Текст книги "Сергей Николаевич Булгаков"

Прежде всего личные существа могут свободно принять или отклонить возможности (отсутствует только одна возможность – разрушать Божий образ, самую личность в себе, потому что личность суть онтологическое основание самоопределения). Поэтому абстрактные понятия личной свободы и самоопределения существуют во множестве конкретных образов и шагов, созданных различными элементами, личными отношениями и реакциями. Используя понятие «модальной свободы», Булгаков дистанцируется от максималистского пафоса творения, тем самым закладывая основу для философии действия, в которой человеческое бытие формирует и изменяет мир. Булгаков убежден, что человеческое творчество способно получить доступ к ноуменальной основе мира, и особенно к ноуменальной основе материи или природы, к которым нужно отнестись серьезно и которые должны быть оправданы как часть Божьего творения[402]402
  Материя и ее потребление и производство лежат в основе булгаковской «Философии хозяйства». Обсуждая книгу Бердяева «Я и мир объектов» (1934), он критикует его отделение духовного «я» от «мира» и его «природы». Братство Святой Софии: Материалы и документы 1923–1939 / под ред. Н. А. Струве. М.; Париж, 2000. С. 253.


[Закрыть]. «Модальная свобода» является «талантом», который Бог дал человеку для того, чтобы сформировать феноменальный мир.

Но почему человек не может создать что-нибудь новое? Насколько свободен человек даже в выборе различных способов, может ли быть что-нибудь «новое» для Бога, который так или иначе создал все? По этим вопросам мы должны обратиться к концепции антиномического бытия Бога, разработанной Булгаковым: с одной стороны, Бог есть вечный Абсолют, с другой стороны, Бог есть любящий Творец этого мира. «В этом антиномическом самоопределении находит свое выражение кенозис Абсолютного, которое становится Творцом и Богом. Отец в вечности вольно Себя ограничивает, полагая неабсолютное, т. е. жизнь твари, и снисходит, так сказать, до соучастия в ее временности и становлении»[403]403
  Булгаков С., прот. Невеста Агнца. С. 249.


[Закрыть].

Таким образом, по Булгакову, самоопределение Абсолюта как Творца соответствует кенозису Абсолюта, который совершается в воплощении во Христе[404]404
  Sergeev M. Sophiology in Russian Orthodoxy: Solov’ev, Bulgakov, Losskii, and Berdiaev. Lewiston N. Y., 2006. P 101; Gavrilyuk P L. The kenotic theology of Sergius Bulgakov // Scottish Journal of Theology. 2005. Vol. 58. № 3. P 251.


[Закрыть]. В соответствии с антиномическим самоопределением Абсолюта, с одной стороны, «все возможности тварного бытия, как имеющие в нем для себя корень, открыты ведению Творца, поскольку в этом смысле они принадлежат сотворенному Им миру, включены в его состав… В этом смысле тварь – одинаково как в духовном, так и человеческом мире – не может внести в него чего-либо онтологически нового и тем удивить и обогатить Самого Творца»[405]405
  Булгаков С., прот. Невеста Агнца. С. 257.


[Закрыть].

Но Творец в его кенотическом существовании в отношении с его творением не знает заранее, какие возможности и пути человек выберет. Поэтому «самый выбор и творческое осуществление этих возможностей, одним словом, область модальной свободы остаются вверены творению и постольку являются его творческим вкладом. Если оно не может быть абсолютно неожиданным и новым для Бога в смысле онтологическом, то в фактическом бытии («контингентном», т. е. свободно-случайном) оно является вновь возникающим и для Самого Бога, который ждет от человека, отворит или не отворит он двери своего сердца, и лишь отсюда Сам узнает об этом»[406]406
  Там же. С. 258.


[Закрыть].

Другими словами, Бог кенотически слепит себя к определенному выбору человека. То же самое верно для человеческого творчества и истории: Бог узнает о том или другом событии только тогда, когда оно произойдет[407]407
  Есть давняя дискуссия о том, знал ли Бог заранее, что человек выберет грех. Тема стала актуальной в контексте обвинения в ереси, выдвинутого против Булгакова в 1935 году. С точки зрения Булгакова, возможность греха предполагает свободу как подарок Бога твари, и воплощение Бога в творении – часть божественного плана, вне зависимости от того, выбрал бы человек грех или нет (Zwahlen R. Das evolutionäre Ebenbild Gottes. S. 99f.).


