Текст книги "Под парусом мечты"

9

На протяжении следующих недель Глория жила в настоящем аду. «Работа» на «Ниобе» не шла ни в какое сравнение с тем, что она делала на «Мэри Лу». Коллеги Гарри хоть и были грязными, а часто и грубыми, но в целом относились к Глории вполне дружелюбно и в некотором роде были вроде как сообщниками. Мужчины прятали «свою девушку» от офицеров, и все радовались, что днем у них есть юнга Джек, над которым можно подтрунивать. Никто и никогда не пытался нарочно сделать ей больно.

На «Ниобе» все было совершенно иначе, хотя поначалу казалось, что ей не о чем особенно тревожиться. Когда стюард привел Глорию на «австралийскую палубу», как он это называл, уже смеркалось. Тем не менее Глория задавалась вопросом, каким образом он собирается протащить на судно незнакомого мальчика или даже белую девушку, но все оказалось очень просто. На берегу и на палубе кишмя кишели желающие уехать китайцы. У них почти не было багажа: нехитрый скарб большинства помещался в маленьком узелке. Похоже, команда судна спекулировала на этом, продавая больше билетов, чем было принято на судах для переселенцев. Поскольку не приходилось размещать чемоданы и ящики, невысоких желтокожих людей, ютившихся в крохотной каюте, было не шесть человек, а десять, а иногда и дюжина. И, к огромному удивлению, а потом и ужасу Глории, почти все они были исключительно мужчинами. Лишь за двумя или тремя семенили маленькие нежные ножки.

– Почему?.. – Глория не смогла преодолеть собственную робость, чтобы задать вопрос полностью, но стюард все равно ответил.

– Запрещено, – коротко сказал он. – По крайней мере в Штатах. Только коммерсанты могут брать с собой жен, рабочие – нет. И австралийцы уже не дают гражданство азиатам, поэтому леди – это ненужный балласт. Ребята бросают свои семьи здесь и предпочитают посылать им деньги. Получается намного дешевле. В Австралии доллар уходит быстро, а здесь это целое состояние…

Рассказывая, он вел Глорию через толпу на палубе. Ни один человек не удивился юнге без документа. Толпа маленьких желтокожих людей словно сама собой расступалась перед высоким белым в униформе, а затем смыкалась снова. Глории стало казаться, что она очутилась на живом острове: от не прекращающихся ни на секунду разговоров, смеха и плача китайцев гудело в ушах. Это было хуже, чем вибрация двигателей на «Мэри Лу». Даже много недель спустя при воспоминании об этом у Глории начинала болеть голова.

– Вот здесь твое царство! – объявил тем временем стюард, спустившийся с Глорией в чрево судна.

Они пересекли темные узкие коридорчики между каютами, где отчасти хранились припасы. Что ж, по крайней мере мужчины взяли для себя провиант. При мысли о том, что может быть в пакетах, Глория содрогнулась.

И снова стюард, казалось, прочел ее мысли.

– Только рис, никаких собак, – успокоил он ее. – Эти ребята уже не могут позволить себе мясо. Но рис для них священен, и, наверное, они слышали, что кормежка здесь… что ж, ориентирована больше на западный желудок, если, говоря об этой жратве, можно употреблять слово «кормежка»…

С этими словами он втолкнул Глорию в одну из кают. Здесь было шесть узких коек, расположенных вдоль стенок друг над другом. Впрочем, пока они все были свободны. Стюард махнул рукой, указывая на несколько свернутых одеял.

– Будет лучше, если ты устроишь себе постель на полу. Чтобы ребята не бились головой, когда ты будешь их обслуживать…

Глория с сомнением посмотрела на своего нового хозяина.

– Неужели я буду жить здесь одна? Больше никто не придет?

Она не осмеливалась надеяться на это, поскольку предполагала, что «после работы» ей придется делить койку со стюардом.

