Текст книги "Юстиниан"

Юстиниан: жизнь и дела
(482–565, император с 527)

Ничто не совершается без греха. Лишь Богу ведомо, где Бог…

…От века Бог не подвигал людей на дела, согласные со смыслом. Это Он предоставил им самим. Пускай покупают и продают, исцеляют и владычествуют. Но вот из сокровеннейших глубин доносится глас, который повелевает содеять нечто совершенно бессмысленное: построить корабль на суше, воссесть на гноище, жениться на блуднице, возложить сына на жертвенный алтарь. И тогда, если у людей есть вера, рождается нечто новое…

…Я должен был строить, повинуясь лишь своей вере, не слушая ничьих советов. Другого пути не было. Но при этом люди притупляются, как плохой резец, или срываются, как топор с топорища.

У. Голдинг. Шпиль

Раннее детство: 482—489

В 482 году в провинции Дардания диоцеза Дакия префектуры Иллирик Восточной Римской империи появился на свет некто Петр Савватий⁶¹. Позже, усыновленный своим дядей, он станет Юстинианом, затем получит императорский трон и сойдет в могилу через тридцать восемь лет правления, изменив Византию кардинально. Впрочем, не будем забегать вперед.

Место, где он родился и провел детские годы, историк Прокопий Кесарийский назвал вполне определенно: Таурисий близ Бедериан. Мы также знаем, что спустя много лет император велел заложить неподалеку от своей родины город, назвав его Первой Юстинианой (Юстиниана Прима). Живший несколько позднее Агафий Миринейский также вполне определенно говорит о Бедерианах: «…император Юстиниан, появившийся в нем на свет, естественно, украсил родной город разными сооружениями и из неизвестного сделал его счастливым и дал ему собственное имя»⁶². Но со временем этот город пришел в упадок и исчез. Утрачены и достоверные сведения о том, где находился Таурисий. Современные историки предполагают, что Юстиниана Прима – это Царичин Град, археологический памятник у Лесковаца, в полусотне километров к югу от сербского города Ниша – римского Наисса. Таурисий и Бедерианы отождествляют с местечками Таор и Бадер к юго-востоку от Скуп (Скопье, нынешняя столица Республики Македонии). Это в каком-то смысле «рядом»: расстояние от Таора до Царичина Града по прямой – чуть более сотни километров⁶³. В древности по этим местам пролегал путь Сингидун – Виминаций – Наисс – Фессалоника. Вне зависимости от того, какие варвары владели северной его частью, люди продолжали торговать и жизнь там никогда не замирала. Через Фессалонику же шла Виа Эгнатия – одна из главных дорог империи, связывавшая Диррахий с Константинополем. В общем, от столиц неблизко, но «медвежьим углом» эту местность не назовешь.

Наисс славился своим земляком: именно тут родился равноапостольный Константин Великий. Для античного и средневекового человека мир был гораздо символичнее, нежели для нас. Римлянин V века, доведись ему чуть-чуть заглянуть в будущее, наверняка увидел бы и в месте, и во времени рождения Юстиниана особый знак: ведь менее чем через полвека именно Юстиниану будет суждено, подобно Константину, получить единодержавную власть над всей Римской империей и преобразовать ее.

Места эти, где сходятся границы Болгарии, Сербии и Македонии, обитаемы уже несколько тысячелетий. Здесь смешивались многие племена – как населявшие эту землю издревле, так и занесенные в нее волнами Великого переселения народов. Римляне пришли сюда еще до Рождества Христова и, сообразно своим установлениям, проложили дороги, построили водопроводы, виллы и каменные города. На остатки их деятельности мы постоянно и натыкаемся в окрестностях Таора (примем ту гипотезу, что он и есть Таурисий). Чтобы обнаружить какой-нибудь простой артефакт, не нужна лопата – достаточно посильнее ковырнуть землю носком ботинка: все усыпано осколками плинфы от античных и раннесредневековых построек.

