Текст книги "Юстиниан"

…Врагом он был непреклонным и неизменным, в дружбе же был крайне непостоянен. В итоге он погубил многих из тех, к кому благоволил, и никому из тех, кого он единожды возненавидел, не стал другом.

…Судебные решения он выносил не на основании им же самим изданных законов, но в соответствии с тем, где ему были обещаны более крупные и более великолепные богатства. Он не видел ничего постыдного в том, чтобы отнимать у своих подданных имущество, воруя по мелочам, если под каким-нибудь предлогом не мог забрать все, либо неожиданно предъявив обвинение, либо воспользовавшись завещанием, которого не существовало. И пока он правил римлянами, ни вера в Бога, ни вероучение не оставались крепкими, закон не был прочным, дела – надежными, а сделка – действительной»⁴²².

С «демоничностью» императора Прокопий связывал и случавшиеся в Византии стихийные бедствия (землетрясения, наводнения): «В то время как он распоряжался делами римлян, приключилось множество различного рода несчастий, и одни уверяли, что это произошло по причине присутствия и злокозненности обитавшего в нем мерзкого демона, другие же утверждали, что Бог, возненавидя его дела, отвратил себя от Римской державы, уступив место гнусным демонам, чтобы все происходило подобным образом»⁴²³.

Еще раз: вышеприведенная характеристика дана не давно истлевшему покойнику, не низвергнутому и проклятому узурпатору, но еще сидевшему на троне властелину мира!

А что же делать нам, какое мнение о Юстиниане составить?

В соответствии с устоявшимися воззрениями император рассматривал свою власть как «служение народу», заботу о «достойной жизни» людей, доставление подданным блага – во всяком случае, так говорится в его новеллах (77, 80, 85, 148-я)⁴²⁴. Правда, рамки подобного «служения» могут быть весьма широки и в них, при известной изощренности ума, можно вписать такие разнородные мероприятия, как прекращение премиальных выплат солдатам за каждые пять лет службы (в среднем по номисме за год), сокращение расходов на высших чиновников, «оптимизация» содержания врачей и учителей (причем не только государственных, но и муниципальных, – Юстиниан забирал эти средства в фиск), сокращение расходов на зрелища. Об этом много и подробно написано в «Тайной истории», но дошедшие до нас законы Юстиниана таких жестких мер не предусматривают.

Вообще, законы, как ничто другое, отражали характер и умонастроения человека, стоящего во главе империи.

Безусловно уважая авторитет предшественников, Юстиниан в своем законодательстве действительно искал и находил пути для новшеств: например, были расширены права детей и женщин, вольноотпущенников, рабов, закреплены права государственной (православной) церкви, определены основные принципы взаимодействия церкви и государства и т. д. Ревизии, уточнению или изменению подверглись важнейшие отрасли и понятия права – семейное (в том числе право наследования), право собственности, уголовное.

Влияние синклита Юстиниан (особенно в первые годы правления) понизил, превратив его в орган послушного утверждения своих распоряжений. Но с формальной точки зрения синклит как был, так и оставался важным институтом государства, без которого не мог быть издан ни один закон. Ведь согласно установившимся правилам, для издания любого нового закона требовалась пятиступенчатая процедура:

1) обсуждение сенатом и первыми лицами дворца проблемы, требующей нового закона;

2) получение общего согласия по предыдущему пункту и выработка проекта закона;

3) обсуждение сенатом и первыми лицами дворца получившегося проекта;

4) при наличии одобрения – передача законопроекта на рассмотрение императорского консистория;

5) при наличии одобрения в консистории – утверждение закона императором⁴²⁵.

Единоличные конституции император издавать мог, но лишь в чрезвычайных ситуациях.

