетание функциональной зависимости и политической автономии, которое характеризует положение университета в преторианском обществе, еще более выражено в случае вооруженных сил. Профессионализм военных невысок; военные ценности, как и ценности академические, подчинены соображениям другого рода. На военную сферу оказывают влияние социальные, политические, экономические факторы. В то же время прилагаются незаурядные усилия для защиты политической автономии вооруженных сил. Считается, что вооруженные силы не находятся в прямом подчинении гражданских политических лидеров; их бюджеты обычно закреплены в конституции или обычаем; им принадлежит почти или полностью контроль в отношении собственной внутренней деятельности; члены кабинета, осуществляющие руководство вооруженными силами, назначаются из их рядов. Армия, как и университеты, жертвует функциональной автономией ради политического влияния. Политические руководители, бессильные добиться исполнения своих решений в университетах, едва ли могут этого добиться в отношении армии.

Преобладающие формы политического действия в радикальном преторианском обществе – подкуп, забастовки, демонстрации, перевороты – все это способы скорее давления на власти, нежели осуществления власти. Это не формы государственного действия или действия со стороны образований, в основе своей политических; это способы действия, характерные для образований, основные функции которых в теории не являются политическими. Поэтому участие этих групп в политике сильно меняется со временем. В политической системе с высоким уровнем институциализации участие групп в политике варьирует в соответствии с циклом выборов и созывов выборных институтов, а также в связи с появлением проблем и их исчезновением с повестки дня. Усилия, предпринимаемые некоторой группой участников политической игры для того, чтобы выиграть выборы или провести законопроект, вызывают аналогичные действия со стороны других групп. В результате участие расширяется; но обычно оно принимает единообразные формы и выражается через одни и те же институционные каналы. В преторианском обществе участие общественных групп в политике также обычно усиливается и ослабевает одновременно. Однако политическое действие одной группы вызывает к жизни другую форму политического действия со стороны другой группы. Последняя, в свою очередь, может подвигнуть третью к каким-то еще формам политического поведения. Конфликт усиливается, и его формы диверсифицируются, вызывая серьезный политический кризис, который может разрешиться лишь на пути понижения политической активности всех групп. В современном институциализованном обществе политическая активность способствует стабилизации; в преторианском она способствует дестабилизации.

«Последнее» средство давления на тех, кто находится у власти, это лишение их власти. Наиболее прямым средством достижения этой цели в преторианской системе является военный переворот. Хотя все общественные группы прибегают к своим формам прямого политического действия, ясно, что военная форма – самая драматичная и самая эффективная. Она, однако, обычно оказывается реакцией на другие типы политического действия со стороны других групп или их продуктом. В радикальном преторианском обществе вмешательство военных в политику не есть изолированное отклонение от нормального мирного политического процесса. Это лишь одна из составляющих в сложном комплексе форм прямого действия, используемых множеством конфликтующих групп среднего класса. В таком обществе отсутствие общепринятых институционных каналов для выражения интересов приводит к тому, что притязания на участие в управлении обществом выражаются через посредство «механизмов гражданского насилия и военного вмешательства». Использование прямого действия всеми общественными силами есть не отклонение от норм такой системы; скорее, «устойчивая тенденция прибегать к насилию и есть в данном случае система или, по крайней мере, очень значительная часть этой системы»²⁴.

В радикальной преторианской системе распространенной формой политического действия студентов и сходных групп среднего класса служат волнения и демонстрации. Обычно такого рода действия приводят к падению правительства лишь в тех случаях, когда они таким образом поляризуют ситуацию, что вынуждают военных выступить против правительства. К примеру, в 1957 г. в Колумбии студенческие волнения вызвали всеобщую забастовку, целью которой было предотвратить формальные перевыборы и тем самым сохранить власть диктатора Рохаса Пинильи. Военные сначала отказывались выступать против Рохаса, но со временем эскалация насилия побудила сначала церковь, а потом армию перейти на сторону студентов. Когда это произошло, Рохасу пришел конец. В Корее в 1960 г. студенческие демонстрации против выборов привели к столкновениям, в которых, по сообщениям, погибло 186 студентов. Студенческая акция вынудила и другие общественные силы встать в оппозицию к режиму Ли Сын Мана. Сначала действия правительства осудили США; затем о своем нейтралитете в этом конфликте объявили военные. Лишенный поддержки военных, режим Ли пал. В Южном Вьетнаме в 1963 г. действия буддистов и студентов создали аналогичную ситуацию, в которой правительство Дьема лишилось поддержки сначала США, а потом военных.

