Текст книги "Юстиниан"

То, как изложил историю этого заговора Прокопий, оставляет впечатление какой-то недосказанности: хитрый грек или чего-то не знал, или намеренно исказил сведения. В самом деле: император, вовсе не отличавшийся человеколюбием, не просто оставил в живых людей, замысливших его убийство, но впоследствии (около 550 года) назначил Артавана магистром войск Фракии и поручил ему экспедицию на Сицилию! Не исключен и третий вариант: образ мыслей тогдашнего человека (в том числе и нашего героя) настолько сильно отличался от привычного нам, что просто трудно поверить в достоверность происходившего. А может, император увидел Божью кару в смерти Феодоры и решил воздержаться от казней? Впрочем, еще Ф. А. Курганов заметил: «Преступления против законов Юстиниан вообще наказывал строго, но умел являть себя великодушным относительно таких преступлений, которые касались лично только его самого»³⁶⁹.

Семейственность при дворе Юстиниана

Приближать к себе родственников и заводить полезные знакомства с помощью брачных связей – обычай давний.

Когда на Босфоре возникла вторая столица империи, туда, вслед за Константином, потянулись и люди из его окружения. Многие были откровенно низкого звания и выдвинулись только благодаря императору. Для кого-то из них возвышение явилось чистым везением или плодом хитрой интриги. Но для большинства путь наверх лежал через упорные труды: воинские подвиги, участие в гражданском управлении, образование.

Попав на Восток, эти умные, цепкие, удачливые люди начали смешиваться с представителями местной элиты, за плечами которой стояли поколения аристократических предков, земли и деньги. Удачное сочетание для брачных союзов!

Так формировалась новая знать. Но каждая перемена в верхах приводила к тому, что в нее вливались родственники и друзья новых правителей, формируя свои кланы. Кому-то не везло, и он «вылетал» из узкого круга, но в целом, через поколение-другое, вчерашние выскочки обрастали связями и в конечном итоге растворялись в существующей аристократии, обогащая ее «свежей кровью». Так было с испанцами при Феодосии и его детях или с исаврами при Льве и Зиноне. Так произошло с фракийцами при Юстине и Юстиниане.

Вертикальная подвижность общества в Византии всегда была много сильнее, нежели на Западе. Именно поэтому из-под пера византийских мыслителей нет-нет да и выходили заявления о том, что за происхождение от благородных предков можно ценить животных, а людей в большей степени красят личные заслуги. Сказанное, конечно же, касалось только свободных людей, а не рабов или, в Юстинианово время, колонов: тут происхождение определяло статус человека целиком.

Поднявшись к вершинам власти, старый Юстин вытащил на «место под солнцем» не только Юстиниана. В составе элиты оказались и другие его племянники, Вораид, Юст и Герман. Последний сделал самую успешную (не считая Юстиниана) карьеру и вообще мог стать преемником Юстиниана, если бы не умер раньше его. Он оставил вдову Матасунту, внучку Теодориха Великого. Уже после смерти мужа та родила сына, в котором смешалась кровь готских королей и ставших владыками полумира фракийских крестьян.

Юстиниан, не имевший детей, шел по проторенной дороге, усыновляя племянников. Он приблизил к себе сына своей сестры Вигилянции – и тот в положенное время стал императором Юстином II.

Еще более в возвеличивании родственников преуспела Феодора. Вытащив с панели свою сестру Комито, она выдала ее замуж за бывшего оруженосца Юстиниана, полководца Ситу, а ее дочь Софию – за племянника Юстиниана, того самого будущего Юстина II. Но любопытнее всего была судьба внука императрицы (сына незаконнорожденной ее дочери) Анастасия: после неудачной попытки женить его на единственной дочери Велисария Феодора организовала его свадьбу с Юлианой, внучкой патрикии Юлианы Аникии, несколько поколений предков которой были императорами!

Для Германа и его детей заговор имел самые благоприятные последствия: император согласился на брак Иоанна, племянника Виталиана, с дочерью Германа (чему ранее препятствовал) и на брак самого Германа с готской царицей Матасунтой.

