Текст книги "Юстиниан"

Всё, кажется, получается: 551—554

Где-то византийцы справлялись с варварами с помощью дипломатии. Как раз в 551 году ударом в тыл ромеи ослабили натиск кутригуров (живших западнее Дона): подкупив соперничавшее с ними племя гуннов-утигуров (живших восточнее), они спровоцировали их набег на земли кутригуров, и те повернули назад, защищать свои кочевья. Какой-то части кутригуров Юстиниан позволил расселиться в пределах империи, рассчитывая получить из них федератов. По словам Прокопия, узнав об этом, вождь утигуров направил в Константинополь послов, чтобы высказать негодование по поводу такого решения императора: мол, странно ведут себя ромеи, оказывая благодеяния не им, утигурам, а жестоким людям, которые еще вчера обращали жителей империи в рабство и наверняка будут злоумышлять еще. Пришлось послать богатые подарки и утигурам!³⁷⁴

И, словно оправдывая слова варвара о ненадежности таких союзников, «отличились» гепиды: вместо того чтобы выполнять обязательства, они позволили славянам с награбленным добром и пленниками уйти обратно через Дунай, взяв с захватчиков плату: по номисме за человека.

В июне 551 года Юстиниан сочинил и оформил эдиктом на имя патриарха Мины еще один обстоятельный трактат против «Трех глав» – «Исповедание правой веры» («Confessio rectae fidei»). Этот достаточно обстоятельный и сложный текст, объяснявший позицию императора, стал в определенном смысле ответом Факунду, которого василевс решил не преследовать, а опровергать.

В июле 129-й новеллой Юстиниан совершенно неожиданно пошел навстречу просьбам епископа Палестинской Кесарии Сергия и отменил гонения на самаритян. Им даже было позволено передавать имущество по наследству без каких бы то ни было ограничений, делать дары и заключать частные сделки. Не исключено, что император убоялся Божьего гнева: ведь как раз в начале июля на Востоке случилось мощное землетрясение, разрушившее многие города Сирии, Палестины и Армении. Пострадали Тир, Сидон, Верит, Триполис, Библос. В ливанском Ботрисе (Ботрун) скала, отколовшаяся от берега, рухнула в море и образовала новую гавань. Бедствие сопровождалось невиданным и ужасным явлением – цунами. Вот как описал его Иоанн Эфесский: «Море также и вдоль всего финикийского побережья отступило и вернулось почти на две мили. Но мы решили сообщить для потомков о страшной катастрофе и большом и замечательном знамении, которое произошло в городе Бейруте, в Финикии, в землетрясение, разрушившее города. Ибо в страшной путанице, когда море по воле Божьей отступило и отошло от Бейрута и других прибрежных городов Финикии на расстояние почти двух миль, страшные глубины моря стали видны. Вдруг замечательные, разнообразные и удивительные достопримечательности можно было увидеть – затонувшие корабли, полные различных грузов, а также и другие вещи, когда воды отошли от земли. Некоторые корабли, которые были пришвартованы в портах, поселились на морском дне, и по повелению Божию они были брошены, как вода утекла. Поэтому люди бежали от этого стихийного бедствия, повергшего их в горе и раскаяние жестоким зрелищем гнева, и чувствовали на себе презрение не только к нечестивому миру, но и к их собственной жизни, что их сердца не были закалены, как у фараона – не от Бога, как было написано о нем, но от дьявола. Жители городов и побережья сразу же бросились в море в смелом и решительном порыве, чтобы похитить со злой скупостью огромные брошенные сокровища, которые были на дне моря – этот порыв порой стоил им жизни. Поэтому, когда многие тысячи людей, бросаясь в глубины моря в смертельном порыве, начали принимать сокровища и быстро их прятать, то другие, видя их, нагруженных смертельным богатством, бросались с еще большим энтузиазмом, чтобы не быть лишенными скрытых сокровищ, которые внезапно обнажило землетрясение, когда некоторые из них устремились вниз на дно, другие спешили выше, третьи пытались сделать все возможное посередине, и все метались в растерянности, то огромная волна моря, стремясь незаметно вернуться на исходные глубины, набросилась на перегруженных и промышляющих в глубинах людей, вихревыми потоками поливая всех этих несчастных, которые бросились найти богатство со дна моря и, как фараон, они спустились в глубины и утонули, как это написано, как камни, и Бог катил воды моря над ними, которое, как наводнение, вырвалось и изобильно потекло обратно в исходное положение. Те, кто задержался на краю берега в этих местах, и в настоящее время торопясь спуститься, те, кто был ближе к земле, бежали на берег, когда они увидели, что глубоководный поток мчится назад в исходное положение. Но после того, как они бежали, словно охотники, произошло сильное землетрясение, которое обрушило дома в городах, особенно в Бейруте. Дома, упав, раздавили тех, кто бежал от моря, и так что никто не выжил. Море поднимается против них сзади, а землетрясение обрушало вниз город перед ними, потому что из-за своего зла и жадности они были пойманы между двумя бедствиями. Это произошло с ними в соответствии со словами священников: “хотя спасены от моря, справедливость не позволила бы им жить”. Поэтому те, кто искал богатства, были доведены до полного уничтожения и погибли, и их тела были обнаружены плавающими на волнах, как мусор, а на щебне из разрушенного города, по повелению Божию, вспыхнул огонь, и почти два месяца жгло пламя, и так разгорелось среди руин, что даже камни были сожжены и превратились в известь. Тогда Господь ниспослал дождь с неба в течение трех дней и ночей, и поэтому огонь, горевший в городе Бейруте, был потушен. Любой, кто был спасен от моря, вернулся в потерпевший крах город; лежавшие в городе раненые и пострадавшие жаждали воды, так как акведук города был разрушен. Когда сообщение об этом было получено императором Юстинианом, он послал золото через несколько знатных людей, которые собрали и погребли бесчисленные человеческие тела и восстановили город в некоторой степени»³⁷⁵.

