Текст книги "Адмирал Колчак и суд истории"

В.К. Василевский согласился на назначение товарищем министра в июле 1919 г., полагая, что 16-летний стаж в строительно-инспекторской работе даст ему возможность быть полезным. Во время конфликта с генералом С.Н. Розановым требовал немедленно созвать межведомственную комиссию для опротестования решения генерала распустить министерство труда. С 15 июля по 1 октября 1919 г. находился в служебных командировках, практически отсутствовал в Омске, а в январе 1920 г. добровольно явился в Политический центр и дал подписку о невыезде[487]487
  Там же. Л. 321.


[Закрыть].

В правительство Колчака профессора, доктора административного права Н.Я. Новомбергского «привела наука». Приехав в конце 1918 г. в Томск, он возглавил областные курсы по «социализации земли». Более чем 25-летняя деятельность позволяла ему сказать, что он «всегда стоял на страже интересов крестьян, быт которых изучал с многократными опасностями для жизни». Работая в газетах «Сибирское обозрение» и «Заря», он отстаивал интересы сибирского крестьянства, разоблачая переселенческую политику, являвшуюся «не самостоятельной системой строения хозяйства, а […] только отдушиной в интересах помещичьего класса России».

На посту товарища министра туземных и внутренних дел Н.Я. Новомбергский попытался сохранить от уничтожения единственный ВУЗ, предназначенный для налаживания местного крестьянского хозяйства; возбудил вопрос о хищениях во Владивостокской таможне, где под руководством генерала С.Н. Розанова открыто распродавались грузы, а также о недопущении принятия Устава экспертного государственного банка, по которому министру финансов разрешалась бы скупка сибирского сырья для сбыта на заграничных рынках. Отрицая свое участие в выборах Верховного правителя в ноябре 1918 г., Николай Яковлевич обвинял в клевете омские газеты, которые рассказывали о его участии в организации «крестовых походов» и брани по адресу большевиков. Признавая конструкцию советской власти, провозглашавшую господство трудящихся масс, профессор вместе с тем отвергал марксизм[488]488
  Там же. Л. 321–326, 375–378. Подробнее см.: Вибе П.П. Новомбергский Николай Яковлевич // Вибе П.П., Михеев А.П., Пугачева Н.М.. Указ. соч. С. 157–158.


[Закрыть].

Михаил Алексеевич Малиновский, исполняя обязанности второго товарища министра, в работах Совета министров участия не принимал, занимался разработкой законодательных предположений и наблюдением за делопроизводством первого департамента. Он отмечал: «Ведомственная работа министерства юстиции по первому департаменту была чужда какой-нибудь реакционной тенденциозности и протекала в плоскости борьбы с реакцией и произвола во всех ее проявлениях»[489]489
  Там же. Л. 327–328.


[Закрыть].

С.М. Третьяк в правительство был приглашен Директорией 4 ноября 1918 г. Прибыв в Омск, он принял предложение члена президиума Омского Совета профсоюзов С. Панова, с одобрения Омского комитета партии социалистов-революционеров, войти в правительство с целью содействия террористическим актам боевой организации члена ЦК ПСР Мусиенко. Заняв позицию стороннего наблюдателя, оставаясь при этом в составе правительства, Третьяк открыто критиковал действия министерства труда. По его словам, проведение террористических действий по решению краевого комитета ПСР было приостановлено ввиду их несвоевременности в сложившейся политической обстановке, когда «не то Колчак попер Семенова, не то Семенов – Колчака». Поэтому дальнейшая «работа» подсудимого была сосредоточена на скорейшем выходе из состава правительства, для чего он «превратил министерство прямо в сумасшедший дом, конечно, на деловой почве». После декабрьского 1918 г. расстрела рабочих в Куломзине его прошение об отставке было удовлетворено[490]490
  Там же. Д. 5. Л. 3–3 об., 4–4 об.


[Закрыть].

Приняв предложение вступить в правительство, Иван Неронович Хроновский был далек от мысли превратиться в слепое орудие по выполнению директив. Почти всю свою деятельность он провел в министерстве финансов, занимая посты начальника отделения Омской казенной палаты, а затем управляющего казенной палатой в Томске и Самаре. В 1916 г. Хроновский покинул правительственную службу, перешел на частную, возглавив Самарское отделение Петроградского международного банка.

В 1917 г., по назначению князя Львова, Иван Неронович некоторое время был помощником самарского губернского комиссара. В общественных кругах Самары пользовался большим уважением и считался авторитетом в области податного дела… Принадлежал к партии Народной свободы. На выборах Самарской городской думы избран гласным думы. В правительстве Колчака главной задачей для него была податная реформа, прямо связанная с реформами в управлении. На основании собранного материала подсудимый пришел к заключению, что старая податная система давала повод для извращенного представления об общественных нуждах. Он считал – учреждениям необходимо предоставлять широкие права самообложения и вводить денежный налог поимущественно в тех формах, которые соответствовали бы культурному возрасту населения[491]491
  Там же. Д. 6. Л. 324–326.


