Текст книги "Юстиниан"

Но Юстиниан, вдобавок к собственной убежденности получивший благоприятное предсказание³⁰⁰, поступил по принципу «мы посовещались, и я решил»: война началась. Официальным предлогом василевс выбрал узурпацию Гелимером власти – ведь, согласно византийским стратегиконам, причина войны должна быть законной.

22 июня 533 года экспедиционная армия под командованием стратига-автократора Велисария почти на шестистах кораблях вышла в Средиземное море. Армия состояла не только из регулярных имперских войск, но и из набранных по всей стране федератов (в основном фракийских). Прокопий Кесарийский, бывший секретарем Велисария и потому имевший самые точные сведения, описал состав этого войска весьма подробно, благодаря чему мы имеем уникальные сведения о тех контингентах, которые могла выставить для войны с врагом империя первой половины VI века: «Наряду с этим (подготовкой солдат для помощи Годе. – С. Д.) шло приготовление и войска против Карфагена – десяти тысяч пеших и пяти тысяч всадников, набранных из регулярных солдат и из федератов. В прежнее время к федератам причислялись только те из варваров, которые не находились в подчинении у римлян, поскольку не были ими побеждены, но пришли к ним, чтобы жить в государстве на равных с римлянами правах. Словом “федера” римляне называют договор о мире, заключенный с врагами, теперь же всех стало можно называть этим именем, так как с течением времени теряется точность приложенных к чему-либо названий, и поскольку условия жизни и дела меняются в том направлении, в каком угодно людям, они обращают мало внимания на ранее данные ими названия. Командующие федератами были Дорофей, стратиг войск в Армении, и Соломон, который помогал в войске Велисарию (римляне называют такого человека доместиком).

Этот Соломон был евнухом, он лишился срамных мест не по злому умыслу какого-то человека, но по какой-то случайности, когда был еще в пеленках. Кроме того, были еще Киприан, Валериан, Мартин, Алфия, Иоанн, Маркелл и Кирилл… Конницей командовали Руфин и Эган, принадлежавшие к дому Велисария, Варват и Папп; пехотой – Феодор, которому было прозвище Ктеан, Терентий, Заид, Маркиан и Сарапис. Иоанн, бывший родом из Эпидамна, который теперь называется Диррахий, был поставлен во главе всех начальников пеших войск. Из всех них один Соломон был родом с Востока, с самых крайних пределов Римской державы, где теперь находится город Дара; Эган был родом из массагетов, которых теперь называют гуннами. Остальные полководцы почти все происходили из Фракии. За ними следовало четыреста герулов, которыми командовал Фара, и приблизительно шестьсот союзных варваров из племени массагетов, все – конные стрелки. Ими командовали Синний и Вала, весьма одаренные храбростью и твердостью характера. Для этого войска потребовалось пятьсот кораблей; из них ни один не поднимал больше пятидесяти тысяч медимнов, но и не меньше трех тысяч. На этих кораблях плыли тридцать тысяч моряков, по большей части египтяне и ионяне, а также и киликийцы. Начальником над всеми этими кораблями был назначен один – Калоним из Александрии. Были у них и длинные корабли, приспособленные для морского боя, в количестве девяноста двух; у них было по одному ряду весел, и сверху они имели крышу, чтобы находившиеся тут гребцы не поражались стрелами врагов. Нынешние люди называют эти суда дромонами, ибо они могут плыть очень быстро. На этих судах было две тысячи византийцев, одновременно и гребцы, и воины; и не было на них ни одного лишнего человека. Был послан с ними и Архелай, имевший сан патрикия и бывший уже эпархом двора в Визáнтии и Иллирии; тогда он был назначен эпархом войска: так называется заведующий расходами армии. Главнокомандующим над всем василевс поставил Велисария, вновь возглавлявшего войско Востока. За ним следовало много копьеносцев и щитоносцев; все это были люди, хорошо знавшие военное дело и испытанные в боях. Василевс вручил ему грамоту, которая давала ему право поступать, как он сочтет нужным, и все его действия получали такую же силу, как совершенные самим василевсом. Таким образом, эта грамота давала ему права царской власти. Велисарий был родом из Германии, которая расположена между Фракией и Иллирией. Таковы были тогда дела»³⁰¹.