Тем временем по-прежнему живший в Константинополе Вигилий высказался об «Исповедании правой веры» резко негативно и заявил об отлучении каждого, кто его примет. Его поддержали коллеги по сидению во дворце Плацидии – архиепископ Медиоланский Даций и диакон Пелагий (будущий папа). Раскол усилился: власти отрешили от кафедры александрийского патриарха Зоила, который тоже выступил против нового «Исповедания…». Еще ранее был вызван ко двору, осужден и сослан по ложному обвинению в содействии узурпатору Гонтарису главный авторитет африканской общины, карфагенский епископ Репарат, отлучавший ранее Вигилия. Опасаясь за собственную свободу, папа 14 августа скрылся в базилике Святого Петра, располагавшейся где-то поблизости от дворца Хормизда. К нему присоединились Даций и более десятка других западных епископов. Они составили документ о низложении Феодора Аскиды и отлучении патриарха Мины – но предать его гласности до поры до времени поостереглись.

Юстиниан, гневаясь на папу, распорядился арестовать его. Римский епископ спрятался в алтаре и ухватился за жертвенник. Выполняя приказ василевса, посланные им солдаты схватили папу и потащили его чуть ли не за бороду. Будучи человеком тучным, Вигилий повалил какие-то алтарные колонны, оторвать от которых его не смогли. Сцена вышла неприличная, мало того – противозаконная, и, опасаясь народного возмущения, солдаты отступили, а император, по словам летописца Феофана, «раскаялся»³⁷⁶. Он поклялся на святых мощах, что ареста не будет. Папа вернулся во дворец Плацидии, но теперь, при формальной «свободе», режим содержания его и Дация был почти тюремным. Общаться с находившимися в Константинополе прочими влиятельными римскими клириками они не могли, охрана докладывала императору обо всем, что там происходило. Тем не менее 23 декабря, в канун Рождества, темной ночью толстяк Вигилий в сопровождении старика Дация и всего окружения, обманув стражу, перелез по камням, сложенным для постройки новой стены дворца, и уплыл в Халкидон. Место выбрали символичное: беглецы засели в базилике Святой Евфимии, именно там, где столетием ранее заседал IV Вселенский собор.