А еще с вершины холма Таора открывается прекрасный вид: с одной стороны – покрытые разноцветным лесом холмы, с другой, внизу, – простор речной долины, далеко-далеко замкнутый цепью увенчанных снежными шапками гор. На их фоне в хорошую погоду различались Скупы. Сама здешняя природа являлась лучшим учителем эстетики, словно говоря Петру Савватию: «Гляди, малыш, вот что следует называть прекрасным!» Выросший в этих местах был просто обречен понимать красоту и, воспитываясь сообразно своему времени, осознавать величие Творца. Как знать, быть может, игра света и объемов собора Святой Софии зародилась именно здесь, в ежедневном любовании величественным пейзажем, в размышлениях о том, что есть по сравнению со всем этим человек, что ему можно, а что – дόлжно.

Общеупотребительным языком в тех краях была латынь: местные жители романизировались очень давно. Но в окружении Петра Савватия могли говорить и на иллирийском (предке современного албанского), и на фракийском языках. Впрочем, свидетельств того, что Юстиниан знал другие языки, кроме латыни и не менее распространенного в Восточноримской империи греческого, не осталось. Впоследствии император (в одной из своих новелл) упоминал, что именно латынь была его родным языком⁶⁴.

Византийские историки именуют Юстиниана то дарданцем, то фракийцем, то иллирийцем. Что именно они вкладывают в эти слова, остается лишь гадать, но большого противоречия тут нет. Дело в том, что подобные определения применимы к человеку как в смысле происхождения от соответствующего племени (фракиец, иллириец), так и в географическом плане («житель провинции Дардания, житель диоцеза Фракия, префектуры Иллирик»). Уже в позднем Средневековье возникла легенда о том, что Юстиниан якобы имел славянские корни и носил имя Управда⁶⁵. Происхождение имени отца нашего героя – Савватий – уже в XIX веке связывали с Сабазием, божеством фракийцев-язычников. Востоковед и византинист А. А. Васильев заметил по этому поводу, что к шестому столетию на Балканах фракийцев в чистом виде уже не было⁶⁶. Нынешние македонцы считают Юстиниана соотечественником и даже воздвигли ему в Скопье памятник. Пусть так, но Юстиниан родился и умер «римлянином», а это понятие не «привязывается» к существующим сегодня национальностям.

Семья Петра Савватия занималась земледелием и, судя по всему, была не очень богатой, из-за чего в литературе Нового времени часто говорится о «крестьянском» происхождении будущего императора. Но вряд ли его отец Савватий принадлежал к крестьянам самого низшего ранга, колонам⁶⁷. Был он, вероятнее всего, мелким землевладельцем, который обрабатывал участок трудом членов своей семьи с привлечением наемных работников или рабов.

Имя матери Петра Савватия не сохранилось⁶⁸. У него были дядя по матери Юстин и сестра, которую звали Вигиланция. Возможно, были еще дядья или тетки: во всяком случае, источники упоминают двух или трех двоюродных братьев⁶⁹.

Таурисий был поселением небольшим, и, если судить по сегодняшним развалинам, жили в нем тесно.

За неимением точных сведений описать детство Юстиниана можно лишь в самых общих чертах, основываясь на нескольких предположениях.

Итак, предположим, что маленький Петр Савватий рос как все дети его круга и что семья его была христианской.

Отношение к ребенку в Византии несколько отличалось от того, к какому привыкли мы. Хотя византийцы понимали, что к ребенку нужно относиться особо, той своего рода «сакрализации» детства, которая принята у нас, у них не было. Хотя в большинстве семей детей желали, любили, о них заботились, если они умирали – по ним искренне скорбели. Ребенок приходил в этот мир обязанным, и мир спрашивал с него, делая поправку на развитие, но, в общем, не более того. «Детство» в юридическом плане тянулось даже дольше нашего – ведь полная правоспособность римлянина начиналась с двадцати пяти лет, хотя основной набор прав, который мы привыкли связывать с окончанием детства (право на вступление в брак, право совершать сделки), юноша приобретал с четырнадцатилетнего возраста. На сохранившихся редких изображениях дети, как правило, запечатлены со взрослым выражением на лицах. Одевали детей в одежду, которую обычно носили взрослые, причем, как правило, в исподнюю – она попроще. Византийские врачи, при вполне приличном для того времени уровне развития медицины, никак не выделяли детские болезни. Игрушки были очень простыми, даже грубыми. Хотя детям наверняка рассказывали и забавные истории, и сказки, детской литературы как таковой не существовало⁷⁰.