Что касается реального положения дел с подчинением закону, то истину в этом вопросе мы уже вряд ли установим. Прокопий в «Тайной истории» живописал картину всеобщего умаления суда, бессильного перед «заказными» делами, преступлениями, совершенными влиятельными представителями цирковых партий, а также произвола императора при конфискациях. «Юстиниан был ненасытен до богатства и так необычайно любил чужое, что продавал всех подданных за золото и тем, кто имеет власть, и тем, кто взыскивает налоги, и тем, кто стремится без всякой причины устраивать козни против людей (то есть доносчикам. – Прим. пер.). А у великого множества тех, кто владел немалым, он, под явно пустыми предлогами, отнял все состояние. <…> Однако он не жалел [собранных] богатств…»⁴²⁶ «Не жалел» – значит, не стремился к личному обогащению, а употреблял богатства на благо государства так, как это «благо» понимал. Вот, кстати, история некоего Евлалия, весьма любопытным образом решившего проблему обеспечения своих детей. По каким-то причинам он, будучи комитом доместиков, обеднел и, видимо, заболел без надежды на выздоровление, имея при этом трех незамужних дочерей. Умирая, Евлалий назначил своим наследником Юстиниана, с тем чтобы император расплатился по долгам, давал бы каждой из трех его дочерей ежедневно на пропитание по 15 фоллисов (не очень, надо сказать, большая сумма), а по достижении ими брачного возраста выделил бы на приданое по 10 либр золота каждой. Согласно закрепленному в законодательстве Юстиниана правилу⁴²⁷, наследник отвечал по долгам завещателя в пределах стоимости имущества, установленной в присутствии уполномоченного лица (нотария) и свидетелей (на это давалось три месяца). Если стоимость долгов превышала стоимость имущества, наследник имел право отказаться. В данном случае все имущество Евлалия было оценено в 564 номисмы, то есть менее восьми либр. Тем не менее император не отказался: он унаследовал имущество Евлалия и выполнил его условия, очевидным образом сделав это себе в убыток, а дочерей покойного препоручил заботам Феодоры⁴²⁸.

Самым расходным мероприятием любого государства является война. Не стала исключением и Византия. Но, по мнению В. В. Серова, сетования византийских историков насчет разорительности военных мероприятий Юстиниана выглядят чрезмерными. Согласно подсчетам исследователя, вандальская кампания принесла доход, победы над остготскими королями в Италии – тоже, причем значительный (около 20 тысяч либр золота). Вестготская экспедиция не завершилась значительной добычей, но после нее под контролем византийцев оказались средиземноморская торговля и налоговые поступления с испанских земель. Да, разорительной получилась персидская война, но траты на нее (15–20 тысяч либр) были с запасом перекрыты западными кампаниями⁴²⁹.

Громадные деньги уходили на обширнейшее строительство. Юстиниан покрыл сетью обновленных и вновь построенных городов и крепостей европейскую, азиатскую и африканскую части империи⁴³⁰. Ни один византийский властитель ни до него, ни после строительной деятельности таких объемов не вел. Потомков поражали военные сооружения, великолепные дворцы и храмы, оставшиеся со времен Юстиниана везде – в Италии и Ливии, в Колхиде и Пальмире. Только на Балканах было сооружено заново или основательно отремонтировано около 600 укреплений, среди них – более 80 крепостей на Дунае. Тем не менее существуют работы, доказывающие, что рассказы о неподъемных тратах государства на юстиниановы стройки – преувеличение⁴³¹.

А затраты на церковь? Общая стоимость собора Святой Софии составила 3200 кентинариев золота – на март 2018 года по мировым биржевым ценам это чуть менее 4,5 миллиарда долларов США. К этому нужно прибавить расходы на содержание 525 человек причта (по закону Юстиниана; потом стало еще больше). Помимо Святой Софии только в Константинополе и окрестностях по велению императора было возведено еще более двух десятков храмов! Некоторые из них функционируют без перерыва по сей день – например, монастырь Святой Екатерины на Синае. Однако не все современники с восторгом относились к грандиозным масштабам созидательной деятельности Юстиниана: «…он воздвиг повсюду множество святых храмов со всяческим великолепием и другие богоугодные дома для попечения о мужчинах и женщинах, о стариках и детях и о страдающих различными недугами; он выделял на эти цели огромные суммы; он сделал также несчетное число других благочестивых [дел], которые были бы угодны Богу, если бы творящие их совершали все на свои собственные средства и если бы деяния во имя него были безупречными»⁴³².

* * *

В общем, если критично подойти к сочинениям византийских историков, то под напластованиями их оценок можно разглядеть реального человека, в характере которого сочетались самые разные свойства: решительный правитель, он, случалось, вел себя как откровенный трус; ему присущи были как алчность, так и щедрость; мстительный и беспощадный, он мог казаться и быть великодушным, особенно если это умножало его славу; обладая неисчерпаемой энергией для воплощения своих грандиозных замыслов, он был способен отчаиваться и «опускать руки» или, напротив, упрямо доводить до конца явно ненужные начинания. Он обладал феноменальной работоспособностью, умом, был талантливейшим организатором, умел подбирать помощников и делегировать им полномочия. С другой стороны, есть немало примеров того, как он лично брался за исполнение дел. Быть может, император до старости доказывал – и, прежде всего, самому себе, – что он, провинциал, крестьянин, – не баловень судьбы, а человек, пробившийся наверх благодаря собственным талантам?