[Закрыть].

На основании законоположений Михаил Николаевич Цеслинский не имел права участвовать в заседаниях Совета министров. Еще во время «политцентровского» предварительного следствия с него были сняты обвинения в укрывательстве телеграммы о Февральской революции 1917 г., а также в преследовании газет и профсоюза. Наоборот, подсудимый ходатайствовал перед министром труда Шумиловским о восстановлении закона от 19 марта1917 г., по которому каждый гражданин волен участвовать в образовании профсоюза[492]492
  Там же. Л. 304–305.


[Закрыть].

Самый беглый взгляд на место действия и участников судебного процесса, конечно, еще не позволяет сделать окончательные выводы, но предоставляет возможность наметить некоторые аспекты, важные для дальнейшего исследования. Несомненно, советская власть придавала процессу большое значение, что видно хотя бы из должностного положения членов ревтрибунала, которые относились к руководящей партийной «элите». Состав судей резко контрастировал с составом подсудимых. Необходимость судить этих людей как правительство Колчака могла определяться либо потребностью оправдать казнь А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева без суда, либо необходимостью создать прецедент на будущее для судов над крупными лидерами «контрреволюции».

Процессу пытались придать характер объективного, «буржуазного» судопроизводства, для чего были приглашены профессиональные защитники для обвиняемых и обвинитель, имевший юридическое образование, вес в центральных советских правоведческих кругах. В то же время власть не скрывала своей уверенности в виновности подсудимых, о чем красноречиво говорило оформление зала суда, кампания в прессе накануне процесса, а также твердая убежденность в достаточности собранных документальных улик и вещественных доказательств[493]493
  В газете «Советская Сибирь» 18 мая 1920 г., одновременно с объявлением о начале суда над «министрами» Колчака, была напечатана статья секретаря Сиббюро РКП(б) Емельяна Ярославского «Перед судом истории», где перечислялись жертвы периода «колчаковщины», говорилось о роли подсудимых как ближайших пособников антинародных злодеяний.
  На первом заседании, после удаления свидетелей в свидетельскую комнату, защитник Айзин обратился к трибуналу с заявлением об отложении настоящего дела. Основной мотив – защита получила назначение от губернского отдела юстиции всего за четыре дня до процесса. Изучение обвинительных материалов проводилось в течение этого срока по четыре часа в сутки. Затем защитник подал ходатайство (ранее отклоненное) о вызове свидетелей со стороны обвиняемых, «[…] т. к. эти свидетели должны удостоверить не какие-нибудь обстоятельства частной жизни или личной деятельности […] наших подсудимых, а должны удостоверить, что целый ряд из подсудимых находились в оппозиции к той политике колчаковского правительства, которая этим всем обвиняемым вменяется в вину […]» // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 1 об. В ответной реплике обвинитель заверил, что защита «[…] имела вполне достаточное количество времени для ознакомления со всеми материалами дела, здесь находящегося. Защита знакомилась с этими делами у меня в комнате, на моих глазах. Прошло полное ознакомление […]» // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 2 а. В отношении приглашения свидетелей защитник потребовал письменного уведомления с перечислением всех фамилий и обстоятельств, для которых они вызываются. Председатель посчитал и заявление, и ходатайство защиты недостаточными, ибо следствие располагало «письменными документами». Необходимо отметить, что в республиканской и местной прессе обсуждаемый вопрос об отложении процесса не упоминался вовсе.


[Закрыть].

Судом было проведено 11 заседаний. Практически с самого начала разбирательства был провозглашен хронологический принцип рассмотрения событий, а не по пунктам обвинения. Однако именно Гойхбарг этот принцип неоднократно нарушал. Все протесты и требования защиты придерживаться заявленного принципа успеха не имели. Хаотическая тактика ведения судебного процесса со стороны обвинения на первых трех заседаниях заставила председателя потребовать от Гойхбарга экстренно составить программу.

На четвертом заседании, представляя проект программы работы ЧРТ, Александр Григорьевич причину отказа от хронологии объяснил маловразумительной фразой: «…После того как вице-адмирал Колчак был провозглашен Верховным правителем […] уже не было таких ярких переломных моментов…»[494]494
  ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 111.


[Закрыть] Он предложил ограничить допрос подсудимых, опрос свидетелей и оглашение документов последними пунктами из составленного им «Обвинительного заключения». Причем в самой программе первым поставил вопрос, который в заключении не рассматривался вовсе. Публичному обсуждению членами трибунала проект подвергнут не был.

