Текст книги "Адмирал Колчак и суд истории"

Для реализации задач по первому направлению к лету 1918 г. было опубликовано общее положение о порядке возвращения владельцам захваченных предприятий и имуществ. Дополнительно разработаны инструкция и положение о составе комиссий по передаче имуществ и финансовых взаимоотношениях государства и собственников. При формализации задач и целей этих нормативных документов министерство исходило из следующего основного положения: «…так как советская власть, поправшая идею народоправства, была властью самочинной и антигосударственной, и все акты ее признаны Временным Сибирским правительством ничтожными, то и декреты этой власти о национализации тех или иных предприятий не возлагали на государство ни права на владение этими предприятиями, ни ответственности за имущественное состояние последних перед их отстраненными владельцами.

Если даже признать, что вопросы о финансовой ответственности государства перед рабочими и владельцами так называемых национализированных предприятий с полной категоричностью и определенностью может разрешить только Учредительное собрание, то Временное Сибирское правительство… не вправе ни возмещать владельцам какие бы то ни было убытки, нанесенные им захватом их предприятий, ни признать за государством обязанности оплачивать рабочих за время работы их с момента объявления предприятия национализированным…»[444]444
  Там же. Л. 78.


[Закрыть]

Решение второго направления деятельности министерства П.П. Гудкова по обследованию сырьевого потенциала Сибирского региона успешно осуществляли окружные горные инженеры и комиссии, командированные в главные районы: Черемховские каменноугольные копи, горные округа Енисейской губернии, Томский горный округ и на Урал.

Помимо конкретных организационных мероприятий приняты решения по социальной политике: «Срочный пересмотр, совместно с министерством труда, законоположений о труде для сохранения за трудящимися классами завоеваний революции, с одной стороны, и создания условий, способствующих возрождению частной промышленности»[445]445
  Там же. Л. 80 об.


[Закрыть].

Характерна предельная честность перед обществом министерства торговли и промышленности, заявившего, что оно является органом всего лишь временной власти, оставляя за Учредительным собранием (как преемником государственной власти) дальнейшее коренное реформирование. Тем не менее министерство «…почтет себя удовлетворенным, если передаст собранию торговлю и промышленность без армии безработных, с населением обутым и одетым и промышленностью, дающей доход государству и не являющейся ему обузой»[446]446
  Там же. Л. 82.


[Закрыть].

Требования по пересмотру законоположений о труде были прямо связаны с организационной структурой и направлениями деятельности в переходный период министерства труда. В августе 1918 г. Л.И. Шумиловский разграничил приоритетные миссии своего ведомства. Министерство состояло из двух отделений: рабочего и статистического. Первое предназначалось для заведования больничными кассами, биржами труда и примирительными камерами, а также отслеживало конфликтные ситуации между работодателями и рабочими. Второе отделение собирало и анализировало статистику, касающуюся рабочей жизни, и «производило соответствующие обследования, чтобы можно было строить все мероприятия министерства в области социальной политики на возможно точных, проверенных и современных данных»[447]447
  Там же. Л. 83.


[Закрыть].

Пожалуй, наиболее значимым решением текущих задач министерства стала организация местных комиссариатов труда. Шумиловский писал: «Период перел[омного] перехода от одного государственного строя к другому затрагивает иногда очень больно интересы одних, создает ложные представления о сущности переворота у других, приводит к растерянности третьих, и все эти лица, не удовлетворяясь решениями и толкованиями второстепенных властей, идут со своими запросами и недоумениями в центральные учреждения. Сами представители власти на местах не всегда рискуют, на свой страх и по своему разумению, принять те или иные меры и тоже едут за разъяснениями в Омск, к министру. Масса времени идет на эту мелочную, но неизбежную работу, приемные всегда переполнены посетителями, к министру обращаются с вопросами и на улице, и на частной квартире, и все это лишает его возможности отдать общим мероприятиям столько внимания, сколько требуется.

К настоящему времени почти уже закончена работа по организации комиссариатов труда на местах, почти все местные комиссары поставлены в курс дела и создаются вокруг них достаточно работоспособные органы. Особенно выделяются своим вдумчивым отношением к делу комиссары городов Томска, Барнаула, Челябинска, видимо, хорошо налаживается дело в Семипалатинске. Стоящее на очереди утверждение штата губернских и уездных комиссариатов даст возможность более развернуть их деятельность на местах»[448]448
  Там же. Л. 83 об. – 84.


[Закрыть].

