Текст книги "Юстиниан"

Мечта Юстиниана о воссоединении Римской империи исполнилась. Правда, галльские владения королевства Теодориха подпали под власть франков, а былая северная граница на десятки, а где-то и на сотни километров сдвинулась к югу. Время от времени вспыхивали мятежи. Так, в 554 году Нарсесу пришлось бороться со своим вчерашним союзником герулом Синдвальдом, попытавшимся основать независимое королевство севернее Вероны. Собственно же Италия была разорена, по дорогам истерзанных войной областей бродили разбойники; пять раз (в 536, 546, 547, 550 и 552 годах) переходивший из рук в руки Рим обезлюдел, и резиденцией наместника Италии стала Равенна.

13 августа 554 года Юстиниан выпустил «Прагматическую санкцию», отменявшую все нововведения готов после Теодата: земля возвращалась прежним хозяевам, равно как и освобожденные королем Тотилой рабы и колоны³⁹².

Римский сенат, многие члены которого были разорены или погибли, утратил остатки былого влияния, став фактически городским советом. На фоне умаления его политической роли всё большим влиянием пользовалась церковь во главе с римским епископом – тем более что законодательство Юстиниана возвысило общественный статус епископов. В 555 году папой стал энергичный и патриотически настроенный диакон Пелагий. Усиливая свои позиции не только в политике, но и в экономике, прибирая к рукам многочисленные земли, превращаясь в источник дохода для разоренной страны, римский епископ становился настоящей властью для римлян. Так закладывалась конструкция, на века определившая судьбу Италии и всей Западной Европы. Верховное гражданское управление тринадцатью провинциями Италии было возложено на префекта претория Италии, военное – на магистра. Возобновилась раздача государственного хлеба жителям самого Рима, что не могло не радовать тамошних бедняков.

Добрые для императора вести пришли в Константинополь и из далекой Испании. Старец Либерий воевал там вполне успешно. Сначала византийцы действовали в союзе с узурпатором Атанагильдом, затем – против него и отвоевали юго-восток Испании с городами Кордовой, Картаго-Новой и Малагой. Это, конечно, была лишь жалкая часть былой римской Испании, но всё же еще один успех!

Со временем по велению Юстиниана власти отстроили и Рим, и Медиолан, и Равенну, и десятки других городов, но тем не менее «истинного возрождения в правление византийцев Италия так и не достигла из-за введенной здесь налоговой системы и злоупотреблений сборщиков податей»³⁹³. Это, наверное, можно сказать и об Испании. Владение территориями, отрезанными морем и варварами, требовало всё больших усилий. В конечном итоге империя с этой задачей не справилась. Но это будет потом. Пока же в обществе царила эйфория от «воссоединения земель».

Между тем некоторые осуждали Юстиниана уже тогда. Они полагали, что пока империя, напрягая последние силы, сражалась за Италию и Испанию, Иллирик и Фракия превращались в варварские вотчины. Одним из таких критиков был, естественно, Прокопий Кесарийский: «За это время войны (с готами. – С. Д.) варвары стали владыками всего Запада. Для римлян эта война с готами, хотя вначале они одержали ряд блестящих побед… принесла тот результат, что они не только без всякой пользы для себя погубили много людей и истратили денег, но сверх того потеряли всю Италию и должны были видеть, как Иллирия и Фракия подвергаются грабежу и уничтожению без всякого сожаления со стороны варваров, поскольку они были соседями этих стран. Произошло это следующим образом. В начале этой войны все те части Галлии, которые были им подвластны, готы отдали германцам, полагая, что у них не будет сил одновременно бороться на два фронта – и с римлянами, и с германцами… Этому факту римляне не только не могли помешать, но император Юстиниан сам подтвердил, закрепив его в их пользу для того, чтобы не встретить со стороны этих воинственных варваров какого-либо враждебного противодействия, в случае если и они будут вовлечены в эту войну. Ведь франки не считали свое обладание Галлией надежным, если к этому делу не приложит своей печати самодержавный император. С этого времени короли франков получили в свои руки Массилию (Марсель. – С. Д.), бывшую фокейскую колонию, и все приморские местности и владели морем в этих местах. Они стали председателями на конных состязаниях в Арелате (Арле. – С. Д.), они стали чеканить золотую монету из металлов, бывших в Галлии, выбивая на этом статере образ не римского самодержца, как это было в обычае, но собственно свое, франкских королей, изображение…