Тем временем на Западе духовенство вставало в оппозицию императору – и папе. Против римского понтифика выступили настоятели некоторых монастырей и даже его племянник диакон Рустик. Последний демонстративно отказался служить с папой литургию на Рождество 549 года, и Вигилий в итоге лишил родственника сана. В 550 году поместный собор епископов в Карфагене под руководством Факунда отказался от канонического общения с папой из-за Judicatum’а. Бенената, епископа Первой Юстинианы – города, для возвышения авторитета кафедры которого император предпринял немало усилий и даже ссорился при Сильверии с Римом, – его коллеги из Иллирика, собравшись, отлучили. Скорее всего, именно этим епископам Юстиниан, упорствуя, отправил еще одно послание, где в очередной раз доказывал, что уж совершенно точно следует осудить Феодора Мопсуестийского как «злоучителя» ересиарха Нестория. В помощь императору восточные епископы, съехавшиеся на поместный собор в Мопсуестии, выяснили, что прецедент осуждения автора еретических учений, скончавшегося в мире с церковью, был, и как раз в отношении Феодора: около 470 года местная церковь перестала поминать его имя за богослужением, вписав вместо Феодора имя его противника Кирилла Александрийского.

Готовя сочинение против «трех глав», Юстиниан предполагал, что их осуждение сподвигнет монофиситов к примирению, а Запад отнесется к этому индифферентно: в конце концов, не осудив лично Феодора, Феодорита и Иву, Халкидонский собор все же не одобрил их учения. Император в очередной раз стремился примирить «всех со всеми» и обеспечить таким образом хоть какое-то каноническое единство. Вряд ли он рассчитывал на столь глубокий и долгий раскол, вызванный его собственным трактатом по данному вопросу, – тем более в условиях неоконченной войны с готами…

В общем, Юстиниан просчитался. Пытаясь исправить ситуацию, Вигилий отказался от Judicatum’а. Но 15 августа 550 года папа был вынужден клясться над священными реликвиями (это были четыре Евангелия и гвозди, которыми, по преданию, был прибит Христос) в том, что приложит все усилия к осуждению «трех глав» на предстоящем Вселенском соборе. Клятва эта давалась в присутствии императора, Феодора Аскиды и некоторых сановников, причем в обмен Вигилий, чувствовавший себя совершенно некомфортно из-за нарастающего конфликта с духовенством Запада, просил не только защитить его лично, но и дать привилегии «его церкви».

Тем временем Тотила подошел к Риму и в очередной раз осадил его. Город мог держаться, но исавры, которым давно не платили за службу, соблазнились посулами врагов и 16 января 550 года снова открыли им ворота Святого Павла. Почти весь гарнизон успел бежать. 300 византийских солдат, запершихся в мавзолее Адриана, сначала решили погибнуть в бою, но потом сдались готам и перешли к ним на службу.

Заняв Рим, Тотила устремился в Кампанию и далее на юг, на Сицилию. На полуострове под контролем Константинополя остались лишь четыре города – Равенна, Анкона, Кротон и Отранто. Но, несмотря на военный проигрыш, император упрямо игнорировал попытки Тотилы договориться и не принимал его послов. Вместо этого он назначил главнокомандующим в Италии своего двоюродного брата Германа, снабдив его значительными силами. Тут имелся и дипломатический расчет: женитьба Германа на Матасунте сделала его в каком-то смысле фигурой, приемлемой для тех готов, которые были готовы прекратить войну и покориться византийцам. Однако решительный и способный полководец осенью того же года неожиданно умер в Фессалонике, так и не успев начать кампанию.

Злословец Прокопий, воздавая Герману посмертную хвалу, на самом деле в который раз критиковал Юстиниана – упоминая те добрые качества Германа, которыми император, по мнению писателя, не обладал: «Так внезапно умер Герман, человек исключительной храбрости и энергии, во время войны прекрасный и искусный военачальник, все делавший самостоятельно, хороший организатор, во время мира и при счастливых обстоятельствах умевший очень твердо охранять законы и порядок государственной жизни; он был самый справедливый судья, ссужавший всем нуждающимся большие суммы и за них не бравший никогда никаких процентов, во дворце и при народе наиболее строгий и гордо державшийся, дома же радушный, приятный в обращении, откровенный и приветливый. Насколько у него было сил, он не позволял, чтобы во дворце происходили какие-либо правонарушения против установленных порядков; он никогда не принимал участия в заговорах византийских партий и не имел с ними общения, хотя многие из власть имущих доходили до такой глупости»³⁷⁰.