Если, с другой стороны, военные в большой мере идентифицируют себя с правительством или упорствуют в своей к нему лояльности, мятежные действия студентов не составят угрозу правительству. В 1961 и 1962 гг., к примеру, студенческие волнения в Тегеране нарушили мир в стране, но армия сохранила верность власти, и порядок был восстановлен. Осенью 1960 г. в Каракасе студенческие волнения привели к тому, что военные осадили Центральный университет. В этом случае также солдаты и рабочие остались верны правительству. Аналогичным образом в Бирме происшедшее в 1962 г. выступление студентов против военного режима привело к острой схватке между солдатами и студентами, которая закончилась тем, что было сровнено с землей здание студенческого союза. Таким образом, можно говорить о способности студенческих демонстраций и волнений побудить или вынудить правительство к существенным уступкам, но в ограниченной мере. Их влияние связано в первую очередь с тем, насколько они ведут к поляризации ситуации и склоняют другие общественные группы к поддержке правительства или выступлению против него.

В преторианской системе рост политической активности означает диверсификацию форм политического действия. Выход на политическую сцену городского рабочего класса приводит к росту разнообразия возможных демонстраций и появлению забастовки как важной формы прямого политического действия. В какой-то мере участие рабочих в политической жизни служит, очевидно, признаком перехода преторианского общества из радикальной фазы в массовую. В экономическом и социальном отношениях, однако, движение организованных рабочих в обществе, переживающем модернизацию, нельзя вполне отнести к движениям низших классов. Те, кто организован, составляют обычно экономическую элиту промышленной рабочей силы, и наиболее сильные профсоюзы чаще всего характерны для «беловоротничковых» профессий, представители которых относятся к среднему классу. Если для студентов излюбленными формами действия являются массовая демонстрация и устройство беспорядков, отличительной тактикой рабочих является, конечно же, забастовка, особенно всеобщая забастовка. Способность рабочих к проведению забастовки, как и способность военных осуществить переворот, в значительной мере зависит от их единства. Если имеет место высокая степень единства, то успех политического действия зависит от того, в какой мере оно побуждает к согласованным или параллельным действиям других групп, прежде всего военных. Возможны отношения четырех типов.

1. Профсоюзы против правительства и военных. В этом случае политические действия рабочих практически никогда не достигают своей цели. Если объявляется всеобщая забастовка, то объединенными действиями правительства, полиции и военных ее удается сорвать. В подобной ситуации забастовка нередко оказывается, по существу, свидетельством слабости профсоюзов (Перу, 1962; Чили, 1958).

2. Профсоюзы плюс военные против правительства. В этой ситуации всеобщая забастовка выполняет ту же функцию, что и студенческие беспорядки. Она поляризует ситуацию, и если у армии уже имеются причины выступать против правительства, то она может воспользоваться предоставленной возможностью, чтобы принять участие в совместных или параллельных с профсоюзами действиях по отстранению правительства от власти. Такая конфигурация, однако, встречается нечасто.

3. Профсоюзы плюс правительство против военных. Такая ситуация чаще всего возникает в тех случаях, когда военные предпринимают прямые действия по свержению правительства, пользующегося профсоюзной поддержкой. Профсоюзы тогда встают на сторону правительства и объявляют всеобщую забастовку, чтобы помешать военному перевороту. Такая ситуация сложилась в Германии во время Капповского путча[33]33
  Попытка реакционного переворота 13–17 марта 1920 г.