Когда дела готов и Тотилы оказались лучше, чем у римлян, то франки без всякого труда присвоили себе большую часть Венетской области, так как ни римляне не могли им сопротивляться, ни готы не были в состоянии вести войну против них обоих. Со своей стороны и гепиды захватили и держали в своей власти город Сирмий и большую часть Дакии, после того как император Юстиниан отнял эти места у готов. Они обратили в рабство живших там римлян и, идя всё дальше и дальше, грабили и совершали насилия над Римской империей. Поэтому-то император перестал давать жалованье, которое они издавна привыкли получать от римлян. Что касается лангобардов, то император Юстиниан одарил их городом Норикой, крепостями в Паннонии и многими другими местностями, сверх того дал им огромные суммы денег. Поэтому лангобарды переселились из наследственных владений и осели на этом берегу Истра, недалеко от гепидов. Они в свою очередь грабили Далмацию и Иллирию вплоть до пределов Эпидамна и обратили в рабство жителей. Когда же некоторые из их пленных сумели бежать и вернуться на родину, то варвары, проходя по всей Римской империи как союзники римлян, если опознавали здесь кого-нибудь из бежавших, захватывали их как своих личных беглых рабов и, оторвав от родителей, уводили к себе домой, так как никто им в этом не препятствовал. Затем с соизволения императора другие места Дакии, около города Сингидона (Сингидун, Белград. – С. Д.), заняли эрулы – они и ныне живут там; и они также делали набеги на Иллирию и местности, прилегающие к Фракии, и на широкое пространство опустошали их. Некоторые из них стали римскими солдатами и были зачислены в войска под именем “федератов” (союзников). И всякий раз, когда отправляются послы эрулов (герулов. – С. Д.) в Византию, они без большого труда получают от императора жалованье для тех людей, которые грабят римских подданных и затем спокойно удаляются.

Так поделили между собой варвары Римскую империю»³⁹⁴.

Действительно, если дела на дальнем Западе и на Востоке улаживались, то дунайская граница буквально трещала по швам. Хотя Юстиниан строил и подновлял фракийские крепости, из-за масштабных войн в Италии и на Востоке они испытывали хронический некомплект гарнизонов, что снижало их ценность даже в случае относительно малочисленных набегов. Через эту цепь укреплений продолжали рваться славяне и остатки могущественного столетие назад гуннского союза племен.

Закат: 555—565

События последних лет Юстиниана словно возвращают нас к началу его царствования: набеги варваров на европейские провинции, вялотекущее противостояние с персами, беспорядки в столице и других крупных городах, стихийные бедствия, пожары. И так чуть ли не каждый год.

Не успели в Константинополе порадоваться окончанию италийской кампании, как снова грозные вести пришли с Востока. Весной 555 года в Лазику вторглась новая армия персов, на вооружении которой состояли боевые слоны. Элефантерия не помогла иранцам: во время осады города Фазиса ромейский воин поразил одного слона в глаз. Обезумевшее животное начало метаться, топча персидскую пехоту и распугивая кавалерию. Византийцы увидели, что у врага случилась какая-то неприятность, и перешли в наступление. Иранцы были разбиты и бежали. В итоге, оставив в Лазике небольшой отряд панцирной кавалерии, персидский главнокомандующий Нахорган увел большую часть людей домой вместе со слонами. Византийцы вернулись в район своих былых владений, и в том же 555 году покинутый ранее Севастополис был вновь отстроен и снабжен гарнизоном.

А вот победитель персов Мартин по окончании кампании был снят с поста и уволен из армии в связи с преступлением, совершенным по отношению к царю лазов Губазу.