Юстиниан отличался хорошим здоровьем и отменной выносливостью. Спал он действительно мало, по ночам занимаясь всевозможными государственными делами, за что получил прозвище «бессонного государя». В храме Святых Сергия и Вакха (ныне – стамбульская мечеть Кучук Айя-София) сохранилась опоясывающая наос надпись внутреннего антаблемента, с превеликим искусством вырезанная на мраморе. Она гласит: «Другие императоры почитали мертвых мужей, чьи деяния были бесполезны, а вот наш скиптродержец Юстиниан, споспешествуя благочестию, почтил прекрасным храмом Сергия, слугу Христа, Создателя всего. Ни горячее дыхание огня, ни меч, ни другие мучения от пыток не смутили его. Во имя Христа-Бога он пошел на смерть, кровью заслужив себе небо в качестве жилища. Пусть он во всех [начинаниях] охраняет власть недреманного владыки (Юстиниана. – Прим. пер.) и увеличивает могущество боговенчанной Феодоры, чей разум блистает благочестием и чьей заботой являются непрестанные усилия по обихаживанию неимущих»⁴³³.

Поскольку император мало спал ночью, он отдыхал в дневное время. Но когда строился собор Святой Софии в Константинополе, Юстиниан вместо послеобеденного сна ходил контролировать стройку. По словам Прокопия, тогда император вообще спал не более часа⁴³⁴.

Пищу василевс принимал нередко самую простую, никогда не предавался обжорству или пьянству. Перед Пасхой ревностно постился, по два дня подряд обходясь лишь водой и небольшим количеством трав или овощей.

К роскоши Юстиниан был безразличен, но, понимая значение внешности для престижа, не жалел на это средств: убранство столичных дворцов и зданий, великолепие приемов приводили в изумление не только варварских послов и царей, но и искушенных жителей Рима. Однако в 557 году, когда многие города оказались разрушены землетрясением, император незамедлительно отменил пышные дворцовые обеды и подарки, а сэкономленные немалые деньги отправил пострадавшим.

Юстиниан бывал снисходителен к обидчикам: так, однажды он никак не наказал племянника Анастасия патрикия Прова, который в консистории заспорил с императором, а под конец перепалки оскорбил его.

Внешне Юстиниан никогда не терял присутствия духа, не позволял себе на людях гневаться или кричать, отдавал даже самые страшные приказы мягким голосом. Он жаловал доносителей и по их наветам мог ввергнуть в опалу ближайших придворных.

От долгого молебствования император приобрел язву на ноге, которую исцелило только прикосновение к священным мощам мучеников. В делах веры Юстиниана отличала щепетильность. Он не только истово молился и постился, но не позволял себе таких признаков «двоеверия», как обращения к астрологам или, что еще хуже, колдунам. По сведениям Прокопия, астрологов подвергали порке и шельмованию: возили по Константинополю на верблюдах для потехи толпы⁴³⁵. Иоанн Никиусский сообщает, что когда императору предложили использовать против Хосрова Ануширвана некоего чародея, он отверг этот совет, с негодованием воскликнув: «Я, Юстиниан, христианский император, буду торжествовать с помощью демонов?!»⁴³⁶ Одно, наверное, не вполне понимал (или понимал, но не хотел принять) Юстиниан: восточное, византийское христианство не является религией «законного авторитета»⁴³⁷. То есть в догматических вопросах ни до Юстиниана, ни в его время, ни после него императору совершенно недостаточно было, образно говоря, «топнуть ногой», чтобы все начали верить по его слову. Да, император управлял церковью как институтом, смещал епископов, отнимал или, напротив, даровал имущество. Но в вопросах веры он мог лишь облегчить победу своей точке зрения, используя возможности государства. Не случайно многие восточные мученики пострадали, противодействуя не языческим, а именно христианским императорам.