Вопросы сводились к следующему: «1. Характеристика деятельности учредительной власти эсеровской Директории, для чего необходимо допросить свидетелей Дербера, Патушинского, нескольких подсудимых, а также огласить соответствующие документы, 2. Организация вооруженных карательно-экспедиционных дезорганизаторских сил для систематической борьбы с рабоче-крестьянской властью: а) антисоветская агитация в России и за границей, б) дезорганизация советского тыла (агитация за взрывы, заговоры, поджоги и т. п.), в) поддержка Деникина и Юденича, г) организация войсковых частей для порабощения и угнетения трудовых масс России, 3. Организация расхищения достояния трудового народа, 4. Демонстрация ряда фактов, свидетельствующих о варварском разрушении этого достояния, 5. Сношения колчаковского совмина с заграницей и, в частности, приглашение им иноземных вооруженных частей на территорию Сибири и Дальнего Востока, 6. Организация как в тылу, так и около советского фронта массовых и групповых убийств рабочих и трудового крестьянства, с одной стороны, и активных советских деятелей – с другой»[495]495
  Советская Сибирь. 1920. 26 мая.


[Закрыть].

27 мая, после объявления И.П. Павлуновским об открытии седьмого заседания, обвинитель вновь изменил направление процесса. Он ходатайствовал о разрешении, прежде чем приступить к заслушиванию объяснений подсудимых, допросить Дмитриева и Третьяка. Напоминания защиты о необходимости соблюдения последовательности тактики ведения суда оказались тщетными. В результате стремление Гойхбарга раскрыть «характер участия в организации, которая характеризовалась как Совет министров», по сути, выразилось в вопросах, нашедших свое объяснение в предварительных следственных материалах, а выступление обвинения вместо объективной оценки работы Совета министров сосредоточилось на тайной военной организации партии социалистов-революционеров, ставившей своей целью свержение колчаковской власти в декабре 1919 г.[496]496
  ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 6. Л. 211. Так, Третьяк показал: «[…] я, в 1919 году, на нелегальном заседании в Иркутске сделал доклад об омском правительстве и призвал на путь вооруженной борьбы с омским правительством. В феврале я состоял членом по созыву нелегального крестьянского съезда. В марте […] на этом съезде была постановлена организация вооруженного восстания […] и был избран членом исполнительного бюро крестьянского объединения. С тех пор я принимал участие во всех нелегальных работах по организации вооруженных сил против омского правительства. Приблизительно с октября месяца я был избран Исполнительным бюро сибирской группы социалистов-революционеров автономистов, отколовшихся от правых и ставших на советскую платформу, представителем для связи с представителями ЦК, с представителями политических организаций в Сибири […]» // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 6. Л. 216.


[Закрыть]

В тот же день, когда защитник Бородулин попросил разрешения задать вопросы подзащитным, обвинение напомнило о принятом трибуналом решении прекратить допрос и дать подсудимым возможность сделать заявления, и просьба защитника была отклонена. Если принять во внимание точность ведения стенографической записи процесса, то это запрещение вызывает по меньшей мере недоумение. Во-первых, 26 мая упомянутое решение ревтрибуналом публично не обсуждалось, во-вторых, в начале седьмого заседания ни председатель, ни обвинитель не отказывали защите в праве опросить подзащитных.

Анализ тактики судебного разбирательства выявляет две особенности, которые сразу бросаются в глаза: ведущую роль обвинения в судебном расследовании и в то же время его недостаточную подготовленность к процессу. На этих двух положениях стоит остановиться подробнее. Особое, привилегированное по отношению к защите положение обвинения просматривалось на протяжении всего суда. Обвинитель А.Г. Гойхбарг не только выбирал, изменял, тасовал тактику и формы судебных заседаний, но и вызывал большее, нежели защита, количество свидетелей, делал резкие безнаказанные замечания защите и даже суду.

Так, в конце третьего дня он снял вопрос председателя Чрезвычайного революционного трибунала замечанием: «Когда дойдем до этого вопроса, тогда мы Дмитриева и спросим, а сейчас не допрашивать». Точно так же обвинение превышало свои полномочия, определяя качество и значимость представленных защитой документов: «…Все это, написанное в бумажках, абсолютно не исполнялось», «…Я считаю, было бы искажением процесса ссылаться на бумажки, с которыми никто не считался». А возражение защиты, сославшейся на обвинительное заключение, где разъяснялось, как надо смотреть на все «бумажки», обвинитель использовал для очередного возражения по ходу следствия, усмотрев в нем «замечание […] через голову суда»[497]497
  Там же. Д. 5. Л. 110, 228.


[Закрыть].