Про этот случай имеет смысл рассказать подробнее. В Лазике два высокопоставленных ромея, чиновник Рустик и офицер Иоанн, пользуясь служебным положением и рассчитывая на покровительство главнокомандующего Мартина и на то, что «война все спишет», убили царя лазов Губаза под предлогом того, что он принял сторону персов и не захотел принять участие в кампании совместно с ромеями. Губаза эти двое ненавидели по личным причинам. Юстиниан прислал из столицы опытного судью и приказал открыто исследовать все материалы дела и свидетельские показания. Ромеи оправдывались инструкцией императора, который, требуя доставить ему Губаза, разрешал его убить при отказе прибыть. Лазы возражали, говоря, что если Губаз действительно был предателем, ничто не мешало судить его по закону. А главное – он получил приказ не отправиться в Константинополь, а выступить в поход, успех которого считал сомнительным. «Дважды был судебный допрос, все обстоятельства были точно разобраны и исследованы, было установлено отсутствие какой-либо измены или стремления к тирании со стороны Губаза, а [как выяснилось] имело место беззаконнейшее и низкое убийство. <…> Когда все это судьей было установлено, то он решил сообщение, что Мартин принимал участие в подготовке этого злодеяния, довести до сведения императора. Им же (Рустику и Иоанну. – С. Д.), неопровержимо уличенным в убийстве, он вынес приговор, в котором предписывал подвергнуть их немедленно смертной казни путем отсечения головы. Их провозили по общественным дорогам, посаженных на мулов специально для колхов, что было для них предметом любопытного зрелища и напоминанием о необходимости величайшей осмотрительности. Особенно их поражал голос герольда – глашатая, кричавшего громко и пронзительно, призывавшего бояться законов и воздерживаться от несправедливых убийств. Когда же у них были отрублены головы, все прониклись состраданием, забыв об оскорблении. Этим закончился суд. Колхи же снова почувствовали величайшее благорасположение к римлянам, восстановив старые к ним отношения»³⁹⁵.

Юстиниан отлично понимал, что авторитет римлян испарится, если он позволит своим войскам творить бесчинства, прикрываясь войной, и убивать невиновных людей (союзных римлянам варваров, почти граждан), объявляя их пособниками врага и получая за это награды. Честный суд, проведенный без скидок на то, что убитый был варваром, а убийцы – своими, в этой ситуации оказался наилучшим выходом. Вместо Мартина был назначен сын Германа Юстин.

На примерах Мартина и Бессы мы видим, что во второй половине правления Юстиниан не слишком мешал своим военачальникам обогащаться на войне, но если их поведение настраивало против ромеев местное население, виноватых карал, невзирая на прошлые заслуги. Видимо, император извлек уроки из вандальской кампании.

Более года Иран не предпринимал активных действий, а в 557 году пятилетнее перемирие было вновь продлено. Для этого в Константинополь в очередной раз приехал надменный Йезд-Гушнасп. На сей раз персы заключили договор даже охотнее, чем ромеи: Хосров Ануширван вел тяжелую войну на далеких восточных границах своего царства с эфталитами – давними врагами Ирана.

Перемирие не помешало Юстиниану присоединить к империи земли цанов – воинственного племени, жившего на пути из Колхиды в Трапезунд. В 558 году военачальник Феодор покорил цанов, и василевс распорядился обложить их налогами, как всех прочих граждан империи. Византийский историк Агафий сохранил сведения о каких-то законах императора в отношении этого племени, но тексты законов не сохранились.

11 мая 556 года на ристаниях, посвященных дню основания Константинополя, жители кричали императору: «Василевс, [дай из]обилие городу!» В тот же день толпа разгромила дом городского эпарха Мусония³⁹⁶. Происходило это при персидских послах, и Юстиниан, рассвирепев, приказал казнить многих крикунов. В июле вспыхнуло восстание в Палестинской Кесарии. Против императора объединились городские самаритяне и иудеи. По словам Феофана, они, «изображая из себя как бы враждебные партии прасинов и венетов, напали на христиан того города и многих убили и церкви пожгли»³⁹⁷. Проконсул Палестины Стефан был схвачен и убит, а его жена, бежавшая из города, добралась до Константинополя и живописала императору ужасы мятежа. В Сирию отправилась армия во главе с неким Амантием: Юстиниан повелел рубить многим головы или руки, лишать имущества и ссылать.

14 декабря 557 года в столице и окрестных городах началось очередное землетрясение. Толчки продолжались десять дней. Город Регий к западу от столицы был разрушен полностью, а в самом Константинополе стихия повредила городскую стену и повалила статую императора Аркадия на форуме Тавра. Горожане истово молились, Юстиниан же, в знак смирения, 40 дней не носил императорский венец, отменил традиционные обеды, а предназначенные на это деньги использовал для пострадавших. Купол Святой Софии треснул и через несколько месяцев, 7 мая 558 года, во время ремонта, частично рухнул, разломав драгоценный алтарь. Из архитекторов, строивших собор, в живых уже не было никого, но у Исидора Милетского нашелся племянник, Исидор-младший, тоже механик, под руководством которого купол начали восстанавливать.