На протяжении всей своей жизни Юстиниан пытался достичь идеала: единый и великий Бог, единая и великая Церковь, единая и великая держава, единый и великий правитель. В этом смысле он оказался одним из многих в череде лидеров, безжалостно волокущих страну в светлое будущее, – при этом, как ни парадоксально, идеологию этого будущего он пытался искать в прошлом, в идеалах «непогрешимой древности». И Римская империя действительно восстановилась, но за это пришлось заплатить неимоверным напряжением сил государства, обнищанием народа и сотнями тысяч жертв. Юстиниан умер, а уже его преемник Юстин II в одной из новелл сокрушался: «Мы нашли казну разоренной долгами и доведенной до крайней нищеты и армию до такой степени расстроенной, что государство предоставлено беспрерывным нашествиям и набегам варваров»⁴³⁸. Да что новелла! Если верить Кориппу, критика Юстиниана, обвинение его в неверном устроении дел государства и расточительности прозвучали уже в тронной речи нового императора: «Многие вещи были слишком пренебрегаемы, пока мой отец был жив, и в результате измученная сокровищница сократила столько долгов, что мы предлагаем, движимые благочестием, восстановить несчастных людей. Пусть мир радуется, что все, что не было сделано или претворено в жизнь из-за старости нашего отца, было исправлено во времена Юстина…»⁴³⁹

В XII веке при константинопольском патриархе Иоанне IX Юстиниан был прославлен как святой, с днем поминовения 2 августа. Впоследствии Константинопольская церковь добавила 14, 15 и 16 ноября. Русская православная церковь и по сей день, 14 ноября по юлианскому календарю, чтит память «христолюбивых василевсов Юстиниана и Феодоры».

Окружение Юстиниана

Только написав про людей, окружавших Юстиниана, осознаешь, что самые значительные личности из них – провинциалы, как и сам Петр Савватий Юстиниан. Феодора – с востока, Трибониан – из Памфилии, Велисарий – из Фракии, Мунд – оттуда же, Нарсес и Сита – армяне, Петр Варсима – сириец, Иоанн Каппадокиец – тоже понятно кто. Анфимий – малоазиец из Лидии, Исидор – тоже. Как и многие другие, которым в этой книге просто не нашлось места…

ФЕОДОРА

(ок. 497–548, императрица с 526)

Как и Юстиниан, она родилась далеко от столицы: где-то в Сирии или на Кипре. Позже ее семья перебралась в Константинополь, где отец Феодоры, прасин Акакий, получил должность смотрителя медведей столичного цирка. Он рано умер, и Феодора, тогда еще ребенок, вместе с матерью и двумя сестрами (старшей, Комито, и младшей, Анастасией) некоторое время жила в крайней бедности. В какой-то момент матери повезло вторично выйти замуж, и она стала хлопотать о передаче должности покойного новому мужу. Простат прасинов Астерий отказал, предпочтя другого. Мать Феодоры не придумала ничего лучше, как в день представлений выйти на арену с тремя малолетними дочками и умолять народ о снисхождении. Прасины не вняли просьбе, в отличие от венетов, давших мужу вдовы искомую должность. Считалось, что из-за этого случая Феодора на всю жизнь сохранила враждебное отношение к «зеленым».

Будущая супруга Юстиниана начала свою карьеру с прислуживания старшей сестре, которая добывала средства к существованию игрой в театре и проституцией. Сама Феодора, отличавшаяся гибким телом и выразительным лицом, со временем тоже стала выступать в мимах и пользовалась успехом у столичной публики, потешая ее зрелищами не особо утонченными (см. об этом подробно выше).

После того как ее бросил Гекебол, Феодора долгое время скиталась по южным и восточным провинциям империи. Некоторое время она жила в Александрии.

Появившись наконец в Константинополе, Феодора отказалась от былого шумного образа жизни, оставила театр и начала совершенствовать свои знания, наняв учителей для занятий науками. Что с ней случилось – неведомо. Быть может, она прочла либо услышала рассказ о преображении блудницы? В те времена подобных историй из уст в уста передавалось много: достаточно вспомнить хотя бы Житие святой Пелагии, бывшей танцовщицы Маргарито, или Марии Египетской, с двенадцати до двадцати девяти лет бывшей проституткой, а затем удалившейся в иорданскую пустыню и (отметим это!) еще жившей там, когда Феодора странствовала по Востоку. Автор Жития святой Марии писал, что она, уже удалившись в пустыню, даже совестилась вспомнить, сколь «неудержимо и жадно влеклась к мужчинам…», а также то, что иной раз отказывалась от платы, чтобы привлечь к себе побольше желающих⁴⁴⁰. Читал ли этот автор «Тайную историю» или просто вышло сходным образом? Неясно. Можем ли мы предположить, что Феодора встретила Марию и получила от нее наставление? Это маловероятно: святая в пустыне чуралась людей. А вот с Севиром Антиохийским Феодора вполне могла пообщаться. Не этот ли страстный человек причастен к ее обращению и не от этого ли обращения она на всю жизнь приобрела уважение к монофиситству?.. Возможно и более приземленное объяснение: она просто решила уменьшить свою скандальную известность в качестве гетеры и подучиться, чтобы продавать себя подороже.