Юстиниан был в ярости: римские попы перехитрили его и выставили дураком. Он отправил в Халкидон Велисария. Тот должен был от имени императора гарантировать Вигилию безопасность по возвращении в Константинополь. Но Вигилий ответил, в понимании Юстиниана, нагло: он, дескать, вернется, если государь докажет свои намерения не словами, а делами, отменив эдикты. Юстиниан отправил ему оскорбительное письмо, которое благоразумно не подписал. Хитрец! Папа такое письмо принять отказался и 5 февраля следующего, 552 года опубликовал послание «Ко всеобщему народу Божию» («Ad universum populum Dei»), где жаловался на чинимые неприятности, но, поскольку стороны обещали не спорить по существу до Вселенского собора, вопроса о «трех главах» не коснулся. Император в ответ приказал поодиночке изловить и препроводить в Константинополь окружавших Вигилия епископов и диаконов. Таких набралось 14 человек (в том числе Пелагий). Тогда папа обнародовал написанное в августе 551 года осуждение патриарха Мины и епископа Кесарийского Феодора Аскиды.

И опять Вигилий обставил Юстиниана! Неканоничность действий императора, насаждавшего в церкви решения не соборные, но авторитарные, была видна невооруженным глазом. Собор же в условиях, когда римский епископ всенародно жалуется на притеснения от еретиков, этот собор организующих, оказывался скомпрометированным еще до его начала! Юстиниан это отлично понимал и рекомендовал Мине написать Вигилию покаянное письмо. Отличавшийся кротким нравом Мина это безропотно и сделал. Феодору Аскиде не оставалось ничего другого, кроме как присоединиться.

В июне 552 года Вигилий примирился с Миной и Феодором, покинул место своего добровольного заточения и торжественно возвратился в столицу, где его официально принял Юстиниан. Последний императорский эдикт о «трех главах» был отменен. Получилось, что грозный император предпочел смириться перед папой. Но смирение это было временным: Юстиниан принял точку зрения своих противников относительно недопустимости «продавливания» мнений по догматическим вопросам императорским авторитетом и волей. Церковь может в таких случаях принимать решения только соборно? Значит, быть собору!

Тем временем Нарсес высадился в Италии. В том же июне в самом центре полуострова (при Тагинах) войско Тотилы было разгромлено. Сам он при отступлении получил смертельную рану, а его диадему и окровавленные одежды Нарсес отослал в столицу. Трофеи бросили к ногам Юстиниана.

Византийцы в который раз вошли в Рим, но война не кончилась. Остатки готов отступили за По и в Тицинуме избрали королем комита Тейю. Собрав все оставшиеся силы, новый король двинулся на помощь осажденным ромеями Кумам в Кампании. В октябре 552 года армия византийцев встретила готов у подножия «Молочной горы» близ Неаполя. Готы понимали, что проигрыш будет равнозначен крушению их королевства. Ожесточенное сражение длилось три дня. По обычаю своего народа король принял в нем личное участие. Он сражался пешим, и многие знатные готы, встав рядом, отпустили своих коней, чтобы не было даже мысли о бегстве. Но это не спасло ни битвы, ни жизни короля. Тейя пал, и победа досталась ромеям. Уцелевшие остготы смогли покинуть поле боя, дав клятву или подчиниться императору, или навсегда покинуть Италию. Еще несколько месяцев Нарсес добивал оставшиеся готские гарнизоны – последние очаги сопротивления. Юстиниан мог вздохнуть с облегчением: вот теперь действительно всё!

Около 552 года у империи появился свой шелк: два несторианских монаха-миссионера, рискуя жизнью, вывезли из Китая в полых посохах грены шелковичного червя³⁷⁷. Выпуск шелка, монополизированный казной, стал приносить ей колоссальные доходы. Но дело даже не в этом: шелк был своего рода «стратегическим товаром» позднеантичного мира, подобно золоту и железу. Красивая ткань, в которой не заводились паразиты, ценилась всеми. Одеяние из шелковой ткани, присланное в подарок, было символом могущества дарящего и статуса одаряемого. Однако до тех пор, пока персы ограничивали торговлю шелком назначаемыми в Ктесифоне лимитами, именно персидский царь определял возможности византийского императора – что было политически унизительно. Кроме того, ромеи платили за шелк золотом, то есть дополнительно ко всем выплатам снабжали своих противников ценным ресурсом. Теперь эта ситуация изменилась.