[Закрыть]. По Булгакову, «провидение» – не божественное управление человеческой историей, а скорее Бог ждет актов человеческого выбора, чтобы отвечать и реагировать на них путем убеждения. Следовательно, история – это пространство, где реальное богочеловеческое сотрудничество может происходить в «этом» мире в его феноменальной перспективе.

Троица

Взаимосвязь между человеческой личностью и Святой Троицей

Согласно концепции Бердяева, человечество является неотъемлемой частью Святой Троицы, по сути, Христос как вторая Ипостась и есть божественное человечество в Боге[408]408
  Бердяев Н. А. Философия свободного духа. С. 139.


[Закрыть]. После грехопадения, человечество отделено от Бога, и оно буквально «выпадает» из Троицы и теряет свою божественность. Следует заключить, что только «благодаря грехопадению» каждая человеческая личность имеет свою собственную свободную жизнь. Бердяев действительно подтверждает, что грехопадение было не только унижением человечества, но более признанием достоинства каждой личности в ее свободе[409]409
  Scaringi P A. Freedom and the «Creative Act» in the Writings of Nikolai Berdiaev. P 72.


[Закрыть], что подтверждает то, что Бердяев является гностическим мыслителем. В то же время сотворение человечества является результатом внутренней трагедии Троицы: Бог, подобно любящему, жаждет любимого и поэтому создает свободного человека, коему полагается пожертвовать своей свободой, подобно тому как Бог пожертвовал своей свободой ради любви[410]410
  Бердяев Н. А. Философия свободного духа. С. 198–199.


[Закрыть]. Бердяев не проясняет, почему Бог в его совершенной Троице действительно нуждается еще в другом вне себя. Не упоминает он и роли Святого Духа[411]411
  «в некотором смысле Троица становится двоицей, потому что довольно трудно обнаружить в бердяевском творчестве Дух в тройческой Личности», см.: Scaringi P A. Freedom and the “Creative Act” in the Writings of Nikolai Berdiaev. P. 187.


[Закрыть]. Что касается личностности, то бердяевская концепция о Троице не очень убедительна: если человек находит свой путь обратно к Божеству посредством единения со Христом, он будет должен отказаться от свободы и раствориться в Святой Троице. В концепции Бердяева личность является средством возвращения к божественности, а не «самоцелью», как он всегда постулировал. Что касается понятия «богочеловечество», то у Бердяева это означает, что в начале и в конце Бог и человек являются одинаковыми и что «антроподицея» Бердяева растворяется в теодицее[412]412
  «Таким образом, даже при том, что он заявляет, что божественная и человеческая природа человека должна быть сохранена, чтобы избежать монистической перспективы, становится трудным понять, что ценит Бердяев в человеческой природе личности. Его акцент на божественную природу личности создает впечатление, что в конечном счете он действительно не касается человеческой и телесной формы личности. Это – прискорбный поворот в его мысли, особенно если иметь в виду его постоянные ссылки на человечество Христа», см.: Scaringi P A. Freedom and the «Creative Act» in the Writings of Nikolai Berdiaev. P 195. См. также: Gajdenko P P The problem of freedom in Nicolai Berdiaev’s existential philosophy // Studies in East European Thought. 1994. № 46. P. 166; Евлампиев И. И. История русской метафизики в XIX–XX веках. С. 304.


[Закрыть].

В булгаковской концепции антиномического бытия Бога Бог как вечный Абсолют не нуждается в человечестве, но Бог, который является Творцом этого мира, создает человека, так как Он есть любовь, и это свойственно любви – чтобы любить за свои пределы. Другими словами, Бог создает человека, потому что Он свободен и способен сделать это. Поэтому создание человечества – не трагическое «выпадение из Троицы», а решение Божие полагать мир «как бы вне себя, [отпускать] его от себя на божественно-внебожественное, даже не божественное бытие»[413]413
  Булгаков С., прот. Невеста Агнца. С. 58.


[Закрыть]. Таким образом, творение у Булгакова не трагедия, а кеносис божественного существа. Человечество – творение Бога и ему дана жизнь по структурной аналогии со Святой Троицей. Структурная аналогия между Богом и его творением относится к каждой личности, а также и к межличностным отношениям. В работах конца 1920-х годов, вдохновленный Мартином Бубером и другими[414]414
  Булгаков С. Н. Главы о Троичности // Булгаков С. Н. Труды о Троичности. М., 2001. С. 102–106.