В общем, причин изменения ее поведения мы не знаем.

Племянник императора увлекся Феодорой, заставил дядю возвести ее в достоинство патрикии и издать указ, разрешавший лицам сенаторского сословия заключать браки с бывшими актрисами и проститутками. Надо сказать, что переход женщины из разряда публичных к более высокому статусу был затруднен еще и тем, что эти профессии были наследственными. Но он был возможен, и как раз замужество позволяло такому произойти. Женщины сцены во все времена привлекали мужчин, и чувства некоторых из них могли, как губка краску, стереть позорное прошлое – было бы желание. Византийский писатель Аристенет в первой книге «Любовных писем» использует подобный сюжет, рассказывая о некоей Мелиттарион («пчелке»), которая пела в миме, потом влюбилась в некоего молодого человека, и тот женился на ней. В итоге она даже переменила имя, больше похожее на кличку, стала носить неброские браслеты на запястьях и ступнях («действительно достойные свободной», – замечает Аристенет, намекая на наследственный статус такой профессии), простое покрывало, простую прическу, говорила тихо и помалу и ходила по улице «склонив голову, размеренной поступью, как следует скромной женщине»⁴⁴¹.

Однако жена Юстина I, как уже упоминалось, оказалась категорически против союза Юстиниана и Феодоры. Свадьба их стала возможной лишь в 523 году, после смерти императрицы.

1 августа 526 года Феодора вместе с супругом была торжественно коронована императорской диадемой, и теперь толпа на ипподроме рукоплескала ей уже не как актрисе, а как своей госпоже. Феодора оказалась достойной этой чести! Обладая ясным умом и твердым характером, она долгих 22 года правила государством, будучи самой влиятельной и верной помощницей из всего окружения Юстиниана. «Император, – писала она одному из придворных Хосрова Ануширвана, – ничего не предпринимает, не посоветовавшись со мной»⁴⁴². Прокопий не случайно воспроизвел эту фразу в хульном сочинении. Он подчеркивал, что императрица вмешивалась не в свое дело, вела себя «не по правилам». Ведь античный мир в социальном плане был миром мужчин, и в союзе мужчины и женщины равенства не предполагалось: именно первый признавался главным, причем в самой важной сфере – общественной. Несмотря на все уважение, проявляемое в традиционном греко-римском обществе к матери, жене или девственнице, женщины были лишены гражданских прав. Речь даже не о праве участвовать в выборах, а о такой простой вещи, как наследование имущества и владение им: соответствующая возможность появилась лишь у женщин Византии благодаря закону императора Константина от 326 года и позднее была подтверждена как раз Юстинианом.

Царство византийской женщины начиналось там, где заканчивалась улица: в доме. Если женщина начинала выполнять «внешние» социальные функции, это выглядело не вполне привычным, особенно если в семье был жив мужчина: отец, старший брат, муж. Конечно, принадлежность к царскому роду предполагала исключения, но приходились они, как правило, на ситуацию «безмужества». Именно в таких ситуациях действовали самые знаменитые женщины-правительницы античности: Клеопатра (которая свергла своего ничтожного младшего брата), Зенобия (начавшая править Пальмирой, когда ее муж Оденат был убит, а сын Вабаллат – слишком юн), Галла Плацидия (правившая, когда Гонорий умер, Феодосий II находился далеко, а сын Валентиниан III был младенцем), да та же Ариадна, чья важнейшая роль при переходе власти к Анастасию как раз и заключалась в том, что она выбрала себе в мужья императора. Феодора стала первым примером полноценного участия женщины в управлении римским государством, причем не тайного, а открытого и зафиксированного правилами участия. Официальные лица, давая присягу при вступлении в должность, клялись в верности не только императору, но и императрице, чьи имена следовали за обращением к Богу, Богоматери, архангелам Михаилу и Гавриилу, – Юстиниан по этому поводу специально издал новеллу (8-я). И не случайно посвятительные надписи Юстиниана в соборе Святой Софии или Святых Сергия и Вакха сохраняли имена обоих супругов. Как и монограммы на капителях колонн Святой Софии: если приглядеться повнимательнее, видно, что они – двух разных типов; это как раз и есть их имена и титулы, «Юстиниан император» и «Феодора августа».