Из-за событий в Италии и Африке империя не могла выделить войска для нужд Востока. На протяжении 545–550 годов персы пытались расширить свое влияние в западном Причерноморье. Хосров даже пробовал выстроить в Колхиде флот. Можно представить, к каким кошмарным последствиям могла бы привести эта попытка, завершись она успехом! Ромеев спасло чудо: удар молнии поджег заготовленный высушенный корабельный лес, который в итоге сгорел без остатка. На повторение же своей затеи персы не пошли. В 549 году ромеи неудачно осаждали одну из главных крепостей Лазики, Петру. Из ее гарнизона к концу осады могли сражаться не более 150 человек, еще около полутысячи лежали ранеными и больными. Военный магистр Армении Дагисфей ждал, что Петра вот-вот откроет ворота, но на помощь своим из Ирана Хосров отправил многочисленный отряд. Поскольку Дагисфей не обеспечил оборону горных проходов должными силами, персы преодолели их и приблизились к Петре. В римском лагере началась паника, и войско, бросив осаду, бежало. Отряд федератов-цанов, поначалу оставшийся в лагере, через несколько дней ушел в сторону Трапезунда, и Петра осталась иранской.

Юстиниан заменил на посту магистра Армении Дагисфея на Бессу, которому удалось взять Петру после нескольких жестоких приступов, перебив или ранив почти всех ее защитников. Византийцам достался пятилетний запас провианта и воинского снаряжения. Они вывезли всё, что смогли, а крепость разрушили.

Но удача под стенами Петры не привела к решительному перелому. Поскольку византийцы, собирая налоги (а как мы помним, сам Бесса тоже отличался изрядным корыстолюбием), настраивали против себя местных жителей, иранский полководец Мир-Мерое вытеснил ромеев на противоположный, левый берег Риони и занял самые богатые области Лазики.

В Константинополе Юстиниан пытался заключить мир с персидским послом, ибо пятилетний срок предыдущего мирного договора уже давно истек. Впрочем, поскольку в тот момент Иран сотрясали неурядицы (один из сыновей Хосрова по имени Анушзад восстал против отца и развязал гражданскую войну), активных действий, помимо кампании в Лазике, Иран не предпринимал. В 552 году персы согласились продлить договор еще на пять лет при условии выплаты 20 кентинариев золота за пятилетие и еще шести – за те полтора года, что прошли с окончания срока предыдущего договора, то есть по 400 либр золота в год. Однако договор не включал в себя Лазику. Прокопий особенно отметил спесивость и высокомерие посла по имени Йазд-Гушнасп (ромеи называли его Исдигусной).

Жалобы лазов на стяжательство Бессы привели к тому, что Юстиниан снял его с должности магистра войск Армении, подверг суду, по решению которого Бесса был сослан, а его имущество пополнило казну. Новым магистром стал Мартин, его войско было усилено варварами – местными, цанами и африканскими маврами.

В Италии готы оказывали сопротивление византийцам не только на суше, но и на море, собрав значительное число кораблей. Юстиниан направил туда невиданную по численности армию (более 30 тысяч человек). В значительной, если не в основной, своей части воинство Юстиниана было варварским. В его состав входили гепиды, герулы, гунны, лангобарды, армяне и даже пленные персы. Командовал этими разноплеменными отрядами препозит священной опочивальни патрикий Нарсес. Опытный военачальник и храбрый человек, уже бывавший в Италии при Велисарии, он воспринимался Константинополем как тот, кто наконец-то закончит эту войну.

Вторая армия, посаженная на корабли, отправилась в Испанию, где против короля Агилы началось восстание потомков римлян, воодушевившихся надеждой на освобождение от власти варваров-ариан спустя почти полтора столетия после завоевания. Часть вестготов также приняла в нем самое активное участие. Исидор Севильский в своей «Хронике» подчеркивал, что именно предводитель восставших Атанагильд, начав мятеж, обратился за военной помощью к Юстиниану. Армией командовал военачальник римского происхождения патрикий Либерий. Римский аристократ, дослужившийся при остготах до должности префекта претория Италии, а затем префекта претория Галлий, он когда-то был направлен в Константинополь с посольством, остался служить Юстиниану, занимал пост августала Египта и на старости лет (ближе к восьмидесяти!) получил задание возглавить экспедицию на далекий Иберийский полуостров.