[Закрыть], Булгаков развивает «личностную грамматику»: самореализация человека возможна только при столкновении с другими лицами. Лицом к лицу с другим человеком индивидуум испытывает, говоря в терминах лингвистики, свой статус как первого, второго и третьего лица: человек является «Я», отличая свою индивидуальность от других, «Ты» – это уже лицом к лицу, отношение к другому, и третье лицо, «он /она», когда осознается существование многих других, неизвестных лиц. Только во взаимоотношении с «Ты» и с «Он/она» находится возможность для «Я» узнать себя как «я». Таким образом, личность у Булгакова формируется динамической саморефлексией как треугольник «Я – Ты – Он/Она»[415]415
  Булгаков С. Н. Главы о Троичности. С. 59–60. Было бы интересно сравнить это с концепцией коммуникативной рациональности Юргена Хабермаса: «В то время как ego совершает речевое действие, а Другой (альтер-эго) занимает относительно него определенную позицию, они оба вступают в межличностное отношение. Оно структурировано системой взаимно ограниченных перспектив говорящего, слушающего и актуально не участвующих в разговоре присутствующих. На грамматическом уровне этому соответствует система личных местоимений. Тот, кто ориентируется в этой системе, изучил, какие перспективы в каждом случае приняты в перформативной установке первыми, вторыми и третьими лицами и как они трансформируются друг в друга», см.: Habermas J. Der philosophische Diskurs der Moderne. Zwslf Vorlesungen. Frankfurt a. M., 1985. S. 346–347.


[Закрыть], которая является аналогией с Божественной Троицей в единстве. Следовательно, по Булгакову, догмат Троицы оправдывает онтологическую потребность человека в личных взаимосвязях. Цель общения с Богом и людьми не в растворении в единстве, а в единстве в многообразии.

Таким образом, в концепции Бердяева, люди стремятся вернуться к божественному бытию и стать одним с Божьим «Я». В концепции Булгакова человеческие личности относятся к Богу как к «ты» и остаются онтологическими личностями вне Святой Троицы, но в близких личных отношениях к Ней.

Троица в качестве источника творения

Оба, и Бердяев, и Булгаков, обращаются к тройческой икономии, ведь именно через Святую Троицу осуществляется акт творения и спасения[416]416
  Bobrinskoy B. Le Mystnre de la Trinittt. Cours de thflologie orthodoxe. Paris, 1986. P 10.


[Закрыть]. «Тайна творения» в концепции Бердяева соответствует внутренней жизни божественной Троицы, в которой человек должен принять участие[417]417
  Meerson M. A.: The Trinity of Love in Modern Russian Theology. P 104, 114–115.


[Закрыть]. Даже после грехопадения процесс творения по-прежнему происходит в жизни человечества, но его реализация всегда будет терпеть неудачу в границах «мира сего». Только во взаимосвязи с Христом человеческое творчество может реинтегрироваться в божественное творение[418]418
  Бердяев Н. А. Философия свободного духа. С. 137.


[Закрыть]. На этом основании претензии Бердяева, что человек в состоянии творить «из ничего», не следует понимать как бунт против Бога, потому что это будет возможно только после воссоединения с Богом. Нет ничего такого, что созидательная сила падшего человека могла бы добавить к божественному творению. Ведь мы вновь должны предположить, что в концепции Бердяева мир является не творением Бога, но продуктом божественной трагедии и грехопадения человечества. Человеческое творение в «этом» мире направлено на преодоление его, чтобы реинтегрироваться в божественный процесс творения, который будет возможным только в будущем, названном «третьей эпохой Святого Духа»[419]419
  Бердяев придерживался учения Иоахима Флорского, поддержанного Мережковским, о приближении эпохи Третьего Завета Святого Духа (после Первого Завета Отца и Второго Завета Сына). По Булгакову, откровение Святого Духа уже имело место в момент его приятия Божьей Матерью. Zwahlen R. Das evolutionäre Ebenbild Gottes. S. 309.


[Закрыть]. Опять же эта концепция отличается от христианского учения о человеке как образе и подобии Бога, потому что личность для Бердяева должна стать единой с Богом, а не предназначена только для личностного сходства с Ним[420]420
  Gajdenko P P The problem of freedom in Nicolai Berdiaev’s existential philosophy. P. 166.


[Закрыть].