В 558 году в столицу прибыло посольство от невиданного ранее варварского народа – аваров. Юстиниан принял послов торжественно, одарил их и отправил к кагану Бояну своего приближенного Валентина. Аварский посол держал перед августом речь достаточно заносчивую, но Юстиниан оставил это без внимания. «Он был уже стар, и та твердость (прежняя, времен походов против вандалов и готов. – С. Д.) и воинственность превратились в любовь к покою»³⁹⁸, – записал по этому поводу византийский историк Менандр Протиктор. Мог ли император предполагать, что пройдет каких-нибудь двадцать лет и именно эти странно выглядящие номады с длинными, заплетенными в косы волосами станут одними из самых опасных врагов империи? Вряд ли.

А пока враги были прежними. Зима 558/59 года выдалась очень холодной. Дунай замерз, и по его льду масса болгар (гуннов-кутригуров) и славян хлынула в пределы империи. Грабившие всех и вся захватчики дошли до Фермопил и Херсонеса Фракийского, а большая их часть повернула на Константинополь. Из уст в уста византийцы передавали рассказы о зверствах неприятеля. Историк Агафий Миринейский пишет, что враги даже беременных женщин заставляли, насмехаясь над их страданиями, рожать прямо на дорогах, а к младенцам не позволяли и прикоснуться, оставляя новорожденных на съедение птицам и псам. В Городе, под защиту двойных стен которого бежало, прихватив самое ценное, все население окрестностей (поврежденная землетрясениями Длинная стена не могла служить надежной преградой разбойникам), практически не было войск. Император мобилизовал для защиты столицы всех способных владеть оружием, выставив к бойницам городское ополчение цирковых партий (димотов), дворцовую стражу и даже вооруженных членов синклита. Командовать обороной Юстиниан поручил Велисарию. «Он показал величайшую опытность и храбрость, значительно превышавшую его возраст. Он был уже стар и, естественно, весьма слаб, но отнюдь не казался подавленным трудами и не жалел нисколько своей жизни. За ним следовало не более 300 оплитов – сильных людей, потрудившихся с ним в боях, какие он вел на Западе. Прочая толпа была почти безоружна и необучена и по неопытности считала войну приятным занятием. Она собиралась скорее ради зрелища, чем ради сражения. Сбежалась к нему из окрестностей и толпа сельских жителей. Так как поля у них были опустошены врагами, то, не имея пристанища, они быстро собрались вокруг Велизария. Присоединив к своим силам толпы крестьян, он воспользовался ими умело, обнес лагерь широким рвом и часто посылал разведчиков, поручив им, насколько это было возможно, наблюдение за неприятельскими силами, определение их численности и собирание других сведений, которые удастся получить»³⁹⁹.

Нужда в средствах оказалась такой, что для организации кавалерийских отрядов пришлось поставить под седло беговых лошадей столичного ипподрома. Полководец применил хитрость: он повел свою конницу в атаку, привязав к лошадям срезанные ветви деревьев. Клубы пыли скрыли убожество сил обороны, и гунны предпочли отступить. С небывалым трудом, угрожая мощью византийского флота (который мог перекрыть Дунай и запереть варваров во Фракии) и снова натравив на кутригуров их соперников-утигуров, нашествие удалось отразить. С течением времени утигуры и кутригуры ослабили себя в междоусобной войне, но мелкие отряды славян продолжали почти беспрепятственно переходить границу, просачиваться сквозь нее и селиться на европейских землях империи, образуя прочные колонии. «Ославянилась вся Греция и сделалась варварскою», – напишет спустя четыреста лет византийский император Константин Багрянородный: но начало этому процессу было положено как раз в последние годы правления нашего героя.

