Текст книги "Страж нации. От расстрела парламента – до невооруженного восстания РГТЭУ"

Козлов В.А. – 9%

Кравец А.А. – 6,2%

Носовец С.А. – 24,6%

Против всех – 16,3 %.

Б. Ельцин, узнав, что я избран депутатом, пришел в бешенство. С. Носовец, кричавший до того, что его прислал Кремль провалить Бабурина, вину за свое поражение свалил на руководство города и области. Л.К. Полежаев, избравшийся в Совет Федерации, отделался внушением, а мэра Омска Шойхета за то, что допустил мое избрание в Государственную Думу, указом президента сняли с должности.

Кроме того, С. Носовец и В. Козлов вместе пошли в суд, требуя аннулировать результаты выборов в связи с незаконной регистрацией Носовца. При этом сам Носовец стоял в судебном заседании и поддакивал:

– Да, я зарегистрирован незаконно. Прошу отменить результаты выборов.

К счастью, это был тот же суд, в котором незадолго до этого он успешно доказал законность своей регистрации, возмущенный судья вновь отказал в иске.

Через два года, в 1995, ситуация повторилась, за небольшим исключением: мы шли и по округам и избирательным списком блока «Власть – народу!».

К выборам 1995 года против РОС был заготовлен «двойник» – РОД (Российское общенародное движение). Это позднее двойники станут непременным атрибутом грязных политтехнологий, а тогда на нас обкатывали многое впервые. Даже центр работы РОД сделали у меня в Омске. К досаде разработчиков, мы создали избирательный блок «Власть – народу!». Партийный список не прошел, хотя мы и набрали 1 112 873 голосов избирателей, но смогли провести много депутатов по округам и создать группу «Народовластие». Тем не менее, РОД набрал 86 422 голоса.

Были выдвинуты от блока и победили: мы с С.И. Манякиным – в Омской области (Манякин С.И. – 21,46 %, Бабурин С.Н. – 28,56 %),

Рыжков Н.И. – в Белгородской (52,00 %),

Тихонов Г.И. (20,05 %) в Подмосковье,

Грешневиков А.Н. (32,29 %) – в Ярославской области,

Глотов С.А. (25,95 %), Зацепина Н.А. (19,94 %) и Поляков Ю.А. (19,98 %) – на Кубани,

Корнилова З.А. (28,93 %) – в Якутии.

Только в Омской области и Якутии наш партийный список преодолел 5 % барьер: Омская область – 8,44 %, пропустили вперед только КПРФ и ЛДПР; Якутия – 7,48 % (даже в Белгородской области набрали, например, всего 2,96 %).

Скорбим и поныне, что наш депутат Ю.А. Поляков незадолго до истечения срока депутатских полномочий был злодейски убит.

Среди моих соперников вновь был первый секретарь ОК КПРФ А.А. Кравец и, вместо все больше спивавшегося С. Носовца, «сам» полпред Президента России в Омской области А.В. Минжуренко. Вновь два политических полюса сыграли свою роль, вновь победили голоса противников Ельцина. А губернатору вновь было не до меня – у него были одновременно и свои собственные выборы.

Мы с Л.К. Полежаевым перестали понимать друг друга даже не осенью 1993, когда он горделиво «вез» в сентябре омский ОМОН в Москву блокировать Верховный Совет – он стал этим гордиться только после разгрома российского парламента, – и даже не в последующие месяцы, когда он заверил Ельцина, что не допустит моего переизбрания депутатом, а в феврале 1994 года, когда, встретившись в его губернаторском кабинете в Омске, я предложил прекратить преследования моих омских помощников, Г. Кириллиной и Н. Стафиенко, а он лицемерно стал отрицать факты этого преследования.