Это были не самые крупные силы, но, как показали дальнейшие события, Юстиниан все сделал правильно: их хватило. Даже с учетом значительных небоевых потерь (которые были намного выше, нежели сегодня, в эру антибиотиков, витаминов и научной санитарии).

При отплытии случился знак, истолкованный многими как предсказание дурного. Забыв дать отряду, отплывавшему первым, какое-то поручение, император послал нескольких человек передать его по пути, но с условием, чтобы с кораблей никто не сходил (видимо, возвращение у ромеев, как и у нас, считалось плохой приметой). Вестники же, догнав корабли, первым делом принялись кричать, чтобы никто не возвращался. Вспомнили об этом потом, когда выяснилось, что на палубе находился некий Стоца, спустя несколько лет поднявший против императора бунт и павший в Африке.

Основной же флот проводили торжественно, от пристани возле дворца, с участием патриарха Епифания, благословившего «христолюбивое воинство».

После задержек, связанных с погодой и заменой некачественного питания (от которого умерли около пятисот человек), Велисарий высадился на Сицилии. Готы не только не оказали сопротивления, но даже организовали для ромеев рынок с местными товарами.

Прокопий Кесарийский, посланный в Сиракузы по какой-то надобности, встретил там друга детства и от его слуги узнал, что в Карфагене не ждут нападения: там нет ни войска, ни самого короля, поскольку большая часть армии отправилась на Сардинию против Годы, а Гелимер «даже не помышляет о войне и, оставив без должной защиты Карфаген и другие приморские укрепленные пункты, живет в Гермионе, которая находится в Бизакии в четырех днях пути от берега. Так что они могут плыть, не опасаясь никаких неприятностей, и пристать там, куда их пригонит ветер. Услышав это, Прокопий, взяв слугу за руку, пошел с ним к гавани Аретузе, где у него стоял корабль, расспрашивая этого человека обо всем и стараясь выведать все подробности. Взойдя с ним на корабль, он велел поднять паруса и спешно плыть в Кавкану. Хозяин этого слуги стоял на берегу и удивлялся, что ему не возвращают его человека. Тогда, уже после отплытия корабля, Прокопий громким голосом просил извинить его и не сердиться на него, ибо необходимо представить этого слугу стратигу (Велисарию. – С. Д.). Когда же тот приведет флот в Ливию, он, получив большие деньги, вернется в Сиракузы» ³⁰².

Велисарий немедленно отплыл на юг и после непродолжительной стоянки на Мальте высадился в бухте примерно в пяти днях пути к востоку от Карфагена. Отсюда войска двинулись на запад по суше старыми римскими дорогами, а корабли поплыли туда же вдоль побережья.

Прокопий в «Войне с вандалами» упоминает о письме императора, в котором тот оправдывал свои действия узурпацией Гелимером власти. «В тот же день попечитель государственной почты перешел на сторону римлян, передав им всех казенных лошадей. Был захвачен также один из тех, кого отправляют с царскими посланиями и кого называют “вередариями”. Стратиг не сделал ему никакого зла, но, одарив большим количеством золота и получив от него обещание верности, вручил ему письмо, которое василевс Юстиниан написал вандалам, для того чтобы он передал его вандальским архонтам. Письмо это гласило следующее: “У нас нет намерения воевать с вандалами, и мы не нарушаем заключенного с Гизерихом договора, но мы хотим свергнуть вашего тирана, который, презрев завещание Гизериха, заковал вашего царя в оковы и держит в тюрьме; который одних из ненавидимых им родственников сразу же убил, у других же отнял зрение и держит под стражей, не позволяя им со смертью прекратить свои несчастия. Итак, соединитесь с нами и освободитесь от негодной тирании для того, чтобы вы могли наслаждаться миром и свободой. В том, что это будет предоставлено вам, мы клянемся именем Бога”. Таково было содержание письма василевса. Получив его от Велисария, вередарий не решился сообщать о нем открыто, но тайно показал его своим друзьям и в сущности не сделал ничего, что имело бы какое-либо значение»³⁰³. Судя по последней реплике, никакого письма не существовало: историк пытался оправдать действия Юстиниана и одновременно объяснить, почему о столь важном факте, как объявление войны, вандалы не узнали.