Описывая этот набег, Агафий Миринейский винил Юстиниана: «…император раньше покорил всю Италию и Ливию, провел успешно эти величайшие войны и первый, так сказать, среди всех царствовавших в Византии показал себя не на словах, а на деле римским императором. Но эти и подобные деяния были совершены, когда он был еще молод и полон сил. А теперь, в конце своей жизни, уже и состарившись, он, казалось, отказался от трудов и предпочитал скорее сталкивать врагов между собою, смягчать их, если необходимо, подарками и таким образом их кое-как сдерживать, чем доверяться самому себе и постоянно подвергаться опасностям. Поэтому он легко переносил ликвидацию легионов, как будто в них в дальнейшем совершенно не было нужды. Это нерадение охватило и тех, которые занимали вторые должности в управлении государством, на обязанности которых лежало обложение подданных налогами и снабжение войска необходимым. Они часто открыто обманывали [воинов], часто выплачивали содержание гораздо позднее, чем должно. Затем эти люди, искушенные в обманном по отношению к народу крючкотворстве, пересматривали списки и требовали обратно уже выплаченное. Честь и достоинство их заключались в том, чтобы возводить на воинов одно обвинение за другим и отнимать у них пропитание, и, как будто в приливе и отливе вод, то же количество, которое было доставлено воинам из податей, не знаю каким способом, выливалось обратно и возвращалось, откуда пришло. Так пренебрегали защитниками и борцами, и те, теснимые нуждой, покидали военное поприще, в котором были воспитаны, и расходились по разным местам, избирая другой образ жизни. Большая часть средств, предназначенных для войска, разбрасывалась бесчестным женщинам, возницам цирка и людям мало пригодным для полезных дел, но зато преданным удовольствиям, занимающимся с каким-то безумным усердием и дерзостью только внутренними смутами и цирковыми спорами и другим, еще более бесполезным, чем эти. А следствием этого было то, что вся Фракия и местности, прилегающие к столице, были лишены войск, беззащитны и поэтому были проходимы и легко доступны для варваров»⁴⁰⁰.

В этот раз старику Юстиниану пришлось если не лично командовать войсками, то надзирать за восстановлением Анастасиевой стены: с Пасхи до августа 559 года василевс с этой целью пребывал во Фракии, в древнем Перинфе, называвшемся в ту пору Фракийской Гераклеей. Впрочем, самой веской причиной, побудившей императора временно покинуть столицу, могла стать чума: «черная смерть» вновь посетила Константинополь весной и летом 558 года, правда, не в тех масштабах, что ранее.

В мае 559 года после бегов в честь дня Города (они состоялись не 11, а 13 мая) «голубые» напали на «зеленых» сначала в центре Константинополя, а потом в районе порта Неория – там располагались склады купцов, многие из которых были прасинами. Их соперники переправились из Сик-Юстинианополя и начали жечь порт и всё, что было рядом. Беспорядки в центральной части Города длились два дня, сгорел дом префекта претория Петра Варсимы. Восстание подавили комит экскувиторов Марин и куропалат Юстин. Столичный эпарх Геронтий больше двух месяцев вел следствие о зачинщиках и многих казнил. Летом волнения аналогичного свойства произошли в Кизике. Тогда же, летом, по Городу провезли пойманных где-то язычников, после чего сожгли их книги и статуи их божеств.

В сентябре 560 года по столице пронесся слух о смерти недавно заболевшего императора: Юстиниан, страдая сильными головными болями, долго не показывался на публике. Город охватила анархия, шайки разбойников и присоединившихся к ним горожан громили и поджигали дома и хлебные лавки. Беспорядки утихомирила лишь распорядительность синклита, который по этому поводу собрался и приказал Геронтию незамедлительно вывешивать на самых видных местах бюллетени о состоянии здоровья государя и устроил праздничную иллюминацию. В декабре «был большой пожар в пристани Юлиановой, и сгорело много домов и церквей от начала пристани до Прова. – Была также великая смертность в Киликии и Аназарве и Антиохии великой; были и землетрясения; и ссорились между собою православные севериане, и было много убийств. И послал царь Зимарха, комита восточного, который наказал бесчинных, и многих отправил в ссылку, лишил имущества, и казнил членоотсечением»⁴⁰¹.

В октябре следующего года венеты и прасины затеяли драку чуть ли не напротив кафисмы, в которой находился василевс. Их попробовали разнять, но ничего не вышло. Димоты разбежались по Городу, они убивали друг друга камнями, взаимно грабили имущество противных партий. Объединившись и скандируя лозунги типа «Жги там, жги здесь! Прасин не показывается!», венеты отправились жечь кварталы «зеленых», а прасины с аналогичными кличами, в свою очередь, запалили Месу, где стояли дома многих «голубых». Юстиниан обвинил прасинов, приказал арестовать многих из них и, несмотря на просьбы жен и матерей (которых охрана гоняла палками), помиловал только к Рождеству.