Поведение Гойхбарга в некоторые моменты становилось вызывающим. Кульминация наступила на восьмом заседании, когда обвиняемым была предоставлена возможность объяснить свои мотивы и действия. В самом начале заседания Александр Григорьевич потребовал, чтобы подсудимые объяснялись в совокупности, «по фактам и действиям, которые являются, с точки зрения обвинителя, чрезвычайно преступными», а не занимались «биографическими безобидными разглагольствованиями». В противном случае он считал бы свое присутствие на процессе излишним. Через некоторое время угроза была выполнена, «ввиду выяснившегося характера так называемых объяснений подсудимых и […] неотложных дел», А Гойхбарг демонстративно покинул зал[498]498
  Там же. Д. 6. Л. 279 об., 292.


[Закрыть].

Приведенных фактов, несомненно, достаточно, чтобы подтвердить уже высказанную выше мысль: объективность судебного разбирательства и равноправие сторон были лишь декларируемой формальностью, направление процесса и его задачи определялись только обвинением. С другой стороны, судебные заседания отличались плохой подготовленностью, а линия поведения обвинения была недостаточно четко продумана[499]499
  Отсутствие доказательств и улик, а главное, продуманного плана ведения судебного разбирательства особенно ярко проявилось у обвинителя при допросах, на третьем заседании, Преображенского, Молодых, Гришиной-Алмазовой, Ларионова, Степаненко и Цеслинского. Задавая Преображенскому вопрос, каким образом тот перешел линию фронта в июле 1918 г., Гойхбарг не учитывал специфику работы профессора, невольно оказавшегося в Екатеринбурге с группой коллег-геологов. Вдова бывшего командующего армией Гришина-Алмазова (занимавшаяся благотворительностью) опровергла выдвинутые в качестве обвинений слухи, почерпнутые из показаний Молодых, представлявшие ее «членом бюро военно-промышленного комитета». Записная книжка с фамилиями и телефонами ряда крупных деятелей советской власти Москвы и Петрограда, английской миссии, докладная записка на имя В.И. Ленина, изъятые из личных вещей Молодых, объяснились производственной необходимостью этого директора крупных заводов, решившего приехать в Омск для экономической работы в группе сибиряков-областников. Бывший товарищ министра путей сообщений Ларионов аргументированно опроверг обвинения в получении взяток от частного учреждения Алтайской железной дороги и дал разъяснения по расходованию 50 тысяч рублей, потраченных на ликвидацию учреждений МПС во время эвакуации. Перекрестный допрос Степаненко и Ларионова о февральской 1919 г. забастовке на Омской железной дороге также не прояснил истинного положения вещей, потому что Степаненко руководил ведомством внутренних, водных и шоссейных дорог, а Ларионов – только эксплуатационной частью железных дорог. Казалось бы, показания Степаненко о введении единоличного управления дорог и мастерских на местах должны были послужить поводом для допроса бывшего министра труда и видного деятеля профсоюзного движения Шумиловского, но Гойхбарг вместо этого допросил Цеслинского.


[Закрыть], что можно увидеть на примерах даже казуистического свойства.

Например, в обвинительной речи, заключавшейся в формальном оглашении Косаревым составленного Гойхбаргом заключения, один из обвиняемых, профессор Болдырев (кстати, на тот момент уже покойный) обвинялся в провозглашении на собраниях здравиц в честь Верховного правителя. А на пятом заседании ЧРТ, цитируя статью Дюшена в газете «Свободная Россия», где автор выступал против «белопанской» Польши и призывал русских граждан «встать на защиту своего отечества»[500]500
  Советская Сибирь. 1920. 27 мая.


[Закрыть], государственный обвинитель дошел до смешного абсурда. Он обвинил Национальный центр и «родственные ему организации» в разложении Красной армии «похвалами».

Кроме мелких и иногда смешных несуразностей, ход процесса изобиловал большим количеством накладок, также демонстрирующих его плохую подготовленность. В преамбуле обвинительного заключения, при перечислении обвиняемых, не упоминались Малиновский и Хроновский, которые прошли в приговоре. В то же время назван уже упоминавшийся покойный профессор Болдырев и М.А. Гришина-Алмазова. Последняя обвинялась в «орудовании» в Военно-промышленном комитете. Однако простой опрос свидетелей и самой подсудимой выявил, что к этому комитету Мария Александровна никакого отношения не имела, а занималась благотворительностью.

В результате уже на четвертый день заседания трибунала А.Г. Гойхбарг, «в интересах незатемнения процесса», вынужден был ходатайствовать об оправдании Гришиной-Алмазовой. При этом он раскрыл те источники (сформулированные им как «предположения, давшие повод к обвинению»), которые стали причиной ареста подсудимой, – предварительные показания Молодых. Однако председатель ЧРТ посчитал преждевременным признание невиновности Марии Александровны, согласившись освободить ее из-под стражи в зале суда[501]501
  ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 6. Л. 127 об.


[Закрыть].