– А кто еще должен прийти? – переспросил мужчина. А потом усмехнулся: – Не переживай, одиночества мы не допустим. Слушай, сейчас мне нужно позаботиться о том хаосе, что наверху. Ребятам следует сразу дать понять, что здесь у нас дисциплина. А ты пока затаись, вполне может статься, что сюда забредет кто-нибудь из команды. Когда судно отчалит и у ребят начнется первое похмелье, мы посмотрим, что делать дальше. А пока подготовь себя для меня…

На прощание он ущипнул Глорию за щеку и скрылся в коридоре. Глория не верила своему счастью. Собственная каюта! Больше никаких вонючих мужских тел ночью, никакого храпа… Может, ей удастся спокойно раздеться и помыться как следует.

Она разложила одеяла на полу, свернулась под одним из них калачиком и уснула, счастливая и довольная. Когда она проснется, судно будет уже на пути в Австралию, почти совсем дома…

Однако когда она проснулась, начался ад.

Стюарду не нравилось овладевать женщиной обычным образом. В первую же ночь на борту он дал Глории прочувствовать на собственном опыте то, что Дженни называла «другими видами любви».

– Мы все это не любим, – говорила светловолосая проститутка. – Но почти никто не может позволить себе сказать «нет». Только настаивай на дополнительной плате, даже если они будут говорить тебе, что соседская Сьюзи делает это за бесплатно. Мы в этом отношении солидарны – в обычную цену это не входит.

Глорию никто не спрашивал. И она мысленно поблагодарила про себя Дженни за то, что та просветила ее. А потом, зная, что ее ждет, стоически вынесла все. Она пыталась не обращать внимания на боль и думать о чем-нибудь другом, пока мужчина трудился на ней. В какой-то момент ей удалось перенестись в загон для стрижки овец в Киворд-Стейшн. Блеяние овец заглушило доносившееся снаружи бормотание китайцев. Пронзительный ланолиновый запах шерсти перекрыл вонь от пота стюарда, пока Глория считала овец, с которыми стригали уже закончили. Она думала о стрижке со смешанными чувствами. Раньше она не тратила времени на размышления о страхе, который испытывают животные: их грубо бросали на спину и быстро, но без всякой нежности лишали шерсти. Теперь, когда этот незнакомец прижимал ее, беспомощную, к полу, Глория почувствовала себя ближе к овцам, чем к стригалям.

– Послушная девочка, – похвалил стюард, когда наконец слез с нее. – Тот парень в Кантоне говорил правду. Знаешь немного, но не сопротивляешься. А теперь выспись, сегодня ночью все будут заняты собой. Завтра приступишь к работе…

– Что же я должна делать? – озадаченно поинтересовалась Глория. Говорили ведь, что ей больше не придется выполнять работу на кухне или делать что-то подобное.

Стюард двусмысленно усмехнулся.

– То, что у тебя получается лучше всего, малышка! В восемь заканчивается ночная смена. И кочегары предпочитают еще немного попыхтеть, прежде чем отправиться в койку. Здесь работают в три смены, сладкая, так что тебе будет чем заняться… круглые сутки…