Примерно тогда же император устроил очередной «поход» против язычников, поручив это проверенному человеку, Иоанну Эфесскому. Примерно за год Иоанн в рамках своей деятельности сжег в столице две тысячи «эллинских» книг, картин и статуй.

В 562 году миром на 50 лет окончательно завершились персидские войны Юстиниана. С ромейской стороны переговоры вели магистр оффиций Петр Патрикий и Евсевий, с иранской – неизменный Йезд-Гушнасп. Договор предусматривал, как и ранее, обязательства Ирана по охране кавказских проходов (Дербент и Дарьяльское ущелье) от северных варваров, за это империя обязалась выплачивать персам 30 тысяч золотых монет (примерно 417 либр золота) в год. Персы подтверждали отказ из Лазики⁴⁰², но другие важные области (например, Сванетия и Ивирия) от византийского влияния были свободны⁴⁰³. После более чем тридцатилетнего конфликта оба государства оказались ослабленными, не получив практически никаких территориальных преимуществ. Договор устанавливал порядок торговли между Ираном и Византией, определял условия управления пограничными племенами, закреплял дипломатический иммунитет посольств. Отдельной статьей договора защищались права персидских христиан (они принадлежали в основном к неправославным толкам).

Окончание противостояния с Ираном положило конец крупным войнам, которые вел Юстиниан, но не прочим конфликтам. Весной 562 года состоялся очередной набег гуннов. Отбивать его пришлось магистру Маркеллу и куропалату Юстину. Варвары взяли Анастасиополь.

В октябре очередные беспорядки в Константинополе произошли из-за наказания некоего прасина, обесчестившего дочь чиновника. Во время шельмования приговоренного венеты напали на конвой (!), освободили этого человека и привели в собор Святой Софии. По действовавшему тогда закону, известному еще с V столетия, территория церкви (любое священное место внутри ограды «до внешних входов включительно») пользовалась правом убежища, и никто под страхом смерти не мог извлечь оттуда безоружного человека, прибегнувшего к милосердию Бога. Юстиниан был вынужден помиловать растлителя, но наказал виновных в его освобождении. Причина мягкости императора непонятна, источники тут явно что-то недоговаривают: ведь еще в 535 году именно Юстиниан своей 17-й новеллой ограничил право убежища в отношении убийц, прелюбодеев и похитителей дев, считая, что убежище должно предоставляться обиженным и что недопустимо давать равные права и преступникам, и пострадавшим.

В ноябре случилась нехватка воды и хлеба, что привело к побоищам у источников и чуть ли не к панике, успокаивать которую пришлось молитвенным действом во главе с патриархом. Тут впору согласиться с Прокопием: «Видя, что водопровод города пришел в негодность и доставляет в город лишь малую часть воды, они пренебрегали этим и не желали хоть что-нибудь выделить на него несмотря на то, что огромные толпы постоянно давились у источников и все бани были закрыты. Между тем на морское строительство и другие нелепицы они без единого слова швыряли огромные деньги, повсюду в пригородах что-то воздвигалось, как будто им было недостаточно дворцов, в которых всегда охотно жили ранее царствовавшие василевсы»⁴⁰⁴.

А затем произошло следующее. Столичные богачи («менялы») Маркелл, Вита и другие решили зарезать престарелого августа во время аудиенции. Но их сообщник Авлавий, которому Маркелл заплатил гигантскую сумму в 50 либр, выдал товарищей, и когда Маркелл с кинжалом под одеждой входил во дворец, стража схватила его. Маркеллу удалось заколоться самому, остальных заговорщиков задержали (кого-то даже в церкви), и те под пытками объявили организатором покушения Велисария. Клевета подействовала, Велисарий попал в немилость⁴⁰⁵, но казнить столь заслуженного человека по малопроверенным обвинениям Юстиниан не осмелился.

В Африке совершили набег маврусии, мстившие за убийство византийцами своего вождя. Для подавления возмущения пришлось высылать войска из Константинополя.

