Текст книги "Юстиниан"

Армия Велисария шла к Риму. Витигис, в отличие от Теодата, человек в ратном деле опытный, решил покинуть гигантский город, который ему было нечем защищать. За сдачу города стоял и избранный незадолго до этих событий папа Сильверий. Король отправился в Равенну, собирая силы и параллельно договариваясь с франками хотя бы о нейтралитете. Это ему удалось, но платой, помимо 20 кентинариев золота, стал отказ от Прованса. Впрочем, Витигис не имел выбора: спешно стягивая в Италию гарнизоны всех южногаллийских крепостей, он оставлял их без защиты, и, даже если бы договор не заключили, захват их франками был неизбежен.

Тем временем Велисарий появился у Рима. Витигис оказался прав: судя по тому, как восторженно встретили жители отряды Юстиниана, готы не смогли бы удержать город.

В ночь с 9 на 10 декабря 536 года через одни ворота Аврелиановой стены (Фламиниевы, на северо-западе) Рим покидал четырехтысячный готский гарнизон, а в другие (Porta Asinaria, «Ослиные», на юго-востоке) входили византийцы³¹⁸. И здесь начальник готов, оставив солдат, перешел на сторону врага. Спустя непродолжительное время Велисарию сдался правитель Самния. Он передал византийцам часть вверенных ему территорий, прилегавших к Адриатическому морю.

С элитой готов было что-то явно не так. Кончина Теодориха, правившего ими более полувека, высвободила разрушительные силы, с которыми покойный король справиться не мог, но которые умел подавлять. Обычная беда длительного правления: уход долгое время не сменявшегося лидера «сносит крышку котла». Убийство Амаласунты и Теодата, измены военачальников и простых солдат, бунты римских граждан, недовольных кичливыми варварами, явились признаками распада готской державы. А тут еще Витигис, желая добавить себе легитимности, женился на дочери Амаласунты, Матасунте. Причем сделал это против ее воли. А женщины испытывают к насильникам ненависть, даже если изнасилование скреплено брачными узами. Следовало принять во внимание и то обстоятельство, что Матасунта была особой королевских кровей и имела соответствующие представления о свободе и чести. В общем, самоуверенность Витигиса дорого ему впоследствии обошлась.

Получив ключи от римских ворот, Юстиниан пришел в восторг. Снова римский император владел столицами Востока и Запада!

Однако победы в далекой Италии омрачались тревожными событиями, происходившими чуть ли не под стенами Константинополя. В 539 году кочевники (Феофан называет их болгарами, Прокопий – гуннами) форсировали Дунай. Направленный против них полководец Юстин погиб, варвары захватили 120 тысяч пленных, а один их отряд сумел даже переправиться через Геллеспонт и ограбить азиатское побережье³¹⁹. Варвары были разбиты войсками Скифии и Фракии, но затем гунны-болгары вновь разгромили ромеев, причем магистра войск Фракии Годилу едва не поймали арканом, но тот перерезал веревку и спасся. Лишь ценой огромных усилий византийцам удалось отбросить варваров за Дунай. Императору даже пришлось выкупать за немалую сумму в 10 тысяч номисм одного из своих попавших в плен военачальников, Констанциола. Прокопий особенно отметил, что дикари взяли укрепленный город на полуострове Халкидика, Кассандрию (Потидею), хотя ранее городов брать не умели.

Помимо выдачи распоряжений, касавшихся хода военных действий, Юстиниан находил возможность заниматься сугубо гражданскими делами. Наряду с кодификацией римского права он продолжал обширное строительство. Было начато подновление (а лучше сказать – возведение заново) крепостей на Дунае. Напротив Нов, бывшей столицы остготов, император повелел восстановить два укрепления (Литтерату и Рецидаву) и потому был вправе в 535 году заявить (2-я новелла), что владеет обоими берегами Дуная (с Божьей помощью, разумеется).

По-прежнему отстраивал Юстиниан и Константинополь, который именно тогда стал не просто главным по статусу, но и во всех смыслах самым значимым городом Византии, Полисом с большой буквы. Портики и рынки, цистерны и храмы, Большой дворец и ипподром – все это или ремонтировалось, или строилось заново. Сгоревшую во время «Ники» Халку перестроили, украсив мрамором и мозаиками с изображениями Юстиниана и Феодоры и побед византийского оружия. Восстановили часы (орологий), украшавшие Августеон, перенеся их ближе к Милию.