В 1999 году я не скрывал, что планирую поддержать на выборах губернатора Омской области мэра города В.П. Рощупкина, руководителя умелого, способного переломить наметившийся курс на умирание омской экономики. Противостояние области и города достигло апогея. К сожалению, в самый последний момент В.П. Рощупкин снял свою кандидатуру. Узнав об этом, я немедленно вылетел в Омск и с ним встретился. Я не скрывал, что считаю поступок Валерия Павловича предательством. Не только я, но и многие другие омичи, прежде всего муниципальные работники, журналисты поддержав его, пошли ва-банк. На возражения мэра, что ему в Москве показали список на 15 его ближайших сотрудников, которые будут арестованы, если он выдвинет свою кандидатуру (после выборов дела по ним будут прекращены, но после выборов), я горько заметил:

– Валерий Павлович, а Вы что, думали, что на пути к креслу губернатора вам расстелют ковровую дорожку? Это политическая борьба, это политика, а наш регион – и чудовищные деньги. В случае Вашей победы Москва бы никуда не делась…

Возможно, надо было выдвигаться мне, но у меня были уже федеральные обязательства – РОС впервые должен был идти на выборы своим партийным списком и под эти выборы впервые же удалось собрать серьезные деньги. Капитан не мог уходить с корабля, собравшегося в плавание. Полежаев Л.К. вновь стал губернатором, а через несколько месяцев на парламентских выборах сделал все, чтобы я перестал быть депутатом.

Губернатор Омской области стал патроном созданной «Сибнефти» (я помогал генеральному директору ОНПЗ И.Д. Лицкевичу бороться против захвата нефтезавода, ему это стоило жизни, мне – депутатского мандата). На продаже «Сибнефти» государство и народ России потеряли более 500 млн. долл. США. За услуги Березовскому и Абрамовичу Л.К. Полежаев и его сын Алексей были вознаграждены. Имея 15,5 % акций ОНПЗ, Полежаевы получили должность вице-президента компании «Runicom Ltd», осуществляющей экспорт нефтепродуктов «Сибнефти», и – контроль за самыми крупными финансовыми потоками Омской области.

Выборы по округу в 1999 году я проиграл. Оппоненты многому научились. Омскому губернатору указом президента России перенесли выборы на более ранний срок, заставив осенью заниматься персонально мною. За несколько лет до выборов закрутили проект «Веретено», развивая водочный бизнес молодого омского предпринимателя, проведя его в Законодательное собрание области так, чтобы округ совпадал максимально с моим. Подкуп будущих избирателей пошел задолговременно: школам на территории моего округа дарились от имени Веретено компьютерные классы, соседним – ничего. Подарки делались ветеранам, общественным организациям. Когда меня в клубе «Факел» информировали об этом обеспокоенные члены совета ветеранов нефтекомбината, я мог лишь сожалеть.

19 августа 1999, после посещения кладбища в связи с 4 годовщиной со дня смерти И.Д. Лицкевича, А.А. Мелинг вдруг по своей инициативе сообщил, что принял решение и будет поддерживать мою кандидатуру на предстоящих выборах. Я возликовал, но преждевременно.

Когда избирательная компания только вступила в стадию агитации, 30 октября, А.А. Мелинг, управляющий директор ОНПЗ, А.А. Брейзе, директор по экономике, и Б.В. Никифоров, главный инженер завода, были уволены со своих должностей.

Доступ на ОНПЗ был для меня закрыт.

Политическое желание Ельцина и его команды от меня избавиться в 1999 году дополнилось деньгами Абрамовича и Березовского. Плюс мы разделили голоса все с тем же кандидатом от КПРФ А.А. Кравцом, который к тому времени вырос до секретаря ЦК КПРФ. На совместной встрече в Омском политехническом Александр Алексеевич не скрывал:

– Да, наверное, меня не изберут. Но главное – чтобы не прошел Бабурин.

Много позже приехавший со стажировки из Вашингтона молодой российский ученый мне сообщил, что в госдепартаменте США были очень озабочены моей деятельностью как главы движения и комиссии Анти-НАТО, не скрывали своих попыток избавиться от нашего движения и были исключительно довольны, когда в 2000 году в Государственной Думе России нового созыва нашей комиссии и движения не стало. За отсутствием инициаторов.