Стремление министерства труда придать своей деятельности ровный характер под определенные нормы взаимодействия с работниками и работодателями принесло ощутимые результаты. На рассмотрение Совета министров ВСП были представлены проекты положений о примирительных камерах, третейских судах, биржах труда, о передаче учреждений, действовавших при биржах труда, в ведение особых общественных организаций, заботе о помощи безработным, основании столовых, открытии бесплатных общежитий, организации общественных работ, о порядке увольнения рабочих и служащих частных и казенных промышленных и торговых предприятий, общественных и правительственных учреждений.

Все перечисленные проекты гарантировали трудящихся от увольнения по политическим мотивам и обеспечивали им вознаграждения при расчете без предупреждения, в размере заработка в зависимости от категории и квалификации их труда.

В мероприятиях министерства путей сообщения по возрождению своих предприятий прослеживалась четкая разграничительная политика по социальным вопросам. Предприятиям разрешалось создавать профессиональные союзы, но без права их вмешательства в дела управления и действия администрации. Организационная структура профсоюзов строилась на добровольных и необязательных для рабочих и служащих началах общественной инициативы, существующей исключительно на собственные средства. Вводилась система сдельной премиальной оплаты труда как мера «единственно способная заинтересовать каждого работника в исполняемом им деле и поднять общую производительность труда»[449]449
  Там же. Л. 51 об.


[Закрыть].

С целью улучшения положения пострадавших от несчастных случаев, получавших пенсии по закону от 28 июня 1912 г., вводилось временное положение об увеличении их содержания на 100 процентов, включая прибавку, установленную декретом Временного правительства от 19 апреля 1917 г.

Объяснения такой жесткой позиции МПС раскрыты в докладной записке его управляющего Г.М. Степаненко, который писал: «Общее состояние всех принятых, после падения советской власти, учреждений и ведомств путей сообщения может быть характеризовано одним общим понятием, которое дается словом – разруха. Хозяйства этих учреждений во всем целом не только не оставляли впечатление постоянства в конечных, хотя бы и в пониженных уже результатах их эксплуатации, но неуклонно стремились еще более ухудшаться, приближаясь к тому пределу, при котором составляется понятие, как о чем-то угрожающем и чрезвычайно тяжелом.

Эта неудовлетворенность состояния объяснялась разрушением административных аппаратов учреждений, прежде чем были созданы и налажены новые, предоставлением профессиональным организациям безответственного права самого широкого контроля над всеми отраслями хозяйства и вмешательства в действия администрации, наконец, главным образом, непрерывно продолжающимся сокращением интенсивности труда почти всех категорий служащих, мастеровых и рабочих»[450]450
  Там же. Л. 51.


[Закрыть].

Министерство народного просвещения приступило к работе 25 июня 1918 г. почти с чистого листа бумаги. Материалы Западно-Сибирского учебного округа были или уничтожены, или перепутаны Томским Советом депутатов. Высшую школу в Сибири представляли только Томские университет, технологический институт и автономные женские курсы. Поэтому приоритетной задачей стало учреждение новых высших школ в таких центрах, как Иркутск, Хабаровск, Владивосток, а равно института исследований, который заменил бы для Сибири Российскую академию наук.

«Сибирь, вероятно, единственная составная часть России, выздоровевшая раньше других от политической разрухи, будет играть выдающуюся роль в промышленном и культурном отношении, и она должна быть готова к этой роли созданием новых высших школ. В частности, в настоящее время по инициативе иркутян ведутся переговоры об открытии в Иркутске университета, и дело задерживается некоторыми осложнениями с помещением, невыясненностью с материальной обеспеченностью университета, а также неуверенностью, что в состоянии продолжающейся войны можно рассчитывать на скорый приезд профессоров из европейской России»[451]451
  Там же. Л. 48.


[Закрыть], – отмечал в своем докладе управляющий министерством профессор В.В. Сапожников.

Реализацию своих реформ Сапожников начал с утверждения через Совет министров временных правил о выборном начале в средней школе, расширив компетенцию педагогических советов, пополненных представителями общественных самоуправлений и родительских комитетов. Что касалось второй стороны реформы образования – передачи средней школы в ведение земств, то, признавая эту меру принципиально правильной, Совет министров нашел проведение ее несвоевременным. Причиной этого являлась неготовность неокрепшего сибирского земства, разогнанного советской властью, справиться с этой задачей. Учитывая равные права женщин и мужчин в получении высшего образования, министерство наметило пересмотр учебных программ для мужской и женской гимназий.