От комплекса зданий Большого императорского дворца (он начал возводиться ранее, но был серьезно реконструирован как раз в середине VI века) до нашего времени дошли только фундаменты, подземелья и полуразрушенные аркады встроенных в оборонительную стену помещений на берегу Босфора³²⁰. А вот три грандиозных храма – Святых Сергия и Вакха (с османского времени и сегодня – мечеть), Святой Ирины (в османское время – арсенал, сейчас – концертный зал и музей) и, наконец, Святой Софии (в османское время – мечеть Айя-София, с 30-х годов ХХ века – музей) – стоят в Стамбуле и ныне. Все они – шедевры зодчества, восхищающие даже сейчас, будучи, по большей части, лишены своего декора.

Но Святая София среди них – самая настоящая жемчужина. Сооружать ее Юстиниан начал сразу после подавления «Ники»: одноименная церковь, возведенная на этом месте при императоре Феодосии II, тогда сгорела, и император решил не восстанавливать старое, а создать храм, который превосходил бы все известные образцы. Не желая делить славу ни с кем, он отказался использовать частные средства, приняв, согласно дошедшим до нас легендам, лишь два таких пожертвования – оба почему-то от вдов. Первая, римлянка Марция, прислала из Рима восемь порфировых колонн. В VI веке навык выделки колонн из этого твердого, сложного в обработке камня империя утратила – пришлось довольствоваться старыми. Вторая, по имени Анна, не хотела расставаться со своим земельным участком, понадобившимся Юстиниану под строительство, но когда василевс лично явился к ней, прося продать землю, отдала ее бесплатно, лишь испросив для себя разрешение быть похороненной под полом будущего собора. Заметим, что сюжет с приношением вдовицы – древний, вызывавший у средневекового человека самые разные ассоциации – от параллели между Юстинианом и Христом до параллели (несколько зловещей) между Святой Софией и храмом Соломона в Иерусалиме, от которого не должно было остаться и «камня на камне»³²¹.

В течение почти шести лет несколько тысяч рабочих под руководством Анфимия из Тралл, «в искусстве так называемой механики и строительства самого знаменитого не только из числа своих современников, но и даже из тех, кто жил задолго до него», и Исидора из Милета, «во всех отношениях человека знающего»³²², под непосредственным наблюдением самого августа, заложившего в основание постройки первый камень и приходившего на строительство каждый день, возвели здание, по сей день поражающее воображение. Достаточно сказать, что более высокие строения появились в Европе лишь через 600 лет³²³, а купол большего диаметра (у Святой Софии он составляет 31,4 метра) был сооружен там лишь девять веков спустя³²⁴. Решая задачу сооружения купола над гигантской базиликой, Анфимий и Исидор придумали небывалую ранее систему малых полукуполов, поддерживающих большой и принимающих давление от его колоссальной массы. Мудрость архитекторов и аккуратность строителей позволили гигантскому сооружению более четырнадцати с половиной веков простоять в сейсмически активной зоне³²⁵. Люди, сотворившие такое чудо, достойны прославления в веках. Все – от рабочих, носивших на своих плечах известь и кирпичи, до руководителей: Анфимия, Исидора и, конечно же, Юстиниана и Феодоры как заказчиков. Да-да, Феодоры тоже: хотя это и не зафиксировано в письменных источниках, но капители колонн наоса украшены вырезанными в ажурном мраморе инициалами не только императора, но и императрицы.