[Закрыть]; то же имело место в 1923 г. в Мексике, когда профсоюзы поддержали Обрегона против военных повстанцев. Похожая ситуация возникла и в 1949 г. в Гватемале, когда группа военных восстала против президента Аревало, а профсоюзы пришли ему на помощь, призвав ко всеобщей забастовке и предоставив добровольцев, которых лояльные воинские подразделения снабдили оружием. Вообще, успех коалиции профсоюзов с правительством против военных зависит от наличия какого-либо раскола в среде последних.

4. Профсоюзы, правительство и военные друг против друга. В этой ситуации профсоюзы оказывают давление на правительство, угрожая забастовкой и гражданскими беспорядками, что, в свою очередь, может побудить военных свергнуть правительство, чтобы подавить профсоюзы и восстановить порядок. Правительство, таким образом, оказывается перед выбором: изменить политику или потерять власть. Этот вариант – «насильственной демократии» – типичен для перуанской политики. Многочисленные примеры такого рода можно встретить и в политической жизни других латиноамерикаских государств. Например, в 1964 г. забастовки в оловодобывающей отрасли Боливии, направленные против правительства Паса Эстенсоро, вызвали гражданские волнения и беспорядки, которые побудили армию свергнуть Паса. Военные лидеры не испытывали особых симпатий к рабочим: через несколько месяцев им самим пришлось вести борьбу с горняками. Но ослабление режима и неспособность гражданских лидеров справиться с беспорядками предоставили военным возможность самим занять руководящие позиции. В Эквадоре похожий вариант трижды повторялся в отношении Веласко Ибарры: будучи избран президентом, он разочаровал своих сторонников; «те, кто некогда поддерживал его, в частности студенты и рабочие, начали выступать против правительства; закон и порядок начали терять силу; в конечном счете вооруженные силы оказались перед необходимостью сместить его»²⁵. В этом варианте конфликтной ситуации преторианство само себя поддерживает: вероятность прямого действия со стороны военных побуждает рабочих и студентов к прямому действию. Потенциал одной общественной группы усиливает другую, и происходит это за счет авторитета власти²⁶.

В радикальном преторианском обществе вмешательство военных представляет собой обычно реакцию на эскалацию социального конфликта между несколькими группами и партиями, сочетающуюся с падением эффективности всех существующих политических институтов. Военное вмешательство в этом случае направлено на прекращение быстрой мобилизации общественных сил, их выхода на политическую арену и на улицу (в преторианском обществе это одно и то же) и на то, чтобы, путем устранения мишени и непосредственного повода такой эскалации, обезвредить взрывную политическую ситуацию. Короче говоря, военное вмешательство часто означает окончание череды насильственных действий в политике. Оно в этом отношении существенно отличается от тактики, применяемой другими общественными группами. Хотя беспорядки, забастовки, демонстрации и могут прямо или косвенно понудить правительство к изменению его политики, сами по себе они не в силах сменить носителей государственной власти. В то же время военный переворот – это такая форма прямого действия, которая приводит к смене самого правительства, а не только его политики. Парадоксальным образом военные не имеют в своем распоряжении таких инструментов прямого действия, которые бы позволяли им достигать ограниченных политических целей. Они могут, конечно, угрожать правительству переворотом, если оно не изменит своей политики, но не могут надавить на правительство, чтобы оно изменило политику, осуществив переворот. Для достижения целей такого рода гражданские общественные силы и даже лица, служащие в армии по найму (которые могут забастовать или взбунтоваться), располагают более адекватными инструментами прямого действия, нежели офицеры. Единственное, что остается последним, это применение или угроза применения оружия в качестве крайней меры.