«Вместе с тем, министерство принимает к своей непременной обязанности разработать план школьной сети, чтобы совместно с земствами приблизиться к осуществлению всеобщего обучения, полагая, что только грамотный народ может проникнуться сознанием твердой государственности, необходимой для прочного строительства жизни страны. В преследовании той же цели настоятельно необходимо осуществить планомерную работу в области внешкольного и дошкольного образования.

В Сибири, где свыше 70 % неграмотных, внешкольное образование должно сыграть особенно важную роль. В первую очередь необходимо озаботиться созданием вечерних классов и школ грамотности для взрослых, поставив их на прочный материальный базис, организовав в наиболее культурных центрах курсы для подготовки инструкторов и деятелей по внешкольному образованию; необходимо также придти на помощь земствам и различным обществам, преследующим задачи внешкольного образования и физического развития, пробудив общественную самодеятельность путем поощрения организации местных интеллигентных сил деревни в общества народных домов»[452]452
  Там же. Л. 48 об.


[Закрыть].

Другие аспекты экономической деятельности Временного Сибирского правительства летом 1918 г. раскрывают сведения: о работе государственного казначейства и министерства финансов (открытие кредитов и выдача ссуд, бюджетное и пенсионное исчисления, составление доходных и расходных смет, пересмотр окладов местных учреждений всех ведомств); о наличии хлеба и зернового фуража по районам и губерниям Сибири на август месяц; планы работ отделов министерства труда; правила реквизиции скоропортящихся грузов на станциях железных дорог сибирской транспортной сети[453]453
  Там же. Л. 39–46, 64–67 об., 76, 85–86.


[Закрыть].

Среди этих документов три касались персонально П.В. Вологодского: его подлинное заявление от 31 октября 1918 г. председателю Административного совета об отказе формировать Совет министров, если на Совете не пройдет обсуждение назначения Е.Ф. Роговского товарищем министра внутренних дел; копия телеграммы Совета управляющих ведомствами (председатель Ф. Филипповский, члены: П. Климушкин, Нестеров, М. Веденяпин) Вологодскому и Колчаку с требованием освободить арестованных при перевороте 18 ноября 1918 г. членов Директории. На телеграмме резолюция Петра Васильевича: «Принять меры через Верх[овного] прав[ителя] к немедленному аресту подписавших телеграмму, равно и к аресту Чернова и других активных членов Учредительного] собр[ания], находящихся в Екатеринбурге, иначе могут быть подняты рабочие и солдаты. 19/Х1. Вологодский», и копия записки Верховному правителю с предъявлением условий дальнейшего пребывания на посту – сохранение жизней Н.Д. Авксентьеву, В.М. Зензинову, А.А. Аргунову и Е.Ф. Роговскому[454]454
  Там же. Л. 100–102.


[Закрыть].

Завершающей точкой четырехмесячного предварительного следствия по делам «представителей павшей реакционной власти Колчака» были единоличные постановления К.А. Попова. «Единоличность» объясняется их составлением во время пути следования в Омск. По мнению историографа Н.С. Романова, 2 апреля 1920 г. 35 человек, «близко стоявших к свергнутой власти», под усиленным конвоем были препровождены на железнодорожную станцию Иркутска. Вместе с ними отправился в дорогу, кроме пудовых ящиков со следственными материалами, и архив бывшего министерства труда[455]455
  Романов Н.С. Указ. соч. С. 401–402.


[Закрыть].

Под стук колес 8 апреля Константин Андреевич предъявил А.А. Червен-Водали дополнительные обвинения. Недвусмысленная фраза в преамбуле постановления «помимо некоторых обвинений, менее важного, частного характера, которые могут быть формулированы особо при дальнейшем расследовании дела» указывает на желание товарища председателя Губчека подчеркнуть завершенность своей работы.

Обвинения же «общего характера» заключались в следующем: «1) в том, что, прибыв в 1919 г. на территорию Сибири с юга европейской России в качестве делегата Национального центра и добровольческой армии Деникина, он стремился установить связь между контрреволюционными силами юга России и Сибири,

2) в том, что, наблюдая разложение власти колчаковского правительства в Сибири и предвидя ее близкое падение, тем не менее, вступил в правительство Колчака, поставив себе задачей, путем смягчения режима реакционной военной диктатуры в Сибири и путем передачи и сосредоточения власти в руках Деникина, сохранить власть в Сибири за контрреволюционной буржуазией,