Началась подготовка к Вселенскому собору, во время которой скончался ответственный за его проведение Мина (25 августа 552 года). Новым константинопольским патриархом стал архимандрит одного из пафлагонских монастырей Евтихий. Произошло это почти случайно: монах должен был представлять амасийского митрополита на соборе и в процессе предсоборных встреч так понравился Юстиниану своей позицией против «трех глав», что император захотел видеть патриархом только его. Юстиниан даже рассказал епископам, что к нему во сне явился апостол Петр и потребовал именно Евтихия. Примерно через полгода новый патриарх в который раз обратился к Вигилию. Папа долго торговался относительно состава делегаций, места проведения будущего собора, процедуры подготовки решений – в общем, чинил всяческие препятствия. Вигилий понимал, что если епископы съедутся на собор так, как это бывало на предыдущих вселенских соборах (по нескольку епископов от митрополии), то Запад окажется в меньшинстве. Тогда он предложил обсуждать вопрос о «трех главах» в равном присутствии – от Запада и Востока, – и не где-нибудь, а в Италии. Однако церковь была не Запада и не Востока, но Вселенская! И нарушать в угоду папе установленный предшественниками порядок организации собора Юстиниан не стал – тут обычай был на его стороне. Что касается места проведения, то разоренная войной Италия очевидным образом не годилась, и здесь позиция Вигилия оказывалась проигрышной. Скорее для вида, чем искренне, василевс предложил папе компромисс: решить вопрос веры судом, когда сначала вопрос докладывает каждая сторона со своей точки зрения, а затем решения выносят независимые судьи. Восточные епископы сочли было такую процедуру нарушением правил, но на результат их мнение не повлияло, так как папа отверг императорское предложение. В конечном итоге, когда в начале мая 553 года V Вселенский собор открылся, Вигилия там не было. Соответственно, свои клятвы над реликвиями, данные императору, он нарушил. Многие из западных епископов, прежде всего Африки и Иллирика, получив извещение о соборе, уклонились от визита в Константинополь. Но в свите Вигилия было полтора десятка епископов, и все они при желании могли не то чтобы приехать, а пешком дойти до места заседаний, пристройки к храму Святой Софии. Однако не дошли.

Юстиниан, подчеркивая свое нежелание влиять на работу собора, намеренно не принимал в нем личного участия. Когда же по какому-то вопросу епископы желали знать мнение императора, тот направлял мандатора, который зачитывал от имени государя текст, а затем удалялся. На первом заседании таким текстом стало торжественное приветствие:

«Император цезарь Флавий Юстиниан, алеманский, готский, франкский, верхнегерманский, аланский, вандальский, африканский, благочестивый, счастливый, славный, победитель и триумфатор, постоянный август, блаженнейшим епископам и патриархам, Евтихию константинопольскому, Аполлинарию александрийскому, Домнину феопольскому, Стефану, Георгию и Дамиану благоговейнейшим епископам, занимающим место Евстохия, блаженнейшего мужа, архиепископа и патриарха иерусалимского, и прочим благоговейнейшим епископам, собравшимся из разных стран в этом царствующем городе.

Искоренять возникавшие по временам ереси посредством собирания благоговейнейших епископов, и единодушным провозглашением правой веры доставлять мир святой Церкви Божией – было всегдашнею заботою православных и благочестивых императоров, предков наших…

Когда же Господь Бог по своему милосердию вручил нам управление государством, то в основание и начало нашего правления мы положили соединить разделившихся священников святых Божиих церквей от востока до запада».

В этом приветствии Юстиниан, называя Вигилия «благоговейнейшим», не упустил случая описать его метания и достаточно недвусмысленно осудить поведение: «Помните также и заповедь апостола Петра, который говорит: “готови же присно ко ответу всякому вопрошающему вы словесе о вашем уповании” (1 Петр., 3.15) и немедленно объявите ваше мнение о том, о чем мы вас спрашивали; потому что когда вопрошаемый о правой вере надолго откладывает ответ, – это не иное что показывает, как только отрицание им правого исповедания. Ибо в вопросах и ответах, касающихся веры, нет ни первого, ни второго (Юстиниан говорит о церковной иерархии. – С. Д.); но кто окажется более готовым в исповедании правды, тот и приятен Богу»³⁷⁸.