Но все вышеперечисленное – вопрос культурной традиции. Были вещи гораздо более серьезные. Например, уголовная ответственность наступала с семи лет⁷¹ – а это при тогдашней системе наказаний далеко не шутка! Лишь при Юстиниане девочкам было официально запрещено заниматься проституцией до десяти лет (во всяком случае, так можно трактовать одну из его новелл, 14-ю). Перешагнув же этот рубеж, ребенок вполне мог оказаться «работающим» в доме терпимости. Нередкими были случаи убийства детей родителями: чаще это случалось с девочками (особенно в сельской местности, в семьях бедняков), но при определенных обстоятельствах гибли мальчики (например, если они рождались у проституток).

Вообще детская смертность была колоссальной: половина детей не доживала до пятилетнего возраста, причем умирали от таких болезней, которые в наше время смертельными не являются, например от ветряной оспы.

По римской традиции новорожденного клали перед отцом на землю. Отец должен был поднять его – таким образом признавая. Если он этого не делал (например, по причине уродства ребенка), младенца удаляли из семьи. В наиболее жестоком случае «удаляли» означает «выбрасывали» – запрет на это был введен достаточно поздно, в III веке, при императоре Александре Севере.

Бывало, детей подкидывали. Статус подкидыша (свободный или рабский) определял глава семейства, нашедшего «подарок». Оказавшихся таким образом в рабах было довольно много. Считать этих детей свободными, даже если они имели заведомо рабское происхождение, повелел как раз Юстиниан⁷².

Глава римского семейства имел «patria potestas», «отцовскую власть», что давало ему в том числе и право продать члена семьи в рабство или даже убить из-за какого-либо значимого проступка⁷³. Это было прекращено при Константине Великом в рамках общей тенденции ограничения античных свобод государством в лице императорской власти. Впрочем, при крайней нужде отец все-таки мог продать своего ребенка в рабство и в послеконстантиновскую эпоху. Но если суд устанавливал, что крайней нужды не было, отец-продавец подлежал наказанию.

Мальчика могли оскопить (евнухи в Византии ценились). Операция была довольно болезненной и опасной: в 142-й новелле Юстиниана говорится, что из девяноста кастрированных выжило лишь трое!⁷⁴ Правда, обращать гражданина империи в евнуха запрещалось еще во времена Домициана, а незадолго до рождения Петра Савватия законом Льва I этот запрет подтвердили. Но законы нарушаются не только в наше время.

Ребенок мог пострадать во время набега варваров или междоусобной войны. Правда, как раз конец V века в этом отношении был для Иллирика спокойным.

Петр Савватий избежал ужасов, о которых сказано выше, и, скорее всего, вел обычную жизнь свободного мальчика.

Какой она была?

Отнятие от груди матери или кормилицы происходило в значительно более зрелом возрасте, нежели сейчас: в три-пять лет⁷⁵. Кормилиц держали повсеместно, даже в семьях с относительно скромным достатком. Нередким явлением был педагог – раб-воспитатель, ходивший за мальчиком, пока тот не вырастал. В более древние времена богатые и образованные семьи для этой цели приобретали ученого грека. В V веке грека заменил просто человек неглупый и отличавшийся благонравием. Такой «дядька» вполне мог быть и у Петра Савватия.

До семи лет трудов и обязанностей практически не было. Ребенок постигал мир.

Вставали дети вместе со взрослыми, рано. Помолившись, завтракали: кто побогаче, мог позволить себе роскошный стол: «белые хлебы, мясной паштет, рыба, всевозможное вино, оладьи, сласти»⁷⁶. Но люди простые (а именно к ним относилась семья нашего героя) обычно питались незатейливо. Например, бобами, чечевицей, куском хлеба (пшеничного или, поскольку мальчик рос на Балканах, ячменного) с сыром, оливками, медом или просто смоченного в вине; мясо или птицу ели редко и понемногу. В пищу могли употреблять то, к чему мы уже непривычны, – например, делали салат из асфодели или мальвы. Вино – вообще особая статья. Византийцы не употребляли молока или кипяченых напитков, а пили воду, смешанную с медом или вином, горячую либо холодную – по времени года. Исключения для детей не делалось, стол был общим. Справедливости ради нужно заметить, что неразбавленного вина ребенку вряд ли бы дали: его употребление считалось признаком пьянства и не приветствовалось даже у взрослых.