3) что в этих целях, будучи уже зампредсовмина, старался заручиться для обновленного правительства Колчака поддержкой, с одной стороны, чеховойск и так называемых «союзников», а с другой стороны, земских и городских самоуправлений, не нашедши сочувствия своим намерениям ни там ни здесь, передав лицам восстания, организованного в декабре 1919 г. в иркутском районе Политическим центром, в интересах спасения падавшей власти обновленного колчаковского правительства, отдал себя и Совмин в полное распоряжение руководителей военных банд с атаманом Семеновым и его сподвижников Скипетровым, Сипайло, Сычевым и др. во главе,

4) что, опираясь на эти банды и их руководителей, вел вооруженную борьбу с повстанцами, причем особыми воззваниями к населению грозил «решительным подавлением» всяких попыток сопротивления «законной власти» при помощи шедших с востока семеновских банд и японцев,

5) что во время этой защиты предоставил военным бандам возможность расправы над 31-им заложником, увезенным к семеновцам и замученным ими на Байкале, оставив этих заложников в руках бывшей иркутской контрразведки, несмотря на то что знал требования Скипетрова о выдаче их ему и должен был предвидеть, какова будет их судьба, и, несмотря на то, что давал Политическому центру заверения в их неприкосновенности и безопасности,

6) что путем мирных переговоров с Политическим центром стремился оттянуть момент падения власти Совета министров и гарантировать восстановление его на востоке от Иркутска путем создания гарантии свободного выхода на восток и спасения виднейших военных и гражданских представителей падавшей власти, как центральной, так и местной – иркутской, в том числе самого Колчака, членов Совета министров, главарей военных банд и других преступных деятелей колчаковского режима, и фактически, путем затяжки переговоров, дал возможность некоторым видным и преступным деятелям центральной и местной гражданской и военной власти, бывшим в Иркутске, скрыться и совершить при бегстве ряд преступлений (убийство «31-го», попытка увоза золотого запаса из Ирк[утского] отделения государственного] банка, хищение денег)»[456]456
  ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 51–51 об.


[Закрыть]. 15 апреля 1920 г. подследственный А.А. Червен-Водали попытался опровергнуть предъявленные ему обвинения.

Если товарищ председателя Губчека письменно, под расписку каждого обвиняемого[457]457
  Там же. Л. 131 об.


[Закрыть], предъявил окончательную формулировку обвинений, то это означало завершение предварительного следствия, когда добыты достаточные улики для предания обвиняемых суду. Четырехмесячное следствие «советского периода» предоставляет возможность отметить чрезвычайно важную особенность последовавшего судебного процесса на Атамановском хуторе: и расследование, и допросы, и документы (как самостоятельный вид доказательств) преследовали рассмотрение состава преступлений, направленных, прежде всего, против «населения Сибири», но только не советской власти. Чем было начато расследование под руководством меньшевика-интернационалиста Попова при Политическом центре, тем оно и закончилось при иркутских большевиках.