В первые дни это оказалось преувеличением, поскольку команда еще была «сыта» кантонскими проститутками, а пассажиры не настолько изголодались, чтобы расходовать свой скудный бюджет на корабельную шлюху. Но по прошествии первой недели Глории редко удавалось отдохнуть, а после второй жизнь ее окончательно превратилась в кошмарный сон. Стюард – его звали Ричард Ситон, но Глория не могла думать о нем как о человеке с именем, как все прочие, – без зазрения совести продавал ее всякому, кто предлагал хоть пару центов, предоставлял ее мужчинам без каких бы то ни было обязательств. Конечно, у большинства не было особых пожеланий, но никто не возражал, если двое или трое мужчин делили «билет» между собой. Глория пыталась быть столь же безучастной, как и во время развлечений мужчин на «Мэри Лу», но там получалось лишь два-три раза за вечер, здесь же все начиналось с самого утра, когда кочегары возвращались с ночной смены, и заканчивалось поздно вечером, когда кухонная команда после работы искала развлечений. Когда клиентов было пятнадцать и больше за день, целительное действие масла уже не помогало. Тело Глории превратилось в одну сплошную рану, и не только в интимных местах. Грубые одеяла, к которым ее постоянно прижимали, натирали обнаженную кожу, раны воспалились, поскольку возможности помыться у нее не было. Спустя несколько дней импровизированное ложе заскорузло от грязи, а свежих простыней не было. Кроме того, кто-то принес паразитов, и Глории пришлось сражаться с клопами и блохами. Поначалу она еще пыталась сбежать от них хотя бы ненадолго, забираясь на одну из коек, если оставалась одна и могла поспать. Но чем дольше длилось путешествие, тем реже и реже это случалось, а под конец она целыми днями не могла найти в себе сил, чтобы подняться с убогого ложа на полу. Тело было в плену, но Глория пыталась сохранить душевное здоровье. Она отчаянно мечтала о побеге из темного узилища, представляла себе залитую солнцем Киворд-Стейшн, где она сгоняет овец, терялась на просторах Кентерберийской равнины… чтобы потом оказаться в классе для хора в «Оукс Гарден», где она стояла рядом с фортепьяно и самым жалким образом не могла спеть ни одной ноты. Все чаще и чаще дневные грезы превращались в кошмары. Глория заметила, что у нее поднялась температура, и старалась цепляться хоть за какую-то мысль, чтобы ее не унесло окончательно. Но собраться с мыслями становилось все труднее и труднее, не говоря уже о том, чтобы представить себе что-то приятное. Чувства означали отвращение и ненависть к себе – причем ненависть была наименее болезненным из них.

Поэтому Глория все больше и больше сосредоточивалась на ненависти. Сначала она направила ее на стюарда. В те бесконечные часы, когда на нее один за другим валились грязные типы, она представляла себе, что убивает его. Снова и снова. То одним, то другим способом, и чем более жестоким он оказывался, тем лучше она себя чувствовала. Наконец она перенесла ненависть на других мужчин. Она представляла себе, как корабль тонет и все идут ко дну. Еще лучшим вариантом казался ей пожар, поглощающий их вонючие тела. Глории казалось, что она слышит их крики… Когда мужчина стонал на ней, она мечтала, что это не похоть, а боль. Ей хотелось, чтобы все эти люди оказались в аду. Только это и придавало ей сил пережить унижение.

В узкой и темной каюте она совершенно утратила чувство времени. Ей казалось, что она находится на судне уже целую вечность и что до конца своих дней ей придется купаться в ненависти. Но однажды ей улыбнулся один из мужчин, лица которых она еще различала.

– Сегодня последний раз! – заявил молодой кочегар. Он был австралийцем и, в отличие от своих приятелей, перед приходом к ней хотя бы слегка ополаскивался. – Завтра будем в Дарвине.

– В… Австралии? – спросила Глория. Еще мгновение назад она лежала под ним в наполненном ненавистью кошмарном полусне, но сейчас его голос задел давно умолкнувшую струну внутри нее. Все еще не веря, она почувствовала зародыш надежды.

– Если мы, конечно, не заблудились! – усмехнулся мужчина. – Только не знаю, как ты сойдешь на берег. Миграционный контроль очень строгий, регистрируют каждого.

– Стюард… вытащит меня как-нибудь, – заметила Глория, все еще не веря, что этот ужас для нее скоро закончится.

Кочегар рассмеялся.

– Я бы на него не рассчитывал! Слушай, девонька, ему ведь невыгодно отпускать тебя! Как он тебя здесь держит… как скотину! Мы с командой даже думали, не дать ли взятку начальнику порта. Пусть они лучше тебя эвакуируют, чем ты тут загнешься!

– Ты… ты хочешь сказать… – Глория с трудом села.

– Я хочу сказать, что в тот момент, когда мы причалим в Дарвине, в этой двери повернется ключ, – пояснил мужчина, указывая на дверь каюты. – И не для того, чтобы открыть ее перед тобой, если ты понимаешь, что я имею в виду! Мы пробудем здесь недолго, всего пару дней, потом судно пойдет обратно в Кантон. Этому негодяю даже не нужно тебя сторожить. Поставит тебе ведро воды, немного еды – ты выживешь. И оп! – снова прибыль на обратном пути…

– Но я… мы договаривались… – Мир закружился вокруг Глории.