Хаотичность ведения судебного расследования делает его анализ, с одной стороны, весьма сложным, а с другой – важным. Для начала необходимо выявить круг и ракурс событий, попавших в поле особого внимания трибунала.

Одним из ведущих вопросов, которые интересовали следствие, было создание Административного совета и преследуемые им цели, а также деятельность в нем министра финансов И.А. Михайлова. Вопросы обвинителя по этому поводу носили скорее риторический характер, потому что в своих выступлениях и репликах он сам дал ответ на этот вопрос. Главный его тезис: Совет был создан «ввиду предстоящего целого ряда решительных действий». Предпосылкой для последних послужили требования иностранных союзных держав и Военно-промышленного комитета скорейшего избрания нового состава правительства и устранения Сибирской областной думы.

Рассказывая о внутренней политике, избранной Сибирской областной думой, свидетель Патушинский пояснил характер взаимоотношений между пятью членами правительства и управляющими ведомств, не имевшими мандатов от избирателей. Эти управляющие постоянно домогались автономии, известной доли власти, для чего неоднократно при поддержке И.А. Михайлова выносили на обсуждение Совета министров проект положения об Административном совете. По положению вся власть должна была перейти в руки Совета, а «пять избранных Сибирской областной думой низводились на роль конституционного короля, который царствует, но не управляет».

Одним из первых шагов, предпринятых И.А. Михайловым для реализации намеченного, обвинитель посчитал факт изъятия им функций принятия ежедневных административных решений из компетенции Совета министров и введение закона о смертной казни, против которого решительно протестовали министры внутренних и туземных дел В.М. Крутовский и М.Б. Шатилов. Для придания Административному совету законного кворума, столь необходимого для одобрения постановления о прекращении деятельности Сибирской думы, Михайлов инициировал подлог: Совет удовлетворил прошения об отставке (отпечатанные на машинке, с ошибочным указанием инициалов имени и отчества) арестованных накануне вечером 21 сентября 1918 г. неугодных министров. Таким образом, «налицо» остались только два члена Совета в ранге министров – Михайлов и П.В. Вологодский, и вся власть автоматически перешла к ним[502]502
  Там же. Л. 5, 9.


[Закрыть].

События 21–23 сентября 1918 г. также выяснялись с особой тщательностью. Трибунал подробно и многократно останавливался на обстоятельствах ареста Крутовского и Шатилова, убийстве А.Н. Новоселова, суде над убийцами (Волков, Мефодьев и Семенченко), пытаясь уличить в этом преступлении членов Административного совета. Даже допрашивали вдову Новоселова с целью доказать, что выплата ей единовременного пособия в 25 тысяч рублей была произведена с целью замять дело, т. к. «получение постоянной пенсии женой убитого будет напоминать о факте убийства». «Путем предположения, особенно если имеется богатая фантазия, можно дойти… да, Бог мой, я позволю себе напомнить вопрос свидетельнице Новоселовой: а не потому ли Вам было выдано пособие, что люди, которые виновны в убийстве Вашего мужа, не хотели с Вами встречаться? – отмечал защитник Айзин. – К счастью, Новоселова была здесь и сказала, что она сама попросила пособия. Но представьте на минутку, что ее не было и это предположение не было бы поколеблено»[503]503
  Подробно см.: Крутовский В.М. Тяжелые утраты // Сибирские записки (Красноярск). 1918. № 4. С. 99—103; Новоселова Г. Александр Ефремович Новоселов: к годовщине смерти // Сибирский рассвет (Барнаул), 1919. № 11–12. С. 76–81; Березовский Ф. Александр Ефремович Новоселов // Сибирские огни. 1922. № 1. С. 153–157; Гинс Г.К. Сибирские союзники и Колчак. Т. 1. Пекин, 1921. С. 106–108, 115–116; Плотникова Е.М. Роль «Временного Сибирского правительства» в подготовке контрреволюционного колчаковского переворота в Сибири // Труды Томского государственного университета. Т. 167. Томск, 1964. С. 51–66; Лившиц С.Г. Временное Сибирское правительство // Вопросы истории. 1979. № 12. С. 98—107; Иоффе Г.З. Колчаковская авантюра и ее крах. М., 1983. С. 56—103; ГА РФ. Ф. 5871. Оп. 1. Д. 229. Л. 1—29 (Попытка государственного переворота 20 сентября в Омске. Статья И.А. Якушева); Ф. 176. Оп. 13. Д. 24 (Как возникла Временная областная дума и Временное правительство автономной Сибири) и др.
  Подсудимый Морозов рассказал, что созданная по приказу генерал-лейтенанта П.П. Иванова-Ринова комиссия, выявив фамилии убийц (Волков, Мефодьев и Семенченко), приняла безуспешные меры к их задержанию. Дело было передано комиссиям Чуднова, Наумова, а потом в Совет министров // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 31–32. ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 46; Д. 6. Л. 346.