Особенно наглядно эта черта проявится на заседаниях трибунала, когда подсудимые зачастую не понимали, о чем идет речь. Это усугублялось массированным использованием государственным обвинителем Гойхбаргом материалов «поповского» предварительного следствия, где, как выясняется, изначально «духом диктатуры пролетариата» даже не пахло[458]458
  На первом заседании А.Г. Гойхбаргом оглашаются: показания перед Чрезвычайной следственной комиссией Морозова, Грацианова, Шумиловского и И.А. Молодых; телеграммы И.А. Михайлова П.В. Вологодскому и Н.Д. Авксентьеву, Г.К. Гинса Михайлову; расшифрованные ленты переговоров по прямому проводу членов колчаковского правительства; прошение об отставке В.М. Крутовского; постановления Административного совета от 21 и 22 сентября 1918 г.; материалы ЧСК, назначенной постановлением Административного совета № 13 от 23 сентября 1918 г.; рапорт В.И. Волкова, показания Куликова, Диваренко, Гинса и Никифорова. На втором заседании защитником Айзиным оглашаются: 8-й номер собраний узаконений и распоряжений Временного Сибирского правительства; постановление и временные правила к закону о военно-полевых судах; обвинителем – показания П.П. Иванова-Ринова, подсудимых Новомбергского и Третьяка, свидетеля Челпанова; автобиография Шумиловского; статьи Новомбергского в газете «Сибирская жизнь»; телеграммы Гинса и Шумиловского. На третьем заседании Гойхбаргом оглашаются: постановления закрытых заседаний Совета министров колчаковского правительства; стенограммы показаний А.В. Колчака; показания Молодых; переписка Совета министров, Алтайской железной дороги и военного министра; статьи из «Правительственного вестника». На четвертом заседании: воззвание колчаковского правительства к духовенству всех союзных держав и ответ на воззвание архиепископа Кентерберийского; предварительные показания Прокушева; заявление Писарева с просьбой принять его в большевистскую партию; приказ по Добровольческой армии Москвы и Московской губернии о борьбе с большевизмом; разговоры по прямому проводу Белоруссова и Язвицкого от 7 сентября 1919 г., Харитонова и Горяинова, управделами Тельберга и генерала Хорвата от 17 мая и 25 декабря 1919 г., товарища министра Данилова от 25, 28 и 30 ноября 1919 г; постановления Совета министров от 19 ноября и 22 декабря 1919 г.; телеграммы министра иностранных дел Сазонова, Червен-Водали, министерства финансов от 3 и 24 ноября 1919 г.; отчет о расходах Совета министров; документы из следственных дел Червен-Водали и Г.А. Краснова. На пятом заседании: статьи из «Правительственного вестника»; положение о Всероссийском Национальном центре; частная переписка Новомбергского с Юрьевой; журнал заседания Совета министров от 8 июля 1919 г.; протоколы постановлений закрытых заседаний Совета министров о поощрении рабочих и служащих и 9 декабря 1919 г.; постановления Совета министров от 15 сентября 1919 г.; приказы генералов С.Н. Розанова и Артемьева; разговор по прямому проводу Шумиловского с Вологодским; телерамма Шумиловского Хорвату; стихотворения В.Г. Жуковского. На шестом заседании: частная переписка Червен-Водали; журналы открытых и закрытых заседаний Совета министров колчаковского правительства от 24 декабря 1918 г., 28 и 30 октября, 3, 16 и 30 ноября 1919 г.; телеграмма министра иностранных дел И.И. Сукина; доклад управделами Верховного правителя и Совета министров; телеграммы Маклакова и Набокова; обращение Временного Сибирского правительства к эмиру Бухарскому; разговоры по прямому проводу Вологодского, Горяинова с Мартьяновым, Колчака с Гирзою 19 октября 1919 г., Колчака с Харитоновым 19 октября 1919 г., Колчака с генералом Артемьевым 23 декабря 1919 г., Третьяка с Червен-Водали 24 декабря 1919 г.; телеграмма Червен-Водали Колчаку; разговоры по прямому проводу Червен-Водали с В.Н. Пепеляевым, Третьякова с Червен-Водали 26 декабря 1919 г.; письмо генерала Сучкова; статья из «Правительственного вестника» от 22 января 1919 г.; журналы Административного совета от 14 сентября, 4 декабря 1918 г.; показания Морозова, свидетелей Рубцова и Сабельникова; телеграммы Матковского; показания Колчака; разговоры по прямому проводу Червен-Водали с Третьяковым; протокол допроса начальника иркутской контрразведки Черепанова, показания контрразведчика Базанова. На седьмом заседании: распоряжение М.Н. Цеслинского и телеграмма из Петрограда об его отставке; отзыв сослуживцев товарища министра иностранных дел Жуковского и копия телеграммы И.И. Сукина о его деятельности; телеграмма М.А. Малиновского; показания Школяровского о хищениях мануфактуры иркутским губернским комиссаром Яковлевым.


[Закрыть]. Весь накопленный огромный арсенал доказательств – на 90 процентов результат работы Чрезвычайной следственной комиссии при Политическом центре, продолженной членами этой же комиссии и при советском режиме власти.

Повлиял ли состав комиссии на характер предварительного следствия при сборе информации? Конечно. Выработанные постановлением от 10 января вопросы для формального «опроса находящихся под стражей лиц, принадлежавших к […] центральным учреждениям» обусловили его направленность с первого до последнего дня. «Проект организации при Сибревкоме «Комиссии для расследования преступлений власти адмирала Колчака и зверств белогвардейщины» наметил издать к 1 мая 1920 г. сборник материалов предварительного следствия, в том числе на иностранных языках, для того чтобы «развеять с противников советской власти символ борцов за демократию»[459]459
  ГАНО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 116. Л. 34.


[Закрыть]. Многопудовый материал был собран, но не издан. Почему?