Последним важным событием 562 года стало освящение 24 декабря восстановленного купола Святой Софии. В связи с этим Павел Силенциарий по заданию императора сочинил стихотворение почти в тысячу строк, описав и купол с мозаичным «крестом, осеняющим город», в его своде и собор. Интересно, что Юстиниан дал это поручение придворному чиновнику, а не профессиональному литератору. Судя по всему, василевс читал стихи Силенциария и в поэзии разбирался – ведь Павел был лучшим поэтом того времени (Роман Сладкопевец уже умер).

В этом же или следующем, 563 году в Константинополь прибыли епископы из Ирана для «собеседования» по вопросам природы и сущности Христа. Друг друга стороны не убедили, но этот диспут дал импульс развитию богословия и окончательному оформлению несторианского тезиса о двух ипостасях во Христе⁴⁰⁶.

В апреле 563 года толпа забросала камнями вновь назначенного городского эпарха Андрея и сражалась с солдатами; племянник императора куропалат Юстин распорядился отсечь большие пальцы рук у тех из прасинов, кто был уличен в использовании мечей⁴⁰⁷.

В августе 564 года, как и двумя годами ранее, из-за нехватки воды у водоемов вспыхивали драки и случались убийства.

В 565 году в квартале Мезенциол прасины два дня дрались с экскувитами, было много убитых⁴⁰⁸.

Юстиниан по-прежнему оставался средоточием мира, в сиянии и блеске, – но его тело постепенно съеживалось, отказывало, раз за разом подводило своими немощами. Уже подрагивали руки и голова, глаза слезились, в уголках морщинистого беззубого рта образовывались жесткие коричневые корочки. Порой, садясь или вставая, василевс не удерживался и пускал ветры, а окружающие делали вид, что ничего не замечают. Он стал больше спать и, чего никогда не случалось ранее, иногда задремывал как бы наяву. Сидя в собрании и слушая магистра оффиций или куропалата Юстина, он вдруг начинал видеть какие-то смутные образы, связанные то ли с тем, о чем говорил докладчик, то ли с событиями детства, то ли с чем-то неизъяснимым, прекрасным и ужасным, приходящим из горнего или, напротив, подземного мира. Эти образы налетали на его сознание, как дым, обволакивали мысли, которым следовало быть ясными, путали их, сбивали в сторону. Потом всё вдруг проходило, но появлялся страх: а вдруг это дает о себе знать безумие? Но император продолжал служить, ибо не мыслил себя без служения. Задаваться же вопросом, во благо или в тягость людям было это служение, – он не привык.

Но и тогда, уже на пороге могилы, Юстиниан не переставал думать, что поставлен Богом на высшую ступень земной власти для исправления недостатков этого мира путем веры, веры и еще раз веры. Весной 565 года в одной из последних новелл, 137-й, он по-прежнему говорит именно об этом: «…Если мы так упорно стараемся усилить гражданские законы, силу которых Бог доверил нам для безопасности наших подданных, то сколь ревностно надлежит нам стремиться укрепить каноны и священные законы, созданные для спасения наших душ»⁴⁰⁹.

Слабеющий август всё меньше обращался к иным делам государства, предпочитая проводить время во дворце, в спорах с иерархами церкви или даже с простыми монахами.

 
Нет, не заботило старца ничто на земле: ко всему охладел он.
К жизни иной пламенел он любовью – и только.
В небо он мыслью стремился. А бренное тело
Будто бы вещный наш мир постепенно уже покидало…⁴¹⁰
 

Эти странные слова поэт Корипп написал в стихотворном панегирике Юстину II. Более того: эту граничащую с оскорблением реплику он вложил ему в уста. Нет никаких оснований подозревать Кориппа в безумии или наглости – скорее всего, Юстин действительно изрекал нечто подобное. Это означает, что своим ближайшим окружением, родственниками Юстиниан воспринимался как чрезмерно задержавшийся. Говоря проще – надоел.

Если верить церковному историку Евагрию, летом 565 года император разослал для обсуждения по епархиям догмат о нетленности тела Христова. Документ не сохранился, и можно строить самые разные предположения: пришел под конец жизни Юстиниан к ереси афтартодокетов (учивших, что тело Христово было нетленным и до Воскресения) или только собирался исследовать данный вопрос⁴¹¹. Впрочем, церковное предание гласит, что противника этого учения, патриарха Евтихия, Юстиниан низложил и отправил в ссылку. В любом случае результатов своего послания император уже не дождался – в ноябре 565 года земная жизнь Юстиниана Великого подошла к концу.