[Закрыть].

В ходе опроса свидетелей и допросов подсудимых А.Г. Гойхбарг вновь трактовал события, которые проясняли, какие именно «решительные действия» собирался предпринять Административный совет. По его убеждению, Совет, устранив членов Временного Сибирского правительства эсеров Крутовского, Шатилова и Патушинского, а также представителей областной думы, намеревался образовать новый кабинет министров. Но телеграмма от Национального совета и арест чехами А.А. Грацианова вынудили Административный совет подчиниться требованиям и признать полномочия приехавших в Омск Н.Д. Авксентьева, В.М. Зензинова, В.Г. Болдырева, П.В. Вологодского и В.А. Виноградова… После заседания Совета 21 сентября его члены получили решающий голос в управлении и законодательстве. Причем товарищи министров приобрели право решающего голоса на равных с министрами основаниях. В Административный совет, кроме председателя, вошли только управляющие ведомствами и товарищи министров, но не министры. Его ядро составили: Михайлов, Гинс, Тельберг, а Вологодский «играл роль жалкую»[504]504
  Там же. Л. 54–56. См. подробнее: Вибе П.П. Судьбы русской эмиграции: на примере некоторых лидеров белого движения в Сибири: Сб. докладов // Научная конференция памяти Н.М. Ядринцева. Секция: Проблемы отечественной истории. Омск, 1992. С. 98—102; Болдырев В.Г. Директория. Колчак. Интервенты. Новониколаевск, 1925; ГА РФ. Ф. 176. Оп. 2. Д. 115. Л. 12–42; Ф. 533. Оп. 1. Д. 131, 487. ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 18 об.


[Закрыть].

После этого заявления Гойхбарг попытался добиться от подсудимого Шумиловского показаний, что признание власти Временного Сибирского правительства Советом носило кратковременный характер, в то время как Совет готовил меры к скорейшему выходу из подобного альянса[505]505
  Подсудимый заявил, что подобными сведениями могут располагать только те члены правительства, которые между собой тесно общались. Сам Леонид Иванович «закулисных сплетен» не знал, встречаясь с коллегами-министрами только на официальных заседаниях // ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 58–59.


[Закрыть].

Пункт программы судебного разбирательства, принятый 23 мая на четвертом заседании и объединивший в себе сразу два – «в» и «г», прозвучал в вольной редакции как «активное содействие бандам Деникина, Юденича и Миллера и принятие мер к сохранению возможности борьбы с трудовыми массами России». Фактически он был посвящен условиям передачи колчаковским Советом министров власти Деникину. Однако обвинитель Гойхбарг с повестки дня его снял.

К сожалению, в стенограмме судебного процесса нет мнения суда о роли и значимости Политического центра в политической и общественной жизни Сибири, а первоначальное объяснение Червен-Водали в ходе рассмотрения причин начала ведения переговоров с центром свелось к небольшой фразе: «Дать возможность тем войскам, которые здесь были на фронте, быть освобожденными […] идти на Восток, разоружить отряды и использовать их по своему усмотрению, как это представлялось Политическому центру»[506]506
  Там же. Л. 134 об.


[Закрыть]. Лишь на седьмом заседании подсудимый смог подробно остановиться на намеренно замалчиваемом обвинением вопросе.

Естественно, Чрезвычайный революционный трибунал рассматривал и другие факты и социальные явления, подкрепленные обвинителем на шестом заседании «вещественными доказательствами». Стесненный газетной полосой «Заключения по делу самозванного правительства», он решился «раскрутить» заготовленный и, по всей вероятности, единственно изученный им блок документов из следственных материалов о внешнеполитической деятельности Временного Сибирского и колчаковского правительств по двум направлениям[507]507
  Советская Сибирь. 1920. 29 мая.


[Закрыть].

Первое – участие подсудимых Шумиловского, Грацианова, Морозова, Степаненко, Краснова и Преображенского в принятии решения Совета министров об отпуске Национальному чехословацкому совету 37 миллионов рублей на оплату военного снаряжения и жалованья, а также их присутствие на заседании, где слушалось сообщение управляющего делами министерства иностранных дел И.И. Сукина о телеграмме французского и английского правительств с обещанием «всемерной поддержки», о переговорах со штабом «славянских войск» для «склонения» тех на сторону Колчака.

Второе направление – на основании телеграмм поверенного министерства иностранных дел В.А. Маклакова от 23 августа 1919 г., посла и члена ЦК группы «Единство» В.Д. Набокова, посла в Париже князя Г.Е. Львова подсудимые Клафтон и Жуковский обвинялись в получении из-за границы указаний по изменению тактики бюро печати в Омске, в предоставлении Маклакову ежемесячного кредита, а также в организации «агитации» за границей.