Ответ найдем у того же К.А. Попова в предисловии книги «Допрос Колчака», «затмившей» собою полугодовую историю судебного процесса на Атамановском хуторе. «Мне пришлось, – отводя от себя руководящее участие, писал он, – участвовать в допросах Колчака, производившихся Чрезвычайной следственной комиссией в Иркутске. Созданная эс-эро-меньшевистским «Политическим центром», комиссия эта затем, с переходом власти к Ревкому, была реорганизована в Губернскую чрезвычайную комиссию; состав же комиссии, допрашивавшей Колчака, оставался неизменным до самого последнего дня допроса. Ревком совершенно сознательно сохранил его, несмотря на то что в этом составе был меньшевиствовавший Денике и два правых эс-эра – Лукьянчиков и Алексеевский»[460]460
  Допрос Колчака. С. III.


[Закрыть].

Если бы местная советская власть и решилась на издание запланированного сборника, ей пришлось бы давать разъяснения – с чего это вдруг ее противники обрели «символ борцов за демократию», а не та ли демократия 22 января 1920 г. мирно передала Ревкому «всю полноту принадлежащей государственной власти на всей территории, освобожденной от власти реакции»?

Таким образом, деятельность Чрезвычайной следственной комиссии представляла собой «мину замедленного действия», способную подорвать сфальсифицированную историю установления советской власти в Иркутске – точке отсчета «триумфального шествия» таковой в целом по Сибири.

Далеко не полный состав «Следственного дела» не позволяет установить важную сторону процессуального порядка «советского» периода предварительного следствия – было ли реализовано право обвиняемых на ознакомление со всеми материалами дел и возбуждение ими ходатайств о дополнительных следственных действиях. Но и констатировать нарушение этого права мы не можем, потому что 15 апреля генерал-лейтенант Катанаев дополнил свои показания, а Червен-Водали в форме заявления попытался опровергнуть предъявленные ему обвинения «общего порядка».

Кстати, отметив причины «выговаривания» гарантии неприкосновенности для Колчака на переговорах с Политцентром, Александр Александрович напомнил, что «аналогичные действия […] представленные революционной демократии перед большевистской властью, были предприняты и Политическим центром при передаче власти большевикам, несмотря на то что среди этой демократии находились лица, принимавшие ответственное участие в правительствах, борющихся против большевиков». Опять же, по программе следствия, утвержденной еще 10 января, бывший и. о. заместителя председателя Совета министров был допрошен Поповым о декабрьских событиях в Александровской каторжной тюрьме 1919 г.[461]461
  ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 31 об. – 33 об.


[Закрыть]

18 апреля 1920 г. арестованные в сопровождении К.А. Попова прибыли в Омск. Судя по тому, что на первом заседании процесса на Атамановском хуторе А.Г. Гойхбаргом были оглашены омские показания Морозова, Грацианова, Шумиловского и Молодых, можно предположить – предварительное дознание по делу министров Колчака получило свое продолжение.

В связи с этим представляет интерес тактика сбора вещественных доказательств на новом «омском» этапе. В «Следственном деле» сохранился единственный документ этого периода, манера составления которого свидетельствует о перенимании членами Сибирского ревтрибунала мартовского «поповского» опыта. 28 апреля следователь трибунала (фамилия не указана) составил справку, где на основании осмотра журналов заседаний Совета министров правительства Колчака установил участие товарища министра народного просвещения Н.О. Палечека в заседаниях кабинета и длинным списком перечислил принятые на них постановления[462]462
  Там же. Д. 9. Л. 182.


[Закрыть].

Заключительный этап подготовки процесса начался с публикации в прессе 22 апреля информации о том, что привезенных из Иркутска министров и их товарищей ожидает суд[463]463
  Советская Сибирь. 1920. 22 апреля.


[Закрыть]. Первоначальный список подсудимых включал в себя 25 фамилий: 1) Болдырев В.Г. – преподаватель Владивостокского университета, 2) Василевский В.К. – товарищ министра труда, 3) Введенский С.А. – товарищ министра торговли и промышленности, 4) Грацианов А.А. – товарищ министра внутренних дел, 5) Гришина-Алмазова М.А. – вдова управляющего военным министерством Временного Сибирского правительства и командующего Сибирской армией генерал-майора А.Н. Гришина-Алмазова, 6) Дмитриев Н.В. – товарищ министра продовольствия, 7) Жуковский В.Г. – товарищ министра иностранных дел, 8) Карликов В. А. – помощник военного министра, 9) Клафтон А.К. – директор-распорядитель Русского бюро печати, 10) Краснов Г.А. – государственный контролер, 11) Ларионов А.Н. – товарищ министра путей сообщения, 12) Малиновский М.А. – товарищ министра юстиции, 13) Молодых И.А. – товарищ министра продовольствия и снабжения, 14) Морозов А.П. – министр юстиции, 15) Новомбергский Н.Я. – товарищ министра внутренних дел, 16) Палечек Н.И. – товарищ министра просвещения, 17) Писарев Л.И. – помощник главноуправляющего по делам вероисповеданий, 18) Преображенский П.И. – министр просвещения, 19) Степаненко Г.М. – товарищ министра путей сообщения, 20) Третьяк С.М. – товарищ министра труда, 21) Хроновский И.Н. – товарищ министра финансов, 22) Цеслинский М.Н. – главноуправляющий почт и телеграфа, 23) Червен-Водали А.А. – и. о. заместителя председателя Совета министров, 24) Шумиловский Л.И. – министр труда, 25) Ячевский М.Э. – товарищ министра внутренних дел.