Вигилий упрямо не посещал собор, хотя находился в Константинополе и делегатов к нему присылали не единожды. Правда, он обещал рассмотреть его определения и высказать по ним свое мнение. В конце концов, вместе с находившимися с ним западными епископами и тремя диаконами он это определение дал, фактически выступив и против императора, и против собора, то есть уже вторично нарушив клятву. В документе, называвшемся Constitutum, он не отказывался признавать учение Феодора еретическим, но не считал верным осуждать ни самого Феодора (которого не осудили древние отцы церкви), ни тем более Феодорита и Иву, восстановленных в общении Вселенским собором. И тут Юстиниан полностью переиграл папу. Для начала делегаты собора, прибывшие к Вигилию, отказались слушать его аргументы, предложив доложить всё императору, притом лично. Папа это сделать не пожелал, отправив к Юстиниану иподиакона. Император посланца не принял, заявив примерно следующее: «Если благоговейнейший отец наш осудил “трех глав” так же, как он это сделал ранее, то в новом осуждении нет необходимости. Если же он поменял свое мнение, то нет смысла слушать отступление от правых догматов и защиту нечестия».

Затем Юстиниан предал гласности переписку с папой, и соборные отцы убедились в том, что сначала Вигилий требовал подтверждения привилегий, в обмен осудив «трех глав», а затем, отозвав назад свою подпись под Judicatum’ом, поклялся осудить «трех глав» позднее и слова не сдержал! Всё это представило римского епископа в очень невыгодном свете. Собор, по предложению Юстиниана, исключил его имя из церковных поминаний-диптихов (это было осуждение личности Вигилия, общения с апостольским престолом собор не отверг) и продолжил работу, которая завершилась 2 июня осуждением «трех глав», учения Оригена, а также монофиситских представлений. С точки зрения сегодняшних богословов, «…имея главной целью привлечение в церковное общение монофизитов через осуждение несторианства, соборное постановление осуждает при этом симметрически обе ереси – и несторианство, и монофизитство. С одной стороны, осуждаются те, кто халкидонское “в двух природах” истолковывают по-несториански, разделяя лица и ипостаси. С другой стороны, не менее определенно осуждается монофизитское понимание “единой природы Бога Слова воплощенной”. Собор вполне сохраняет таким образом равновесие халкидонской христологии, но проявляет терминологическую широту и гибкость, показывая, что одни и те же выражения в зависимости от их понимания приобретают или православный, или еретический смысл. Допуская православное употребление нехалкидонской терминологии, Собор широко открыл двери для примирения с антихалкидонитами. Насколько удался этот замысел?.. Окраинные и заграничные народы, противившиеся Халкидону первое столетие после него, по большей части продолжали противиться и после 553 г. Но на почве греческого богословия можно говорить о существенной победе V Вселенского Собора над антихалкидонизмом. Начинается стремительное угасание антихалкидонского греческого богословия, и монофизитство окостеневает в виде разрозненных национальных преданий окраин империи. Покушения на Халкидонское вероопределение стали уже невозможны, и ересь монофелитства имела всего лишь компромиссный характер»³⁷⁹.

Надо полагать, в качестве личной мести Юстиниан долго не отпускал Вигилия в ставший имперским Рим. После демарша на соборе папа находился в ссылке на Принцевых островах; сосланы были и его коллеги – западные епископы. 8 декабря 553 года Вигилий отправил патриарху Евтихию послание, в котором признал правоту собора и присоединился к осуждению «трех глав». Но лишь через несколько месяцев после того, как 23 февраля 554 года папа подтвердил это осуждение вторым документом с названием «Constitutum», ему было разрешено покинуть Константинополь. Напоследок Юстиниан сделал Вигилию воистину царский подарок, приказав отредактировать для него тексты Пятого собора для латинского перевода таким образом, чтобы неблаговидная роль папы была скрыта, – вплоть до удаления текстов о вычеркивании его имени из диптихов. Дорогого его сердцу Рима Вигилий так и не достиг: выехав из Константинополя в августе 554 года (после утверждения «Прагматической санкции» по управлению Италией), он, передвигаясь почему-то крайне медленно, умер 6 июня 555 года в Сиракузах.

Пятый Вселенский собор стал вечным памятником и административным, и богословским усилиям Юстиниана. Он также является важным историческим аргументом против догмата о безошибочности папы: ведь получалось так, что вполне канонический папа «четырежды высказавшись ex cathedra по спорному вопросу, всякий раз изменял свою позицию»³⁸⁰.

Вот теперь, опираясь уже на авторитет собора, Юстиниан буквально разгромил церковную оппозицию Запада. Кого-то, как епископа Тонненского Виктора и митрополита Иллирика Фронтина, согнали с кафедры, схватили и сослали в далекий монастырь в Египте, кто-то скрылся и бежал сам. Впрочем, есть и другая точка зрения, согласно которой подобные прецеденты были единичными, а на самом деле император не нуждался в репрессиях, ибо авторитет собора был достаточен³⁸¹.