Постановление Совета министров от 28 ноября 1919 г. о контактах с японским военным командованием, обращение Временного Сибирского правительства в конце октября 1918 г. к эмиру Бухарскому («Русская национальная армия, – гласило обращение, – освободила от большевистских насильников половину российского государства, а именно: всю Сибирь, Кавказ, юг и север и западные губернии европейской России. Весь мир помогает нам, и мы глубоко верим, что население Бухары не поддастся учению большевиков, нарушающих учение священного Корана»)[508]508
  Там же.


[Закрыть] использованы обвинением в качестве наглядной иллюстрации «изменнической политики сибирских социал-патриотов», «спекуляции именем социалиста» и приверженности к «сложившейся практике» постоянного призыва иностранных вооруженных сил для помощи в подавлении большевиков.

В опровержение разъяснения Шумиловского о позиции правительства во взаимоотношениях с Японией Гойхбарг зачитал с десяток телеграмм по прямому проводу, где говорилось о «неприязненно настроенных чехах и необходимости примирительного тона через японцев», «уверенности в посылке японских войск», «ведении переговоров с Семеновым и намечающихся лицах определенно японской ориентации»[509]509
  ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 188–189; Советская Сибирь. 1920. 29 мая.


[Закрыть].

Попытка подсудимого Краснова разъяснить, что вопросами внешней политики ведал Совет Верховного правителя, образованный в ноябре 1919 г., включавший в себя строго определенных лиц – Колчака, председателя Совета министров, министров иностранных и внутренних дел, военного и финансов, а также управляющего делами (Верховная палата), в расчет принята не была. Как, впрочем, и сложность военной обстановки в те дни, отмеченная Червен-Водали, «когда Совет министров был совершенно оторван от Верховного правителя и вопросы не могли быть разрешены в обычном порядке»[510]510
  ЦА ФСБ РФ. Арх. № Н-501. Д. 5. Л. 190.


[Закрыть].

Домыслы обвинения, посчитавшего оплату расходов американского Красного Креста Советом министров «возмещением расходов Красного Креста известной стороне, произведенные ею на снабжение армии», разрушил на пятом заседании трибунала А.А. Червен-Водали. Он заявил: «Был представлен расчет по содержанию омских, иркутских и др. лазаретов на фронте в сумме значительно большей, чем 10 млн. руб. Я знал лично, что здесь, в Омске, содержался американский Красный Крест в большом здании загородного сельскохозяйственного училища, лазарет с 2500 койками, и меня совершенно не удивила цифра расходов […] в протоколе было оговорено, – белье выдается больным, платье детское – детям и пища для больных»[511]511
  Там же. Л. 175 об., 177.


[Закрыть].

Обвинительный пункт об «организации расхищения достояния трудового народа России» ограничился допросами Шумиловского, Преображенского, Хроновского, Краснова и Ларионова. И если Леонид Иванович Шумиловский обвинялся в провозглашении П.В. Вологодского почетным гражданином Сибири и назначении ему «особой пенсии, как основоположнику и продолжателю борьбы с большевистским населением», то профессор Преображенский – в успешных геолого-минералогических изысканиях, принесших государству 32 тысячи пудов золота, а Хроновский – в участии на заседаниях Совета министров и в исправлении служебных обязанностей управляющего Казенной палатой и директора международного банка[512]512
  Там же. Л. 137–138 об.


[Закрыть].

Из рассказа Краснова выяснилось, что никто из членов правительства не предполагал оказаться в положении эмигранта, а учреждение банка в Америке – стремление привлечь капитальные вложения вкладчиков минуя иностранных посредников. Деятельность же Омского Военно-промышленного комитета (многомиллионная задолженность, раздача огромных сумм частным учреждениям, практиковавшиеся срывы в исполнении государственных заказов) была предметом специальной ревизии сенатора А.К. Висковатова[513]513
  Там же. Л. 144–144 об.


[Закрыть].

А.Н. Ларионов показывал, что, выполняя работу по вывозке подвижного железнодорожного состава на восток, он не знал о масштабах голода в европейской части России. В свою очередь, ему неоднократно приходилось отдавать директивы, пресекавшие бессмысленные разрушения, но они не всегда удовлетворялись отступавшими войсками. Единственным мотивом его ходатайства о награждении железнодорожников Уральского района в размере 3 миллионов рублей было желание отблагодарить людей, «работавших сверх всяких сил так, как требовал их долг в данный момент, они сохранили имущество страны и жизни, которые были им доверены, и потому их надо было вознаградить»[514]514
  Там же. Л. 165.


[Закрыть].