Позавтракав, мальчик уходил играть. У Петра Савватия наверняка были волчок или кубарь, обруч, мяч, глиняная свистулька и глиняная же или деревянная лошадка (а может быть, тележка с запряженной в нее такой лошадкой). Отец или дед мог устроить мальчику качели.

Сложно предположить отсутствие у маленьких византийцев игрушечного оружия – щита, копья, деревянного меча и лука со стрелами, – особенно если в семье были служившие в армии (у Петра Савватия в армии служил дядя Юстин).

В сельской местности играли с животными: гусями, курами, цесарками, с любимым щенком, барашком или поросенком.

На ослике, воле, муле или лошади мальчики учились ездить (как верхом, так и в повозке): умение управлять животным являлось жизненно необходимым навыком. Вряд ли бы византийский ребенок удержался от соблазна покататься верхом на козе, овце, незлой собаке или запрячь в игрушечную повозку гуся.

В семьях более или менее обеспеченных, особенно в городах, девочек держали преимущественно дома, на женской половине. Мальчики же могли гулять, встречаться со сверстниками, играть с ними, искать птичьи яйца, ловить птиц, лягушек и ящериц, совершать набеги на окрестные сады, огороды и виноградники. Августин Блаженный, росший в конце IV века в нумидийском Тагасте, вспоминает в более чем серьезной «Исповеди» о своих детских забавах и прегрешениях: «Как я был мерзок тогда, если даже этим людям доставлял неудовольствие, без конца обманывая и воспитателя, и учителей, и родителей из любви к забавам, из желания посмотреть пустое зрелище, из веселого и беспокойного обезьянничанья. Я воровал из родительской кладовой и со стола от обжорства или чтобы иметь чем заплатить – мальчикам, продававшим мне свои игрушки, хотя и для них они были такою же радостью, как и для меня. В игре я часто обманом ловил победу, сам побежденный пустой жаждой превосходства. Разве я не делал другим того, чего сам испытать ни в коем случае не хотел, уличенных в чем жестоко бранил? А если меня уличали и бранили, я свирепел, а не уступал. И это детская невинность? Нет, Господи, нет! позволь мне сказать это, Боже мой, все это одинаково: в начале жизни – воспитатели, учителя, орехи, мячики, воробьи; когда же человек стал взрослым – префекты, цари, золото, поместья, рабы, – в сущности, все это одно и то же, только линейку сменяют тяжелые наказания»⁷⁷. Во времена Петра Савватия с мальчишками Дардании все было примерно так же.

Зимы в тех местах были мягкие, но, когда выпадал снег, дети могли делать горки, играть в снежки, строить «снежные крепости», а случись замерзнуть реке или озеру – скользить по льду. Мальчишки запускали по воде «блинчики» из камней. До нашего времени дошло описание этой игры, сделанное автором III века Минуцием Феликсом: нужно было, «набрав на берегу моря камешков, обточенных и выглаженных волнами, взять такой камешек пальцами и, держа его плоской поверхностью параллельно земле, пустить затем наискось книзу, чтобы он как можно дальше летел, кружась над водой, скользил над самой поверхностью моря, постепенно падая и в то же время показываясь над самыми гребнями, все время подпрыгивая вверх; тот считается победителем, чей камешек пролетит дальше и чаще выскакивает из воды»⁷⁸. Как видим, за последние две тысячи лет нехитрое развлечение не претерпело никаких изменений.

Дети боролись, бегали наперегонки, дрались. Игры могли быть и опасными. К примеру, петроболия – организованное метание камней в группу противников.