Столь непривычное «единение» окружающие видели и порой прославляли, находя для этого подчас самые забавные поводы. Так, Хорикий Газский в своей речи по поводу врумалий императора, отметив, что буквы их имен – соседние (в греческом Ι следует сразу после Θ), льстит вполне в духе времени: «Если вам когда-нибудь приходило в голову подсчитывать отдельные буквы [от имени императора], я думаю, вы заметили, что в отношении слогов это чрезвычайно долго, так как и должно быть, ведь император является величайшим из всех достоинств. Тем не менее, как и должно быть, его имя не должно стоять в стороне от имени императрицы, даже не в буквах. В них тоже должно быть ясно, что одна общая гармония между ними существует. Соответственно, ни один посредник не явится, чтобы разделить инициалы их обоих»⁴⁴³. В целом же деятельное поведение Феодоры было нетипичным и, с традиционной точки зрения, вызывающим.

Не отличаясь кровожадностью, Феодора тем не менее была злопамятна и мстительна. «Взгляд ее из-под насупленных бровей был грозен»⁴⁴⁴, – как отмечал Прокопий. Она никогда не прощала ни своих врагов, ни пренебрежительного к себе отношения, смещая или отправляя в ссылку неугодных ей сановников. Ее самовластие не знало границ: в течение более чем двух лет она тайком и безнаказанно продержала в подземельях дворца чем-то провинившегося перед ней Вузу, отмеченного когда-то званием консула, и никто даже не смел заикнуться о его участи. Прокопий считал, что подобное она проделывала неоднократно: «Когда же она не желала, чтобы наказание виновного стало как-то известным, она делала следующее. Если тот был именит, она, вызвав этого человека, с глазу на глаз препоручала его кому-либо из своих помощников с приказом переправить его в самые отдаленные пределы Римской державы, и тот в неурочный ночной час сажал его, закутанного с головой и связанного, на корабль и отправлялся с ним туда, куда повелела эта женщина. Там, передав его в еще большей тайне тому, кто был сведущ в подобной службе, он удалялся, приказав охранять этого человека самым тщательным образом и запретив говорить кому-либо о нем, до тех пор пока либо василиса не сжалится над несчастным, либо он не скончается, измученный годами медленной смерти вследствие невзгод существования в этом месте и полностью изнуренный»⁴⁴⁵. Некий человек, приближенный Велисария, по ее приказу четыре месяца простоял в подвале, привязанный короткой веревкой за шею, как осел в стойле; в итоге он сошел с ума и умер. Бывший консул Приск, нотарий императора, за плохие речи о ней был лишен имущества и посажен в тюрьму города Кизика. Ожидая худшего, Приск сделал подкоп, бежал и спас свою жизнь лишь тем, что принял духовное звание. Подобная история приключилась даже с пасынком самого Велисария Фотием, который дважды сбегал из застенков Феодоры и тоже вынужден был принять монашеский постриг. Она запросто могла приказать извлечь просящего защиты из храма – и ни один священнослужитель не смел ей в том воспрепятствовать.

За соблюдением всех тонкостей этикета, связанных с поклонением царственным особам, она следила с болезненным вниманием, любила богатство и внешний блеск. Как-то раз в путешествии за пределы Города ее сопровождала четырехтысячная (!) свита из различного ранга вельмож, слуг и охраны⁴⁴⁶. Неподалеку от Святой Софии, на берегу Босфора, в квартале Аркадианы, был построен беломраморный портик со статуей августы. В честь императрицы назвали несколько городов и даже провинцию в Сирии.