Опровержение факта участия в преднамеренных разрушениях Уфимского, Пермского и Омского мостов (в ответ Гойхбаргу, рассказавшему о нелицеприятных выражениях рабочих, восстанавливавших переправы) носило нескрываемый сарказм: «Если рабочие работали без сапог в студеной воде, то, конечно, такая работа неизмеримо труднее, чем если бы они работали в хороших сапогах, и если бы не примитивные приспособления, то работа не казалась бы такой трудной»[515]515
  Там же. Л. 167.


[Закрыть].

Обвинение в «организации системы массовых и групповых убийств трудового населения» подкреплялось свидетельскими показаниями генерала А.Ф. Матковского, подполковника П.М. Рубцова и А.Д. Сыромятникова, а также телеграммами на имя Розанова (в них говорилось о расстреле 500 из 570 арестованных в Семипалатинской тюрьме и заживо погребенных в Екатеринбургском округе 25 тысячах человек).

Признание Шумиловского о бездеятельности Совета министров по судебному пресечению незаконных и самочинных расстрелов повлекло за собой обоснованный интерес к Комитету законности и порядка. Задачи этой организации разъяснил Малиновский: «Комитет обеспечения законности и порядка исключительно останавливался на рассмотрении приказов всех лиц, применявших исключительное положение, в которые вносилась та или иная закономерность в действия местных властей […] Всякий приказ, изданный на месте, поступал в Комитет по обеспечению законности и порядка и был предметом обсуждения комитета. Если комитет признавал его незаконным или не отвечающим требованиям исключительных положений, то этот приказ немедленно отменялся по телеграфу. В тех же случаях, когда комитет не мог этого сделать в силу своего положения, эти действия были предметом обсуждения правительствующего сената по первому департаменту»[516]516
  Там же. Л. 200.


[Закрыть].

Причастность членов колчаковского правительства к попустительству Верховным правителем беззаконий генерала С.Н. Розанова отверг свидетель Сыромятников, отвечая на вопрос защитника Айзина, в чьем непосредственном распоряжении находились отряды генерала: «Гражданским властям безусловно не подчинялись, и скажу, что со стороны Розанова встречался полный протест всего Совета министров. Его поддерживал только Колчак и Пепеляев. Он неоднократно проводил эту мысль, что если бы не Колчак, то его давно бы прикончили […] Он неоднократно […] получал […] телеграммы с предупреждением о необходимости отказаться от тех мер, к которым он прибегал. Были разговоры по прямому проводу, чтобы его распоряжения о сжигании деревень были отменены, но это он, по своей инициативе, сохранил»[517]517
  Там же. Л. 203.


[Закрыть].

При расследовании обстоятельств по фактам и социальным явлениям наблюдалась такая же картина, что и с событиями: обвинение пыталось подтолкнуть свидетелей и обвиняемых к определенным выводам, а если это не удавалось, то «на помощь» приходил А.Г. Гойхбарг. «Самые рельефные» из событий в Сибири 1918–1919 гг. были представлены директором Института советского права в обобщенном варианте на страницах центральной столичной прессы спустя неделю после завершения процесса.

«Эсеровское министерство эсера Дербера […], – писал он, – его приятели Л. Михайлов и Марков подписывают первые «законы» об уничтожении Советов, об отмене национализаций, об отмене всего советского строя. Они приглашают на службу «деловых» людей, из кругов, связанных с промышленностью. Но не социалистам служат «деловые» люди, а наоборот, они терпят социалистов лишь до тех пор, пока они служат их делу. Но вот необходимо создать Восточный фронт для «помощи» союзникам. Нет уверенности, что эсеровские «министры» согласятся на это дело.

И вот наиболее покладистый эсеровский министр Вологодский говорит из Владивостока в Омск: необходимо устранить эсеровских министров Крутовского и Шатилова, необходимо внушить через подходящих людей дерберовскому министру Новоселову всю неуместность его появления в Омске. И через два дня арестованного Новоселова безнаказанно убивает офицер Семенченко, а Крутовского и Шатилова арестовывают по приказу начальника гарнизона […] Но чехи грозят покинуть фронт, если будет взят слишком правый курс, и «деловые» люди, скрепя сердце, соглашаются передать власть опять-таки эсеровской (более правой) Директории […] Менее двух месяцев существует эта Директория.

Появляется на горизонте Колчак, известный монархист и империалист. Эсеры приглашают его на службу к себе. Он идет на фронт, закрепляет связи с монархическим […] офицерством. Возвращается 16 ноября 1918 г., а 17 ноября его приятели, тот же атаман Волков, вкупе с известными извергами и убийцами рабочих атаманами Красильниковым и Катанаевым, арестовывают в числе других Авксентьева и Зензинова, отвозят их в лагерь Красильникова. Министры во главе с неарестованным эсером Вологодским, ввиду «отсутствия власти», избирают Колчака диктатором»[518]518
  Известия ВЦИК 1920. 25 июня.


[Закрыть].