В концепции Булгакова нет тождества между божественным и человеческим творчеством, он разрабатывает концепцию аналогии между ними. Творение, с точки зрения Булгакова, соответствует текущей взаимной связи между духом и природой[421]421
  Булгаков С., прот. Агнец Божий, М., 2000. С. 122.


[Закрыть]. Внутри Святой Троицы это отношение соответствует личным отношениям между тремя ипостасями на их общей основе, в их природе (ousia). Человеческое творчество происходит таким же образом, как и божественное творение, но оно ограничено во времени и пространстве. В то время как динамический синтез духа и природы в Святой Троице является очевидным фактом, в человеческом творении это – задача и цель свободного творчества. По аналогии со Святой Троицей все человеческие личности призваны жить в радости творчества, соприкасаясь друг с другом в общем для них тварном мире. Эта модель опирается на аналогичность структур Бога и человека: тварные личности живут в тварной природе, подобно тому как божественные личности живут в божественной природе. Вот почему весь тварный космос следует понимать как человеческое тело (и красоту). Эта концепция остается неизменной и после грехопадения, последнее вызывает «только» трудности, вместо радостного творчества.

В концепциях Бердяева и Булгакова творчество является одной из важнейших способностей человеческой личности как образа и подобия Творца. Но человек Бердяева должен стремиться к интеграции в рамках божественного процесса творения. У Булгакова человеку дано задание выбирать между многими возможностями и их реализациями. Каждый человек способен действовать и создавать, потому что онтологически он представляет Божий образ и подобие, знает и признает он это или нет. Но, конечно, человек будет укреплять свою силу, связав собственный труд с трудом других людей и особенно с Богом. Этот процесс межличностного творения лежит в самой сердцевине философии хозяйства Булгакова, а также его модели синергии Бога и человечества: Бог дал человеку сад – вместе они создадут град Новый Иерусалим.

Подводя итог, следует сказать, что упрощенная модель антропологии Булгакова должна начинаться с главного христианского вероучения: триединый Бог определяется как единство трех отдельных ипостасей в одной ousia, одной природе. По образу и подобию Бога человеческие личности представляют собой множество ипостасей, объединенных в одной природе, а именно в «сотворенном мире». В этом мире и по причине общей природы, человек способен и должен жить в тех же сложных и любовных отношениях, как и три божественные ипостаси, не теряя автономной индивидуальности.

Теперь я перехожу к различию понятия автономии в работах Бердяева и Булгакова.

Автономия

По мнению Бердяева, «человек свободен, когда ему не нужно уже выбирать»[422]422
  Бердяев Н. А. О назначении человека. С. 130.


[Закрыть]. В его системе есть четыре формы свободы: рабство (отсутствие свободы), гетерономия, автономия и богочеловеческая свобода. Последняя, конечно, есть высшая форма свободы, что означает: Бог и человек являются одним, и нет никаких сомнений, иных вариантов или возможностей. Стать единым с Богом суть высшая форма самоопределения. Автономия необходима каждому человеку для достижения богочеловеческой свободы, которая должна быть понята как личное соотношение, а не в порядке подчиненности[423]423
  Scaringi P A. Freedom and the „Creative Act» in the Writings of Nikolai Berdiaev. P 64f.


[Закрыть]. Понятие свободы у Бердяева сводится прежде всего к свободе от внешнего определения, это своего рода бесконечная борьба с внешними силами, которые в конце концов все происходят от Ungrund, первого принципа существования, от него даже Бог всегда должен защищать свою свободу.

У Булгакова концепция автономии совершенно иная. Как мы видели, по Булгакову, идея человека как Божьего образа и подобия является онтологической основой каждого человека как «самоцель». Это не должно быть понято в смысле окончательного и полного набора свойств, а скорее как «бесконечный ряд различных возможностей, между которыми делается выбор человеческой свободой»[424]424
  Булгаков С., прот. Невеста Агнца. С. 146.


[Закрыть]. Идея образа и подобия Богу не говорит о конкретных условиях «образа» или «подобия», но она описывает акт реализации данного образа и становления подобием Бога в свободном автономном действии. Вот что пишет Булгаков в «Невесте Агнца»: «Образ Божий в человеке есть не просто “сходство” или “свойство”, но высшая действительность, духовная реальность, энергия богоподобия и богоуподобления. Соединение “образа и подобия” есть реализация образа в жизни, переход от статики к динамике, от потенции к энергии. Но в то же время характер образа ставит его в нерушимую связь с Первообразом, от которого он отображается. Образ в этом смысле является не самобытным, а производным. Вся его действительность обусловлена именно этой связью, он и есть сама эта связь in actu»[425]425
  Там же. С. 217.