Чтобы появляться на строительной площадке тайно и неожиданно, Юстиниан повелел сделать крытый переход, диабатик, прямо из дворца. В южном нефе императору подготовили специальное помещение (митаторий), где, скрытый завесами, он мог переодеться и отдохнуть. День ото дня василевс приходил и наблюдал за тем, как строился невиданный доселе собор: как готовили раствор, мешая известь не на воде, а на ячменном отваре, добавляя ивовую кору и делая из этой смеси подушку для глыб фундамента; как возводили массивные столбы, крепя железными скобами каменные блоки и заливая отверстия свинцом; как тем же свинцом прокладывали камни арок – чтобы держали они чудовищный вес перекрытий и купола, не трескаясь; как ставили колонны из порфира и разных цветов мрамора; декорировали стены, полируя мрамор до зеркального блеска; украшали стены резными фризами, а колонны – капителями, выпиленными ажурно с таким искусством, что невозможно было поверить в способность человека сотворить подобное; как монтировали купол, укладывая кирпичи из особой родосской глины: легкие, словно из пемзы, с клеймами «Поможет ей Бог от утра и до утра» и «Бог посреди нас и не подвигнется». После каждой дюжины кирпичей читали молитвы и закладывали в специальные отверстия кусочки мощей, чтобы стояло нерушимо и на века. Следил император и за тем, как устанавливали бронзовые короба, вешали в них резные двери, окованные полированной медью; как устраивали мозаичные своды, подобные небу, выводя цветы и геометрические фигуры: синим, зеленым и бордовым по золотому и синему фону; как выкладывали в тимпанах и оконных арках изящные кресты, выполненные линиями из темно-красной смальты по золотому полю; как набирали полы из мраморных плит, украшая его вставками из другого камня разных цветов; как крепили цепи для светильников и кольца для развешивания занавесей.

И, наконец, когда пришел урочный час, на глазах у императора возвели алтарь, сверкающий золотом, серебром и драгоценными камнями, а над ним в своде купола выложили гигантский мозаичный крест.

Есть легенда о том, что, контролируя постройку каждый день, василевс ромеев взял за правило выдавать дополнительные средства той из бригад строителей, которая в этот день выполнила больший объем работ. Такое соревнование стимулировало гораздо сильнее, чем страх наказания, – и храм появился за неполные шесть лет! Прокопий, льстя императору, писал, что тот сам дал несколько ценных в инженерном отношении советов, хотя никогда не занимался архитектурой³²⁶. По словам историка, Юстиниан приказал спешно достроить до конца свод арки, у которой начал разрушаться фундамент: чтобы, после соединения частей свода, образовавшаяся дуга перераспределила вес и разрушение прекратилось. Так и вышло. А когда из-под колонн, испытывавших чудовищную нагрузку, стали выпадать камни, император, наоборот, приказал снять тяжелый архитрав и замедлить работы, чтобы раствор высох лучше: после этого снятые блоки смонтировали вторично без проблем.

Будучи главным зданием Византии, Святая София породила огромное множество легенд.

Пожалуй, одним из самых интересных является рассказ о том, как император перехитрил ангела³²⁷. Вот как это случилось. Как-то раз, собираясь на обед, мастер по имени Игнатий оставил сына-подростка сторожить инструменты, строго наказав никуда не уходить. Когда все рабочие удалились, к юноше (которого звали Исайя) приблизился некто, по виду – дворцовый евнух в белых одеждах, с каким-то странным, огненным взглядом. Незнакомец строго спросил, почему никто не работает, не делает «Божьего дела», и потребовал, чтобы Исайя побежал за рабочими и поторопил их. Но мальчик ответил, что не имеет права покинуть это место, иначе инструменты могут пропасть. Евнух поклялся, что никуда не уйдет и сам будет все охранять, пока мальчик не вернется. Исайя поверил незнакомцу, побежал за отцом и рассказал о странном просителе. Отец заподозрил что-то необычное, нашел императора, который тоже на скорую руку обедал на стройке, и сообщил ему о случившемся. Юстиниан немедленно приказал созвать всех придворных евнухов, чтобы Исайя опознал незнакомца. Собрались все без исключения, но мальчик никого не признал. Юстиниан, конечно же, понял, что незнакомец был ангелом, и запретил Исайе возвращаться на стройку, отправив его чуть ли не в Рим. Так ангел, связанный клятвой, остался охранять Святую Софию навсегда. Считалось, что он пребывал на юго-восточном столбе галереи второго этажа собора до вечера 21 мая 1453 года. Тогда, накануне последнего штурма Города османами, хранитель в виде огненного столба вознесся на небо, и всем стало ясно, что Город падет: «В двадцать первый же день мая за грехи наши явилось страшное знамение в городе: в ночь на пятницу озарился весь город светом, и, видя это, стражи побежали посмотреть, что случилось, думая, что турки подожгли город, и вскричали громко. Когда же собралось множество людей, то увидели, что в куполе великой церкви Премудрости Божьей из окон взметнулось огромное пламя, и долгое время объят был огнем купол церковный. И собралось все пламя воедино, и воссиял свет неизреченный, и поднялся к небу. Люди же, видя это, начали горько плакать, взывая: “Господи помилуй!” Когда же огонь этот достиг небес, отверзлись двери небесные и, приняв в себя огонь, снова затворились»³²⁸.