В период подготовки к собору 8 февраля 553 года новеллой (146-й) на имя префекта претория Ареовинда император предписал иудеям в тех местах, где местным языком евреев был уже не арамейский, читать только определенные переводы Ветхого Завета и запретил «неофициальный» перевод, так называемый «девтерос» («второе толкование»), что вело к ограничению еврейской толковательной традиции.

Весна 553 года была отмечена беспорядками, вызванными действиями правительства: «В марте месяце первого индикта произошла порча монеты. Когда восстали бедные и наступило смятение, об этом было сообщено императору. Тот приказал остановить ценность монеты согласно той, которая была установлена раньше»³⁸². «Восстание бедных» могло быть вызвано увеличением количества фоллисов в номисме (от этого страдали те, кто держал накопления в меди, то есть беднота). Видимо, изменение курса меди было очень сильным: в 550 и 565 годах аналогичные действия к мятежам по причине «порчи монеты» не приводили³⁸³.

В августе 554 года произошло сильное землетрясение, разрушившее много городов, в том числе Никомидию. Толчки продолжались очень долго – 40 дней.

В том же году Нарсес одержал победу над семидесятитысячной ордой вторгшихся с севера франков и алеманов во главе с двумя братьями-вождями Левтарисом и Бутилином. Но прежде чем погибнуть от ударов византийских войск и болезней, варварская орда, разделившись на две части, прошла до Сицилийского пролива и обратно, подвергнув грабежу все земли, имевшие несчастье оказаться на их пути, от Равенны до Кампании, Апулии и Калабрии. В основном боевые действия на территории Италии завершились, а готы, ушедшие в Рецию и Норик, были покорены в течение следующего десятилетия.

Юстиниан и армия

Организация военной службы в империи менялась на протяжении веков. В ранневизантийскую эпоху в основном сохранялся принцип комплектования, сложившийся во времена императоров Диоклетиана и Константина (284–337). Согласно одной из точек зрения, в приграничных районах располагались наследники старых римских легионов, под командованием дуксов провинций обеспечивавшие оборону сухопутных границ (лимитаны, limitanei) и речных берегов (рипенсы, ripenses), а также гарнизоны крепостей. В глубинных районах дислоцировалась подвижная полевая армия, солдаты которой именовались «свитскими» (комитатенсы, comitatensis), частью которой со времени Константина стали «дворцовые» войска в столицах и крупных городах империи – палатины (palatini). В последние годы делаются попытки пересмотреть данную точку зрения³⁸⁴ и считать комитатов не полевой армией, а войсками под командованием императора (презентальными, постоянно «присутствующими» во внутренних районах страны), все остальные наличные силы, предполагается, занимались обороной границ. Так или иначе, в Юстинианово время империя располагала презентальными («присутствующими» при ставке императора?) войсками, использовавшимися как источник резерва, и армиями под началом территориальных магистров.

К моменту вступления Юстиниана на трон римской армии в том смысле, в каком она была хотя бы при Льве и Зиноне, уже не существовало. Войска подразделялись на регулярные боевые части под командованием презентальных и территориальных магистров и дворцовые, которыми командовал магистр оффиций. Плюс в подчинении соответствующего комита находился отряд личной стражи императора – экскувиты. Третью силу составляли варвары-федераты, воевавшие под командой своих племенных вождей и римских начальников, оптионов. Во время боевых действий могли привлекаться и союзники-fidei или, по-гречески, «симмахи»; эти варвары хорошо подчинялись лишь своим командирам. В первой трети VI столетия не только федераты и союзники, но и регулярные части комплектовались из варваров. Солдаты получали содержание из казны, но могли при этом владеть землей, иметь семью и вообще, в отличие от более раннего времени, как бы «срастались» с той местностью, откуда происходили. Не случайно историки неоднократно описывали ситуации, когда те или иные части, узнав о набегах на места их постоянной дислокации, бросали участие в кампании и уходили назад – защищать семьи и имущество. Нередким явлением стало самовольное оставление части военнослужащими, по поводу чего Юстиниан издавал строгие указы префекту претория и правителям провинций. Полководцы империи, подобно варварским вождям, считали нормальным обзаводиться воинской дружиной, букеллариями. Императорам в то время хватало власти при необходимости расформировывать такие дружины и переподчинять их другому армейскому командованию. Бунты солдат против начальников, даже убийства ими своих командиров были если не повсеместно распространенным, то, во всяком случае, встречавшимся явлением. При всей своей воинственности и опытности в ратном деле федераты никогда не отличались дисциплинированностью. Объединенные в племенные союзы, они, буйные и невоздержанные, часто возмущались против командования, и управление такой армией требовало немалых талантов. Распространенным злом стала задержка с выплатой жалованья. В общем, картина складывалась нестройная и на первый взгляд малопривлекательная – но других войск у Юстиниана не было и все свои кампании он вел с малой численностью. Так, в вандальский поход отправились 15–17 тысяч человек, а экспедиционный корпус в Италии никогда не насчитывал более 25 тысяч воинов³⁸⁵.