[Закрыть].

В то время как человек Бердяева нуждается в автономии с целью воссоединения с Богом, Булгаков приходит к, казалось бы, парадоксальному выводу, что неразрывная связь с Богом обеспечивает реальную автономию личности: «Свобода в творении, прежде всего, связана с личным началом. Личность как самобытность, из себя определение, есть синоним свободы как актуальности или самополагания. Вне этого личности просто и не существует… Свобода личности остается нерушимой и непроницаемой и для Бога… [Свое всемогущество] не разрушает онтологических преград, как и Сам Христос свидетельствует о Себе: “се стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит двери, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною” (Откр. 3, 20). Эта дверь есть тварная свобода, источник самобытности и реальности твари в ее соотношении с Творцом»[426]426
  Там же. С.137, 245–246.


[Закрыть].

Таким образом, стать Божьим подобием не означает стать идентичной копией Бога или раствориться в божественной субстанции[427]427
  Это имело место в понимании Н. Бердяева: «В глубине духовной свободы не существует формальной автономии, там нет различия между автономией и теономией», см.: Бердяев Н. А. Философия свободного духа. С. 151–152.


[Закрыть], но – действовать, жить и творить богоподобным образом и стать партнером Бога в творении: «Свобода, принадлежащая всему созданному из ничего, есть онтологическая привилегия именно твари… Итак, самое общее предусловие свободы есть спонтанность движения, самопроизвольность жизни… Человек онтологически не может совлечься свободы, даже если бы этого захотел, ибо она есть образ самого бытия тварного духа… Если Бог сотворил человека в свободе, по Своему собственному образу, как сына Божия, бога по благодати, то в реальность этого творения включена его свобода как творческое самоопределение не только в отношении к миру, но и к Богу. Допустить иное, значило бы ввести противоречие в Боге, положившем лишь фиктивную, иллюзорную свободу»[428]428
  Булгаков С., прот. Невеста Агнца. С.139, 142, 254, 257.


[Закрыть].

Поэтому, по словам Булгакова, субъективная, или личная, автономия является богоданным фактом и условием человеческого бытия[429]429
  «Но это спасение человека, которое совершено было Новым Адамом, Христом, для всего человечества свободным подвигом, свободно же усвояется и каждым отдельным человеком», Булгаков С., прот. Православие. Опыт учения православной Церкви. Париж, 1991. С. 241.


[Закрыть]. Даже после «смерти» каждый человек, по Булгакову, все еще будет существовать как автономная индивидуальность: «Дух живет и за гробом силой своего бессмертия, и ему свойственна свобода, а постольку и творческое самоопределение»[430]430
  Булгаков С., прот. Жизнь за гробом. Париж, 1987. С. 9–10.


[Закрыть]. Таким образом, по Булгакову, автономия является богоданной человеческой способностью, а не только политической либеральной ценностью[431]431
  Фактически Бердяев хочет показать то же самое: «Требование свободы религиозной совести в христианском сознании ставится на несоизмеримо большей глубине, чем в сознании либеральном, гуманистическом, внерелигиозном. Насилие над человеческой душой в делах веры есть измена Христу, отрицание самого смысла христианской религии, отрицание самой природы веры», см.: Бердяев Н. А. Философия свободного духа. С. 157–158.


[Закрыть]. По Булгакову, автономия не является индивидуальном притязанием, но моральной способностью каждого человека, которая позволяет любому использующему ее создавать и быть частью межличностных отношений и культуры. Вот что я называю «просвещенным», а не романтическим понятием автономии.

Заключительные замечания

Понятие автономии является для Бердяева средством возвращения человеческого бытия к божественному существованию в Троице до грехопадения. Мысль Бердяева стремится к богочеловеческому единству и тождественности, и поэтому понятие «по образу и подобию Бога» в его концепции не имеет особого смысла.