27 декабря 537 года, в день освящения собора³²⁹, из дворца вышла торжественная процессия во главе с императором. Когда чин завершился, Юстиниан обошел здание, оставил позади себя патриарха Мину, вбежал в одиночестве под купол и в экстазе воскликнул: «Слава Богу, удостоившему меня совершить такое дело. Я победил тебя, Соломон!»³³⁰ Чтобы параллель была яснее, неподалеку, на площади Базилика, возле библиотеки, соорудили статую того самого Соломона, взиравшего на творение василевса.

Превзойти иерусалимский Соломонов храм Святая София должна была не только размерами и смелостью технических решений, но и невиданной по красоте и богатству внутренней отделкой. Любой, имеющий возможность посетить ее сегодня, может убедиться, что для декора стен, столбов, пола и потолка усилий не жалели. Качество работы по камню, в основном мрамору, – изумительное. Если мастера распиливали плиту, то обе половинки разворачивали и помещали рядом так, что узор получался симметричным, словно крылья бабочки. Полы набирали из разных сортов камня, формируя сложный рисунок, смысл многих деталей которого – уже загадка и предмет дискуссий. Одних только сортов мрамора для изготовления колонн и плит облицовки было использовано двенадцать, разных цветов: зеленого, черного, розового, желтого. Основным стал мрамор местный, проконнесский: снежно-белый с черными прожилками, добываемый и сегодня (остров Проконнес теперь называется Мармара). Потолки покрыла орнаментальная мозаика, остатки которой местами сохранились до наших дней (самые известные мозаики Святой Софии с изображениями архангелов, патриархов, Богоматери и императоров – более поздние). Амвон, алтарная преграда, киворий были серебряными, жертвенник под киворием – из золота, украшен драгоценными камнями; золотым был и крест, венчавший киворий: он поднимался из укрепленной наверху чаши. Все это богатство было расхищено крестоносцами в 1204 году.

Юстиниан якобы хотел даже стены сделать из чистого золота, но его остановила высказанная кем-то из советников мысль, что металл снимут, когда возникнет нужда в средствах, а храм после этого разберут.

Вокруг алтарного престола красовалась большая, украшенная драгоценными камнями посвятительная надпись от имени царственной четы, начинавшаяся с литургической фразы, которую сохранил писатель XI века Георгий Кедрин: «Твоя от Твоих мы приносим Тебе, Твои, Христе, рабы Юстиниан и Феодора: милостиво прими сие, Сыне и Слове Божий, за нас воплотившийся и распятый, и сохрани нас в вере Твоей православной, – и государство, которое Ты нам вверил, умножи во Свою славу, и сохрани предстательством Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии»³³¹. Алтарь впоследствии задрапировали шелковыми тканями, на которых ремесленники константинопольских эргастириев искусно вышили изображения Юстиниана и Феодоры, благословляемых Христом и Богородицей³³². Но не только работники по шелку украшали храм: на снабжение и пополнение казны Святой Софии работали 1100 мастерских, владельцы которых были освобождены от прочих повинностей!

Зодчие тщательно продумали и такой аспект, как освещенность собора. Западная часть, нартекс, где должны стоять грешники, была затемнена. Центральная часть, наос, освещалась большим числом окон, и чем ближе к куполу и святому месту, алтарю, тем светлее. Даже сейчас, когда из 215 окон, бывших там ранее, заложено и заслонено контрфорсами более тридцати, внутреннее пространство словно купается в лучах солнца. Когда заходило солнце, зажигались светильники, многие из которых были сделаны из чистого серебра. Купол же, невиданных размеров, будто покоился на кольце света, льющегося из сорока окошек барабана, – и с земли казалось, будто он не держится на чем-то вещественном, а свисает прямо с неба, как выразился Прокопий, – на золотой цепи.

Даже сейчас, с утраченными по большей части мозаиками, без драгоценного алтаря и без стоявшей рядом колонны с конной статуей Юстиниана, это здание служит памятником той эпохе и тем людям, вечным символом Византии. Это ясно понимали и наши предки. Святая София произвела неизгладимое впечатление на русов, когда они, готовясь к выбору религии, прибыли в Константинополь (во всяком случае, так гласит предание): «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, – знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать»³³³.