Молодой кочегар закатил глаза.

– Ты ведь не станешь утверждать, что происходящее здесь было частью сделки? Ситон купил тебя, и он выжмет из этого вложения по максимуму. А мертвую проститутку легко вышвырнуть за борт. Если же тебя поймают в Дарвине и ты расскажешь им, как сюда попала… Короче, я советую тебе попытаться как можно скорее выбраться отсюда. Пусть и с риском попасться в лапы начальнику порта…

Глория не успела даже поблагодарить мужчину за предупреждение. Мысли путались, когда он вышел, уступив место двум китайцам из числа переселенцев, у которых, к счастью, не оказалось никаких дополнительных пожеланий и которые практически не говорили по-английски. Глория терпела их похоть, пытаясь придумать план. Кочегар был прав: маловероятно, чтобы стюард отпустил ее по доброй воле. Но она терпела все это не для того, чтобы ее поймали власти и с позором вернули родителям. Ладно, возможно, ее отправят к родственникам в Новую Зеландию. Это ближе и, наверное, проще для австралийцев. А может быть, и нет. И даже если ей повезет, бабушка Гвин узнает, что она делала на судне. А этого не должно быть. Никто не должен узнать! Лучше ей умереть.

В каютах царило оживление. Глория обругала себя за то, что не заметила этого раньше. В своей апатичной агонии она едва не дождалась, что за ней захлопнется ловушка. Но в этот вечер клиентов почти не было, что, впрочем, объяснялось просто: все занимались причальным маневром, так что пользоваться ее услугами причин не имелось. Зачем идти к грязной корабельной проститутке, если на следующий день их ждет квартал красных фонарей Дарвина? Если Глории не повезет, стюард запрет свой частный бордель еще до полуночи.

Нужно немедленно выбираться!

Когда азиаты ушли, она заставила себя подняться и собрать свои жалкие пожитки в узелок. Грязное платье, изорванное и завшивленное, Глория вновь сменила на костюм Джека. На минуту задумалась, сможет ли она плыть в брюках и рубашке, но выбора не было, да и другой возможности покинуть проклятое судно не предвиделось. Либо она доплывет до берега, либо утонет.

Глория протащилась по коридорам, заполненным переселенцами, которые паковали свой скромный скарб. Ее пропустили без лишних вопросов. «Хоть бы никому из мужчин не пришло на ум известить стюарда!» – пронеслось у нее в голове. Но потом Глория успокоилась. Низкорослые желтокожие мужчины не осмеливались даже взглянуть в лицо мнимому юнге. Вполне возможно, что они даже не узнали Глорию. А еще ей показалось, что среди них практически не было ее клиентов. Азиаты, которых приводил к ней стюард, ехали, судя по всему, вторым классом. Пассажиры средней палубы, самые бедные из бедных, вряд ли смогли бы позволить себе оплатить визит к ней.

На палубе ей в лицо ударил прохладный воздух. Конечно же, в этой половине земного шара была зима. С другой стороны, она находилась на севере Австралии; здесь климат тропический. Так что слишком холодно быть не может! Глория глубоко вдохнула. Прошло несколько минут, прежде чем она привыкла к температуре воздуха, – по ощущениям было градусов двадцать. После удушающей жары и застоявшегося воздуха внутри парохода хоть и было прохладно, но для плавания – в самый раз…

Глория взяла себя в руки. Стараясь держаться в тени надстроек и спасательных шлюпок, она осторожно кралась по палубе. «Спасательная шлюпка – тоже неплохой шанс», – подумала Глория… Но нет, она никогда не сможет сама перенести через борт такую посудину. Не считая уже того, какой поднимется шум. Глория бросила взгляд за поручни. Море было далеко внизу, но хотя бы выглядело спокойным. Кроме того, уже хорошо были видны огни города – значит, ее отделяет от него не такое уж большое расстояние. Да и судно, казалось, почти не двигалось. Может быть, они ждут лоцмана, который проведет «Ниобу» в порт? В таком случае хотя бы нет опасности случайно попасть под винт судна и оказаться разорванной на части. С другой стороны, лоцман может наброситься на пловца. Но сначала придется прыгнуть. Высота пугала Глорию. Она не плавала уже много лет. А в воду вообще никогда не прыгала.