Позднее из списка будет исключен Болдырев (роль которого в деятельности колчаковского правительства до сих пор не выяснена) ввиду смерти, последовавшей «еще до рассмотрения дела»[464]464
  Там же. 2 июня.


[Закрыть]. Остальные же, все без исключения, предстанут перед ревтрибуналом.

Судить министров и их товарищей было поручено Сибирскому Чрезвычайному революционному трибуналу (ЧРТ) в составе: председатель – представитель ВЧК И.П. Павлуновский, от Сиббюро ЦК РКП(б) – В.М. Косарев, от рабочих – М.Н. Байков, крестьянских масс – руководители партизанского движения на Алтае и в Енисейской губернии Е.М. Мамонтов и П.Е. Щетинкин (к слову сказать, арестованный в декабре 1920 г. органами ВЧК по обвинению в контрреволюции). Обвинителем с функциями прокурора Сибревком назначил А.Г. Гойхбарга.

Как отмечает в своей статье В.С. Познанский, «сложней оказалось дело с выбором защитников». Сибюст опасался, что коллегия защитников при Омском губревкоме поручит защиту явным противникам советской власти. В переписке выяснили, что согласившиеся участвовать адвокаты заявили о лояльности к новой власти, хотя и оправдывали ряд действий подсудимых (в период «необходимости создания русской власти» в Сибири взамен Советов) выполнением подзащитными своего служебного долга. Защиту колчаковских министров коллегия поручила Аронову, Бородулину и Айзину. Уже в ходе самого процесса ЧРТ посчитал необходимым дать официальное публичное разъяснение, что защита была выделена из состава коллегии защитников и обвинителей распоряжением самой коллегии[465]465
  Познанский В.С. Указ. соч. С. 47; Советская Сибирь. 1920. 25 мая.


[Закрыть].

Обвинительное заключение «по делу самозванного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей» перечислило обвиняемых в произвольном порядке, без учета занимаемых должностей: Червен-Водали, Шумиловский, Краснов, Морозов, Преображенский, Ларионов, Степаненко, Жуковский, Писарев, Болдырев, Клафтон, Гришина-Алмазова, Цеслинский, Ячевский, Грацианов, Палечек, Молодых, Дмитриев, Карликов, Введенский, Василевский, Третьяк и Новомбергский.

«Вдохновители» обвинялись в преступлениях по следующим пунктам:

«1) в бунте и восстании, при помощи и поддержке иностранных правительств, против власти рабочих и крестьян, с целью восстановить старый строй, 2) в организации истребительной вооруженной борьбы против советской власти, 3) в организации системы массовых и групповых убийств трудового населения, 4) в предательском призыве иностранных вооруженных сил против страны, которой они принадлежали, 5) в организации массового разрушения достояния Советской республики и имущества трудового населения и 6) в расхищении и передаче иностранным правительствам достояния Советской республики»[466]466
  Там же. 12 мая. При последующем анализе обвинительного заключения подразумевается только этот документ, поэтому на него не будет сделано отсылок.


[Закрыть].

Ряд документов, относящихся к группе материалов предварительного следствия, активно использовался при составлении обвинительного заключения. Это составленные в марте 1920 г. заместителем председателя Чрезвычайной следственной комиссии при Иркутском ревкоме К.А. Поповым осмотры журналов открытых и закрытых заседаний Административного совета и Совета министров Временного Сибирского и правительств Колчака. В них, помимо раскрытия постатейного содержания рассматриваемых вопросов и принимаемых по ним постановлений, Константин Андреевич тщательно перечислил фамилии не только всех подписавшихся, но и присутствовавших участников заседаний, выделив заглавными буквами лиц, представших по «делу самозваного и мятежного правительства».