Личность у Бердяева способна обладать богоподобной меонической свободой и властью, чтобы творить, но только после ее возвращения в божественный космос Троицы, из которого она трагически выпала из-за использования данной ей свободы, власти и автономии. Многие из других его идей, не затронутых в этой статье, таких как миф о человеческой андрогинии, его идея об «экзистенциальном общении», богочеловечество и теургическое творчество, могут служить иллюстрацией гностицизма Бердяева[432]432
  См.: Zwahlen R. Das evolutionäre Ebenbild Gottes.


[Закрыть]. Разнообразие, индивидуальность и автономия не играют позитивную роль в его мировоззрении, они являются признаками падшего мира.

В отличие от этого, в идеях Булгакова автономия не является средством к спасению, но онтологическим условием творения. Возможность спасения – это дар Божий, а не человеческая задача, как считает Бердяев. Булгаков же хочет показать, почему Бог именно хотел создать этот мир во всем его многообразии и автономии. Булгаков разработал оправдание человеческой личности в качестве ответа на марксизм, и он нашел это обоснование в онтологии творения по образу и подобию Бога. По аналогии со Святой Троицей человеческая жизнь – это все межличностные отношения и диалоги между автономными индивидуальными партнерами, призванными принять участие в богочеловеческом сотрудничестве. Концепции Булгакова о тринитарной личности, мужской и женской личности, «многоипостасности» человечества и богочеловеческой синергии являются элементами этого мировоззрения. Другими словами, Булгаков связывает восточное тринитарное богословие взаимодействия личностей с западной концепцией нравственного понимания индивидуальной автономии. Бытие по образу и подобию Бога означает, во-первых, сложную личность, способную к самореализации, и, во-вторых, необходимость межличностных отношений для того, чтобы завершить задачу творения. Самореализация невозможна без межличностных отношений и наоборот. Именно поэтому такое понимание тринитарного богословия может быть полезно для преодоления разрыва между индивидуализмом и коммунизмом.

Мой главный упрек Бердяеву заключается в том, что он постулирует первичность «меонической свободы», потому что он не верит в способность абсолютного Бога создать автономный мир и свободную человеческую личность. Концепция свободы Бердяева – это защита человеческой свободы против божественного всемогущества. Это свобода, которая представляет, в первую очередь, достоинство человека, а не его богоподобие. Только восставая против хаотических сил, человек Бердяева действует по Божьему образу и подобию. Если человек не борется против этих дионисийских сил Ungrund, если он не творит, то он утонет в нем. По Бердяеву, личность должна быть достигнута и подтверждается только воссоединением с Богочеловеством Христа («твори, не то погибнешь»![433]433
  Герцык Е. К. Николай Бердяев. С. 368.


[Закрыть]). Но в концепции Бердяева даже Бог не абсолютно свободен, потому что он существует в вечном антагонизме с другим абсолютным принципом, Ungrund, потенцией зла. Творческая этика Бердяева заключается в праведном гневе против зла, а потому она остается отрицательной этикой безнадежной борьбы, безнадежной, потому что Ungrund как гарант свободы непобедим. Бердяев хотел освободить Бога от ответственности за зло. Таким образом, он лишил его возможности спасения. Бердяев хотел быть христианским философом, но его философское гностическое решение входит в непримиримое противоречие с христианской сотериологией. В то же время он подрывает собственную цель: оправдание человека, его антроподицея теряется и растворяется в этой неудовлетворительной теодицеи. Короче говоря, если Бог не способен бороться со злом, то не способен и человек.

Основной упрек Булгакову заключается в «удвоении» Софии, потому что он не верит в способность Бога создать автономный мир, который остается онтологически благим, даже когда он падает. Вот почему в концепции Булгакова Бог создает мир не из ничего (как ouk on). Как мы видели, такого ничто не существует: «[Божественное бытие] безгранично. Ничто вовсе не есть как бы океан, это бытие обтекающий, напротив, именно Само Божество есть океан, не имеющий берегов»[434]434
  Булгаков С., прот. Невеста Агнца. С. 51.