Поскольку Африку надлежало присоединить к империи, а не разорить, Велисарий держал армию в строгости: не позволял мародерствовать и строго наказывал тех, кто покушался хотя бы на фрукты в саду частного лица. Благодаря этому он «настолько привлек на свою сторону ливийцев, что впредь шел по их стране как по своей собственной: жители этих мест не прятались от войска и не стремились что-нибудь скрыть, но охотно продавали продукты и оказывали солдатам всякого рода услуги. Проходили мы в день по восьмидесяти стадий и до самого прибытия в Карфаген останавливались на ночлег либо в городах, если это удавалось, либо в лагере, принимая меры предосторожности сообразно с обстоятельствами»³⁰⁴.

В сентябре 533 года под Дециумом вандалы были разбиты. Один переход – и имперские отряды стояли уже перед обветшавшими стенами Карфагена, а в море колыхались сопровождавшие армию корабли. 13 сентября жители разомкнули цепь, закрывавшую городскую гавань Мандракий, и открыли ворота: город возвращался под власть римлян без сопротивления. Зимой 534 года под Трикамаром к западу от Карфагена Гелимер проиграл вторую битву. У него уже не было солдат, союзники-мавры тоже не поддержали его, и в марте 534 года вандальский король, загнанный куда-то в горы и окруженный, сдался, не выдержав мук голода. Сообщая об этом, Прокопий поведал историю, которая украсила бы любой западноевропейский рыцарский роман. Прячась в какой-то горной пещере, Гелимер послал Фаре, командиру византийского отряда, письмо с просьбой прислать ему каравай печеного хлеба, губку и кифару. Посланец объяснил недоумевающему Фаре суть этой странной просьбы: хлеба Гелимер не видел несколько месяцев, губка нужна ему, чтобы протереть воспалившийся глаз, а кифара – исполнить сочиненную им песню о своем несчастье. Фара расчувствовался и всё выслал – но осаду не ослабил, лишь усилил.

В ознаменование победы в Константинополе был устроен триумф: «Прибыв с Гелимером и вандалами в Византий, Велисарий был удостоен почестей, которые в стародавние времена оказывались римским полководцам за величайшие и важнейшие победы. Прошло уже около шестисот лет, как никто не удостаивался этих почестей, если не считать Тита, Траяна или каких-либо иных автократоров, одерживавших победу в войне с каким-нибудь варварским племенем. Показывая добычу и военнопленных, он совершил торжественное шествие, которое римляне называют триумфом, в центре города, однако не по древнему обычаю, но идя пешком из своего дома вплоть до ипподрома и здесь от места, с которого начинают состязания, до того места, где находился трон василевса. Среди добычи можно было видеть вещи, которыми обычно пользуется государь, золотые троны и повозки, на которых, как предписывал обычай, разъезжала супруга василевса, большое количество украшений из драгоценных камней, золотые кубки и все другое, что нужно для царских пиров. Везли также и много десятков тысяч талантов серебра, и огромное количество царских сокровищ (так как все это, как было сказано раньше, Гизерих награбил в римском Палатии). В их числе были и иудейские сокровища, которые наряду со многим другим после взятия Иерусалима привез в Рим Тит, сын Веспасиана. Увидев их, какой-то иудей, обратившись к одному из родственников василевса, сказал: “Мне кажется, не следует помещать эти вещи в царском дворце Византия. Не полагается им находиться ни в каком-либо ином месте, кроме того, куда много веков назад их поместил иудейский царь Соломон. Поэтому и Гизерих захватил царство римлян, и теперь римское войско овладело страной вандалов”. Об этом было доложено василевсу; услышав об этом, он устрашился и спешно отправил все эти вещи в христианские храмы в Иерусалиме. Среди пленных во время триумфа шел и сам Гелимер, одетый в накинутую на плечи пурпурную одежду, были тут и все его родственники, а из вандалов те, которые были особенно высокого роста и красивы. Когда Гелимер оказался на ипподроме и увидел василевса, восседавшего высоко на престоле, народ, стоявший по обе стороны, он, осмотревшись вокруг, осознал, в каком несчастном положении пребывает, не заплакал, не издал стона, но непрестанно повторял слова еврейского писания: “Суета сует и всякая суета”. Когда он подошел к седалищу василевса, с него сняли пурпурную одежду, заставили пасть ниц и совершить поклонение василевсу Юстиниану. То же самое сделал Велисарий, как бы вместе с ним моля василевса. Василевс Юстиниан и василиса Феодора одарили всех детей Ильдериха и его родственников, а также всех потомков из рода василевса Валентиниана достаточными богатствами, а Гелимеру предназначили прекрасные земли в Галатии, разрешив жить там вместе с ним всем его родственникам. Однако в число патрикиев Гелимер не был зачислен, так как не захотел переменить своей арианской веры.