Дальнейшее использование Гойхбаргом этих осмотров неожиданно проявилось в двух направлениях. Первое – они являлись основной (и пожалуй, единственной) источниковой базой для раскрытия содержания обвинений во второй части обвинительного заключения, и второе – именно постатейные перечни, а не весь арсенал собранного материала предварительного следствия послужили «сценарием» для работы Чрезвычайного революционного трибунала под Омском.

В рамках источниковедческого анализа второй части обвинительного заключения рассмотрим первое направление. Из осмотров журналов: 1) заседаний Административного совета № 6, 9, 12, 23, 26 от 14, 18, 22 сентября и 4, 8 октября 1918 г., 2) открытых заседаний Совета министров № 2, 19, 21, 23, 42, 72/18, 73, 77, 94, 109, 117, 161/51 от 7 ноября; 6, 10, 16 декабря 1918 г.; 24 января, 3, 4, 11 апреля, 9 мая, 10 и 24 июня, 15 сентября 1919 г., 3) закрытых заседаний Совета министров № б/н, добавлений к журналам № 42, 47(3), 48(3), 52(3), 82(3), 124(3), 145(3), 148(3), 150(3), 179(3), 180(3), 183(3), 186(3), 193(3) от 18 ноября 1918 г., 24 января, 4, 6 и 18 февраля, 17 апреля, 8 июля, 15, 20 и 28 августа, 17, 21 и 30 октября, 3 и 16 ноября 1919 г.[467]467
  ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 9. Л. 143–146, 164–177, 147–161. Перечисление журналов дано согласно последовательности их в обвинительном заключении.


[Закрыть] были извлечены основания для обвинений, предъявленных Василевскому, Введенскому, Грацианову, Жуковскому, Краснову, Ларионову, Малиновскому, Молодых, Морозову, Новомбергскому, Палечеку, Писареву, Преображенскому, Степаненко, Третьяку, Цеслинскому, Шумиловскому и Ячевскому, в причастности к обсуждениям следующих правительственных постановлений:

1) об удовлетворении «добровольных прошений» об отставке членов Временного Сибирского правительства В.М. Крутовского и М.Б. Шатилова; о прекращении деятельности Сибирской областной думы; о введении смертной казни; о восстановлении «царской» полиции; о «предоставлении права военщине расправляться с неприятными для власти лицами»; о выдаче денежной премии за «преследование большевиков»; о выдаче 300 тысяч рублей на покрытие расходов лицам и учреждениям, понесенных ими при «свержении» советской власти,

2) о восстановлении царских законоположений о Совете министров, а также жандармерии и охранного отделения; об отмене государственной монополии на продукты питания; о спаивании народа; о назначении пенсий надзирателям и начальникам царских каторжных тюрем и вознаграждении за подавление восстания в Тобольской каторжной тюрьме; о преследовании лиц, причастных к «большевистскому бунту, начатому в 1917 г.»; о введении мер по ужесточению Уставов о содержавшихся под стражей и ссыльных; о прекращении расследований Чрезвычайной следственной комиссии генерала Г.С. Катанаева по делу атамана Г.М. Семенова,

3) о провозглашении А.В. Колчака Верховным правителем; о розыске и расследовании обстоятельств убийства императора Николая II и его семьи; о финансово-валютной поддержке генералов Н.Н. Юденича и А.И. Деникина; о требованиях к генералу Е.К. Миллеру не допустить амнистии; о призыве к чешским и японским военным силам к совместной борьбе против большевиков.

Затем в обвинительном заключении обвинитель Гойхбарг отказался от поименного перечисления обвиняемых в связи с инкриминируемыми им обвинениями и, объединив всех их под общим «емким» определением «бунтовщиков» (используя только осмотры журналов), раскрыл характер преступлений «мятежного и самозваного правительства» в целом.

Преступления заключались в следующем: попустительство и подстрекательство атамановщины; организация специальных карательных экспедиций против восставшего местного населения; разрушение народнохозяйственных объектов (уничтожение мостов, сожжение сел и деревень); массовые экзекуции мирного населения; передача в распоряжение иностранных правительств железных дорог Сибири, золотого запаса; учреждение Комитета законности и порядка, Военно-промышленного комитета и особого совещания по финансированию военных предприятий; возвращение имений бывшим хозяевам; денационализация фабрик, заводов и пароходов; субсидирование акционерных компаний, а также «клеветнической» местной и зарубежной русской печати, «шпионских» посольств и миссий; выдача средств на перемещение в Иркутск канцелярии и имущества Верховного правителя; открытие в заграничных банках секретного постоянно пополняемого валютного фонда; льготный курс обмена рублей на японские иены членам правительства.