С завершением избирательной кампании и избранием вместо меня депутатом другого кандидата, я почувствовал, что завершился очень важный и большой период моей жизни.

12 января 2000 года в омском общественно-политическом центре я публично попрощался с моими избирателями. Поблагодарил тех, кто наперекор административному давлению и самой разнузданной клевете в мой адрес по-прежнему проголосовал за меня. Подтвердил: время, конечно, меняется, но мои жизненные принципы – нет. Я служил народу и его родной для меня части – омичам как мог.

Если большинство избирателей сочло, что пришло время других взглядов и других идеалов – пусть и выбирают другого своего представителя.

Парламентские и непарламентские будни

Но вернемся к началу 1994 года. РОС как движение не попал на выборы, но мы смогли (во всяком случае, многие из нас, и я в том числе) пройти на выборах по территориальным округам и собираться уже в Государственной Думе, где мы создали, пусть и не зарегистрированную, депутатскую группу «Российский путь». Авторство названия принадлежит А.И. Лукьянову, который предложил, чтобы название отражало главную идею нашей политической позиции. Конечно, мы продолжали и споры. Начавшиеся еще до переворота.

Я был все еще полон максимализма, резко выступил против инициированного Кремлем Договора об общественном согласии «в силу антиконституционности и безнравственности документа». 8 июня 1994 года осудил фракции КПРФ и Аграрной партии за утверждение государственного бюджета правительства В.С. Черномырдина, что включало даже оправдание расходов на государственный переворот осени 1993 года. В знак протеста против «черного дня патриотической оппозиции» вышел из оппозиционного движения «Согласие во имя России».

На организационной стадии формирования руководящих органов нового парламента я выступил против избрания Первым заместителем Председателя Государственной Думы бывшего народного депутата и моего коллегу по Комитету по законодательству М.А. Митюкова. Я задал ему публично прямой вопрос:

– Господин Митюков, как Вы прокомментируете предварительные заявления очень многих политических фракций о том, что на руководящие посты в Думе не должны назначаться народные депутаты, добровольно сложившие свои полномочия в период государственного переворота в обмен на пособия Президента и квартиру в Москве? Тем более, что Вы были не просто среди первых, но Вы горячо нас, остальных, агитировали последовать этому Указу Президента.

Михаил Алексеевич, ставший умелым полемистом, очень грамотно и по существу меня «срезал»:

– Я отреагирую на это так: в соответствии с Указом Президента многие депутаты, которые не разделяли взглядов Президента, согласились избираться в этот нелегитимный, по их мнению, парламент.

Назвался груздем – полезай в кузов! Конечно, наши вчерашние политические противники получили и пособия в размере годовой заработной платы, и должности (тот же М.А. Митюков успел перед избранием поработать три месяца первым заместителем Министра юстиции РФ), но он был прав в своем встречном упреке – мы приняли неправовые правила игры. То, что во имя предотвращения гражданской войны, утешало слабо.

После избрания председателем Думы И.П. Рыбкина, он сделал мне предложение стать его заместителем:

– После заполнения квот осталась одна вакансия. Она предназначена представителю депутатов, не состоящих во фракциях. Если я сейчас тебя предложу, то изберут. Соглашайся.

– Спасибо за предложение, Иван Петрович, но я предложил от нашей незарегистрированной группы «Российский Путь» выдвинуть кандидатуру Ю.П. Власова.

– Его не изберут. Тебя изберут. Решай!

– Спасибо, но буду предлагать его.

Ю.П. Власова не избрали. К сожалению, и в нашей группе он был недолго, уйдя в «независимые».

Несколько слов об И.П. Рыбкине, особенно о том, что мало кто знает.