Как и сегодня, ребята могли выдумывать игры, имитирующие поведение взрослых в важных ситуациях: семейная жизнь, война, охота, суд, император и его двор, торжественная процессия и т. д. Например, на сохранившейся мозаике с виллы эпохи домината (Дель Казале близ города Пьяцца Армерина на Сицилии) изображена игра в скачки на ипподроме: мальчики едут вдоль игрушечного разделительного барьера, только в колесницы запряжены попарно всякие птицы – голуби, утки, фламинго и даже какие-то странные, похожие на страусов. Иоанн Мосх в «Луге духовном» (начало VII века) рассказывает о чуде, произошедшем, когда дети, пасшие скот, для развлечения разыграли литургию: «…поставили одного в чине священника, двух других произвели в диаконы. Нашли гладкий камень и начали игру: на камне, как на жертвеннике, положили хлеб и в глиняном кувшине вино. Священник стал перед жертвенником, а диаконы – по сторонам. Священник произносил молитвы св. возношения, а диаконы махали поясами, будто рипидами. В священники избран был такой, который хорошо знал слова молитвы, так как в церкви вошел в употребление обычай, чтобы дети во время литургии стояли перед святилищем и первые, после духовенства, причащались св. Таин. В иных местах священники имеют обычай громко произносить молитвы св. возношения, почему, часто слыша, дети могли знать их наизусть»⁷⁹. В данном случае шуточная церемония закончилась вполне серьезно и страшно: с неба сошел огонь, испепелив и хлеб, и камень, а дети едва не погибли. Прибывший разбираться с чудом епископ «назначил детей в иноки и на самом месте устроил знаменитый монастырь». История поучительная, но нам важно свидетельство современника о том, что дети сызмальства ходили в церковь и некоторые, кто посмышленее, могли на слух выучить литургический чин. Это, кстати, означало, что они уже в малолетстве были крещены (некрещеные к литургии не допускались).

Интересно, если дети играли в «императора и двор», не случалось ли так, что именно Петра Савватия выбирали императором?

Около полудня обедали (как правило, но не всегда: совмещение завтрака с обедом в небогатых семьях было распространенным явлением). Римский и ранневизантийский (примерно до VIII века) торжественный обед проходил без стульев или скамей – обедающие возлежали на ложах вокруг стола, – но в простой сельской семье при ежедневном приеме пищи было не до торжеств и могли есть, по древнему обычаю, сидя на скамьях или ларях. Взрослые, если была страда, обедали в поле или винограднике. Дети до семи лет не работали, поэтому маленький Петр Савватий ел дома. Стол в то время уже наверняка покрывали скатертью. Еду с тарелок брали ложками и руками (вилку изобрели византийцы, но позже). В семьях со скромным достатком повседневно употреблялась посуда из глины. Рот и руки вытирали маленьким куском ткани, который назывался «маппа».

После обеда Петр Савватий спал, а потом снова играл, гулял, общался со свободными членами семьи и домочадцами. Ближе к вечеру его купали. Византийцы были людьми чистоплотными и возможность помыться после дня находили всегда. Как правило, при доме была хоть и маленькая, но банька, а если нет – в ближайшем селении или городке точно работала общественная баня.

Спать ложились рано.

В христианской семье (а судя по той религиозности, которой отличался Юстиниан в зрелом возрасте, он был воспитан в очень набожной среде) важное место занимало отправление культа. С молитвой вставали, с молитвой садились за стол, с молитвой отходили ко сну. Когда Петр Савватий засыпал, мать осеняла его крестным знамением и просила Христа и Богородицу охранять его сон и здоровье: сельские жители истово верили в страшные возможности ночных демонов и прочей нечисти.

Маленький Петр Савватий, как и его сверстники, становился свидетелем всех событий окружающей жизни, радостных и горестных. Рождение братьев или сестер, свадьбы, другие праздники, похороны родственников и соседей – во всем этом дети участвовали, постигая мир, привыкая быть членами семьи, рода, общества. Нашему герою повезло: ранние годы пришлись на тот период, когда в Дардании было относительно спокойно. Места, где жила его семья, счастливым образом избежали одновременно и потрясений, связанных с варварским завоеванием Запада, и тех бурных событий, которыми было наполнено правление императора Зинона на Востоке.

Но вот первое семилетие жизни подошло к концу. В связи с этим Петр Савватий вполне мог произнести слова византийской эпиграммы (более поздней, но верной по сути):

Сегодня, Господи, мне исполняется семь лет. Мне больше нельзя играть.

Вот мой волчок, мой обруч и мой мячик. Возьми их, Господи⁸⁰.

Детство закончилось.