Немного времени спустя Велисарию был устроен триумф по древнему обычаю. Тогда его, назначенного консулом, несли пленные, и он из своего кресла бросал народу вещи из полученной на войне с вандалами добычи. В честь консульства Велисария народу удалось получить много серебра, золотых поясов и большое количество других предметов из сокровищ вандалов. В это время, казалось, вернулась память о том, что давно уже стало необычным»³⁰⁵.

«Баланс» той войны оказался положительным, даже если не принимать во внимание подати с завоеванных территорий. Затратив на подготовку экспедиции около трех тысяч либр золота сверх обычных издержек на армию, константинопольский двор получил ценностей более чем на пять тысяч³⁰⁶. Добыча, взятая у вандалов, пополнила не только имперскую казну, но и сокровищницу персидских царей. Дело в том, что Хосров Ануширван обратился в Константинополь с требованием дать что-то из завоеванных ценностей и ему, ссылаясь на свой вклад в победу: он, дескать, не тревожил границы Византии, и потому ромеям было легче воевать. Император меньше всего на свете желал войны на востоке – и согласился.

Юстиниан стал торжественно именоваться Африканским и Вандальским (причем еще до окончательной победы, сразу после взятия Карфагена). Будучи человеком очень энергичным (а в делах управления – особенно), он не стал откладывать дело в долгий ящик и издал два эдикта о военном и гражданском управлении Африкой. Туда вернулись старые римские порядки: земли разделили на семь провинций, назначили наместников в ранге ректоров и президов, утвердили штаты чиновников – вплоть до врачей и риторов, – а для восстановленной старой военной организации определили пять дуксов лимитанов. Префектом претория стали соратники Велисария: сначала – Архелай, затем – евнух Соломон. Было приказано, как и во всей остальной империи, преследовать еретиков и инаковерующих, если они не переходили в православие.

Нельзя, однако, сказать, что Африка была захвачена полностью: власть ромеев распространялась только на восточную часть их бывших владений, а на западе, в Мавритании, гарнизоны заняли только Цезарею и крайнее западное владение – крепость Септем на побережье Гибралтарского пролива. И хотя во время войны мавры заключили союз с ромеями и не поддержали вандалов, в условиях безвластия они принялись нападать на лишенные защиты города. Ситуацию усугубляло то, что многие из городов стояли без стен, ибо с самого начала владения Африкой вандалы их срыли, опасаясь восстаний местного населения. В двух упорных сражениях Соломон одолел мавров. Мужчины погибли, а женщины и дети попали в рабство к победителям: добычи было так много, что раб-ребенок шел буквально по цене овцы, то есть в десятки раз дешевле «нормальной» цены (раб-ребенок при Юстиниане стоил десять номисм).

В 536 году, после отъезда Велисария в Италию, в Африке начался солдатский мятеж. Как рассказывает Прокопий, причины его оказались донельзя простыми: имущественный спор и имперская политика в делах религии. После гибели многих вандалов их жены, а также дочери вышли замуж за солдат Юстиниана: война войной, а дом нужно содержать. В приданое женщины принесли те наделы, которыми владели их семьи, – а как раз эти земли решено было присоединить к фиску! «И вот каждая из них стала побуждать своего мужа требовать себе в собственность те земли, которыми каждая из них прежде владела, говоря, что это против всяких божеских законов, что, будучи замужем за вандалами, они пользовались ими, а став женами их победителей, они тем самым лишаются того, что прежде было их собственностью. Приняв это во внимание, воины решили, что им не следует уступать Соломону, который хотел приписать эти земли или казне, или дому василевса. Он говорил им, что рабы и все остальные богатства, как обычно, являются добычей солдат, земля же должна принадлежать василевсу и Римскому государству, которое вскормило их и дало возможность стать и называться воинами не с тем, чтобы они сами себе приобретали земли, отнятые у варваров, незаконно поселившихся в Римской державе, но с тем, чтобы эти земли стали государственным достоянием, из которого и им самим, и всем другим обеспечивается пропитание. Такова была одна из причин этого восстания. Вместе с тем имелась и другая, ничуть не менее, если не более, серьезная причина, по которой были приведены в беспорядок все дела в Ливии. Дело в том, что в войске римлян было не менее тысячи солдат арианского вероисповедания. Большинство из них являлись варварами, причем часть из них была из племени герулов. Их вандальские священники особенно подстрекали к восстанию, поскольку им нельзя было больше молиться Богу так, как они привыкли, но им было запрещено исполнение таинств и священных обрядов. Василевс Юстиниан воспретил христианам, не принявшим православия, исполнять обряд крещения или приобщаться других таинств»³⁰⁷. Третьим фактором стали вандальские воины, увезенные Велисарием на Восток (всего числом около пяти тысяч). Четыре сотни из них захватили корабли и заставили матросов отвезти их обратно в Африку. Пристав в безлюдном месте, они высадились на берег и частью соединились с маврами, а частью стали подстрекать к мятежу солдат Юстиниана, среди которых было много ариан-германцев.