В группе «Коммунисты России» он был один из наиболее решительных и инициативных координаторов. Не случайно он стал координировать и позиции защитников КПСС на заседаниях Конституционного суда. В октябре 1993 года И.П. Рыбкин – руководитель фракции «Коммунисты России», защитник Конституции и Парламента. При создании КПРФ – он реальный кандидат в лидеры партии.

После запрета КПРФ по поручению соратников он организует подготовку к выборам Аграрной партии, с отменой запрета КПРФ пытается вернуться в ее официальный список, но получает задание остаться среди аграрников, «чтобы идти на выборы двумя колоннами». Непосредственно накануне регистрации партийного списка Рыбкин получает ультиматум от нашего главного аграрника М.И. Лапшина:

– Во главе списка могут быть только члены Аграрной партии!

Иван Петрович идет вновь к своему партийному руководству и получает указание стать «аграрником», оставшись в «закрытом списке» среди членов ЦК КПРФ. Именно поэтому он стал объединенным кандидатом левой оппозиции на пост Председателя Государственной Думы, когда мы пытались выдвигать Ю. Власова.

То, что новый российский парламент состоялся – во многом личная заслуга И.П. Рыбкина. Ведь надо помнить – не было ни помещений, ни оборудования, ни машин. У парламента не было ничего! Все имущество Верховного Совета Российской Федерации было присвоено Правительством В. Черномырдина.

Выполняя партийное поручение по созданию материальной и правовой базы парламента, И.П. Рыбкин допустил роковую ошибку.

Не знаю, были ли у него на то указания или разрешения товарищей по партии, но он, как подпольщик, работающий полицаем при гитлеровцах, стал слишком рьяно демонстрировать свою лояльность власти. Мы, представители национально-патриотического крыла оппозиции, не зная ни про какие его подпольные задания, судили по делам. А он дошел даже до публичных сожалений о своем участии в противостоянии Б.Н. Ельцину в 1993 году. Мы стали его презирать и резко публично осуждать. И в какой-то момент к нам в этом осуждении присоединилось и руководство КПРФ. Рыбкин стал им больше не нужен.

И.П. Рыбкин стал чужим среди своих. Не думаю, что его искренне приняли «чужие». А дальше – объятия Б. Березовского и – пошло, поехало.

Иван Петрович – фигура масштаба шекспировского героя. Но так и не знаю, идет речь о трагедии или фарсе.

С работой первой Государственной думы ФС РФ у меня связан примечательный случай, когда я стал впервые рваться занять руководящую должность в парламенте.

На организационном заседании Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций, в который я пошел, стали определять структуру и состав подкомитетов – каждый придумывал себе направление работы. Депутат от «Демократического выбора России» – новой ипостаси «Демократической России» – незабвенный Глеб Якунин, пришедший на заседание, как всегда, в подряснике, внес предложение создать подкомитет по делам Русской православной церкви, который он мог бы и возглавить.

Понимаю, что его предложение по чисто процедурным причинам может быть тут же принято без обсуждения, как и все предыдущие, и мы пойдем дальше. Мгновенно принимаю решение:

– Уважаемые коллеги! Поддерживаю предложение депутата Якунина. Такой подкомитет может быть очень важен для нашего Комитета, но возглавлять его должен я.

Что тут началось! Пожалуй, только то, что я на голову выше Якунина и в два раза крупнее помешало ему полезть в драку. А я бы отвел душу! Виктор Ильич Зоркальцев, председатель Комитета, не скрывал удовольствия от нашей схватки за руководство подкомитетом. А потом, как мудрый человек, чтобы не обижать ни меня, ни Якунина, предложил подкомитет временно не создавать.

Решение было принято единогласно! Даже Глеб Якунин не стал возражать, поняв, что в случае голосования изберут не его, а меня.

С В.И. Зоркальцевым, моим единомышленником еще по Съезду народных депутатов России, мы сработались прекрасно. Хотя нет-нет, да я дружелюбно его подкалывал:

– Виктор Ильич, а почему у Председателя Комитета Государственной Думы России по делам общественных объединений и религиозных организаций номер АТС 8-666?