Природа политической тактики, используемой военными, отражает присущую им организованность и тот факт, что если другие общественные силы могут оказывать давление на правительство, то военные могут сместить его. Монахи и священники могут организовывать шествия, студенты – устраивать беспорядки, а рабочие – бастовать, но ни одна из этих групп не выказала, кроме как в исключительных обстоятельствах, какой-либо способности управлять. «Наиболее серьезной составляющей хаоса, – писал один из исследователей ситуации в Корее после свержения Ли Сын Мана, – был тот факт, что студенты и городское население, положившие начало движению, не обладали ни организацией, ни программой, необходимыми для восстановления общественного порядка, и политические силы, сохранившие свое влияние в стране, не были тесно с ними связаны в процессе свержения режима»²⁷. Военные же, напротив, обладают определенными возможностями для установления по меньшей мере временного порядка в радикальном преторианском обществе. Переворот есть крайняя форма прямого действия против власти, но он же является средством положить конец другим типам действий против этой власти и потенциальным средством восстановления политической власти. В ситуации развивающегося конфликта военный переворот, таким образом, создает немедленный эффект понижения уровня политической активности, включая удаление с улиц соперничающих общественных сил, и рождает у людей чувство облегчения и умиротворенности. После переворота, осуществленного в марте 1962 г. в Бирме, к примеру, «что бы там ни было, но возникло чувство облегчения; по крайней мере, было остановлено сползание вниз»²⁸. В радикальном преторианском обществе сходные чувства, связанные со снижением остроты конфликта, наступают после большинства переворотов, приводящих к смещению гражданских правительств. На смену эскалации насилия в борьбе соперничающих групп приходит быстрая, хотя и временная, демобилизация групп из политики, по мере того как они покидают баррикады, чтобы понаблюдать, как будут развиваться события.

Отличительными чертами переворота как политического инструмента является то, что: (а) это попытка некоторой политической коалиции незаконным образом сместить существующих руководителей государства путем насилия или угрозы насилия; (б) размеры применяемого насилия обычно невелики; (в) число участников предприятия также невелико; (г) участники уже располагают источниками влияния в рамках политической системы. Ясно, что переворот может быть успешным только если: (а) общее число участников политической системы невелико или (б) число участников велико и значительная их часть поддерживает переворот. Последнее условие выполняется редко, поскольку, если число участников политической жизни велико, практически невозможно объединить их в составе эффективной коалиции в поддержку переворота. В отсутствие же такой коалиции переворот либо терпит поражение в результате оппозиции со стороны других групп, как было в случае Капповского путча, либо же приводит к полномасштабной гражданской войне, как это произошло в результате военного мятежа в Испании в 1936 г.

Переворот, приводящий военных к власти в зрелой радикальной преторианской системе, есть действие не только военное, но и политическое. Он является продуктом коалиции клик и групп, обычно включающих как военные, так и гражданские элементы, которые в большинстве случаев готовили его в течение достаточно долгого времени. В ходе подготовки различные группы возможных участников политической игры проходят испытание, дающее возможность убедиться в их поддержке или нейтрализовать их оппозицию. Если переворот завершает собой череду гражданских беспорядков, устроенных интеллигенцией, рабочими или другими гражданскими группами, то эта предваряющая его активность хорошо всем видна. И даже в тех случаях, когда перевороту не предшествуют открытые проявления насилия и беспорядки, о его приближении почти всегда свидетельствуют перемены в системе политических лояльностей и признаки трансформации связей и союзов.

Полковник, замышляющий переворот, если он умен, готовит его во многом так же, как лидер большинства в Сенате США готовится к вотированию важного законопроекта: он извлекает выгоду из прошлых услуг, обещает будущие дивиденды, апеллирует к патриотизму и верности, пытается отвлечь внимание оппозиции и расколоть ее, а когда дело подходит к решающему моменту, страхуется на предмет мобилизации и готовности к действию всех своих сторонников. Именно эта тщательная подготовка – кропотливая организация политического большинства – делает переворот безболезненным и бескровным. Сам захват власти может быть делом небольшой группировки, но в норме еще до того, как начинаются действия по захвату власти, она добивается поддержки со стороны значительной части общего числа игроков на политическом поле данного общества. В наиболее успешном варианте жертвы переворота вообще не оказывают никакого сопротивления: как только объявлен переворот, они уже знают, что проиграли, и поспешно направляются в аэропорт. Захват власти в этом смысле представляет собой завершение политической борьбы и регистрацию ее результатов – точно так же, как это происходит в день выборов в демократической стране.