«За телом своим она ухаживала больше, чем требовалось, но меньше, чем она желала. Ранее раннего она отправлялась в бани и очень поздно удалялась оттуда. Завершив омовение, она направлялась завтракать, позавтракав, отдыхала. За завтраком и обедом она отведывала всякой еды и питья, сон же у нее всегда был очень продолжительным, днем до сумерек, ночью – до восхода солнца… Попасть же к василисе было невозможно даже кому-либо из архонтов, разве что он потратит на это массу времени и труда, но все они с рабским усердием постоянно пребывали в ожидании, все время находясь в узком и душном помещении. Ибо отсутствовать здесь для любого из них означало подвергнуть себя смертельной опасности. Все это время они стояли на цыпочках и каждый изо всех сил старался держать голову выше, чем соседствующие, чтобы евнухи, выходя, могли его заметить. Приглашались же лишь некоторые из них, и то с трудом и по прошествии множества дней, а войдя к ней, они в великом страхе как можно скорее удалялись, лишь пав перед ней ниц и коснувшись краешком губ ступней обеих ее ног. Говорить с ней или просить ее, если она сама не повелевала этого, было недопустимо. Государство погрязло в раболепии, получив в ее лице надсмотрщика рабов»⁴⁴⁷.

Впрочем, не следует думать, что Феодора представляла собой сибаритствующую пустышку, озабоченную лишь внешним блеском или изощренной местью своим личным врагам. В трудную минуту Юстиниан всегда находил у своей супруги поддержку. Именно решительность Феодоры на дворцовом совете в охваченном восстанием Городе в январе 532 года спасла Юстиниану трон, а может быть, и жизнь – по версии Прокопия.

Никто из историков, упоминавших о безнравственности Феодоры до брака (особенно в этом преуспел Прокопий), не смог указать ни единого примера аморальности ее после замужества. Напротив, она часто помогала попавшим в беду женщинам, сурово преследовала растлителей. Ф. И. Успенский считал, что во многом благодаря ей в Византии появились «необъяснимые с точки зрения римского права» и нетипичные, скажем, для западного Средневековья законы, охранявшие права женщин, – например, о возможности женщины наследовать имущество, о разводах, о праве женщины быть опекуном и т. д.⁴⁴⁸ Было прекращено действие бесчеловечного правила, согласно которому свободнорожденная женщина, состоящая в любовной связи с рабом, сама становилась рабыней. Особая тема – законы, карающие, выражаясь сегодняшним языком, «нарушителей половой свободы». Кодекс Юстиниана прямо запрещал господам насиловать рабынь или принуждать рабыню к занятию проституцией. Но император пошел еще дальше: 14-я новелла, обращенная ко всему народу Константинополя, приравняла к уголовникам вообще «грабителей чести и похитителей целомудрия»⁴⁴⁹. Лица, виновные в принуждении девушек к проституции, подлежали аресту и смертной казни. Столичные дома терпимости были закрыты, их содержатели изгнаны, а проституткам предоставили возможность жить в специально отведенном для их «исправления и раскаяния» монастыре⁴⁵⁰. Ну а если раб предотвращал похищение девушки, то он без всякого согласия господина получал свободу. Сама же императрица лично организовывала поиски лиц, которые приобретали у бедняков дочерей для работы в публичных домах (Иоанн Малала называет цену таких сделок – пять номисм за человека), выкупала этих девушек обратно и, дав по номисме и комплект одежды, отпускала⁴⁵¹.

Феодора покровительствовала монофиситам, и именно в ее покоях во дворце Хормизда находили убежище их опальные иерархи или простые монахи, преданные этому учению. Евагрий, говоря о различии в религиозных убеждениях стойкого халкидонита Юстиниана и его жены, замечает, что «либо они истинно так мыслили – ибо когда речь идет о вере, расходятся и отцы с детьми, и дети с родителями, и жена со своим мужем… – либо условились по какому-то замыслу… так что один лелеял наших (халкидонитов. – С. Д.), а другая великими богатствами поощряла чужих»⁴⁵². В позднем Средневековье даже появилась легенда, согласно которой Феодора происходила от благочестивого сенатора-монофисита. Иоанн Никиусский, писавший на рубеже VII и VIII веков, с благодарностью отмечал роль императрицы в спасении тысяч жителей Александрии: согласно писателю, именно благодаря ее заступничеству Юстиниан отказался подавлять силой выступление александрийских монофиситов, случившееся около 535 года⁴⁵³.

Если верить Иоанну Эфесскому, лично знавшему Феодору, та вполне могла заставить чиновника поступить против воли императора. К примеру, однажды она, угрожая «снять голову» дуксу Фиваиды, вынудила его задержать императорского священника-халкидонита, направлявшегося крестить нубийцев, чтобы посланный ею священник-монофисит успел сделать это раньше, – и дукс, далеко не последний человек в государстве, подчинился!⁴⁵⁴