Внезапно до нее донеслись голоса. Кто-то шел по палубе, скорее всего члены команды, нежели пассажиры. Но какая разница, если они найдут Глорию, ей конец. Либо вернут к Ситону, либо отведут к капитану.

Глория набрала в легкие побольше воздуха, бросила узелок за борт, а затем прыгнула вслед за ним.

Может быть, с борта судна ей и казалось, что до пляжей Дарвина рукой подать, но теперь складывалось впечатление, что она плывет уже много часов, причем совершенно не приближаясь к берегу. С другой стороны, она хотя бы освободилась от страха. Привыкла к прохладной воде. Одежда, конечно, мешала, но плыть было можно. Вещи Глория привязала за спиной – держать в руках было неудобно. К тому же после столь долгого времени, проведенного в грязной каюте, появилось приятное ощущение, что ее омывает вода. Глории казалось, что океан не только смывает грязь, но и весь позор. Время от времени она окунала лицо в воду, а потом, осмелев, стала нырять с головой. Она пыталась провести под водой как можно больше времени, чтобы утонули вши. Блохи наверняка уже подохли. Она едва не смеялась. И плыла дальше.

Глории потребовались ночь и полдня, чтобы наконец выбраться на берег на пустынном пляже под Дарвином. Позже она узнала, что он называется Казуарина и что там водятся морские крокодилы. Но хищники не показывались, а Глория так устала, что не удержалась и, рухнув на песок, провалилась в сон.

Под конец она так замерзла и обессилела, что не могла плыть. Лишь удавалось держаться на плаву, а поднявшийся около полудня свежий ветер и начавшийся прилив помогли ей выбраться на сушу. Уже прогревшийся песок высушил одежду Глории, пока она спала.

Проснувшись, девушка поняла, что наступил вечер. Несколько оглушенная, Глория села. Получилось! Она сбежала от стюарда и портовой полиции. Очевидно, никто не предполагает, что у кого-то может возникнуть желание добраться до Австралии из Китая вплавь. Глория едва сдержала истерический смех. Она у цели… Теперь лишь две тысячи шестьсот миль отделяют ее от Новой Зеландии. Если не считать расстояния вполовину земного шара от Дарвина до Сиднея. Глория не знала, ходят ли суда между Северной территорией и Южным островом Новой Зеландии. Подумала о дедушке Джеймсе, которого, как скотокрада, послали с Кентерберийской равнины в Ботанический залив. Позже он пробился к золотоносным приискам и вернулся домой с немалой прибылью. Глория задумалась, добывают ли в Австралии еще золото, а если да, то где. Однако для нее это все равно не выход. Несмотря на твердую решимость оставаться «Джеком» до самого возвращения домой, пребывание в облике мальчика в лагере, полном мужчин, пугало ее.

Внезапно Глория почувствовала нестерпимый голод. Эту проблему нужно решить в первую очередь, подумала девушка, даже если съестное придется украсть. Но для этого нужно идти в город… а одежда еще не совсем высохла; если она будет ходить по улицам, как мокрая кошка, то обратит на себя внимание.

Глория сняла шерстяной свитер и расстелила его на песке. Снять рубашку и штаны она не осмелилась, несмотря на кажущуюся безлюдность пляжа. Нужно только вывернуть карманы, чтобы они быстрее просохли. Сунув руку в мокрую ткань, она нащупала влажную бумагу.

Вытащив ее, девушка в недоумении уставилась на десятидолларовую банкноту, «прощальный подарок» от Гарри. Ее доля от продажи ее же стюарду.

Глория улыбнулась. Она богата!