«Прошу у твоего мудролюбия, чтобы ты красками написал мне изображение великой этой церкви, Святой Софии в Царьграде, которую воздвиг великий царь Юстиниан, в своем старании уподобившись премудрому Соломону. Некоторые говорили, что достоинство и величина ее подобны Московскому Кремлю, – таковы ее окружность и основание, когда обходишь вокруг. Если странник войдет в нее и пожелает ходить без проводника, то заблудится и не сможет выйти, сколь бы мудрым ни казался он, из-за множества столпов и околостолпий, спусков и подъемов, проходов и переходов, и различных палат и церквей, лестниц и хранилищ, гробниц, многоразличных преград и приделов, окон, проходов и дверей, входов и выходов, и столпов каменных. Упомянутого Юстиниана напиши мне сидящего на коне и держащего в правой своей руке медное яблоко, которое, как говорят, такой величины и размера, что в него можно влить два с половиной ведра воды. И это все вышесказанное изобрази на книжном листе, чтобы я положил это в начале книги и, вспоминая твое творение и на такой храм взирая, мнил бы себя в Царьграде стоящим», – риторически восклицал книжник начала XV века Епифаний Премудрый, обращаясь к иконописцу Феофану Греку³³⁴.

Прошло шестьсот лет, и в издательстве Сабашниковых вышел путеводитель, написанный великим французским историком Шарлем Дилем. В великолепном переводе О. Анненковой он стал шедевром описания собора (тогда – еще мечети): «Возможно, что извне, если смотреть между тяжелыми контрфорсами, поддерживающими ее пошатнувшиеся стены, Св. София кажется посредственной и незначительной; но войдите в царскую дверь, через которую проходили некогда пышные шествия императоров, взойдите под гигантский и в то же время столь легкий и светлый купол, который является навеки непревзойденным образцом византийского искусства, взгляните на пышность многоцветных мраморов, которыми выложены стены, на золотой блеск мозаик вверху куполов, на трепетную и пышную гармонию искусно подобранных красок, и вы неизбежно будете потрясены этим глубоким и волнующим величием. И тогда кажется не важной турецкая обстановка мечети, заменившая собой драгоценности алтарей и иконостасов; не важны большие зеленые доски, расцвеченные золотыми буквами, тяжело посаженные на изгибах аркад; и даже не важен турецкий цемент, частью закрывающий сверканье золотых мозаик: среди этой красоты дух без усилия вспоминает исчезнувшие времена, когда в христианской Византии Великая церковь, как говорили тогда, являлась центром политической и религиозной жизни Империи; и снова, словно во сне, обширные нефы наполняются движущейся и торжественной толпой шествий и церемоний; проходят образы императоров, такие, как вы их видите в Равенне, на стенах св. Виталия, Юстиниан и Феодора, во всем блеске их величия, и еще другие, Дуки, Комнены, Палеологи, которые некогда столь храбро защищали против ислама “город, хранимый Богом”, и в уединении великой базилики вы чувствуете, как в сердце медленно поднимается как бы смутное сожаление об исчезнувшем прошлом, как бы неясное желание, чтобы наступил день, когда в Св. Софии, возвращенной ее древнему христианскому великолепию, вселенский патриарх снова, как некогда, встретил бы императора»³³⁵.

Неясно, случайно или нет, но именно с 537 или 538 года меняется иконография основных монет Византии: золотых солидов и меди (фоллисов и их фракций). На смену портрету императора в три четверти с копьем (солиды) или в профиль (медные монеты) приходит единый тип: император в шлеме с гребнем гордо смотрит в фас, поднимая в правой руке державу с крестом – предмет, на века ставший главной инсигнией государя в Византии и вообще в христианском мире.

По случаю освящения храма Юстиниан устроил великий праздник. Следуя древней, давно позабытой традиции, заклали жертвенных животных – по 10 000 кур и петухов, 6000 овец, 1000 волов, 1000 свиней, 600 оленей (где их только изловили в таком количестве?); раздали бедным 30 000 мер зерна (около 15 тонн). Пир длился до 6 января, более двух недель³³⁶.