Нашелся же шутник.

Горжусь добрыми отношениями, которые у меня сложились со многими иерархами Русской православной церкви. И не только с ними.

25 августа 1997 г. вместе с Виктором Юрьевичем Рагозиным, моим надежным помощником по правовым вопросам, коллегой и соратником, мы посетили уникальнейший Покровский храм на Рогожском кладбище, познакомились со старообрядческим митрополитом Алимпием и другими архиереями. Храм потрясающей красоты и духовной силы, не уступающий кремлевским соборам.

За чаем хозяева обозначили цель приглашения: правовые проблемы с возвращаемым церкви имуществом. Слишком часто церковные вещи, принадлежавшие в прошлом старообрядцам и их храмам, передаются властями не наследникам, а в Русскую православную церковь Московского патриархата. Обсудив разные аспекты проблемы, я согласился, что во всем нужна справедливость и законность, дал несколько поручений В. Рагозину, Виктор условился о контактах с представителем митрополита Алимпия.

В 1994 году кризисная ситуация сложилась в отечественных шахматах. Возглавивший Российскую шахматную федерацию адвокат А.М. Макаров и поддерживавший его чемпион мира Г.К. Каспаров приняли решение не пускать в Московский Дом шахматиста чемпионов мира по шахматам М. Ботвинника, А. Карпова, В. Смыслова и их сторонников.

Шахматы в СССР давно стали частью национального духа. Я потребовал парламентского вмешательства. Удалось настоять на проведении парламентских слушаний под моим руководством.

На подготовительное заседание 24 ноября 1994 г. собрался цвет шахматного мира – М.М. Ботвинник, А.Е. Карпов, В.В. Смыслов, главный редактор журнала «64» А.Б. Рошаль и многие другие легендарные фигуры шахматного мира. Г. Каспаров и А. Макаров не пришли. М.М. Ботвинник, которому было уже за 80, выступил с очень четким изложением сложившейся ситуации, предложил пути выхода из скандальной ситуации. Говорил громко, четко, рублеными фразами. На реплику, что Г. Каспарова он ранее называл любимым учеником, ответил коротко, не меняя голоса:

– Я был неправ!

Не понадобилось даже второго заседания – проблему мы смогли разрешить с одного захода, само внимание со стороны государства сыграло свою положительную роль. Но часть русских патриотов стала ретиво разоблачать меня как еврея. Ну, нет для некоторых деятелей полутонов! Ты должен быть либо евреем, либо антисемитом. На упреки в том, что я, русский патриот, защищаю евреев, я не стал объяснять, кто еврей, а кто нет, а ответил без колебаний:

– Да, защищаю советских евреев против «новых» русских. И буду защищать!

Действительно, кто такой был «шахматист» Андрей Макаров по сравнению с Михаилом Моисеевичем Ботвинником, великим шахматистом, вторым, после А. Алехина, получившим для Советского Союза мировую шахматную корону! Именно ему И.В. Сталин подарил Дом шахматиста, а тут: «Не пускать!»

Горжусь тем, что со временем политическое единомыслие с Анатолием Карповым, великим продолжателем дела А. Алехина и М. Ботвинника, переросло и в нашу личную дружбу.

От библиотеки Шнеерсона – к Особому архиву СССР

Еще в годы Верховного Совета мне пришлось руководить работой по пресечению попытки разграбить российские библиотечные фонды, в том числе под предлогом передачи на Запад «библиотеки Шнеерсона».

Конфискованная при большевиках библиотека Любечского раввина к 1991 году была давно растворена в большом массиве конфискованной или поступившей иными путями еврейской религиозной литературе (12 тыс. томов), тем более, что ее опись никогда не составлялась. Поэтому демарши иудейской общественности с захватом залов Ленинской библиотеки, с попыткой проникновения в отдел древних рукописей, где хранились книги, вызвали резкий протест русского общества и российского парламента в том числе. И проблема была не в том, что книги еврейские, а в том, что так вопросы не решаются.