10

Вообще-то, никто не рассчитывал на это, но Лилиан Ламберт решила помочь. После смерти Джеймса МакКензи она осталась с матерью в Киворд-Стейшн и дождалась прибытия Джека и Джорджа Гринвуда с телом Шарлотты. Встреча с отцом и братьями откладывалась, поскольку без Тима Ламберта на руднике не могли обойтись, а ей нужно было задержаться, пока тела покойников предадут земле.

– Но теперь я буду помогать тебе! – решительно заявила Лилиан, когда наконец приехала в Греймут и как следует отпраздновала возвращение домой.

– Что же ты собираешься делать на руднике, воробышек? – с улыбкой спросил Тим. Он был бы рад целый день видеть рядом с собой свою красивую дочь, но придумать ей занятие не мог.

Лилиан пожала плечами.

– То, что делают в конторе. Выписывать счета, звонить людям… – По крайней мере Лили не проявляла страха перед новыми телефонными аппаратами, которые с недавних пор стояли во всех конторах и значительно облегчали общение с клиентами и деловыми партнерами. – Я могу делать все, что делают твои секретари…

Тим рассмеялся.

– А как, в таком случае, мы поступим с моим секретарем? – поддразнил он ее.

Лилиан закатила глаза.

– Может быть, нам нужен не один секретарь, – с загадочной улыбкой произнесла она. – И вообще… – девушка захихикала, – под землей наверняка хватает работы…

Тим Ламберт никого из конторских служащих, конечно, не отправил под землю, но занятие для Лилиан нашлось. Девушка взяла на себя всю работу с телефоном, и вскоре деловые партнеры отца один за другим попали под ее обаяние. Отрицательного ответа от поставщиков и экспедиций она не признавала, да и в Греймуте люди уже привыкли, что ими командует женщина. Однако то, чего Флоренс Биллер добивалась строгостью, Лили брала шармом. Самые молодые партнеры торопились отправить поставки уже хотя бы для того, чтобы познакомиться с девушкой, которая так звонко разговаривает по телефону. И Лилиан не разочаровывала их, смешила и развлекала, когда им приходилось дожидаться ее отца или штейгера. Общение с горняками тоже давалось Лилиан легко, хотя, конечно, ей довелось выслушать множество суеверных историй насчет женщин на руднике. Один старый шахтер указал ей на это сразу же, как только она вошла в помещение, где располагались паровые машины, поднимавшие и опускавшие кабинку.

– А как насчет святой Барбары? – нахмурив лобик, поинтересовалась Лилиан. – Ее портрет висит в каждой кабинке! Кроме того, у меня нет намерения спускаться в шахту. Я пришла просто сообщить мистеру Гавейну о заболеваемости… Кто-нибудь может позвать его?

Лилиан вихрем носилась по конторе. Постоянно обжигалась, делая чай, но быстро разобралась в бухгалтерии. В отличие от большинства старших конторских служащих, неповоротливых и вечно озабоченных, она восхищалась такими новинками, как пишущая машинка, и научилась печатать на ней в рекордно короткие сроки.

– Это гораздо быстрее, чем вручную! – радовалась она. – На ней еще можно записывать истории! Здорово!

Лилиан всегда пребывала в хорошем расположении духа и подбадривала отца, которому зимой было тяжело, как и каждый год. Бедро и ноги болели из-за холода, но избежать сквозняка, находясь в помещении, ему не удавалось. Как бы там ни было, туда постоянно входили и выходили люди, кроме того, комнаты были вровень с землей. Тим пытался взять себя в руки, но когда приходилось перерабатывать – а в первый год войны это бывало почти всегда, – свое недовольство он вымещал на секретарях. Присутствие Лилиан сглаживало острые углы. И не только потому, что он любил дочь, но и потому, что она реже допускала ошибки. Девушка была умна и проявляла интерес к управлению предприятием. По дороге на работу она расспрашивала отца о предстоящих делах, а потом готовила нужные документы для совещания или принятия решения прежде, чем Тим успевал объяснить сотрудникам конторы, о чем идет речь.

– Надо было отправить ее изучать инженерное дело, – улыбаясь, говорил Тим жене, когда Лилиан с серьезным лицом объясняла младшему брату устройство башни копера. – Или экономику и организацию производства. Я уже начинаю верить, что она может заткнуть за пояс Флоренс Биллер.