Между тем из Италии приходили тревожные вести: война там, в отличие от строительства главного храма империи, была далека от завершения и вовсе не так успешна. Собрав все силы и обретя почти десятикратное превосходство, в начале марта 537 года Витигис запер византийцев в Риме. Велисарий укрепил ворота, заложил водопроводы (чтобы никто из врагов не мог проникнуть в город) и приготовил боевую технику, которой у него было, как выяснилось, немало. Он «поставил на своих башнях машины, которые называются балистрами. Эти машины имеют вид лука; снизу у них выдается, поднимаясь кверху, выдолбленный деревянный рог; он движется свободно и лежит на прямой железной штанге. Когда из этой машины хотят стрелять в неприятелей, то, натягивая при помощи короткого каната, заставляют сгибаться деревянные части, которые являются краями лука, а в ложбинку рога кладут стрелу длиною в половину тех стрел, которые пускаются из обыкновенных луков, толщиною же больше в четыре раза. Перьями, как у обычных стрел, они не снабжены, но вместо перьев у них приделаны тонкие деревянные пластинки, и по внешнему виду они совершенно похожи на стрелу. К ней приделывают острый наконечник, очень большой и соответствующий ее толщине; стоящие по обе стороны при помощи некоторых приспособлений с великим усилием натягивают тетиву, и тогда выдолбленный рог, двигаясь вперед, выкидывается и с такой силой выбрасывает стрелу, что ее полет равняется минимум двойному расстоянию полета стрелы из простого лука, и, попав в дерево или камень, она легко его пробивает. Эта машина названа таким именем потому, что действительно она очень хорошо стреляет (“баллей”). Другие машины, приспособленные к бросанию камней, он поставил наверху укреплений; они похожи на пращи и называются “онаграми”. В воротах же с внешней стороны они поставили “волков”, которых они делают следующим образом. Ставят две решетки, идущие от земли до верха укреплений, положив обделанные деревянные брусья одни на другие [накрест], одни прямо, другие поперек, так, чтобы отверстия посередине соединений у обеих решеток совпадали друг с другом. Из каждого соединения выдается острие, совершенно похожее на широкий шип. Поперечные брусья прикрепляют к той и другой решетке, причем верхнюю часть решетки на шарнирах они спускают на половину высоты стены, нижнюю же половину прислоняют к воротам. Когда враги подходят очень близко к воротам, то назначенные для этого люди, взявшись за края верхней решетки, сталкивают ее, и она, внезапно упав на близко подошедших к проходам, легко убивает всех, кого бы она ни захватила»³³⁷.

Силы Велисария составляли в начале осады не более пяти тысяч человек: пугающе мало. Тем не менее осада Рима готами длилась более года и оказалась для них безуспешной: Витигис отступил. Причин было две: большие потери и овладение Иоанном, полководцем Юстиниана, Аримином (Римини). Потери во многом объяснялись тем, что Велисарий умел использовать сильные стороны своей небольшой, но опытной армии (в частности, его всадники метко стреляли на скаку из луков) и стремился выдумывать всякого рода хитрости, а варвары просто пытались одолеть числом. Со взятием же Аримина византийцы стали угрожать столице готов (Аримин от Равенны отделяли всего около 50 километров).

Во время осады в Риме произошло важное событие: 18 ноября 537 года папа Сильверий был низложен и отослан на Восток. Епископа обвинили в том, что он и на этот раз хотел сдать Город – только теперь не византийцам, а готам. На самом деле проблема, скорее всего, заключалась в чрезмерной самостоятельности папы (что Юстиниану было не нужно) и в стремлении императора поставить на его место фигуру, компромиссную по отношению к монофиситам (что требовалось и Феодоре). Велисарий выполнил поручение, пришедшее из Константинополя: обвинил Сильверия в измене, без следствия и суда организовал его низложение, и уже через три дня в Латеранский дворец въехал Вигилий, бывший папский апокрисиарий в Константинополе. Прибыл он в Рим заранее, что называется, «в армейском обозе» у Велисария. Это была кандидатура, равно угодная обоим венценосцам. Юстиниану – потому как давно славился как человек крайне честолюбивый. Феодоре – поскольку за семь кентинариев золота пообещал ей не чинить препятствий монофиситам и возобновить церковное общение с экс-патриархом Анфимом. Вполне вероятно, что царственные супруги действовали сообща, желая (каждый из своих соображений) ослабить противостояние Запада и Востока, твердого халкидонства, которое олицетворял Рим, и монофиситства. Впрочем, Прокопий считал, что избрание Вигилия произошло далеко не так скоро, а лишь после смерти Сильверия, случившейся через несколько месяцев после низложения.