Светлая память бесстрашному книжнику профессору В.Я. Дерягину, хранителю отдела древних рукописей, забаррикадировавшемуся на своем рабочем месте. Он смог противостоять произволу в самый первый момент, потом смогли подключиться и мы. Книги должны были остаться в России и быть достоянием нашего многонационального народа.

Я не предполагал, что ситуация с библиотекой Шнеерсона повторится в нашей культуре в гораздо худшем варианте через несколько лет.

Однажды поздним вечером 19 мая 1994 года мне позвонил выдающийся русский патриот и правозащитник, отсидевший длительны срок лишения свободы при СССР Владимир Николаевич Осипов, и сообщил, что за рубеж вывозятся секретные фонды Особого архива СССР. На другой день, ранним утром я поехал по адресу, что мне дал В.Н. Осипов. Информация не просто подтвердилась – я увидел фуру, стоявшую у входа в Архив, и огромные контейнеры, в нее загружаемые. Никого из руководства архива еще не было на месте, и я помчался в парламент.

При обсуждении повестки дня 20 мая я проинформировал депутатов о происходящем, и потребовал немедленно заслушать объяснения Правительства, вызвать на вечернее заседание руководителя Российской архивной службы Рудольфа Пихою, запросить министерство культуры России.

К сожалению, к моменту моего вмешательства значительная часть документов Особого архива СССР, который стал именоваться Центром хранения историко-документальных коллекций, была уже вывезена (918 тысяч дел), часть лежала в готовых к отправке ящиках (еще более 200 тысяч дел). Не документов, а дел! Были уже переданы за рубеж архивы фонда Ротшильда, архив внешней разведки Франции с 1815 по 1939 год, собранные Гитлером по всем оккупированным Германией европейским странам архивы масонских лож Европы и многие другие документы. С российской стороны курировал этот процесс заместитель министра культуры М.Е. Швыдкой.

Особо печальным было то, что до 1991 года архивы были секретными и советским исследователям они были недоступны. Передавали документы за рубеж по описям, в которых значилось только количество дел, дела не только не читали, но даже не открывали. Передаваемые архивные фонды списывали ящиками.

К счастью, председательствующий И.П. Рыбкин меня активно поддержал и в 16.00 на заседании Государственной Думы были министр культуры России Е.Ю. Сидоров, первый заместитель Руководителя Государственной архивной службы России В.А. Тюнеев и директор Центра хранения историко-документальных коллекций М.М. Мухамеджанов.

Моя информация была официально подтверждена. Из бывшего Особого архива СССР, созданного в 1946 году на основе вывезенных из Германии трофейных документов, в соответствии с межправительственной договоренностью 1992 года было намечено вывезти во Францию 1100 тысяч документов, всего 253 фонда, в том числе документы Главного управления национальной безопасности Франции, Второго бюро Генерального штаба Франции, фонды военных министерств… Лишь документы, представляющие интерес для истории России, были «по Соглашению с французской стороной» микрофильмированы (!).

Россия получила 5 миллионов кадров микрофильмов и нам предлагали этому радоваться. Вместо того, чтобы сделать, как минимум, копии всех передаваемых за рубеж документов! За ведомственный подвиг стали выдавать то, что на микрофильмирование нам отдельных документов французская сторона истратила 3,5 млн. франков. У России денег не было!

И это при том, что подлинные документы того же XIX века, причем самые бытовые, не секретные, на европейских аукционах стоили в тот момент от 150 долларов до нескольких тысяч за экземпляр.

Виновные лица изворачивались, уходя от обвинения в прямом нарушении закона. В.А. Тюнеев, пытаясь объяснить, почему документы передавались за спиной парламента и без его ведома, твердил:

– По решению высшего законодательного органа передаются документы государственного архивного фонда. Ни по каким параметрам французские документы, перемещенные в годы войны, не могут быть отнесены к составу Архивного фонда Российской Федерации.