Готы тем временем овладели Сардинией и Корсикой, а годом позже снарядили три сотни кораблей и с помощью этого флота разграбили остров Керкиру и эпирское побережье. Нарсес еще не был готов выступать, и Юстиниан отрядил против готов свой флот. В 551 году около местечка Сеногаллия (неподалеку от Анконы) произошла морская битва, в результате которой готский флот был побежден. «Этот морской бой был очень ожесточенным и подобен сухопутному. Выстроив корабли в одну линию к носу с неприятельскими, они посылали друг в друга стрелы и копья; те же из них, которые стремились к славе доблести, оказавшись близко один от другого, когда корабли касались друг друга, бок о бок палубами, вступали в рукопашный бой, сражаясь мечами и копьями, как в пешем бою на суше. Таково было начало этого боя. Но затем варвары, вследствие неумения вести морской бой, продолжали это сражение в полном беспорядке. Одни из них стояли на таком далеком расстоянии одни от других, что давали врагам возможность нападать на них поодиночке, другие же, сбившись в густую кучу, в такой тесноте кораблей мешали друг другу. Можно было бы подумать, что на корабли накинута какая-то сетка из снастей. Варвары не могли ни стрел пускать в своих врагов, находящихся на известном расстоянии, – а если и пускали, то с опозданием и с большим трудом, ни действовать мечами и копьями, когда они были близко. Среди них был ужасный крик и толкотня, они все время сталкивались друг с другом и вновь шестами отталкивались один от другого в полном беспорядке. Они то стягивали фронт, поставив крайне плотно корабли, то расходились на далекое расстояние друг от друга, и в том и в другом случае с вредом для себя. Каждый из них обращался со словами побуждения к близстоящим, с криком и воплями, не с тем, чтобы побудить их идти на врагов, но для того, чтобы заставить их самих держать правильные дистанции друг от друга. Сами себе создав затруднения вследствие такого бестолкового образа действий, они были главнейшей причиной той победы, которую враги одержали над ними. Наоборот, римляне храбро вели бой и искусно руководили морским сражением. Они расположили корабли носами против врагов; они не отходили далеко друг от друга и, конечно, не сходились ближе, чем это было нужно; у них были неизменные, правильно размеренные дистанции между кораблями. Если они видели, что неприятельский корабль отделяется от других, они нападали на него и топили без труда; если они видели, что некоторые из врагов где-либо столпились, то они посылали туда тучи стрел; нападая на находящихся в таком беспорядке и в смущении от собственного столь им вредящего беспорядка, они избивали их в рукопашном бою. У варваров опустились руки благодаря такому несчастному повороту судьбы и совершаемым ими одна за другой ошибкам в сражении; они не знали, как им вести сражение; они не могли ни продолжать морской бой, ни тем более сражаться, стоя на палубах, как в пешей битве на суше; бросив сражение, они стояли в бездействии перед лицом опасности, предоставив все на произвол судьбы. Поэтому готы обратились в позорное бегство в полном беспорядке и уже не вспоминали ни о доблести, ни о приличном отступлении, ни о чем-либо другом, что могло бы принести им спасение, но по большей части поодиночке в полной беспомощности попали в середину врагов. Немногие из них бежали на одиннадцати кораблях и, скрывшись от преследования, спаслись, все же остальные остались в руках врагов. Многих из них римляне тут же убили, многих других уничтожили, потопив вместе с кораблями. Из начальников готов Гундульф бежал, ускользнув с одиннадцатью кораблями, другого римляне взяли живым в плен. Затем воины готов, высадившись на берег с этих кораблей, тотчас их сожгли, чтобы они не попали в руки врагов, а сами пешком отправились в лагерь к войску, которое осаждало Анкону. Передав там все, что произошло, они прямым путем вместе с остальными отступили, оставив лагерь врагам, и сломя голову с великим шумом и смятением бежали в город Ауксим, находившийся поблизости. Немного спустя римляне пришли в Анкону и нашли лагерь врагов пустым. Доставив гарнизону продовольствие, они отплыли оттуда. Валериан вернулся в Равенну, а Иоанн (византийские флотоводцы. – С. Д.) возвратился в Салоны. Эта битва сильно подорвала и самомнение, и силу Тотилы и готов»³⁷¹.