[Закрыть]. Поэтому Бог создает мир из самого себя: Он «отпускает из недр ипостасного бытия в самобытие, делает его в подлинном смысле космосом, творит мир “из ничего”, т. е. из Самого Себя, из Своего собственного Божественного содержания»[435]435
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

Единство божественной и тварной Софии – это у Булгакова защита всемогущества Бога против человеческой свободы и ее потенциала, способного уничтожить творение. Кроме того, Булгаков хочет обеспечить участие в божественности каждого человека, знает ли он это или нет. Понятие человеческого достоинства у Булгакова основано не только на наличии «данной автономии» в самоопределении, но и на наличии единосущия божественной и человеческой природы. Но если Бог может создать автономное ипостасное бытие, человеческую личность, по принципиальной аналогии с Собой, как образ Божий, то почему бы ему не быть в состоянии создать по аналогии автономную природу? Не достаточно ли было постулировать аналогию божественной и человеческой природы и показать, что человеческая природа и телесность также являются творениями Бога (а не злой материи)? Если бы Булгаков был более последовательным в определении понятия сообразности, творчества и соотношения, в их противоположности причинности (Фома Аквинский) и эманации, софиология избежала бы обвинений в монизме и пантеизме: «Вообще, идея Творца и творения в переводе на язык механической каузальности со всем не нуждается, ибо имеет для себя иную, свою собственную категорию сообразности, поскольку творение в себе содержит живой образ Творца и соотносится с Ним»[436]436
  Булгаков С., прот. Невеста Агнца, С. 241. Р. Слезинский критикует булгаковскую интерпретацию Фомы Аквинского: «Для начала [булгаковское] понимание причинности с редукционистской точки зрения «механической каузальности» может только исказить традиционное христианское, но, в особенности, схоластическое учение о причинности. Булгаков не понимает, что для схоластики творческий акт есть абсолютно sui generis, он не имеет отношения к механическому, транзитивному действию. В творении нет никакого “переноса” бытия; скорее это появляется “нетранзитивность” или, в понимании Аквината, это – отношение без движения… кажется, что Аквинат и Булгаков намного ближе к друг другу в мысли, чем последний хотел бы признать. Конечно, когда он подтверждает, что Бог – “основа” мира, он фактически говорит то же самое, что и Аквинат, когда он заявляет, что Творец – “начало” бытия в мире». Slesinski R. Bulgakov’s Sophiological Conception of Creation // Orientalia Christiana Periodica. 2008. № 2. P 448–449.


[Закрыть].

Тем не менее Булгаков остается верен своей концепции личности как основного принципа бытия, которую он определяет в качестве постоянного взаимодействия между «духом» и «природой». По его словам, личность есть данная онтологическая реальность (в соответствии с учением о Троице), которую человек не должен достичь в будущем, но которая у него есть и позволяет ему формировать мир в силу его личной автономии, вступая во взаимосвязь с другими лицами и не в последнюю очередь благодаря сотрудничеству со своим Творцом.

Бердяев стремится к абсолютным решениям. Называя себя философом свободы, творчества и «персоналистического социализма», он, похоже, боится сложностей и различий в межличностных отношениях, даже если утверждает, что ценит их. Булгаков же знает, что без сложных межличностных отношений мы не знали бы свободы и творчества вообще. Творчество вырастает не из простых решений, а из сложных, межличностных и мудрых решений. Ключевое слово Булгакова, как известно, мудрость – София. Это очень важное понятие его тринитарной философии, и оно очень тесно связано с понятиями личности, межличностности (соборности) и творчества. Даже если софиология Булгакова «гарантирует счастливый конец», то она обосновывает разнообразие, а не однообразие.

Итак, наконец, мы можем понять глубокий смысл наблюдения З. Н. Гиппиус, приведенного в начале этой статьи. Действительно Бердяев и Булгаков, как вода и огонь. В то время как Бердяев отчаянно пытается победить зло, Булгаков фокусируется на всех возможных вариациях блага. Но это две стороны одной медали. Булгаков говорит в письме 1937 года Бердяеву: «Близость и дальность есть то антиномическое и которое как-то между нами существует. И соединяет и разделяет, различает и противопоставляет. Удивительно ли, что с выявлением индивидуальности, с годами, все глубже и резче обозначаются обе стороны антиномии? Со своей стороны, я люблю антиномию, [почему] чувствую в ней огонь жизни, который, думается, существует и в нашем и»[437]437
  Братство Святой Софии. С. 265.


[Закрыть].

Бердяев и Булгаков были оригинальными мыслителями, всегда объединяемыми неким и. Желание Гиппиус, чтобы они поскорее вступили в интеллектуальную дуэль, а не показывали свое единство, осуществилось, и таким образом действительно зажглись искры «того подлинного религиозного огня»[438]438
  Гиппиус З. Н. Литературный дневник (1899–1907). С. 316–318.


[Закрыть], ощутимые до сегодняшнего дня.