Объяснения, каким образом и кто исключил эти документы из официальных фондов Особого архива СССР, конечно же, не последовало.

Но Министр культуры Е.Ю. Сидоров не без оснований сказал, что лишь с подачи М.С. Горбачева стали заключаться беспрецедентные двусторонние соглашения о передаче за рубеж ценностей и документов и в нашу действительность вползло такое слово, как «реституция».

Назначили парламентские слушания, но я настоял и на решении приостановить до окончательного разрешения вопроса вывоз за пределы Российской Федерации любых архивных фондов и культурных ценностей, которые были перемещены к нам после Второй мировой войны.

На другой день я подъехал в бывший Особый архив, и М.М. Мухамеджанов показал мне часть его коллекций. Даже то, что удалось сохранить, нуждается в срочном глубочайшем изучении.

– Сергей Николаевич, хотите посмотреть подлинник заявления Гете о вступлении в масонскую ложу?

– Конечно!

И я смотрю, едва дыша над автографом великого поэта. А подлинники всех дневников Геббельса?! Именно из этого архива их берут для издания в Европе.

Только с принятием через несколько лет закона, регламентировавшего правовые вопросы документов и культурных ценностей, оказавшихся в виде трофеев после 1945 года в СССР, мы смогли выработать порядок разрешения столь щекотливых вопросов.

Но я, хоть и испортил надолго личные отношения с французскими и бельгийскими дипломатами, горжусь тем, что смог остановить разграбление Особого архива СССР. Только благодаря объявленному в мае 1994 года мораторию нам удалось предотвратить вывоз за рубеж захваченного советскими солдатами, но до сих пор не исследованного архива гестапо. И не только его. В общем, на звание заслуженного архивиста России или хотя бы на постоянный пропуск в российские архивные фонда я, наверное, претендовать могу.

Тот трагичный день на Котляковском кладбище

10 ноября 1994 года в результате направленного взрыва в подъезде своего дома погиб лидер Фонда инвалидов войны в Афганистане Михаил Лиходей, была тяжело ранена его жена. Мы были знакомы с Михаилом лишь пару лет, но я искренне помогал ему разгрести унаследованные от далеко не щепетильного предшественника дела в организации. Эстафету по руководству социальной реабилитацией и медицинской помощью воинов, ставших инвалидами при выполнении воинского долга в Афганистане, подхватили соратники Михаила Александровича во главе с Сергеем Трахировым.

Сергей Юрьевич Трахиров, преодолевая свои тяжкие увечья, оказался достойным преемником М.А. Лиходея, он попытался консолидировать усилия афганцев и привлечь их к активной политике. Он даже принял участие в работе очередного съезда Российского общенародного союза в 1995 году, но в парламентских выборах был вынужден поддержать линию тогдашней власти. Я сожалел, но политическая нестыковка не изменила наших добрых отношений. Что меня беспокоило – это громогласно заявленные намерения разобраться с убийцами М.А. Лиходея и с вопросом, из-за которого погиб Лиходей – ребята стали активно выяснять откуда и куда перекачивались через Фонд огромные деньги в 1992 году. Убеждал объективно оценить ситуацию в стране и их собственные силы, и возможности.

Ответ российским афганцам был страшен.

Тот день я до сих пор вспоминаю с содроганием.

10 ноября 1996 года ко мне в рабочий кабинет заместителя Председателя Государственной Думы вбежал бледный помощник, Виктор Зиновьев:

– Сергей Николаевич, разрешите включить ваш телевизор?

Недоуменно киваю. Никогда не видел Виктора в таком состоянии, ни в октябрьские дни 1993, когда он охранял А.М. Макашова, ни в зоне армяно-азербайджанской войны, куда мы с ним выезжали.