Однако у Лилиан не было настоящих амбиций в отношении руководства рудником. Работа с отцом была для нее не более чем игрой. Разумеется, девушка старалась делать все как можно лучше, и у нее это получалось, но в своих грезах она жонглировала не счетами, как это было с Флоренс Биллер в ее годы. Лилиан по-прежнему мечтала о великой любви, но, к сожалению, сливки греймутского общества произвели слишком мало мальчиков ее возраста. Конечно, среди шахтеров были шестнадцати-и семнадцатилетние, но сыновья высшего общества учились в Англии или хотя бы в Крайстчерче и Данидине.

– Ты все равно еще слишком юна, – заявила Илейн, когда девочка пожаловалась матери. – Подрасти сначала, а там и человек хороший найдется.

Илейн и Тима отсутствие женихов скорее успокаивало. Илейн впервые вышла замуж слишком рано, и результат был катастрофическим. Поэтому она была исполнена твердой решимости оградить Лилиан от подобного опыта.

Первый год войны прошел для Ламбертов без особых происшествий. Когда по окончании весны на любовном фронте так ничего и не произошло, Лилиан заскучала. Работу на руднике она стала выполнять почти механически. Девушка по-прежнему старалась, но теперь ей хотелось чего-то более возвышенного, чем рутинная работа в конторе. Лилиан принялась рыться в родительских книжных шкафах. К счастью, как и ее мать Илейн, она любила развлекательную литературу. Илейн не ругалась, когда дочь заказывала новейшие романы из Англии, напротив – мать и дочь вместе переживали за героинь и их возлюбленных.

– Конечно, ничего общего с реальностью в них нет, – говорила Илейн, сочтя своим долгом предупредить дочь, но Лилиан продолжала грезить.

– В воскресенье сможешь потанцевать по-настоящему, – однажды добродушно заявил Тим, когда Лилиан снова начала болтать о первых балах и драматических перипетиях в своих романах. – Правда, всего лишь на церковном пикнике. Нужно показаться, Лейни, и на благотворительном балу тоже. Может быть, ты сможешь внести свой вклад. Мы сделаем пожертвование побольше, ведь нужно строить общинный дом. Биллеры уже внесли себя в список и скупиться не будут. Такой щедрости я себе позволить не могу, поскольку наши акционеры хотят получить прибыль, но частным образом мы, конечно же, поучаствуем…

Илейн кивнула.

– Я спрошу преподобного, чем мы можем помочь. Интересно, Флоренс снова будет стоять с черпаком?

Тим рассмеялся. Было принято, чтобы жены владельцев рудников занимались общественной деятельностью, в том числе в практическом смысле: чистое меценатство в таких маленьких городках, как Греймут, считалось высокомерием. Илейн Ламберт и Шарлен Гавейн, жены руководителей рудника Ламбертов, не боялись заниматься подобными вещами. Обе жили и работали среди шахтеров, и никто уже давно не вспоминал о том, что многоуважаемая миссис Гавейн когда-то работала проституткой. Однако Флоренс Биллер была далека от того, чтобы стоять в кухне для бедных, – в прошлом году весь город смеялся, когда она настолько неловко разливала бовле во время летнего праздника, что пострадало не только ее платье, но и праздничные наряды гостей.

– В любом случае Биллеры там будут. Ее старший, кстати, вернулся из Кембриджа. – Тим отстегнул свои шины и устроился у камина. Каждую весну в Греймуте шли дожди, и кости ныли из-за такой погоды. Он чувствовал себя не лучше, чем зимой.

– Серьезно? Он же еще очень юн. Неужели уже закончил обучение? – удивилась Илейн. Она налила Тиму горячего чаю гораздо ловчее, чем разливала напитки Флоренс Биллер. Лилиан выбрала себе печенье.

– Кажется, он вундеркинд, как и его отец, – пожав плечами, ответил Тим.