Так или иначе, гарнизон Карфагена возмутился. После гибели одного из начальников виновные в этом воины, «отведав убийства и крови… стали убивать всякого, кто попался им на пути, будь то ливиец или римлянин, если только он был сторонником Соломона, либо если у него при себе были деньги. Затем они начали грабить город, входя в дома, и там, где не встречали отпора со стороны солдат, забирали все самое ценное, пока их не успокоили наступившая ночь и сменившее их возбуждение пьянство»³⁰⁸. Соломон с будущим историком Прокопием бежал морем в Сиракузы, к Велисарию.

Восставшие провозгласили командующим простого воина Стоцу, «человека смелого и предприимчивого»³⁰⁹. Почти вся армия (восемь тысяч человек) поддержала его, и Стоца осадил Карфаген, за стенами которого спрятались немногочисленные верные императору войска. К мятежникам пришли и около тысячи вандалов, включая тех, кто бежал с кораблей. Велисарий, узнав о случившемся, немедленно сел на корабль и приплыл обратно. Напуганные известием о прибытии своего бывшего командира воины Стоцы отступили от стен города. Велисарий нагнал их и разбил, захватив построенный ими лагерь (мятеж мятежом, а воинский устав римские солдаты блюли, даже взбунтовавшись). Там оказались одни женщины, из-за которых начался мятеж, и можно себе представить, что им довелось испытать, – ибо Велисарий отдал лагерь на разграбление.

Стоило только стратигу второй раз покинуть африканский берег ради италийской кампании, как восставшие возобновили боевые действия. Помимо вандалов, Стоца принимал в свою армию и рабов, бежавших от владельцев, и новых дезертиров, благодаря чему его войско усилилось. Когда в Карфаген прибыли двоюродный брат василевса Герман и новый префект претория Африки Симмах, выяснилось, что верность императору сохранила не более трети армии. Обещания амнистии и выплаты долгов по жалованью привели к тому, что часть солдат вернулась, – но не все. Оставшиеся были разбиты в тяжелом конном бою в Нумидии, где обе армии смешались и, будучи одинаковыми по языку и вооружению, отличали друг друга только благодаря паролям. При этом Стоца, избежав гибели, с оставшимися сторонниками скрылся в Мавритании. Герман устранил и другой заговор во главе с его собственным копьеносцем Максимином, захватившим Карфаген на непродолжительное время зимой 538/539 года. Затем императорского родственника сменил Соломон. Но войска по-прежнему не внушали доверия: где-то у мавров прятался непокоренный Стоца, женившийся на дочери какого-то из местных вождей. Как говорится, угли тлели…