В новостях показывали страшные кадры Котляковского кладбища после взрыва. Взорвали серьезный заряд у могилы М. Лиходея в момент, когда там находились почти все руководство Фонда, активисты и их родственники. Много погибших.

Только тут я вспоминаю, что обещал С. Трахирову быть на поминках Лиходея на кладбище в день его гибели, но он должен был сообщить время.

– Сергей Николаевич, я же тоже их всех знаю. Ведь мы же должны были стоять рядом с Трахировым как почетные гости!

Виктор все не мог успокоиться. Зашел с повинной головой руководитель секретариата И.Н. Барциц, признавшийся, что получил накануне от Трахирова приглашения, но за массой дел забыл их утром передать.

Впервые я кого-то поблагодарил за ненадлежащее исполнение своих обязанностей. Передал бы Игорь приглашения – и мы могли бы быть среди погибших.

На другой день мы приехали на Котляковское кладбище. Место происшествия уже осмотрели и постарались привести в какой-то порядок, но на окрестных деревьях еще висели мелкие части человеческих тел, земля и отдельные плиты были в кровавых пятнах.

Погибли 15 человек, в том числе С.Ю. Трахиров и жена М.А. Лиходея, разной степени ранения получили еще 1 8 человек. Чудом остались живы члены руководства во главе с Андреем Чепурным, автобус которых опоздал. Они как раз подъехали и шли к могиле, но зато ранее прибывшие во главе с С.Ю. Трахировым начали уходить, и неведомый убийца нажал на кнопку.

Хоронили мы наших соратников в закрытых гробах. Более того, власти, боясь нового теракта, не разрешили устанавливать гробы в помещении, и прощание было под открытым небом, прямо на площади перед Центральным театром Российской армии.

Истинные виновники гибели М. Лиходея, С. Трахирова и их товарищей по Фонду инвалидов войны в Афганистане установлены и найдены не были.

Многоцветье политической мозаики

25 января 1994 г. мы, прошедшие в новый российский парламент члены старой делегации России в ПАСЕ, слушаем в Страсбурге на Парламентской ассамблее Совета Европы отчет Торвальда Столтенберга о его оценке и действиях в связи с ситуацией в Югославии. Посредственный анализ и полное политическое бессилие.

На другой день, 26 января, выступает премьер Израиля Ицхак Рабин:

– Израиль будет стремиться к миру, но не поставит под вопрос свою безопасность… Безопасность наших детей – самое важное для нас. Если мы будем иметь безопасность, то будет мир и для нас, и для других стран. Мы считаем, что Иерусалим должен остаться единым и неделимым и нашей столицей навеки вечные.

И о другом, но для нас очень важном:

– Демократическая система не должна быть привнесена, навязана.

Еще из Страсбурга я созвонился с генералом Галуа, вечером 29 января 1994 года в Париже мы с С.А. Глотовым побывали дома у этого легендарного французского общественного деятеля.

Галуа не просто геополитик, он выдающийся европеец, стремящийся по опыту России сохранить в Европе все нации и национальные культуры. Страстный антиамериканист.

Возвращаясь от Галуа, прошли около полуночи через площадь Звезды, мимо Триумфальной арки, по Елисейским полям. В октябре того же года по моему приглашению он побывал в Москве. На встрече с ним со стороны РОС были вместе со мной В.И. Алкснис, И.С. Аничкин, А.И. Лукьянов.

В 1995 году, когда РОС вновь решил идти на выборы, мои соратники убедили меня, что нам нужно найти вариант широкого блока. Мы попытались создать такой блок. Но КПРФ уже отметала любые блоки. Они уже усилились, окрепли за время работы первой Государственной Думы, стали крепко на ноги и понимали, что у них есть все шансы стать лидерами на выборах. Все остальные были разрозненны, к тому же уже тогда, надо сказать прямо, отрабатывались сценарии фантомов лояльных псевдооппозиционных альтернатив.