– Как его… Ах, Лили, пойди-ка ты в столовую. Здесь печенья уже не осталось, но Мэри что-то пекла, баночка стоит во втором серванте слева.

Лилиан надулась. Она поняла, что ее просто хотят выставить из комнаты.

– Не поверишь, но парень очень похож на Калева, – заметил Тим. Он знал, что Лейни любит слушать сплетни. – Такое же узкое лицо, худощавое телосложение…

– Но разве мы все не думали, что это был ее секретарь? Тот, с которым она сначала так хорошо обходилась, а потом вдруг внезапно уволила, когда забеременела? – Илейн не верила в отцовство Калева.

– Я тебе говорю, как оно есть, я сам его видел. В скобяной лавке. Мэтт сказал, что мне самому стоит посмотреть самые новые распорки. Да, а Флоренс, наверное, нужно было переговорить с Хэнкинсом…

Джей Хэнкинс владел кузницей.

Илейн рассмеялась.

– Она лично отругала его?

– Наверное, время от времени ей это просто необходимо. В любом случае мальчик стоял рядом и от стыда готов был провалиться сквозь землю. Это тоже очень в духе Калева. От матери у него только глаза, да еще, кажется, он занимается спортом. Но при этом, говорят, настоящий книжный червь. Хэнкинс сказал, что парень изучал литературу или что-то подобное…

– Откуда он это знает? – поинтересовалась Илейн, протягивая руку за печеньем. – Большое спасибо, Лили. – Лилиан как раз поставила на стол баночку.

– Судя по всему, она прилюдно отчитала сына, который, как выяснилось, не может отличить шурупы от гвоздей. Тем не менее она, похоже, намерена пристроить его к делу. Юноше придется работать на руднике.

– В любом случае он не мог закончить учебу, – подсчитала Лейни. – Он одного возраста с Лили, даже немного младше…

– Вероятно, они отозвали его из-за войны. Его брат вообще не поедет в Англию, парня отправляют в Данидин, как я слышал. В Европе небезопасно.

Илейн кивнула.

– Эта ужасная война… Тебе это тоже кажется нереальным? – Она помешала чай.

– Когда я смотрю на итоговые цифры, то понимаю, что весь уголь уходит на сталь. Сталь идет на оружие, а оружие приводит к смерти. Пушки, автоматы… Совершенно дьявольское изобретение! Эти несчастные ребята мрут там, как мухи. Почему – я так до сих пор толком и не понял. – Тим встревоженно нахмурился. – Однако же я рад, что мы далеко, хотя это можно истолковать как трусость с моей стороны…

Илейн рассмеялась.

– В этом отношении ты можешь себе кое-что позволить, – произнесла она, мысленно возвращаясь к ужасному несчастью, случившемуся на руднике восемнадцать лет назад, во время которого Тим проявил себя отнюдь не как трус.

– И не скрою, что спокоен за наших мальчиков, ибо они слишком малы, чтобы совершить какую-нибудь глупость, – добавил Тим.

Армия уже набрала рекрутов в Новой Зеландии и в Австралии. Первый призыв АНЗАКа, Австралийского и Новозеландского армейского корпуса, должен отправиться в Европу довольно скоро.

Илейн кивнула и впервые в жизни едва не возблагодарила небо за увечье Тима. Ей хотя бы не нужно опасаться, что кто-нибудь отправит ее мужа на войну, – или что Тиму самому придет в голову такая глупая идея.

В воскресенье надоевший уже дождь наконец прекратился и Греймут засиял. Хотя рудники несколько уродовали красивый пейзаж, природа брала свое. Папоротниковые леса подступали к самому городу, а вдоль речки Грей было множество романтичных уголков. Церковь расположилась немного за городом, и дорога, по которой Роли вел автомобиль Ламбертов, шла вдоль сочных зеленых лужаек.

– Немножко похоже на Англию, – заявила Лилиан, вспомнив памятный для нее день лодочной регаты в Кембридже.

Бен действительно оказался прав. Знаменитую регату «Кембридж – Оксфорд» отменили из-за войны. Даже после ухода Руперта из колледжа у Бена не было шанса стать загребным.