А что же в Европе? Завоевание Африки насторожило италийских готов. Ведь и в Италии ситуация складывалась для них неблагоприятно. Теодорих умер, не оставив сыновей. Согласно воле короля власть получил десятилетний сын его дочери Амаласунты, Аталарих. Мать стала при нем регентшей, что являлось вполне приемлемым для римлян, но вряд ли подходило для германцев. Понимая это и желая сохранить существующее положение дел, Флавий Магн Кассиодор, остававшийся главным лицом в гражданском управлении при Амаласунте, подготовил и направил в Константинополь письмо за подписью Аталариха. В нем молодой король, напоминая о почестях, оказанных в Константинополе его деду и отцу, а также об усыновлении Евтариха Юстином, уверял Юстина в своем почтении и просил опеки и дружбы «на тех условиях, на каких ваши предшественники имели договор с блаженной памяти дедом нашим»³¹⁰. Впрочем, сам юноша не унаследовал добродетелей своего великого деда: любил выпить и оказался вообще человеком вздорным и конфликтным. Дошло до того, что его мать была готова бежать в Константинополь и на этот случай даже заблаговременно высылала корабль с золотом и драгоценностями в Диррахий. Изнурив себя всякими излишествами, молодой король скончался 2 октября 534 года – как раз в то время, когда победоносный Велисарий закончил африканскую кампанию и вернулся ко двору. Амаласунта понимала, что ее единоличную власть знатные готы не примут: не только из-за политических разногласий, но главным образом потому, что она женщина. Поразмыслив, она разделила власть со своим кузеном Теодатом, жившим где-то в Тусции как частное лицо. Но вместо родственного союза королева весной 535 года обрела сначала заточение на одном из островов центральноиталийского озера Больсена, а затем и смерть от рук убийц. Чтобы не проливать благородной королевской крови, ее задушили в бане (в «Тайной истории» Прокопий постарался приписать убийство интригам Феодоры, которая якобы опасалась прибытия этой красивой женщины ко двору Юстиниана, видя в ней угрозу для себя).

Как и в случае с парой Ильдерих – Гелимер, такой поворот дел давал Константинополю формальный повод для войны: ведь Амаласунта была признанной союзницей, а Теодат – нет. Об этом совершенно определенно написал Иордан, современник тех событий: «Когда об этом услышал Юстиниан, император Восточный, он был так потрясен, будто смерть его подопечных обращалась на него самого как оскорбление. В это же время через преданнейшего ему патриция Велезария он одержал победу над вандалами и тотчас же, без замедления, пока оружие еще было обагрено вандальской кровью, двинул против готов войско из Африки, предводительствуемое тем же вождем»³¹¹.

Кампания предполагала нанесение двух ударов. Основной, порученный Велисарию, намечался с юга, с Сицилии. Вторая армия вторгалась во владения готов пешим путем, в Далмацию. Ею командовал магистр войск Иллирика Мунд³¹².

Операция сопровождалась и внешнеполитическими мерами: Юстиниан заключил договор с одним из королей франков, Теодибертом, чьи владения лежали у границ с готами. В итоге, когда Теодат кинулся искать союзников на западе, у него возникли проблемы.

В разгар подготовки ромеев к италийской кампании гунны-кутригуры напали на Фракию, но спешно вызванный с Востока Сита справился с ними. Битва произошла в низовьях притока Дуная Янтры, неподалеку от крепости Новы.

Начав поход в июне 535 года, ромеи заняли Сицилию и Далмацию, что называется, в момент. Неспокойно стало и в самом Риме: ведь существование остготов и римлян было далеко не безоблачным. Теодат, будучи мастером интриги, но отнюдь не полководцем, затеял переговоры о мире. Сперва он согласился отдать Юстиниану Сицилию, ежегодно выплачивать 300 либр золота, выставлять по первому требованию три тысячи солдат и торжественно признать верховенство константинопольского владыки (так, чтобы статуи одному Теодату не ставились – только вместе с императорскими; чтобы при торжествах имя Юстиниана провозглашалось бы первым, а возведение человека в ранг сенатора или патрикия делалось бы не самостоятельно королем, а императором по его просьбе). Затем же он вообще готов был отречься от престола в обмен на имения и ежегодные выплаты в 1200 фунтов золота³¹³. Однако в конце года Мунд пал в стычке под Салоной, а затем в Африке вспыхнул солдатский мятеж и Велисарий быстро отправился туда. Теодат воспрял духом и велел прямо в Равенне арестовать императорского посла Петра. Это случилось в апреле 536 года, но уже летом византийцы выбили остготов из Далмации, а Велисарий вернулся на Сицилию.

В Константинополе в это время находился римский папа Агапит. Тотила поручил ему посольство к императору, надеясь на авторитет епископа. Однако сан посла определил и характер миссии: Агапит занялся не только политикой, но и делами веры. Для начала он потребовал удаления с константинопольской кафедры патриарха Анфима как не вполне православного, ибо тот уклонялся от признания Халкидонского собора, да и, судя по всему, начал плотно общаться с низложенным антиохийским патриархом Севиром, ранее прибывшим в Константинополь. Римская «Книга пап» (Liber Pontificalis) содержит один легендарный диалог. Когда папа стал в очередной раз отстаивать перед Юстинианом необходимость смещения Анфима, император, не хотевший этого делать, пригрозил:

– Отправишься в ссылку, дерзкий!