Весь следующий год отряды Витигиса и Велисария пытались перехитрить друг друга, а полем битвы стали Центральная и Северная Италия. Византийцы получали подкрепления: так в Италии оказался соперник Велисария армянин евнух Нарсес, прибывший вместе с отрядами федератов. Имперский флот блокировал побережье, мешая подвозу продовольствия и переброске готских контингентов морем.

На северные земли Италии стали делать набеги франки и бургунды, которые воевали и против византийцев, и против готов. Король франков Теодиберт ограбил Лигурию, первым делом истребив тех готов, которые встретились ему на пути. Возвращаясь домой летом 539 года, захватчики взяли и разорили Геную.

Ища союзников, готы сумели направить посольство даже к персам. Осенью 539 года два лигурийских священника, в целях конспирации переодетые: один – епископом, другой – его слугой, и их переводчик умудрились добраться до Ктесифона – но Иран не был готов к войне. Явившись к Хосрову, представители готов якобы заявили: «От природы любящий нововведения и перевороты, жаждущий того, что ему никак не принадлежит, он (Юстиниан. – С. Д.) не может мириться с установленным порядком вещей, но хочет объять всю землю и захватить всякое государство. Поскольку он не мог один выступить против персов или идти войной на других, если персы противостоят ему как враги, он решил обмануть тебя видимостью мира и, одолев других, приобрести себе крупные силы для борьбы с твоей державой. Разрушив уже царство вандалов и покорив маврусиев, поскольку готы из-за дружбы с ним находились в стороне, он, собрав огромные богатства и множество людей, двинулся против нас. Ясно, что если ему удастся полностью разбить и готов, он вместе с нами и теми, которые были порабощены ранее, двинется против персов, не вспомнив о дружбе и не стыдясь произнесенных клятв»³³⁸. Излагая доводы готских послов Хосрову, Прокопий вкладывал в их уста слова, недобрые по отношению к Юстиниану. Таким образом историк смог дать критическую оценку императору и его поступкам во вроде бы лояльном к нему произведении.

Обменивались готы посольствами и с франками, однако два германских народа не доверяли друг другу – особенно после вероломного нападения на готские войска на севере Италии.

Тем временем Велисарий добился отзыва Нарсеса, с которым конфликтовал, и осадил Равенну. Юстиниан в Константинополе принял уполномоченных Витигиса, склоняясь кончить войну миром на условиях утраты готами Италии к югу от По. Однако надеявшийся на скорую победу Велисарий не дал на эти условия согласия: судя по всему, он становился в Италии ключевой фигурой. Следующей весной, в мае 540 года, столица державы остготов пала. Витигис сложил с себя власть и подчинился воле византийцев. Рассказывали, что одной из причин, принудивших город к сдаче, стал пожар городского арсенала с запасами продовольствия: якобы подожгли его люди Матасунты, ненавидевшей низкородного мужа-насильника.

Варвары предложили Велисарию быть их королем, но полководец отказался и отправился в Константинополь – с богатой добычей, пленниками (среди которых были Витигис с Матасунтой) и заложниками. Как и после вандальской кампании, кто-то из окружения послал в столицу донос, обвиняя главнокомандующего в попытке узурпации власти.

То ли поэтому, то ли потому, что времени и впрямь не было, Юстиниан не только не разрешил Велисарию справить второй триумф, но даже не позволил, по обычаю, показать народу добычу. Она была продемонстрирована лишь узкому кругу придворных, а стратига быстро отправили сражаться с персами. Сам же август принял титул «Готский». Витигиса, как и Гелимера, поселили в Малой Азии, где он тихо скончался в покое и достатке через два года. Его вдова Матасунта вышла замуж за патрикия Германа, двоюродного брата Юстиниана.

Равенна стала центром управления византийской Италией. Готы, не желавшие мириться с новой властью, покидали город (чему византийцы не мешали), а их место заняли пришлецы с Востока или из других италийских областей. Готы же обосновались в Вероне и Тицинуме, который стал столицей их администрации. Владения ромеев и готов отделяла река По. После Ильдибада и Эрариха, незначительных королей, правивших не более двух лет, в 541 году правителем остготов стал опытный воин, умный и мужественный человек Тотила (на монетах – Бадуила), племянник Ильдибада. Над Италией вновь нависла угроза войны, руки же Юстиниана были связаны кампанией на Востоке.