Артаван (тот самый, что несколькими годами ранее хотел убить василевса) возглавил экспедицию на Сицилию и очистил остров от готов.

Тотила, воевавший к тому времени на два фронта (с византийцами и франками, занимавшими север Италии), снова попытался договориться с Юстинианом о мире, но император и на этот раз его предложения отверг.

Предельное напряжение сил государства (войны, общественное строительство, реформы) и сопутствующая этому коррупция привели к тому, что начиная с конца 40-х годов VI века народный гнев стал вновь проявляться открыто. Хотя после «Ники» наступило долгое затишье, причины восстаний никуда не делись. 11 мая 547 года взбунтовался народ на ипподроме. Императору пришлось выслать экскувиторов и прочих воинов. Как и шестнадцать лет назад, солдаты рубили мечами бегущих, и пало много людей, но еще больше затоптали в панике. В июле 549 года очередное побоище между венетами и прасинами привело к убийствам и поджогам. Рассказывая об этом, летописец Феофан замечает: «А во время царского выхода к Евдому, хранители царских одежд (веститоры) потеряли царскую корону, которая нашлась через восемь месяцев, равно сохранилось и было найдено и все украшение короны, в том числе и единственный драгоценный камень». Он не связывает это событие с бунтом, но утрату венца в спокойной обстановке представить сложно. Весна 550 года в столице тоже оказалась щедрой на неприятности. В марте вырвался из стойла и потоптал многих людей слон, приведенный в качестве подарка от кого-то из индийских (эфиопских?) владык и содержавшийся на ипподроме. А 16 апреля в очередной раз буйствовали димы, и под шумок были разграблены некоторые столичные мастерские³⁷².

Той же весной 550 года три тысячи славян перешли Дунай, затем Гебр (видимо, Марицу) и разбили приграничные войска. Далее, в крепости Цуруле (ныне Чорлу), прикрывавшей Константинополь со стороны Фракии, стояла крупная кавалерийская часть презентальной армии. Но ее командиру Асваду не удалось организовать должного сопротивления пришельцам; он был разбит, пленен и казнен самым безжалостным образом: его сожгли заживо, предварительно нарезав ремней из кожи спины. Редкие дружины византийцев, не решаясь дать сражение, лишь следили за тем, как, разделившись на два отряда, славяне занялись грабежами и убийствами: одни двинулись на Константинополь, другие – в Иллирик. Жестокость нападавших впечатляла: оба отряда «убивали всех, не разбирая лет, так что вся земля Иллирии и Фракии была покрыта непогребенными телами. Они убивали попавшихся им навстречу не мечами и не копьями или каким-нибудь обычным способом, но вбив крепко в землю колья и сделав их возможно острыми, они с великой силой насаживали на них этих несчастных, делая так, что острие этого кола входило между ягодиц, а затем под давлением тела проникало во внутренность человека. Вот как они считали нужным обходиться с нами! Иногда эти варвары, вбив в землю четыре толстых кола, привязывали к ним руки и ноги пленных и затем непрерывно били их палками по голове, убивая их таким образом, как собак, или змей, или других каких-либо диких животных. Остальных же, вместе с быками и мелким скотом, которых не могли гнать в отеческие пределы, они запирали в помещениях и сжигали безо всякого сожаления»³⁷³.

Летом 550 года другая славянская рать отправилась в поход на Фессалонику. Огромное войско, комплектовавшееся в Сердике для отправки в Италию, получило приказ заняться фракийскими делами. Лишь тогда славяне, напуганные этим известием, ушли в Далмацию и перезимовали там. Но довольно скоро, через год или менее того, весной, они снова напали и дошли до Длинных стен, где один из их крупных отрядов был уничтожен.