На что Агапит выпалил:

– Я желал приехать к христианнейшему императору Юстиниану, и вот передо мной – Диоклетиан. Однако твои угрозы меня не запугают!³¹⁴

Василевс проявил величие и мудрость: он отступил, несмотря на то, что императрица Феодора покровительствовала монофиситам, и сместил Анфима. На его место весной 536 года возвели столичного пресвитера Мину.

Агапит и новый патриарх стали готовить очередные репрессии против монофиситов – прежде всего монахов одного из столичных монастырей. В самый разгар этих приготовлений римский епископ умер, но Мина собрал-таки поместный собор и анафематствовал своего предшественника вместе с рядом видных епископов Востока (в том числе находившихся в столице). В ходе одного из заседаний патриарх весьма однозначно заявил нечто, граничившее с подобострастием: «Подобает, дабы ничто из того, что обсуждается в Святой церкви, не противоречило воле и повелению [императора]»³¹⁵. После этого, как отметил Евагрий, «во всех Церквах открыто проповедуют Халкидонский собор и никто не осмеливается подвергать его анафеме, а мыслящих иначе тысячами способов принуждают приходить к согласию»³¹⁶. Юстиниан подтвердил проклятия своим указом (42-я новелла, август 536 года), кого-то из осужденных сослали, Анфим же исчез бесследно. Много позже, после кончины Феодоры, его нашли в одном из помещений ее дворца: императрица якобы спрятала опального патриарха (нарушив закон мужа, воспрещавший ему жить в столице), и более десяти лет никто не выдавал ее тайны! Феодора немало посодействовала и тому, чтобы низложенного в конце 537 года за неприятие Халкидонского собора александрийского патриарха Феодосия вместе с тремя сотнями монофиситствующих монахов сослали в достаточно комфортное место (столичный пригород Деркон на Черном море). Позднее, ее же стараниями, им вообще позволили переехать во дворец Хормизда. Таким образом, буквально под боком у Юстиниана и Мины продолжил действовать «штаб» еретиков. Давний (с Юстиновых времен) и стойкий противник халкидонского вероисповедания, епископ Теллы Иоанн бар Курсус бежал оттуда на восток и, перейдя границу с Ираном, начал поставлять монофиситских священников и диаконов. Через несколько лет персы выдали Иоанна византийским властям, но создание альтернативной православию монофиситской иерархии продолжил знаменитый Иаков Барадей, в помощь которому из Деркона прибыли от Феодосия уже два епископа. Так была заложена основа сиро-яковитской церкви, существующей и поныне³¹⁷.

Со смертью Агапита застопорились и мирные переговоры с италийскими готами, что, впрочем, Юстиниану было только на руку. Осенью византийцы перешли в наступление на юге Италии. Охранявший Мессинский пролив готский военачальник перешел на сторону врага. Этот человек был зятем Теодата, и случившееся не прибавило популярности королю. Прокопий рассказывал, что, по совету какого-то еврея, король решил погадать на свиньях: взял три группы по десять поросят, одну назвал готами, другую – римлянами, третью – императорскими воинами – и оставил на несколько дней. По окончании срока из «готских» поросят выжили лишь двое, из «римских» – половина (причем у них вылезла щетина), а «императорские» уцелели почти все. Теодат пришел в уныние: он понял, что византийцы победят, римляне вымрут наполовину и обеднеют, а готы вообще проиграют войну. Остроумием же иудея остается лишь восхититься. В середине ноября, после двадцатидневной осады, в руки византийцев перешел главный город Кампании Неаполь. В момент, когда пробравшаяся по водопроводу в город группа смельчаков-исавров открыла изнутри ворота и на улицы ворвались солдаты Велисария, готский гарнизон сдался.

Падение Неаполя изменило ситуацию кардинально. Теодат уже окончательно потерял авторитет, соплеменники подозревали его в трусости, измене и думали, что Бог от него отвернулся. В том же ноябре король бежал и пал от рук своих же подданных неподалеку от Рима, в каком-то небольшом городе. На его место готы избрали военачальника Витигиса, незнатного человека, начинавшего карьеру простым солдатом.