Со временем Юстиниан отошел от принципа выплат жалованья пограничным контингентам, заменив его принципом «самообеспечения», когда солдаты-лимитаны должны были обрабатывать предоставленную за службу землю, кормиться с нее и защищать ее границы. Служба при этом стала наследственной³⁸⁶. Видимо, именно с этим связаны многочисленные упоминания в источниках о том, что император лишил армию причитающегося содержания. Согласно воззрениям некоторых современных историков, при Юстиниане происходит сокращение численности презентальных армий, а боевые действия ведут стратиги-автократоры, отправляясь на театр боевых действий с относительно небольшим войском, но с деньгами и полномочиями набирать, кого надо, на месте³⁸⁷. Таким образом, Юстиниан лишь довел до логического конца тенденцию, наметившуюся ранее: в боевой поход отправлялись вексилляции, набранные из регулярных войск, федераты и союзники-симмахи. После победы симмахи уходили, а вексилляции и часть федератов могли оставаться на месте, под командованием военных магистров завоеванной территории. Все это вело к постепенному «перетеканию» сил презентальных армий в регионы, что было заметно всем, – хотя общая численность сохранялась более или менее неизменной. Такая военная организация снижала вероятность возникновения армейского мятежа – по крайней мере, теоретически. К концу правления Юстиниана константинопольское правительство, по-видимому, вообще не располагало хоть каким-то крупным войском в качестве централизованного резерва³⁸⁸. Возможно, с этой тенденцией связано и уменьшение престижа презентальных магистров, снижение места этого звания в иерархии должностей VI в.³⁸⁹ В италийскую кампанию армия, снабжение которой было организовано плохо, выражала недовольство и время от времени либо отказывалась сражаться, либо открыто угрожала перейти на сторону неприятеля (отдельные отряды или военачальники так и поступали).

Современники критиковали Юстиниана за уменьшение численности войск, чрезмерное внимание к строительству оборонительных сооружений, которые могли быть действенной мерой против врагов, только если комплектовались гарнизонами. А их, по мнению современников императора, не хватало. Но не нужно забывать, что после эпидемий чумы в середине столетия население империи уменьшилось³⁹⁰ и это, возможно, стало чуть ли не основной причиной нехватки солдат. К тому же нам достоверно известно, насколько более подготовленными были солдаты конца правления Юстиниана: а при возросшем «умении» можно обойтись и меньшим «числом». Однако подготовка и снаряжение таких воинов требовали дополнительных средств.

Ругая Юстиниана за все, что бы он ни делал, Прокопий писал, что и войны император вел нехорошо: «Он не считал нужным выждать подходящего времени для задуманного дела, но все затевал не вовремя: в мирное время и в пору перемирия он постоянно злокозненно вынашивал поводы для войны с соседями, а во время войны, безо всякого основания падая духом, по причине корыстолюбия чрезмерно медленно совершал необходимые для дел приготовления и вместо заботы о них размышлял о возвышенном, излишне любопытствуя о природе божества, не прекращая войны из-за кровожадности и склонности к убийствам и вместе с тем не имея возможности одолеть своих врагов вследствие того, что вместо должного по своей мелочности занимался пустяками»³⁹¹. Тем не менее все свои кампании Юстиниан завершил или военной победой, или отсутствием явного поражения. Однако платой за это стало перенапряжение сил, что привело к систематическим варварским вторжениям, разорявшим европейские провинции.